Кубок теней

      Когда Гермиона впервые применила магию, она разбила окно.       Стояло жаркое лето, самое жаркое за всю историю наблюдений, и она искала спасения от солнца в своей детской спальне. Закрыв окно и включив вентилятор, Гермиона предавалась своему новому улову, добытому в местной библиотеке.       Она увлечённо читала сказку о Персефоне и Аиде, повествующую о том, как он привязал её к себе зёрнами граната, но вдруг это занятие прервал громкий удар об окно.       Гермиона потрясённо уронила книгу и помчалась вниз по лестнице, желая выяснить причину переполоха. Родители ничего не сказали, когда она вылетела через парадную дверь, предположив, что дочь всё-таки решила присоединиться к соседским ребятишкам, которые играли в парке на противоположной стороне улицы.       Наверное, они обрадовались. Нормальные семилетние дети должны играть с другими детьми, а не запираться дома и читать сказки о древних богах.       Гермиона не знала, что найдёт, но увидеть обмякшего воробья она совсем не ожидала. Лёжа в траве с закрытыми глазами, он выглядел спящим. Если бы не резкий изгиб шеи и неподвижность грудной клетки.       Она знала, что такое смерть, — читала в книгах. Видела по телевизору, когда тайком спускалась вниз, чтобы посмотреть родительские передачи. Однажды заметила на трассе за городом, когда родители проезжали мимо дорожно-транспортного происшествия. Но на тот момент своей жизни Гермиона никогда не видела смерть вблизи. Или такой свежей.       Реальность была ужасающей.       Она не смогла сдержать подступивших слёз. Гермиона понимала многое, гораздо больше для своих лет, но понять, что такое смерть, она не могла. Она ещё не знала, верила ли в Бога так, как верили родители, но какова была альтернатива? Что после смерти ничего нет? Что стоит умереть, и это всё? Свет погаснет?       Минуту назад парить в воздухе, а потом разбившись лежать на земле.       Это было несправедливо.       В тот момент смерть перестала быть для Гермионы обычным понятием. Это был неоспоримый факт. От которого она не могла убежать. На который не было внятного ответа.       Может, открой она окно, птица осталась бы жива. Может, её клубничный кардиган привлёк существо к стеклу. Она могла надеть что-нибудь другое. Сидеть где-нибудь в другом месте. Делать что-нибудь ещё.       Но Гермиона не знала, что может случиться вот так. Что жизнь может оборваться в одно мгновение. В один глухой стук.       Принять хрупкость собственного существования оказалось для неё невыносимо. Её интеллект был ей же во вред. Семилетним детям не полагалось мириться с тем фактом, что они и все, кого они знают, однажды умрут.       Поэтому Гермиона заплакала. А когда всхлипы перешли в сдавленный вой, окно её спальни разлетелось вдребезги.       Стекло посыпалось на траву.       Прибежали родители.       После этого Гермиона ушла в себя. Родители несколько часов пытались растормошить её, пуская в ход даже взятки мороженым.       Они назвали случившееся несчастным случаем. От удара птицы стекло треснуло, что привело к затянутому разрушению. Но Гермиона знала, что никакой трещины не было. В глубине души, по необъяснимым причинам, она понимала, что это произошло из-за неё. Просто не знала как.       Когда ей исполнилось десять, несчастные случаи начались снова, и каждый раз она реагировала одинаково. Отступала. Исчезала. Думала. Иногда часами. Иногда днями.       Когда что-то выходило из-под контроля Гермионы, когда ситуации или события нельзя было объяснить или на них нельзя было ответить, она погружалась в себя. Она пыталась понять и осознать, а не сумев этого сделать, она полностью закрывалась. Это было слишком для неё.       С возрастом её порог восприятия собственных границ увеличился, Мерлин свидетель, иначе она никогда бы не подружилась с Роном и Гарри. Азкабан помог ей адаптироваться к новым условиям.       Но всё равно оставалось то, что выходило за рамки.       Например, Турнир.       Например, защита Рона.       То, что она не могла контролировать.       А Гермионе нужен был контроль.       Она повторяла себе это раз за разом, когда началось его интервью.       Ей хотелось броситься к нему и молить о прощении.       Ей хотелось перерезать Рите горло.       Но это были не те варианты, которые Гермиона могла реализовать. Поэтому она погрузилась внутрь себя.       