все началось с человека на каменной лестнице.

'cause we are the helpless, selfish, one of a kind, millennium kids, that all wanna die, walking in the street with no light inside our eyes. we are the worthless, cursed with too much time, we get into trouble and lose our minds, something that I've heard a million times in my life generation why. conan gray.

семнадцать — странный возраст. когда живешь с размахом восемнадцатилетнего, но все еще не имеешь полноценных прав. когда куришь с пятнадцати, но постоянно оглядываешься, прячешь пачки, которые купил в единственном магазине, где не спрашивают паспорт. когда ведешь себя нелогично и забываешь о последствиях, как ребенок, а судишь себя же, как взрослый. когда воспоминаешь прошлогоднюю шестнадцатилетнюю купию и хочешь распотрошить собственную глотку. и когда точно знаешь, что до этого возраста дожить был не должен. эрик давно не хотел отпраздновать совершеннолетие. в его голове это — бремя, ответственность, с которой всегда играл в догонялки, рубеж. еще в раннем детстве он боялся, что случится, когда повестки из военкомата станут настойчивее и можно будет купить бутылку шампанского, которую бы выпить в одно горло, а затем одно горло себе перерезать. эрик заштриховывал клеточки на полях тетради. сеня, сидящая рядом, играла в «три в ряд», поставив пенал так, чтобы смартфон не было видно учителю. катя расположилась на парте спереди, поэтому эрик видел лишь сгорбленную спину и рассыпавшиеся по черному пиджаку русые локоны. незаметно для девушки он снял недавно выпавший волос, распластавшийся по ткани, как аскарида с фотографии в учебнике. сеня проиграла и раздраженно затарабанила пальцами по экрану. эрика удавило рутиной, но где-то около грудного отдела позвоночника мерзкой, склизкой червягой свернулась извечная тревога, омраченная пряной и алкогольной виной, которую лелеяли холодные руки, позвякивающие звездочками на браслетах. добромирова что-то твердила о теории эволюции дарвина. не то чтобы это не нужно, но эрик так устал к концу всего лишь третьего урока, что готов был биться головой об парту от каждого слова. он понимал, что биология — предмет, который он собирается сдавать на егэ, поэтому собственная лень и удушливое отчаяние мучили так, что казалось, легче отказаться от поступления. парадокс: когда он трудился, не покладая рук, легче не становилось. эрик не чувствовал удовлетворения своей работой. жизнь давно превратилась в цикл саморазрушения. стала еще одной домашней работой, с которой он не может справиться. сверлит взглядом, плывушим солью, тетрадь, в которой — сотни перечеркнутых вариантов. музыка, заигравшая в коридоре из паршивых лицейских колонок, вырвала из слизи мыслей. эрик устало прикрыл глаза, слизистую щипало. — продолжим после перемены, — отсекла добромирова, словно дрелью делая отверстия во лбу эрика. расцарапать бы себе глотку, разорвать ее ногтями, захлебываясь кровью. но нужно сколотить себя из ошметков плоти, чтобы не сказали, что он слабый. — к матвею сходим? — бесцветно предложила катя, повернувшись. бежать, бежать, эрик так хотел убежать. не важно, куда, главное в одиночку. раствориться. так, чтобы не заметили, забыли, оставили в покое. если бы была кнопка самоуничтожения где-нибудь на виске — он бы нажал ее без сомнений. от дыхания остались загнанные хрипы. но он старался сдерживаться, чтобы одноклассницы не услышали. из-за этого воздуха начало катастрофически не хватать, голова закружилась. вчера их все же отпустили с уроков, пообещав добавить домашнего задания. но так как химичка уехала на конференцию, на замену поставили биологию. пришлось перед уроком спешно листать учебник, чтобы его, конечно, не спросили. у матвея литература на втором этаже в кабинете, где можно забиться в угол так, чтобы тебя не видели из коридора. сам матвей унылый, ссутуленный, бледный. мешки под водянистыми