Wind of Changes

Его жизнь — постоянное похмелье. В укромных тенях города тоже существует жизнь; она медленно скользит по ночным улицам, скрываясь во мгле. Детектив Джек Уолтерс — одинокий лунный хищник; он выходит на свою охоту, следуя по обрывкам ночных сновидений, запутанным и неясным, как мутное отражение в подрагивающем стекле ночного ресторана. Через него он рассматривает редкие смутные силуэты — мистические и человеческие; некоторые прозрачные, другие — туманные и тяжеловесные. Вкусы у него извращенные и одновременно однообразные — и всё же слишком разные для того, чтобы их можно было смешивать вместе. У него испорченная душа, глубоко прогнившая, словно бы выдержанная в бальзамической жидкости, сдерживающей боль от внутренних ран и уродств. Несовершенный ум, помутившийся под действием наркотика. Дикий и изломанный, но по-прежнему опасный. Преступно-прекрасный. Убийственно-холодный и прочный. Наркотик на основе эйфории и страха. — Уолтерс, — знакомый голос эхом прорезался сквозь плотное облако дыма. И какого хера он продолжает называть его по фамилии? Джек нахмурился. Его всегда раздражали формальности и церемонии, которые были нужны ради поддержания иллюзии взаимного доверия. Он снова чувствовал приступ неконтролируемой злобы от осознания факта, что этот мудак, которого он трахает каждое последнее воскресенье месяца, не может произнести его имя вне рамок протокольной вежливости. — Специальный агент Гувер, — детектив вежливо улыбается, наблюдая за тем, как собеседник садится напротив него. Их взгляды на момент встречаются, но тут же снова расходятся. Эдгар подзывает официантку, чтобы сделать заказ. Он будто бы делает всё возможное, чтобы скрыться за листом меню. Гувера трудно смутить. О нет, это будет не просто сложно, а невозможно. Даже когда он будет его душить, этот ублюдок будет выглядеть предельно невозмутимым и расслабленным. Таких дьяволов, людей с каменным лицом и холодными глазами, нужно знать как шахматную доску. Всё, что у тебя есть, — несколько фигур, расставленных по диагонали. Ты можешь делать с ними всё, что угодно, и они не будут в это вмешиваться. Но как только они захотят, ты станешь такой же разменной фигурой, такой, как и остальные. Грёбаный маленький сукин сын. — Уолтерс, — его собственная фамилия звучит так, словно его потеряли на тюремной перекличке. — Ты будешь что-то заказывать? Джек видит этот бесконечный ливень за окном каждую ночь. Пропускает все дни, чтобы забыть вкус горького осадка, оседающего в лёгких. С радостью бы послал всё в задницу, если бы на войне ему всадили бы пулю в голову, но вместо этого он глотает таблетки, растворяя их в собственной крови. Иногда эйфория от редких эпизодов случайного секса даёт пару-тройку часов спокойного сна; перед тем, как разгрести свои долговые квитанции. И… — Кофе. Без сахара. Краем глаза детектив успевает заметить прелестное личико официантки; она принадлежала к тому виду «прелестей», которые он предпочитает трахать в грязноватых трущобах ночного города, но сейчас его мысли заняты совсем другим. Кем-то другим. Наконец, Джек выпускает струю дыма прямо в лицо агенту. — Так что? — нетерпеливо спрашивает детектив. — Что тебе нужно в этот раз? Эдгар отвечает не сразу, неуклюже размахивая своей шляпой, чтобы как-то рассеять завесу из сизой пелены, повисшую в воздухе. Его взгляд не отрывается от Уолтерса, по лицу его ползет странная гримаса — возможно, всего лишь выражение предельной брезгливости — но Джек, опытный наблюдатель, сразу понимает, что означала эта смена эмоций. Все-таки он зашёл на его территорию. — Нельзя было найти места получше? — Ты бы предпочёл, чтобы я поехал с тобой в штаб-квартиру, где в каком-то запертом кабинете я бы отсосал тебе? — Джек криво усмехается, делая жест рукой, и пепел с его сигареты падает прямо на стол. — Чтобы каждый придурок под твоим руководством знал, как громко ты стонешь, заглатывая мои пальцы, пока я облизываю твои волосатые яйца и дрочу свой член? Или услышал, как мой кулак бьёт по твоей печени, чтобы не оставить синяки на лице? — наконец, детектив оборачивается и мило машет рукой официантке, на что она делает вид, будто бы ничего не заметила. Никакой реакции. Молчание. Наверняка у Гувера стояк от одной мысли о его словах. — Ты показал себя как человек, который знает свою профессию, — папка с едва слышным хлопком оказывается на столе, и детектив удручённо отводит глаза в сторону. — Мне нужны факты, Уолтерс, а не рассказы о клинических бреднях. Ты один из немногих, кто был свидетелем всей