Контроль. Ни войти. Ни выйти.       — … исчезновении?       — Нет, — ответил Рон. — С Биллом всё будет в порядке. Я и не ждал, что он будет сражаться. Ему нужно было думать о жене и ребёнке.       — А другой? Укротитель драконов?       — Джинни же рассказала. Мы не слышали о нём пять лет. Во время битвы он был в Румынии. Чарли должен быть в безопасности.       — Остальные? Вы решили остаться?       — Верно, — Рон уверенно кивнул.       — Правда? Все?       — Да. Мы хотели сражаться.       Рита рассмеялась.       — Сражаться? Так вы это называете?       — Не представляю, как ещё это можно назвать, — перекатил на языке слова Рон.       — Вы нападали на Хогвартс. Косой переулок. Общественные улицы и предприятия. Дома людей.       Рон откинулся назад и сцепил пальцы.       — У нас были на то причины, — тихо ответил он. — Мы пытались остановить вас.       Он был так спокоен.       — Остановить что? — Рита усмехнулась. — Лучшее общество?       — Мы спасали жизни.       Как он мог оставаться таким спокойным?       — Спасали? Мистер Уизли, по слухам, вы стоите за многими, если не за всеми, нападениями Ордена. Нападениями, которые привели к массовой гибели людей, — Рита недоумённо покачала головой. — Вы когда-нибудь чувствовали вину за эти жертвы?       — Иногда, — Рон пожал плечами. — Зависит от того, кто был убит.       — Я имею в виду тех, кто был на вашей стороне, — надавила Рита.       Рон сглотнул.       — Как я уже сказал: иногда.       — Значит, были и люди, перед которыми вы вообще не чувствовали вины? Люди, которых вы отправили в бой, но которые так и не вернулись?       — Да, — просто ответил Рон.       Толпа засвистела, но Рон остался невозмутимым.       Как будто щёлкнул выключатель. Если бы она не знала его, то подумала бы, что он всегда был таким холодным.       Но Гермиона знала Рона Уизли как никто другой.       Рон был вспыльчивым ребёнком, склонным к приступам зависти. Отчаянно преданный, обороняющийся и временами даже намеренно бестолковый волшебник.       Но, балансируя на острие ножа, он был спокоен как камень. Непоколебим в своей вере в себя и своих близких.       Гермиона всего несколько раз видела, как это тихое спокойствие оседало на нём.       Когда они разыграли партию в волшебные шахматы на первом курсе.       Когда Дамблдор привёл их в свой кабинет во время Турнира Трёх Волшебников и сообщил, что скоро их опустят под воду в качестве узников во втором этапе.       Когда он молча с пустым лицом гладил Гарри по спине, когда тот не выдержал после смерти Сириуса.       Когда он встретился с ней взглядом, пока тело Гарри выносили во двор, — взглядом, обещающим возмездие.       Кулак.       Взмах палочкой.       Плавность его движений, когда он бросился в бой, а она застыла на месте.       В такие моменты Гермиона сжималась. Но Рон — Рон рос.       С её появлением он превратился в эмоциональный разрушительный шар. Его дико метало от гнева к горю — но сейчас, в критический момент, он был спокоен.       Оказалось так же впечатляюще, как и в первый раз.       Чёрный конь, невозмутимо ступающий в центр. С верой, что благополучно доставит их на противоположную сторону.       Рита неодобрительно посмотрела в одно из зеркал.       — Это человек, стоящий за ошеломляющим количеством жертв в Волшебной Британии. Бессердечный. Безжалостный. Злой, — прошипела она.       — Это не пра…       — Не вы ли отправили собственного брата на смерть? — перебила его Рита. — Напомните, как его звали?       Рон выдохнул. Расправил плечи.       — Перси.       — Точно, Перси, — она щёлкнула пальцами, словно только что вспомнила. Словно Перси Уизли можно было забыть. — Он ворвался в Хогвартс и начал нападать на студентов и персонал.       — Он проводил разведку, — пояснил Рон.       Рита фыркнула.       — Для чего? Какую информацию можно получить, терроризируя школу?       — Он пытался найти информацию о местонахождении Гермионы, — спокойно заявил Рон. Как будто это было само собой разумеющимся. Как будто ничего серьёзного не случилось.       Гермиону словно под дых ударили.       Перси погиб из-за неё.       Внутренности скрутило. Мысли испарились из головы.       Не думай об этом. Не сейчас. Ни войти. Ни выйти.       