глазами, полуприкрытыми тяжелыми веками, выглядели, будто в них скопились все невыплаканные слезы. тусклые светлые волосы как обычно были собраны в неаккуратный пучок. — хоть сегодня не разряжен? — без приветствия начала сеня. — не, зарядил, — холодно, сипло в ответ. — можно? — протянул руку эрик. — да когда ж ты уже свой купишь, сука, — на выдохе сказал матвей, но потянулся к карману и достал черный x-ros mini. проверил уровень жидкости. в кабинете было не очень шумно. в «б» классе вообще было меньше всего человек, по сравнению с остальными в параллели. а теперь на одного ученика стало меньше. навсегда. эрик скатился по стене, сев прямо на пол. затянулся. задержал пар в легких. выдохнул через нос. передал под изнывающей сене. — может, в армейку? — предложила сеня, сдувая кудрявую челку с глаз. — кать, ты как? все еще бросаешь? — катя неопределенно повела плечом. взяла под, сделала короткую затяжку. — не сегодня, — вздохнула она. — тогда армейку? — снова уточнила сеня. — не, — поморщился матвей, тоже садясь на пол. — я задохнусь, — добавил эрик тихо. — бля, ну какие же вы душные, — закатила глаза сеня. — заебали. к ней надо привыкнуть. даже малоэмоциональному эрику сначала было трудно не принимать близко оскорбления, а с принципиальной катей сеня тяжело притиралась. зато сейчас они достаточно тесно общаются. эрик сделал длинную затяжку. голову вскружило. он внезапно вспомнил, что уже, кажется, сутки ничего не ел. может, и к лучшему. передал x-ros сене. хотелось только курить, спать и умереть. он натянул рукава серого худи почти до середины ладони, придерживая их большими пальцами, чтобы случайно не скользнули к локтям. он сомневался, что кто-то будет беспокоиться, да и вообще заметит, но насмешек бы не хотелось. — мне интересно, вчерашнее хоть как-то обсудят? — задумчиво сказала катя, медленно со словами выпуская пар. — типичная ситуация, школяра ебнули в коридоре, — сеня нервно хихикнула. у эрика заскреблось под ребрами, скрутилось, он еле дождался, когда матвей передаст под. присосался так, что сидящий рядом приподнял светлую бровь. под испепеляющим взглядом водянистых глаз стало еще неуютнее. — думаю, обсудят, не могут не обсудить, — пробормотал эрик. — я ну, — замялась катя, — вообще не знаю, как действовать. — никак? — отозвался матвей, наконец отведя взгляд. — это не в нашей компетенции. — но блять, мы же там были, — сеня всплеснула руками. рукава светло-зеленого кардигана размазались в зрении, превратившись в два небольших крыла. — как мы могли не заметить? — была толпа, — пожал плечами матвей. заправил за ухо светлую прядь. — запах, — выдавил эрик. все трое посмотрели на него. захотелось убежать или скинуться с окна. — да там столько народу было, что хуй унюхаешь, — опровергла сеня. — ну не мог же он из пола вырасти, — вмешалась катя. — ты сейчас мне мозг сломаешь, — ощетинилась вторая девушка из их небольшой компании. — я до сих пор не могу осознать, — призналась катя, пригладив ладонями тусклые волосы. — вроде все понимаю, но буквально… — она махнула рукой. — блок короче. — мы не полицейские, — прошелестел матвей. — да я не об этом. он же совсем как мы, — катя осеклась. — был как мы. повисло молчание. тихие разговоры одноклассников матвея в кабинете стали на несколько децибел громче. эрику казалось, что все смотрели на него и обсуждали, обсуждали, осуждали. — ладно, пойдем, — сухо сказал он. — а то опоздаем, — прозвучало глупо. как будто биология гораздо важнее смерти. эрик поднялся с пола, машинально отряхнул одежду. взглянул на матвея, так и оставшегося сидеть. — встретимся после уроков? — неуверенно прохрипел. — у вас же шесть? — матвей в ответ кивнул. девочки попрощались более оформлено. они втроем пересекли кабинет и ввинтились в поток разновозрастных, хаотично перемещающихся лицеистов. хаос. будто, каждый атом в теле изменил привычный спин и рассыпался на потерявшие