операции, и здесь все материалы, относящиеся к этому делу. Ага, конечно. Большая часть этих материалов должна быть засекречена, если вспомнить, какая чертовщина творилась в Иннсмуте. Интересно, что он написал в своих отчётах? Умерли в виду неизвестных причин? Пропали без вести? Обосрались от страха? И почему такая низкая выживаемость? Учитывая, как Гувер относится к своим же коллегам, наверняка это обычные, понятные начальству издержки… или даже он просто их заткнул при помощи чего-то другого… Звон чашки кофе отвлекает детектива, взгляд которого на момент задерживается на груди официантки, принёсшей заказ. Её достоинства едва открыты, словно говоря, мол, мы тоже открыты к заказу. Глупая улыбка расплывается на лице Джека, который бормочет какую-то благодарность в ответ, под укоризненный взгляд девушки, — ей наверняка едва исполнилось двадцать, — но она не первая на памяти детектива, кто пытается строить из себя целомудренную дурочку. Наверняка подрабатывает на панели в выходные, также смущённо ёрзая своей изящной попкой; кто вообще сейчас сможет выживать на зарплату официантки? Но кого это волнует, — может она согласится не с первого, так с третьего раза. — Разве все Марши не либо мертвы, либо в тюрьме? — Уолтерс с явным неудовольствием открывает папку, словно в ней находится что-то по-настоящему оскорбительное для него. Господи, в каком же он теперь снова дерьме. Работает на сраных федералов, которые в любой момент могут вот так взять и арестовать его, чтобы научить пару-тройке новых «методов взаимного сотрудничества» — подразумевая, что они по очереди поимеют его в рот, при этом не давая ему кончить. По крайней мере, именно так он себя бы чувствовал, если бы ещё раз оказался не в том месте и не в то время. Детектив аккуратно освобождает свои ноги под столом от обуви, с наслаждениям вытягивая затёкшие конечности. — Часть их семьи не была в Иннсмуте на тот момент, и кто-то предупредил их о том, что произошло в городе, — в интонациях Эдгара проскальзывает тень недоверия к самому себе. — Я не знаю, кто именно. Мои агенты уже отправились по их следу, но мне нужно больше информации. Терпкий аромат кофе проникает в ноздри, и Джек незадачливо тушит заметно потухшую сигарету в пепельнице. С тем же успехом он бы мог послать его нахуй, только в его ситуации это ничего не изменит. Или изменит? А впрочем, какая, нахрен, разница. — За кого ты меня принимаешь, Гувер? — спрашивает Уолтерс сквозь зубы. Он берёт кофе и делает несколько глотков. Напиток обжигает рот и горло, а по лбу детектива проходит волна жара. Прошло не меньше пяти секунд, прежде чем он возвращается в норму. — Я выгляжу как портовая шлюха, которая за лишний доллар готова пойти за клиентом в любое место, которое ей покажут? Марши сбежали? Они использовали своё золото, чтобы подкупить кого-то из ваших людей, — Джек поднимает взгляд на Эдгара, который с внимательным видом занимался поглощением своего стейка с кровью. — И знаешь что, я лучше застрелю тебя здесь на этом месте, — Уолтерс достаёт свой пистолет и ложит его прямо на стол, — а потом застрелю себя, потому что мне будет плевать, сколько федералов захотят изнасиловать мой труп. Но Гувер лишь медленно продолжал жевать своё блюдо. Он бросает взгляд на пистолет, словно ему хотелось бы завершить разговор этим же действием, но вместо этого лишь достаёт синий платок из своего кармана и аккуратно вытирает им свои губы. Он останавливает свой взгляд на чужой чашке кофе. — Могу ли я допить твой кофе, Уолтерс? — Джек замечает, что не помнит, когда Эдгар успел опустошить всю свою чашку, но медленно сдвигает свою наполовину опустошенную чашку в его сторону. — Я заплачу за него. Похоже, никто не обратил внимание на их перепалку — официантки не было нигде видно, и всё вокруг было погружено в багряную полумглу от висящих на стенах ламп. Единственные часы, которые должны были показывать время, были всегда сломаны, сколько раз он не был бы здесь; и свои собственные наручные часы Джек продал, чтобы разбавить свои ночи янтарно-жёлтыми переливами виски в стакане. Нет, он не позволит себя использовать этой продажной свинье. — Я заплачу аванс на все расходы, связанные с возможными издержками, — вдруг произносит Гувер, когда детектив уже был готов снова заговорить. — Ты все ещё посещаешь доктора? От испытываемой неловкости ему хочется заткнуть себе рот. И не говорить. Детектив угрюмо кивает в ответ. — Тогда это решено, — заключает Эдгар. Они ещё несколько секунд молчат. Гувер так ничего не говорит, глядя куда-то в