Wind of Changes

Наверное, это уже был вечер. Точнее, какой-то бесконечный вечер, в который они остались одни, — и за неимением ничего лучшего их сразу связала жуткая близость. Если как следует включить воображение, то о чём-то подобном Джек уже когда-то думал в своей голове, но вот представить это наяву было невозможно. Именно поэтому происходящее его не пугало — наоборот, скорее было почти милым и увлекательным. Почти. — Значит, ты провёл практически всю жизнь в путешествиях? — всё внимание Джека было сконцентрировано на собственных движениях, и у него не было времени, чтобы заметить, смотрит на него танцевальный партнёр или нет. — И только Сара заставила тебя вернуться домой? Но Хокинс смотрит ему прямо в глаза. Неподдельное удивление. Любопытство. Наглый вопрос, который почему-то ему не хочется задавать. Однако как ещё можно получить объяснение странному наваждению, в которое он сам себя загнал? «Потрясающе, говорит он про себя, каким же я был идиотом! Так влететь, сказать «да», будто бы вколол себе шприц морфия, чтоб не было так страшно, и на секунду допустить этот любовный бред, оставленный взбешённым половым инстинктом…» Нет, парень, не всё так просто… Похоже, тебя действительно завели в ловушку, и ты попался в неё как циничный усталый уранист с улицы, готовый к любым унижениям ради дешёвого приключения. «Надо быть крайне осторожным с чувствами, — понял вдруг Джек. — Не надо позволять себе ничего, что непонятно. И совершенно точно не надо давать никаких поводов для новых ощущений.» Даже немного стыдно за себя. — Да, это так, — медленно произносит Чарльз, никак не реагируя на то, сколько раз ему уже отдавили ногу. — Когда это произошло, я почувствовал, словно бы достиг своей главной цели в жизни, и мне больше не нужно пытаться найти в мире то, что я хотел найти, — он делает паузу и вопросительно смотрит на мужчину, полагая, будто тот ждёт продолжения. — Я обрёл покой. Но сейчас внутри Джека пульсирует совершенно другой вопрос. В его голове шумит; тон голоса, с которым Хокинс произносит слова, кажется ему шумом из морской раковины, и эта странная смесь запахов, которую он улавливает своим носом, сама по себе вводит его в транс. Больше всего он сейчас бы хотел прижаться к этому человеку, чтобы тот успокоил его, обнял, засмеялся, рассказал какую-то историю. Потому что его собственная хилая самоподдержка практически всегда на грани срыва. — И, тем менее, ты видел её творчество совершенно не так, как все остальные? — детектив не может избавиться от привычки задавать вопросы, словно следователь, а не обычный человек. — Вы очень проницательны, детектив. — Разве мы не были на «ты»? — Да, извини, — Чарльз откашлялся, пытаясь вернуть беседе непринужденный характер. — Её творчество всегда была крайне необычным, но я не видел в этом особенного искусства. Для меня это было, скорее, галлюцинацией, искажением восприятия мира, — он на секунду задумался. — Но это не означает, что я не считаю её талантливой, она несомненно талантлива. Её картины следовало понимать не как плод человеческого сознания, а как следствие глубокого внутреннего расстройства… даже если я бы не хотел, чтобы это было именно так. …Что было бы одним из логичных способов объяснить феномен, каким бы странным он ни показался. Простейшим путём было бы последовать человеческой логике, ограничиться простыми представлениями о внутреннем мире субъекта. Игра цветов, ассоциаций и распавшихся на фрагменты целых образов. — В этом нет ничего плохого, человек может жить со сломанной ногой или рукой, и не только этим, — тем временем продолжал Хокинс. — Другой вопрос, что Сара страдает от своего таланта, и подобные картины являются для неё слишком болезненными. Она не может прекратить рисовать и остановиться. Это мучительная одержимость, причину которой мы и пытаемся найти вдвоём здесь, в Даркуотере. — Но почему именно здесь? — Часть образов её картин указывали именно на этот остров. Поэтому она обратилась ко мне, — и, как бы отвечая на невысказанный вопрос в глазах Джека, добавил: — Я все ещё не нашёл ничего конкретного, все эти символы и метафоры могут не иметь никакой смысловой основы. Поэтому остаётся сама история Даркуотера, этот причудливый и часто страшный ракурс. …И, что немаловажно, мир, изображённый на холсте; мир иллюзорный и одновременно застрявший на грани гибели, поражённый тлением и готовый в любой момент исчезнуть, оставив после себя пустую декорацию. Мир, где уже погасли и погаснут навсегда все звёзды. Мир, который умрёт и исчезнет вместе со всеми находящимися в нём. И этим миром; и героями; и теми, кто его создавал. — Припоминая все части твоей истории знакомства с Сарой, я нахожу крайне малоубедительным, что в ней возможно столько совпадений, — произносит Джек, не особенно надеясь, что его провокация даст какой-то результат. — Хотя я здесь не для того, чтобы говорить о совпадениях, конечно. — Ты считаешь, что твоя новая жизнь здесь, — это результат такой же «удачной» случайности? — вдруг спрашивает Чарльз. На его лице появляется задумчивое выражение. Джек отвечает не сразу. В ушах раздаётся лишь звонкий звук перебора шагов. Сколько они уже провели времени в таком положении? Чувствуется, словно прошла целая вечность, и всё же… Наверняка со стороны эта странная беседа выглядит очень… Очень необычно… — Да, именно так, — говорит