всякий заряд частицы. они — счастливые несчастные взрослые дети. они — не они в этом воспалившемся потоке существования. оставшиеся уроки досиживали на автомате, размышляя о чем-то своем и изредка делясь невнятными идеями и желчными фразами. мир — мессиво из чужих эмоций и мыслей. эрику хотелось сбежать. закрыть уши и не говорить с ними. казалось, что и они ждали от него этого. стобы он ушел и никогда не возвращался. не мучил их. одновременно за это он себя ненавидел. было больно, больно, больно. настолько, что измотанное тело просто шатало из стороны сторону, все ощущения притупились, как эмоции, так и информация от органов чувств. пальцы сковало холодом. на периферию зрения подкралась темнота. носовые булавы забило тяжелым запахом, похожим на формалин, смешанный с перечной мятой. они идут в актовый зал. теперь верхнюю одежду оставляют там или таскают с собой, что безумно раздражает учителей. но подвал пока перекрыт, поэтому им приходится смириться. все серые стулья завалены пальто, куртками, ветровками. даже на небольшой сцене лежит несколько. именно там эрик и оставил и свое пальто — в углу около колонки. — ты что, сменку носишь? — шепотом изумилась сеня, наблюдая, как одноклассник меняет изношенные конверсы на классические туфли. — ну, да, — эрик нахмурился. она покачала головой. увидев, как и катя сменяет обувь, она удивилась еще больше. — в смысле вы не притворяетесь, что переобуваетесь, — протянула сеня. — негигиенично, — неловко сказала катя. сеня лишь махнула на них рукой, мол, что поделаешь с неполноценными. — ну, что, калеки, двигаем? — нетерпеливо протараторила она, заметив, что двое ее непутевых союзников готовы. — кони, — прошептал эрик. иногда даже самые дорогие нам люди бывают мудаками. а еще тяжелее знать, что этим мудаком для близких являешься ты. эрик знал, всегда знал, что они хотели от него избавиться. и, честно говоря, понимал их. когда-то эрик пытался написать рассказ на конкурс. это была грустная история о мальчике без имени. мама звала его «никчемным ребенком, придумавшим себе проблем», учителя — «разочарованием», одноклассники — «чмошной выскочкой». в автобусе к нему обращались «слышь, подвинься, уши заткнул и растопырился тут на весь проход своим рюкзаком», в больнице — «чего жалуешься, у людей рук-ног нет», на спорте — «слабак». у мальчика не было имени. но был целый костюм из бирок, на которых каждый мог написать то имя, которое бы ему подошло. и когда осталась последняя, укрепившаяся на теле, переполненном шрамами от других, мальчик без имени вырвал ее вместе с сердцем и умер. матвей ждал их возле выхода на улице. высокий, в темно-синей ветровке. мазнул холодным, рыбьим взглядом. руки в карманах, спина ссутулена, жидкие передние пряди, выпавшие из пучка, слегка колебались от легкого ветра. исколоченный друид, не иначе. до сих пор не ясно, нужны ли ему человеческие жертвы. — какой у нас бюджет? — флегматично спросил матвей. — у меня двести, у эрика сто, у сени тоже двести, — подсчитала катя. — на богатом сегодня короче, — ухмыльнулась сеня. — только я ненадолго: репет, — предупредил эрик, осторожно поправляя воротник пальто. — зануда, — фыркнула сеня. нет, просто очень тупой. еще не улетевшие птицы, извергающие почти мелодичный кашель, покрытые сожженной и больной листвой деревья, запах подгнившей рыбы, мертвая крыса под ногами, потрескавшийся асфальт, все еще яркое солнце, вид на море с высоты. каменная лестница. и никакого «человека» на ней. только снующие люди, и уже стягивающиеся компании собирающихся выпить подростков. все как обычно, но от этого не легче. они зашли в ларек. купили энергетики и четыре сигареты поштучно, потому что эрику жалко тратить из пачки. сеня на него ворчала, но пачки стоят слишком дорого. развращенные, саморазвращенные школьники, исколотые человечностью. — на наше? — опуская слово «место», спросил эрик. — а ты со