пространство, и до ушей Джека доносит едва знакомая музыка. В её звуке есть что-то печальное и даже словно бы тревожное. — Я… — слова застревают в горле Уолтерса, пока он пытается сформулировать следующую мысль. Но её нет. Её место занимает проблеск другой. — Каждая минута, которую мы с тобой проводим вместе, ощущается, словно холодное дуло пистолета, которым вертят в моём рту. Это омерзительно. Детектив протягивает правую ногу под столом, ступнёй касаясь одного из ботинок Гувера. Она медленно скользит по мягкой ткани брюк, пока наконец не замирает в паре сантиметров от ширинки. Эдгар закрывает глаза. Джек был бы весьма не против стереть языком эти неприятные воспоминания позже, чтобы совсем не свихнуться от кошмара наяву, но он запрещает себе это делать. Пальцы его ноги продолжают двигаться вдоль серой ткани. Ладонь Гувера ложится на колено детектива, с трепетом поглаживая его, и помогает уложить вторую ногу на свои колени. Пальцы агента соскальзывают к широким стопам Джека, на что последний едва слышно хмыкает. Эдгар аккуратно освобождает чужие ноги от чёрных носков, снимает их, бросая на пол, и проводит своими ладонями по голой коже ног мужчины, проникая под его штанины и ощущая, как по его телу проходит волна дрожи. — Ты боишься, что нас кто-то увидит? — Гувер произносит вопрос на удивление спокойно. Стопы детектива уже ощущали под собой всё нарастающее напряжение — и всё более явное желание снять эти мешающие брюки. — Ты заплатил ей, да? — спрашивает Джек. Его пальцы ног скользят по внутренней стороне бедёр; медленно дразнят набухший член Эдгара, позволяя его рукам управлять его стопами, которые ласкают возбужденную эрекцию. — Расстегни свою рубашку, — приказным тоном добавляет он. Пальцы мужчины лениво скользят до верхней пуговицы его пиджака. Он перебирает их настолько медленно, что это походит на особый вид наказания, — четыре пуговицы пиджака, три пуговицы жилета… — Блядь, — не выдерживает детектив, — Гувер, в следующий раз я оторву все твои пуговицы, а лучше сразу же разорву твою идеально выглаженную рубашку и запихну её поглубже тебе в жопу. Агент только улыбается в ответ. Он оголяет свой живот, всё больше раскрывает мускулистый торс и наконец развязывает совершенно неуместный галстук. Стопы детектива выскальзывают из-под ладоней мужчины, поднимаясь к ремню брюк, а затем — к животу, который ощущается до странности холодным подушечками пальцев. И через несколько мгновений, они снова возвращаются к ширинке штанов, — уже расстёгнутой, через которую выпирает горячий, подёргивающийся орган. Стопы опускаются чуть ниже, будто бы нечаянно задевая мужские яички, плавно переходя к основанию его члена, трётся пальцами ног — он поигрывает ими — то поднимаясь вверх, то опускаясь. Ладони Эдгара скользят по его притягательной груди, всё его тело кажется большим и горячим, чуть влажным от выступивших капелек пота, с едва заметной бледной растительностью. Джек на момент замирает, вглядываясь в чуть беспокойное выражение лица Гувера; его ласки становятся все более и более нетерпеливыми. Возбуждение становится сильнее; движения стоп Джека кажутся всё смелее, и дыхание агента становится несколько дерганным. Из его разомкнутых губ вырываются едва слышимые стоны, он теряет над собой контроль и его тело наконец сотрясается в конвульсиях экстаза под разгоряченное ощущение обвивающих его член широких стоп детектива. После осознания всего произошедшего Уолтерс только и может, что смачно выругаться, — не то от стыда, не то от блаженства. — Тебя ждут в другом месте, Уолтерс, — как бы между прочим замечает Гувер, который словно бы не смущался ни с чем не сравнимого удовольствия. — И твои носки прямо под столом. Джек смотрит на него, словно он готов расплакаться на этом же месте. Когда он хочет что-то сказать, то вспоминает, кто перед ним, — это чёртов глава ФБР. Именно так; он не может отвести взгляда от Эдгара, который обыденно использует свой носовой платок, чтобы почистить одежду. — Отчёт будет готов через неделю, — бормочет детектив под нос. Его полные ненависти глаза уставлены на документы: он их держит перед собой. Пальцы детектива дрожат, и ему тяжело укладывать страницы в толстую папку с печатью. Одна из электрических лампочек светильника мигнула раз, другой; взгляд Эдгара задерживается на ней, прежде чем он встаёт с места и удаляющийся звук его шагов постепенно затихает в темноте. Глухой звук удара по столу отдаётся в ушах Джека; тяжелое дыхание звучит всё громче и отчётливее. Его жизнь — череда сплошных искажений.