Гермиона потеряла счёт времени. Погружаясь в себя и возвращаясь в реальность на протяжении всего интервью Рона.       Рита не оставила камня на камне. Спрашивала, где Хагрид. Снова завела разговор о его братьях. И о том, искал ли он их когда-нибудь.       — Нет, — ответил Рон.       Спрашивала, есть ли у него возлюбленная. Спрашивала, есть ли у него вообще личная жизнь.       — Нет.       Она спрашивала о Гарри. Завидовал ли он когда-нибудь тому, что был в его тени.       — Нет, — повторил Рон. — Завидовал в детстве, пока не узнал лучше.       — Что изменилось?       Рон помолчал некоторое время.       — Руководить — это бремя, но ты не хочешь перекладывать его на других. Я думал, Гарри не доверяет мне, но… он не хотел обременять и меня. Руководить — значит делать трудный выбор. Тебя окружают люди, но ты несёшь всю тяжесть в одиночку.       Гермиона не могла не согласиться с его словами. Ходить в тени Гарри означало, что на него падал свет. Но теперь Гарри нет. Света нет, а значит, нет и тени.       — Интересно, — промычала Рита, оглушённая его откровенностью. — Я считала, мистер Лонгботтом, мистер Нотт и ваша сестра руководят вместе?       — Конечно, но не они выстраивали линии сражений и решали, кому их пересекать.       — Значит, вы признаёте, что за это отвечали вы? Решали, кому жить, а кому умереть? — спросила Рита.       — Кто-то должен был, — прямо ответил ей Рон.       Рита откинулась на спинку, и Гермионе показалось, что в её глазах промелькнул страх.       — Значит, — Скитер прочистила горло, — вы сознательно отправляли людей на смерть?       — Да, — провозгласил Рон, не отводя взгляда от ведущей.       — Вы принимали окончательное решение о дате и времени нападений?       — Да.       — Только вы? — уточнила Рита. — Больше никто?       — Только я, — Рон кивнул.       Рита на секунду потеряла дар речи.       — Сколько людей, по-вашему, вы убили своими… решениями, мистер Уизли?       Рон возвёл глаза к небу, подсчитывая в уме цифры.       — Сотни. Может, тысячи.       Рита задумчиво пожевала губу, забыв о записях.       — Если бы вы знали то, что знаете сейчас, вы бы всё равно так поступили?       — Поступил бы, — ответил Рон и, сделав небольшую паузу, добавил: — Возможно, я убил бы больше.       — Больше? — ведьма ахнула. — Мерлинова борода, зачем?       — Если бы я знал, что Гермиона до сих пор жива, я бы продолжал её искать. И за это пришлось бы заплатить.       Рита моргнула.       — Неужели один человек стоит жизней стольких людей?       Рон обернулся. Голубые глаза были кристально чисты. Озеро, гладь которого прервалась лишь легчайшей рябью, когда он заговорил.       — Она — стоит.       Чужая рука сжала её ладонь, напоминая, что нужно дышать. Гермиона забыла, что продолжала крепко сжимать пальцы Тео под складками красной ткани.       — Почему? — спросила Рита, и Гермиона поняла, что она действительно хотела знать.       Рон выпрямился. Голос был ровным.       — Потому что если кто и сможет остановить Волдеморта, то это она.       Рита бросила короткий взгляд на Гермиону.       — Это единственная причина? — усомнилась в словах Рона она.       Его челюсть напряглась.       — Нет.       — О, понимаю, — Рита улыбнулась, уловив что-то, чего не могла Гермиона. — Значит, вы как ваша сестра. Предпочитаете мёртвых живым.       — Она не мертва, — отрезал Рон. Тихо. Сурово.       — Не мертва, — приподняла уголок губы Рита, переводя взгляд обратно на Гермиону. — Во всяком случае, физически.       Ни войти. Ни выйти.       Перед глазами вспыхнули сломанные шеи и осколки стекла.       Гермионе хотелось вернуться в тот момент, к девочке, плачущей над мёртвой птицей.       Она бы опустилась перед ней на колени и крепко сжала маленькое тельце.       Но не ради утешения.       Она бы встряхнула её. Прояснила бы мозги, что прятались внутри хрупкого черепа.       Глупая девочка.       Смерти нечего бояться. Были самые разные неподконтрольные ей вещи, которые она никогда не сможет постичь.       Контроль был иллюзией.       Она сказала бы ей, что смерть — это привилегия.       Дар абсолютного милосердия.       Той птице повезло. Были вещи гораздо хуже смерти.       И тогда Гермиона обхватила бы холодными руками тонкую шею.       Сжала бы её. Сжимала бы до хруста костей.       Утешаясь гулким стуком маленького тела о траву, стекло и оперённые крылья.