мной поедешь? — уточнил матвей. он живет в той же стороне, что и репетитор эрика. — да, наверное, — неуверенно ответил он. эрик не знал. ничего не знал. но не так, как греческий сократ — сознавая свою жизнь песчинкой в потоке бесконечной вселенной, а так, как плутавший уже много суток в лесу бывший человек, медленно сраставшийся с покровом сухих иголок грудой гниющей плоти. мысли в голове шипели, как только что открытая эриком банка белого монстра. баллюстрада с отслоившейся краской, верхушки деревьев чуть ниже, слегка скрытое ими море — все царапало глаза, высветленное слегка простуженным октябрьским солнцем. эрик уперся взглядом в грязное черное стекло давно закрытого, обшарпанного спорт-бара, в котором мутно отражался он сам: худой и закутанный в черное, сутулый и тонконогий, прямо как злая, охрипшая ворона, которой обломало крылья, когда она врезалась в стекло. матвей зажег сигарету. спрятал бледный фильтр меж бледных губ. волосы его трепало бризом. зажигалка из прозрачного желтого пластика вернулась в карман. — ванильный, — разочарованно выдохнул он вместе с приторным дымом. — кате нравится, — пожала плечами сеня. только она запоминала такое. всякий раз, когда эрик смотрел на катю в голове крутилось необъяснимое, напеваемое в стиле motorama «я знаю, что ты предашь меня». они смотрели на море и молчали. у эрика едко защипало в носу. не ясно: то ли от солоноватого воздуха, то ли от слабости сосудов. что-то вроде обреченного умиротворения висело в воздухе и тихо журчало. на верхней поверхности баллюстрады чьим-то корректором было кое-как написано «город, где гаснут фонари». а снизу — тем же, но более отчетливо и крупно «блять». — я не хочу ходить в лицей, — тихо сказала катя, наблюдая за своей медленно тлеющей сигаретой. ее блеклые веснушки мягко покрывали скулы и спинку носа, напоминая артистичный всплеск краски. — спроси у кого угодно: никто не хочет, — хмыкнул матвей. — это же буквально кошмар, — рассуждала катя, пропустив мимо ушей фразу друга. — почему не расследуют, почему учителя не бьют тревогу. — потому что это не наше дело, — сухо сказал матвей. — да у тебя на все один ответ, — отмахнулась сеня, до этого согласно слушавшая катю, что даже удивляло. — никто не будет держать нас в курсе расследования, — тихо ввернул эрик. — мы дали показания, но прав никаких не имеем на то, чтобы нам все рассказывали, — продолжил. — этот полицай такой криповый, — поморщилась сеня, затянувшись. — а что не так? — удивилась катя. — вроде самый обычный. — ну, это с тобой, ты же у нас perfect kid, — проворчала сеня. — а мне сразу: «ксения цветикова, значит», я ему: «да, вот так вышло», он на меня посмотрел, как на ебанутую, — возмутилась она. никто не стал ей говорить, что так общаться с сотрудником органов не стоит. — ну, это в целом входит в его обязанности, — осторожно заметила катя. — да я в ахуе была, можно было как-то и по-мягче, — встрепенулась сеня. возможно, можно было помягче. возможно, можно было увести детей с места убийства. возможно, можно было не убивать кирилла. возможно, эрик мог не убивать кирилла. — может, сменим тему? — тихо прохрипел матвей, уже докуривая сигарету. катя молча подожгла свою. — вот ты такой мутный, — сощурилась сеня. но не стала развивать, а выкининула окурок в урну и стала ногтями дергать ключ банки с неприятным дребезжанием. эрику хотелось спросить: «как вы меня зовете, когда меня нет рядом». или: «как вы назовете меня, когда меня не станет». установленный счетчик на телефоне отсчитывал дни, пока оставаясь на крупной отметке около двухсот пятидесяти. но об этом никому знать не стоит. эрик просто устал. он слабый, и от признания этого, осталась обреченность. он не двигается. эрик закурил, упершись взглядом в фонарь, возвышающийся на тонком столбе от близкого угла балюстрады. глупое, глупое солнце, зачем ты до сих пор освещаешь прогнившее существо под