Подло Ештовар

Исключением не был Травко. Он начинал с кражи телеграфных проводов и постепенно перешёл к дорожным канализационным люкам, которых сбывал перекупщикам и коллекционерам. Тогда, в подростковом возрасте, вокруг его харизмы и предприимчивости уже собиралась уличная банда, и самым верным соратником Травко стал его друг детства, Жевнан Пупсоелла. Он же невесть откуда раздобыл и подарил Травко его первый пистолет. Вместе они стали затевать более прибыльную деятельность — диверсии на ягодопроводах, угоны дорогих повозок для продажи на запчасти, подделка лотерейных билетов... Всё это успешно воплощалось, вселяя в банду уверенность и привлекая к ней всё больше беспризорников, так что однажды они решились заниматься рэкетом. Первые их жертвы соответствовали доступности — это были такие же бедняки с трущоб, какими были малолетние бандиты, только, разве что, зарабатывали сами. Никакая мораль не останавливала Травко, с каждым годом ему всё больше прививались холодность и жестокость, тогда он верил, что главное в жизни — выживание. В 53-ем году в лапы банде попался Жуйего Коконьерра, богатый городской промышленник. Сначала богача похитители попытались «вытрясти» сами, но даже после продолжительных попыток выкупа он не заплатил. Тогда потребовали с его родственников, рискованно балансируя между скрытностью и угрозами, и — тщетно. Бандиты убили Жуйего и избавились от тела на городской свалке. Убив одновременно потомка презренных годо, ленивого жирдяя и угнетателя, не ведавшего нищеты и бесконечно от них далёкого, бандиты не уже не чувствовали досады от провалившегося дела, они не посчитали это провалом. Напротив — предали убийство огласке, а главарь Травко взял ответственность на себя. Тогда Жевнан с ним поначалу не согласился, голосом разума настаивая на осторожности. И действительно — тогда впервые на них обратила внимание полиция. И — бедняки из трущоб, чуть ли не праздновавшие убыток в работодателях и признавшие вскоре Травко с командой «правильными ребятами». Те поняли, что им стоит делать. Похищения и вымогательства среди богатых горожан продолжились, набирая темп. Сначала деньги шли в общак банды и расходовались на её расширение, но, вскоре после столкновений с полицией, Травко решил развить успех в завоевании поддержки народа. Бандиты начали помогать беднякам, вкладывая немалые суммы в родные районы, попутно подкупая местных чинуш. Росла популярность компании Ештовара, кипело презрение их полицией. Та устраивала на узких улочках досмотры, допросы, засады и облавы, но в трущобах уже складывались свои понятия «своих» и «чужих», не в пользу защитников толстосумов, и содействия тем не было никакого. Разбойников же некоторые стали укрывать, а то и добровольно снабжать необходимым — как-то само собой сложилось, что в этом противостоянии банда сражается «за народ». Сначала в это поверил народ, а затем — окрылённая своим могуществом банда. Так что однажды на них обратила внимание и власть, перестав замалчивать притеснения порядочных аристократов и обнародовав связь с бандитами у общин бедных кварталов, упрекая те в росте за счёт грязных денег. Кого-то такие заявления лишь насмешили, кого-то разозлили, но в целевую аудиторию — не попавшую под влияние банды большую часть Тирадеро — попали, отвратив порядочных горожан и приостановив успех Ештовара. Двадцатилетний авторитет осознал, что разовая благотворительность не исцелит город. Теперь он желал большего. Ходили истории о временах до войны за федерализацию, до введённого иностранцами Травяного Закона, о временах достатка и процветания. Трава росла всюду на склонах Сьерра-Канавы, и местные жевали её столько, что, и объедаясь до отвала, находили остатков на продажу, коих хватало целым странам за рубежом. И всё это было уничтожено подчистую самими же канавцами по воле новых годо. За историями шли легенды и мифы, о том, как древние традиции травожевания туземцев букаче уже однажды чуть не уничтожились колонизаторами. Говорили, в глубине пещер горного храма Гопче-Нитца, что неподалеку от Тирадеро, ещё могли оставаться целые сундуки семян букаче, укрытые некогда от инквизиции. А ещё говорили, что храм насквозь проклят, ходить в него побаивались, обследовать катакомбы — тем более. Но как-то раз случилось весенним днём 54-го года, что Травко и Жевнан прогуливались неподалёку, непринужденно размышляя о будущем своего дела. То ли просто на спор, то ли по злости после небольшого спора, два друга тут вдруг взяли да пошли внутрь развалин.