***

      По мере того, как подходило время к её интервью, Гермиона отступала всё дальше.       Парвати рассказывала об отце. О своём страхе, что его ярость, его жестокость жили в ней. И что без этого она, вероятно, не зашла бы настолько далеко. Не смогла бы защитить сестру.       То, как она говорила об этом, создавало впечатление, что она всю жизнь сражалась на войне.       Ведьма формально пересказала свои испытания, сославшись на то, что семь целых и три десятых балла в основном были обусловлены быстрой реакцией и удачей. Она с лёгкостью отвечала на каждый вопрос Риты. О любви к Чжоу, к сестре, к покойной матери.       Она говорила о своей любви к Прорицаниям и о том, что эта область заинтересовала её после похорон матери, когда ей приснился сон о ней. Тогда она увидела свою мать здоровой, и это облегчило боль от её ранней кончины.       Гермиона могла сказать, что ведьма искренне верила в то, что видела. Но если Прорицания были реальны, почему Парвати была наделена этим даром, когда всем остальным приходилось горевать в одиночестве? Более правдоподобным ответом было то, что подсознание как бы успокаивало её разбитое сердце, подсовывая ложные надежды во сны.       Даже если она ошибалась, вера Парвати была достойна восхищения.       — Мы с Луной подружились. Мы обе зрячие. Хотя её способность больше относится к миру живых. Моя не столь осязаема. Видения приходят, когда я сплю или что-то предчувствую. В основном опасность, — объяснила Парвати.       Рита нетерпеливо кивнула — она и сама явно верила в Прорицания.       — В последнее время вы видели сны или предчувствовали что-нибудь?       — Один… раз. Я не совсем уверена, какое объяснение этому дать.       — Что вы видели?       Парвати ненадолго закрыла глаза.       — Огонь, — ответила она. — Всё горело, но… было холодно. Ничего холоднее я раньше никогда не чувствовала.       — Что горело?       Веки Парвати затрепетали.       — Не знаю. Я ничего не видела сквозь пламя. Но… я слышала крики. Или, скорее, рёв, не… не могу сказать.       — И вам это приснилось только один раз?       — Как только я здесь оказалась. С тех пор мне ничего не снилось. Но… — голос Парвати затих. — У меня часто возникает это чувство. Как будто холодно, или такое колющее ощущение, когда за тобой кто-то наблюдает. Чувствуется как-то… неправильно. Не знаю, как ещё описать.       — Когда вы это чувствуете? — Рита выдохнула, наклонившись настолько сильно вперёд, что у Гермионы возникло ощущение, что та сейчас свалится с кресла.       Парвати заколебалась, ещё больше понизив голос.       — Когда в комнате появляется Гермиона.       Гермиона перестала слушать, погрузившись глубоко в своё сознание.       Здесь было безопаснее.       Без окклюменции она отвлекала себя мыслями о том, кем мог быть создатель игр. Что это за человек.       Очевидно было бы предположить, что Малфой. Он был более чем умён, чтобы провернуть это. Хотя он являлся Наследником, Волдеморт наверняка не позволил бы создателю игр участвовать в его собственном творении.       Ведь так?       — Расскажите мне о Лаванде…       Этот Турнир был чистой сенсацией. Возможно, политической, но в большей степени средством оправдать цель.       Но нет, Малфой должен был оставаться в неведении. Он был шокирован её появлением. Конечно, будь он организатором, то заставил бы Кубок выплюнуть чужое имя. Он бы выбрал кого-то сильного. Кого-то вроде Джинни, Луны или Тео.       Вдалеке послышался чей-то крик. Похоже, связь Парвати и Риты благодаря общим интересам оказалась недолговечной.       — … ты ничего о ней не знаешь. Как ты смеешь!       