тобой? температура воздуха около семнадцати градусов, но эрику все равно безумно холодно. — бля, а я рассказывала, как в девятом классе мой одноклассник блеванул под ноги завучу? — внезапно выдала сеня. — чего? — повернулся к ней матвей. сеня пустилась в рассказ о том, как ее одноклассник из прошлой школы смешал водку с пивом, от чего его, безусловно замутило. а завучу сказали, что это от скисшего борща. они дружно хихикали с этой истории. эрик же думал о том, что сеня, наверное, единственная из них, кто может помочь разбавить угнетающую осень хоть чем-то кроме ядовитого дыма сигарет. *** в груди — гнетущее ничего. эрику даже не больно. эрику никак. никак никак никак никак. никак не выбраться из своей же тяжелой головы. они с матвеем ехали в маршрутке. и если эрику со своими сто семьдесят два было неудобно, то второй ежесекундно бился головой о низкий потолок, когда транспорт пускался подскоками по неровному асфальту. они делили беспроводные наушники на двоих, слушая кричащий плейлист матвея. но как только очередная композиция подошла к кульминации, эрик заметил, что они уже подъезжали к нужной ему остановке, поэтому аккуратно вынул белую капельку паленых air pods из уха, ненавязчиво протягивя ее матвею: знает, что тот тоже заметил. — удачи? — одними губами произнес эрик, поправляя черную лямку собственного рюкзака, до боли тянущего плечо вниз. — до завтра, — услышал в ответ. конечно же он больно ударился лбом о верх дверного проема, неосторожно выходя из маршрутки. схватился за ушибленное место и поморщился. это место всегда располагало к подобного рода происшествиям. главное, чтобы их тут не было. он вытряхнул черные «маршаллы» из-под неудачно заброшенного в рюкзак учебника. наушники — подарок на недавнее семнадцатилетие. у него плейлист звучал как болезнь. у матвея — как удар в живот. эрик вспомнил из рассказов бывшего одноклассника, что у них уроки должны были уже закончиться. значит, скорее всего, он с ними не встретится. эрик, конечно, изменился с конца девятого класса: больше не носит каре с челкой до глаз, прямоугольные очки сменил на линзы, немного, но вырос. однако телосложение мужественнее не стало. он все еще загнанный олень, во всех вокруг видящий дуло. слабый, слабый и все такой же неправильный. его прошлая школа — белая, в форме буквы «н», с зелеными пурьями забора. и она поселила в нем желание быть никем. а не изветным чуть ни не на всю. олимпиадником, отличником, вечно приведенным в пример. хотелось спрятаться, убежать, исчезнуть. примерно так он и сделал. не страшись незнакомцев в переулках, страшись своих друзей. под ногами хрустели листья тополей. из школы выходили дети разных возрастов и учителя. последних тоже не хотелось бы встречать. одна надежда: они его все же не узнают. такое уже случалось: даже учитель, заведующая студией танца не узнала его, хотя он ходил к ней на протяжении девяти лет. от воспоминания о танцах, хотя и не тех, пустота внутри кувыркнулась, задев острыми льдинками на хвосте осколки сердца. и ведь бросил бальные уже год назад. но все еще так тяжело это принять. все-таки провел на них одиннадцать лет своей короткой жизни. он дошел до подъезда репетитора угрожающе быстро, набрал номер квартиры. мельком взглянул на время: три двадцать шесть. он вполне успел. темный, сырой подъезд. и бесконечная для избитой курением дыхательной системы лестница. хотелось лечь на грязный пролет и тихо сгнить на нем потерявшей смысл системой. но он дошел, открыл хлипкую дверь. репетор — пожилая, добрая, невысокая женщина с охрипшим от долгого преподавания голосом и мягкой улыбкой на морщинистом лице, перед которой эрику постоянно безумно стыдно. он, нескладный и слишком угловатый для крохотной прихожей, пролепетал «здравствуйте, мария владимировна», с грохотом опустил рюкзак на пол, снял черное пальто, без него ощущая себя еще более незащищенным и