он наконец, и голос Уолтерса звучит на удивление тихо и неуверенно. — А я всегда думал, что это потому что мистер Гилмор считает тебя частью своей семьи, — тёплое дыхание Хокинса щекочет его ухо, отчего у детектива захватывает дух. Он не может увидеть лица собеседника. — Почему иначе он стал бы спасать тебя? Я уверен, ты бы не сделал для него того же самого, если бы он оказался на «твоём» месте. Это было правдой. Гилмора нельзя было назвать благородным человеком, и их отношения… Всё ещё нет. Джек не понимал и половины того, как много во всём этом было неправильного и неприглядного, но ощущал, словно окажись он на месте своего таинственного спасителя, то проделал бы то же самое, пусть даже вёл бы себя при этом иначе. Да. Или нет. Почти? С учётом причины. Чёрт, на самом деле это могло кончиться чем угодно. И что он имел в виду под семьёй?.. Мог ли он… — Тебе нравится история, Джек? …Или это было лишь плодом его воображения? Глубоким страхом; снова и снова, день за днём. Он просто промолчал в ответ на вопрос? — Я никогда не был особым любителем чтения книг, — неохотно признаётся детектив. — Если только для этого не было крайней нужды для дела. В детстве у меня не было на это времени и возможностей, а сейчас… я совершенно не понимаю, как передать это чувство. Просто не могу. — Но ты говорил, что когда-то был очень увлечён оккультизмом. — Да, я практически ничего не помню об этом. Наверное, на какое-то время в моём теле был кто-то другой, и я им управлял, — с сомнением в голосе произносит Уолтерс. Он слабо улыбается. — А потом он решил, что я больше ему не нужен, так что он отпустил меня. И я забыл, кем я был всё это время. У него не было другого способа объяснить всё это. Неудивительно. Даже если он заглянет в собственный дневник, то в нём всегда будут крайне обобщённые сводки событий последних дней — не вполне связанных между собой в хронологическом порядке. Такие трудно воспринимаемые зарисовки, представляющие обрывки смысла, перемежающиеся парой упоминаний совсем не относящихся к делу слов — какие-то повторяющиеся штрихи, мазки фоновых определений. Такой дневник — по сути, коллаж памяти, сделанный без участия воли и мысли. — Я верю тебе. Вполне возможно, что они все ещё хранятся в твоей памяти. Я имею в виду, воспоминания. Возможно, они действительно где-то хранятся — но не в виде запечатлённых событий, а скорее в связках некоторых символов, оставшихся на подсознательном уровне. Этот путь проходил через многочисленные фантомы памяти, осколками некогда прошлого; это было чем-то по-своему новым, уникальным, с бесконечным потоком импульсов, образов и значений. — Что-то подсказывает мне, что это не подобный случай. И в моей жизни не происходило ничего настолько интересного, — уклончиво ответил детектив, стараясь быть вежливым. — Наверное ты первый человек, который назвал бы жизнь в Иннсмуте чем-то скучным, — от этих слов Джеку отчего-то стало не по себе. — Это всё позади, — поспешно заключил Уолтерс. Детектив уже давно не понимал, откуда берется уверенность, возникающая после слов «всё прошло». Иногда, в редкие дни полного одиночества утром, эти слова начинали звучать в его голове, заглушая остальные мысли. Он закуривал сигарету прямо в комнате, — к большому неудовольствию Гилмора, — и пуская дым в потолок. Что это был за человек, Джек Уолтерс? Действительно ли кто-то помнил об этом детективе? Что стало с его рабочим кабинетом в Бостоне, и в конце концов… был ли кто-то заинтересован, чтобы выяснить его судьбу? Или он стал всего лишь одним из немногих людей, которым не повезло столкнуться с чем-то неизвестным? Вопросы, на которые Джек не находил ответа, пугали его. И иногда их было слишком много. — Если произойдёт что-то слишком опасное, я снова потеряю память, — вдруг тихо произносит детектив, уже отрешившись от происходящего вокруг, словно его больше ничего не заботит. — Может, я забуду тебя и всех остальных, а может от моих воспоминаний о целой жизни не останется ничего, — повторяет он. — В конце концов, я не тот, у кого есть выбор. — Но если у тебя была возможность узнать о том, что было забыто, тогда?.. Какой бы ты выбор сделал? Каждый раз ты надеешься, что возможно «он» окажется тем самым абонентом на другом конце провода вместо очередного разъединения. Вскоре ты перестаёшь делать что бы то ни было вовсе. А потом на твой ум накатывается темнота. Медленно, как морская волна, которая тебя окружает. — Где я смог быть счастливым с теми, кто мне действительно дорог. Даже если их никогда и не было, — он так и не произносит вслух последнее предложение, только понимает это уже по своему молчанию. …Поэтому я возвращаюсь домой, говорит он, я давно там не был, — ты знаешь где. Придя, ложусь спать и медленно засыпаю. Нас никто не видит, а во сне я могу побыть кем угодно, будь то настоящий или вымышленный я. Мне снятся самые прекрасные сны, какие только могут присниться, поэтому я вспоминаю о тех, кого уже давно нет рядом. И вскоре я понимаю. Здесь никого. — Тогда ты не будешь против, если я помогу тебе в этом? — Чарльз аккуратно притягивает детектива к себе, сокращая расстояние между ними, и Уолтерс утыкается носом в плечо мужчины, без какого-либо сопротивления. — Я бы поступил на твоём месте также, Джек. Никакого ответа. Мы все ещё можем быть чем-то другим. Даже если не настолько близким.