Это должен был быть кто-то другой. Кто-то близкий к Тёмному Лорду. Может, Люциус? Хотя она его ещё не видела. Астория Гринграсс как вариант, но Гермиона сомневалась, что у этой ведьмы хватило бы ума для осуществления подобного плана.       — … другая любовь! Никакой конкуренции! Если бы я не любила Чжоу так сильно, как любила Лаванду, то не была бы с ней! — огрызнулась Парвати.       Возможно, это был кто-то незнакомый. Кто-то, кто присоединился к Тёмному Лорду во время её заключения. Или, может, Гермиона была уже не так умна, как раньше. Может, ответ лежал на поверхности, а она была слишком сломлена, чтобы заметить.       Когда место Парвати занял Симус, Тео отпустил её.       Гермиона едва заметила. Вместо этого она притянула руку к себе, сжимая кулак в ритмических узорах, сочинённых им.       Ни войти. Ни выйти.       — Мистер Финниган, я сожалею о вашей потере, — неискренне проворковала Рита.       — Охотно, сука, верю, — Симус фыркнул.       Так и продолжалось его интервью. Ругань, крики и неудержимая ярость, пока Рита выпытывала у него все гнусные подробности его брака.       Гермиона не могла его винить. Прошло всего шесть недель с убийства Дина прямо у него на глазах.       Рита по большей части пыталась выкрутить всё так, что история их любви пошла наперекосяк. Что Дин, прозрев, с радостью предложил свои услуги Тёмному Лорду.       Она спросила, подозревал ли Симус, что его муж перешёл на другую сторону.       — Конечно, блядь, не подозревал, — огрызнулся он.       Рита задала несколько вопросов, чувствуя уверенность и комфорт в своей позиции власти. С каждым словом Симус бесился всё больше, пока его лицо не побагровело полностью.       Похоже, ей доставляло удовольствие играть с огнём, зля его, пока она не ошиблась, зайдя слишком далеко.       — Вы жалеете, что решили принять участие в Турнире? Вы и ваш муж могли остаться свободными, — пропела она.       Симус замолчал. Его лицо побелело.       Его руки начали дрожать.       Казалось, этот вопрос что-то сломал в Симусе. Его глаза остекленели, и он уставился вдаль.       — Нет, — прохныкал Симус совсем детским голосом. — Я должен спасти Дина. Уберечь его.       — Уберечь? — Рита странно покосилась на него.       По телу волшебника прошла дрожь, и он рывком поднялся на ноги.       — Да! — едва не задохнулся он. — Если я выиграю этот дурацкий Турнир, тогда я… мы сможем уйти вместе.       С каждой секундой он дрожал всё сильнее, а его конечности уже произвольно дёргались.       Симптом длительного воздействия круциатуса.       О, Симус.       — Мистер Финниган, — медленно начала Рита. — У вас нет Залога. Вы добровольно приняли участие в Турнире.       Но Симус, похоже, не слышал её.       — Должен победить. Одолеть крота… змею, — бессвязно бормотал он.       — Мистер Финниган.       — … сказать голубю… И…       — Мистер Финниган, — рявкнула Рита.       Взгляд Симуса прояснился. Он осмотрелся по сторонам, в замешательстве нахмурив брови.       Розовый оттенок паники, окрасивший щёки Риты, никуда не исчез. Мир наблюдал — все понимали, что сделали с Симусом за время, прошедшее с момента Отбора до интервью.       Ведьма быстро перевела разговор на более лёгкие темы. Темы, которые не касались войны, предательства и мёртвых мужей.       Симус, устало понурив плечи, отвечал едва различимым шёпотом. Но его речь хотя бы была связной. Видимо, тёмная магия, задержавшаяся в его сознании, выветрилась. По крайней мере, сейчас.       — Вы же ирландец? Расскажите о…       Внутри Гермионы что-то треснуло. Она успела сделать лишь небольшой глоток воздуха, как земля разверзлась. Изнутри хлынул поток, унося её всё выше и выше, пока…       Она стояла над бушующим морем, чувствуя, как ветер у обрыва целовал пальцы её ног. Солёная вода обожгла глаза, и она попятилась от края, — инстинкт взял верх над телом.       