слабым. — слышала у вас кошмар в лицее произошел, — сказала мария владимировна, когда они прошли в комнату, используемую для занятий. эрик хотя бы ставит очередную галочку, что ему все же не показалось. и снова корит себя. — да, — промямлил он, пряча глаза, наблюдая за колышушейся от легкого ветра тюлевой занавеской, скрывающей приоткрытую дверь на балкон. проходящий через полупрозрачную ткань свет становился мягким и совершенно не принадлежащим реальности. — ужас какой, — покачала головой женщина, но, к счастью, эрика не продолжила эту тему, видимо решив не тревожить его. — так, металлы мы с тобой прошли, сегодня разберемся с азотом, там достаточно много. но я уверена, ты справишься, — она ободряюще улыбнулась и открыла розовую книжку с желтой надписью «химия». для эрика это — отвлечение. вгоняющее в очередные приступы ненависти к себе, но все же отвлечение. притупляло мысли, занимало их нескончаемыми реакциями и свойствами. вместо льющейся потоками крови — смешивающиеся вещества, вместо своего же ужасного лица — характерные особенности соединений. хотя бы так. хотя бы минута без визга в голове. почти два часа проскочили, как заяц из «алисы в стране чудес». в какой-то момент эрика вышибло в мир собственных мыслей, поэтому пришлось экстренно вылавливать из болота памяти страницу, которую показывала репетитор во время, когда он даже не моргал, потерявшись в голосе, звеневшем в голове. — ну, на сегодня, наверное, все, в целом, хорошо, домой тебе пойдет вот это, — она протягула ему стопку листов. — и вот, в негребецком задания по азоту и три задачи на пластинку, — она протянула перелитнула на нужную страницу. — в следующий раз овр сложные разберем и вариант полностью. эрик начал готовиться с репетитором только в августе, поэтому приходилось идти быстро. и прощаться тоже быстро, потому что ему снова необходимо сбежать. куда угодно. рутина, рутина, рутина! хотелось выпрыгнуть с балкона, разбежаться и проехаться по асфальту худыми коленками, сдирая их в кровь, пачкая в пыли и молясь, молясь, молясь о долгожданном конце. но никто не услышит. за облаками никого нет. за облаками — школьная физика и география, за облаками — зеркало, за облаками — последний шаг вниз. и эрик сбежал вниз по ступеням, грохоча подошвами туфель. ниже, ниже, достигнуть самого дна и не воспарить. эрик как обычно сбежал. грустный монстр, кто тебя обидел? слабый и жалкий, никчемный и испорченный, зафиксировавшийся и стагнирующий. никогда не получишь признания. закройся, забей и умри. брат написал, что почти приехал за ним. эрик немного удивился, потому что они не договаривались, и он готовился идти на остановку и трястись в автобусе еще полчаса. но нельзя сказать, что обрадовался. он прошел мимо бомжей, отдыхающих на лавках в окружении бутылок. а рядом — аллея воинской славы. иронично. классическая тяга к чему-то возвышенному с самых низов. эрику не мерзко от бомжей так, как от себя. они хотя бы не размышляют об убийстве чаще, чем о несбыточном. эрик так и не знал, способен ли на это. но бордовое, давно заляпавшее мысли пугало и осуждалось им самим. он только надеялся, что телепатов действительно не существует. и что он все же не убийца. у брата серебристая «волга», иногда угрожающе грохочущая где-то под капотом. но на новую машину денег не было, даже несмотря на то, что для их региона у него неплохая зарплата. — ну привет, чучело, — брат улыбнулся, а эрик закатил глаза. — привет, — фыркнул он, хлопнув дверью. задребезжали стекла. — да ебаный в рот, можно по-легче? — ругнулся брат. у него андеркат, а цвет волос немного темнее, чем у эрика, более выраженные углы нижней челюсти, плечи шире и вообще он выглядит сформированнее и старше, но в остальном они очень похожи, хотя и разница у них шесть лет. — да макс, она у тебя развалится скоро, — проворчал эрик, защелкивая ремень безопасности. — э, не обижай мою