Wind of Changes

Маятник. Две крайние точки, один момент невесомости, неопределённое число равномерных колебаний. Три вещи составляли единое целое — напоминание. Нажми на курок. Это просто. Рано или поздно удар в пустоту случается и с тобой. И не потому, что ты лучше или хуже других — просто так устроен мир. Нажми на этот грёбаный курок, чёрт возьми! Это маленькое правило; его следует только запомнить, когда общаешься с людьми, которым можно всадить пулю в висок, чтобы не нарушать равновесия. Даже если их лица постоянно мелькают перед глазами, даже если ты слышишь их голоса, надо помнить о своём правиле, потому что только так ты можешь быть спокоен за свою жизнь. Особенно если хочешь выжить. Молчание. Душа по-прежнему содрогается, вспоминая его слова: «Это просто ступень, через которую ты перешагнёшь, рано или поздно, иногда медленно, а иногда и быстро — но ты никогда не ощутишь, как это было на самом деле». Его душа стоит в темноте, за спиной Зверя, это не его душа. Всё ложь, нет, не правда, просто лепет давно мертвого разума. Рука онемела. Но даже так, чужие пальцы сами сжимают металлический крючок. С глухим щелчком револьвер отказывается быть орудием убийства. — Видишь? Этого просто не могло случиться, — с абсолютно невозмутимым лицом Чарльз разжимает из ладони Билли свой револьвер, аккуратно проверяя, все ли патроны на месте. — И в этом наша разница: я выбрал это, потому что знал, что этого не может случиться, — детектив снова приставил пистолет к своему виску. — И ты выбрал это, потому что страх неизвестности гораздо хуже, чем иллюзия отсутствия выбора, — несколько помедлив, добавляет он с каким-то особым сочувствием. …И он ни черта не шутил, когда говорил это. — Ты самый чокнутый псих, которого я когда-либо знал. Серьёзно, — Билли с трудом сдерживается, чтобы не обнять этого сукина сына прямо на этом же месте, но вполне отчетливо понимает, насколько это будет нелепо. Он делает глубокий вдох, и на его лице начинает играть довольная улыбка. — Но я не уверен, насколько долго это сможет так продолжаться. Оно может закончиться в любой момент, ты ведь знаешь это. — Ты можешь закончить в любой момент, ты ведь тоже знаешь это? — слова звучат безэмоционально и безжизненно. Нет, даже не слова, а мысль. Словно зазубренный осколок стекла в мозгу в такт биению сердца. — Конечно. Но я не думаю, что это что-то изменит. — А я думаю наоборот. Не стоит проверять это, потому что у тебя не будет возможности всё вернуть назад, как только это ты об этом узнаешь, — устало бормочет себе под нос Чарльз, закрыв глаза. Кажется, только сейчас он понял, какую ценность представляют для них эти бессмысленные минуты. Время утечёт сквозь пальцы подобно темной дождевой воде, как только мрачные тучи исчезнут с неба. Стоя рядом с ним, Билли знает об этом в точности также, словно всё, с чем он не смог справиться за последние годы, было соткано из этих мгновений, каждое из одной и той же щемящей тоски, которую он силится спрятать навсегда и окончательно. Все эти дни. Однако, кажется, происходящее вокруг по-прежнему едва занимает детектива. — Я правда бы не отказался бы от бутылки хорошего, холодного пива, — наконец произносит Драннон. Шум и вид беспокойных волн приводят его в чувство. — Особенно после того, как я впервые побывал внутри особняка Блэквудов. Жуткое место. — Ты действительно не можешь ни о чём думать прямо сейчас, кроме выпивки? — недоверчиво переспрашивает Чарльз. Впрочем, он и сам бы не отказался сейчас от пива. Пожалуй, лучшим способом избавиться от нервного напряжения было бы напиться как следует. Но детектив на такое не решился бы. — Это помогает. Это всегда помогает, когда ты выпьешь, — Билли поворачивается к детективу, и тот неуверенно кивает в ответ. — А тебе? Вот представь — выпиваешь перед важным разговором стаканчик-другой хорошего холодного виски. Не пьянеешь и выглядишь на пару-тройку десятков кусков долларов лучше. Только с одной поправкой — когда в этом самом стакане окажется виски, а не какая-нибудь смесь из рома, вермута и джина, от которой у любого детектива наверняка поедет крыша. Рид это знает точно. Чёртов Окмонт. — Во-первых, мои услуги никогда не стоили настолько дорого, — тихо отвечает Чарльз, осторожно опуская свою тяжелый походный рюкзак на землю. — Во-вторых, я никогда не пью на работе. И, в-третьих, — он понижает голос до шепота, словно чувствуя, что за ними могут подслушивать, — я абсолютно тебе не доверяю. Мрак сгущается и царит в нем уже не несколько лет, а словно бы вечность. Он носит его за своей спиной, он не может расстаться с ним, оно связывает тебя по рукам и ногам, это мрачное теплое дыхание, горькое на вкус, растянутое безвременьем и неизбежностью. Во всём водовороте тьмы и вещей, оставшихся от личной войны с самим собой, ты ищешь и не можешь найти единственное, оставшееся в твоем багаже, единственную часть себя, способную защитить, прикрыть от невозможного, вечного; от всего, из чего, как из пепла и тумана, эта война и состоит. Остаток жизни, частичку себя самого, которая следит за дальнейшим. Которая не сгинет навсегда. Билли смотрит с неприкрытым удивлением, когда детектив протягивает ему бутылку. — Как скажешь, приятель. Это просто работа, не правда ли? — мужчина делает глоток, и в его глазах появляется слегка сонное, спокойное и трезвое выражение. — Делаешь то, за что тебе платят. Ничего личного. Но проблема была в том, что это и было личным. Он приехал в Окмонт с тем всеобъемлющим, бесконечно глубоким и одновременно безнадежным чувством, которое просачивается в самый дальний уголок твоей души, вызывая в душе отзвук боли, давно запертой глубоко внутри. Что он сделал, так это использовал свой последний шанс, чтобы протянуть руку ещё одному утопающему и обречь его на мучения в затопленной пучине отчаяния. И теперь это чувство жгло и терзало его, как никогда раньше.