Гермиона резко повернулась и наткнулась взглядом на затылок мальчика с волосами цвета воронова крыла. Его профиль подсвечивался на фоне тускнеющего солнечного света, пока вторая маленькая фигурка бежала вверх по склону к утёсам.       — Кьяран! — крикнул мальчик, когда, тяжело дыша, достиг вершины.       Кьяран фыркнул.       — Что-то ты долго, — проворчал он, засовывая руки в карманы.       Десмонд лишь слабо кивнул. Он упёрся руками в колени, переводя дыхание.       Кьяран покосился на него.       — Где Люси? — спросил он, с показной беспечностью смахивая невидимые ворсинки с одежды.       — Люси, — Десмонд глубоко дышал, — с мамой. Она… ребёнок скоро родится.       — Уже? Ты же говорил, что ещё месяц.       — Рано. Наверное, из-за стресса, что папа до сих пор не вернулся, — задыхался Десмонд.       Кьяран толкнул мальчика.       — Хорошо, — кивнул он, — тогда что ты здесь делаешь? Разве ты не должен помогать матери?       — Расслабься, — проворчал Десмонд, отмахиваясь, — если бы она хотела моего присутствия, я бы остался. Она сказала мне уйти из дома. Назвала это женскими делами.       — Женские дела, — фыркнул Кьяран. — Они довольно тщательно хранят свои секреты.       Десмонд уставился на друга.       — Какие секреты?       — Ну, знаешь, — медленно произнёс Кьяран. — Где они достают детей.       Десмонд нахмурился, приподняв бровь.       — Понятия не имею, о чём ты.       Кьяран раздражённо развёл руки.       — Откуда берутся дети! Откуда они их берут? Как они засовывают их себе в живот и как вытаскивают?       Десмонд моргнул раз, другой и расхохотался.       — Что? — Кьяран ощетинился. — Что смешного?       Мальчик схватил волшебника за плащ и истерично захрипел, после чего что-то неразборчиво прошептал ему на ухо.       Кьяран побледнел.       — Нет, — выдохнул он.       — Да! — воскликнул Десмонд, впадая в очередной приступ истерики.       Кьяран в ужасе уставился на него.       — Нет, это… нет! Это невозможно. Как… Он не поместится!       — О, поместится, — хихикнул Десмонд. — Ты бы видел, когда родилась моя младшая сестра Сорча, я думал, у неё никогда не вылезет голова.       — Ты видел?!       — Ага. Одного раза хватило. Меня прямо там вырвало. Наверное, поэтому на этот раз мама меня прогнала.       — Геката, помилуй, — Кьяран закашлялся, и его бледная кожа приобрела слабый зеленоватый оттенок.       Гермиона слабо вздрогнула.       Десмонд фыркнул, рухнув кучей на высокую траву.       Через несколько мгновений Кьяран сел рядом с ним на краю обрыва.       Они молча наблюдали за закатом над разбивающимися внизу волнами. Уютная тишина, которую могли разделить только самые близкие друзья.       — Как думаешь, кто это будет? — спросил Десмонд спустя некоторое время.       Кьяран пожал плечами.       — Не знаю. Кого ты хочешь?       — Может, мальчика, — ответил Десмонд. — У меня уже есть три сестры, — он замолчал, пытаясь подобрать следующие слова.       И наконец добавил:       — Вообще-то, я бы, наверное, хотел, чтобы ребёнок был похож на меня. То есть был волшебником. Мальчик или девочка — неважно, главное, чтобы он был здоров.       Кьяран заторможенно кивнул.       — Ты знаешь, что…       — Знаю, — фыркнул Десмонд. — Маглорождённые — редкость. Я должен быть счастлив, что хотя бы у меня есть магия, не говоря уже о сестре.       — Но ты хочешь поделиться со всеми своими сёстрами, — продолжил Кьяран, сжимая плечо мальчика.       Десмонд подтянул колени к груди.       — Я не хочу скрывать это от них, но в то же время не хочу, чтобы они чувствовали себя брошенными. Как будто я особенный, а они нет. Сорча, Ифа и этот ребёнок не менее важны.       