малышку! — кошмар, — эрик поморщился. — не кисни, тебя тоже малышкой могу назвать, — хихикнул брат, заведя машину. хлопнул по магнитоле, вставив ее на место. подключил к ней свой смартфон по bluetooth и кинул его эрику на колени. — вруби что-нибудь, мне лень выбирать. эрик пожал плечами и просто включил «505» электрофореза, потому что помнил, что их макс знал. и он действительно уважительно хмыкнул. — что, как там аня? — спросил эрик, откинув голову на сиденье. — да нормально, — вздохнул брат, поднеся к губам под. тонкий золотой ободочек обручального кольца блеснул на его безымянном пальце в рыжих лучах спустившегося солнца. выдохнул густой пар в приоткрытое окно. — как мама? — его голос стал суше. — нормально, — коротко ответил эрик. — что, в лицее пиздец? — уточнил макс, внимательно наблюдая за дорогой. он тоже заканчивал девятый класс там, но потом ушел в колледж, выучившись сгачала там, а потом сразу перескочив на второй курс в университете. — угу, — промычал эрик, прикрыв глаза. — заебался? — тихо спросил брат. раньше у них были паршивые отношения, что, в целом, обычная ситуация. особенно учитывая, что когда спокойный и пугливый эрик пошел в первый класс и уставшая мама пыталась помочь ему не так сильно переживать об учебе, кричащей классной руководительнице и нескладывающихся отношениях с классом, у макса как раз начался переходный возраст. он сбегал из дома по ночам, когда мама наконец засыпала, кричал эрику, что он в этом доме никто, ругался с мамой. в общем, проживал худшие моменты и бурлящую злобу, в пятнадцать по нему ударило первое расставание. а маленький эрик сжимал кулаки, чтобы ногти впились в ладонь, опускал взгляд в пол и никогда не умел врать. причем в добавок ко всему говорил с пустотой. поэтому макс отпускал язвительные комментарии, отвешивал несильные подзатыльники и несколько раз таскал за ухо. но потом стало проще. макс перерос и даже когда-то пытался поговорить об их отношениях, но эрика начавшийся переходный возраст шатнул по-другому: он молчал и резался. варился в своей голове, выполнял повседневные задачи на автомате, мечтая направить автомат себе в горло. — заебался, — прошептал эрик так, чтобы его заглушило музыкой. но макс понял. даже несмотря на то, что они не живут вместе уже два года, он все еще помнил звук канцелярского ножа, скользящего по чужой коже. и помнил фатальную фразу, когда макс укорил брата в том, что он расстраивает их маму. а эрик ответил «прости, лучше бы я не рождался». и это было последнее, что он сказал, перед тем, как попал в больницу. эрик устало взглянул на подсвеченное красно-рыжим грубовато красивое лицо брата, на то, как он выдохнул белое тяжелое облако. и ему было очень жаль. что он доставил максу и маме столько проблем, что он доставит еще в будущем. ему было жаль, что они его родственники. ему было жаль, что они любили его. своеобразно, иногда грубо, но все еще любили. а он этого как не заслуживал, так и не заслужит ни за что. он — грязное чудовище. он — чучело. пустое и безвольное, безмозглое, трусливое. эрик отвернулся. посмотрел в окно на смазанные от собственной статичности здания и деревья, высвеченные закатным теплым светом. мир плыл и отторгал его. макс тронул его за плечо. эрик вздрогнул. но брат просто молча протянул ему под. эрик благодарно кивнул, прокрутил ручку, приоткрыв окно и глубоко затянулся. ветер бил по глазам и сушил их, от чего приходилось чаще моргать. во рту осел вкус винограда. — не парься так, разрулим все, — сказал макс, включив поворотник. — неврное, — ответил эрик. хотя на деле совсем брату не верил. он понимал, что тот просто не хотел видеть подле себя переломанное соломенное нечто. и это еще он не знал, что везет возможного убийцу невинного школьника. эрик устал. затянулся. посчитал удары истерзанного бритвой органа, заключенного в клетке между легкими. закрыл глаза. и куда-то провалился.