Кьяран вздохнул.       — Не магия делает тебя особенным, а то, что здесь, — ответил он, постучав себя по виску. — Они всё равно узнают через несколько месяцев, когда вам с Люси исполнится одиннадцать.       — Как? — Десмонд нахмурился.       — Вы получите письма, — лицо Кьярана помрачнело. — Но просто не обращайте внимания. Отец может обучать вас обоих. Мы можем заниматься в поместье О’Броин, так что вы будете постоянно видеться с семьёй.       — Значит, он всё-таки согласился? — спросил Десмонд.       Кьяран отвёл взгляд.       — Он… свыкается.       Десмонд не выглядел убеждённым, но и не настаивал на развитии этой темы.       Над их головами пронеслась туча скворцов, кружась в сумерках. Мальчики задумчиво наблюдали за их танцем.       Гермиона тоже была заворожена этим зрелищем, совсем позабыв о двух мальчиках, пока Кьяран не напомнил о себе.       — Это, наверное, хороший знак, как думаешь? Что у ребёнка будет долгая жизнь.       — Надеюсь на это, — ответил Десмонд, чей взгляд по-прежнему был прикован к небу.       Потянувшись, Кьяран сжал его руку.       — Всё будет хорошо. Если твоя мама хоть немного похожа на Люси, с ней всё будет в порядке. И с ребёнком тоже.       Десмонд сглотнул.       — Это никогда раньше не происходило без папы. Он уже должен был вернуться.       — Ещё в Англии?       — Надеюсь, нет. Надеюсь, он уже на корабле.       Кьяран кивнул.       — Нелегка жизнь торговца, да?       — Да, — ответил Десмонд. — Но бороздить моря и видеть мир? Это свобода.       — Ты бы хотел стать торговцем?       — Я не заглядывал настолько далеко вперёд. Знаю только то, что моё место в море. Не думаю, что получится, если у меня будут дети. Я бы не хотел их оставлять.       — Тогда, — усмехнулся Кьяран, — похоже, тебе придётся навсегда остаться холостяком.       Десмонд фыркнул.       — А кем стал бы ты?       Кьяран пожал плечами.       — Изобретателем, полагаю, как отец. Я бы строил всякие штуки и создавал новые зелья. Облучал бы все болезни, чтобы никто не страдал, — его глаза расширились: — Я бы исцелил деторождение!       — Тогда не будет детей, — заметил Десмонд.       Кьяран махнул рукой.       — Я уточню детали.       — Хорошо, ты сделаешь это, а я отправлюсь в плавание по всему миру и буду продавать твои изобретения.       — Отлично, — подтвердил Кьяран. — Можем разделить прибыль.       — Договорились, — рассмеялся Десмонд.       Кьяран замолчал, его лицо стало серьёзным.       — Как думаешь, мы по-прежнему будем друзьями? — тихо спросил он. — Когда вырастем.       Улыбка Десмонда померкла, и в его чертах лица проступила озабоченность.       — Конечно, будем, — убеждённо ответил он. — Вы с Люси — мои лучшие друзья. Ничто этого не изменит.       Кьяран застенчиво кивнул.       — Обещаешь?       Десмонд протянул мизинец к Кьярану.       — Мизинцем обещаю.       Кьяран в непонятных чувствах уставился на протянутую руку мальчика.       — Что?       — Обещание на мизинцах, — объяснил Десмонд, хватая Кьярана за руку и переплетая их мизинцы. — Это обещание, которое нельзя нарушить.       — Как непреложный обет? — Кьяран нахмурился.       Десмонд покачал головой.       — Не уверен, что это такое. Тут нет никакой магии, но это свято. Нельзя нарушить обещание, данное мизинцем.       — Хорошо, — кивнул Кьяран, его лицо стало решительным. — Мизинцем обещаю.       Их пальцы крепче обхватили друг друга, а детские лица озарились задорными улыбками.       Воспоминание было таким простым. Таким светлым. Их невинность согрела что-то в груди Гермионы, когда окружающее пространство начало исчезать.       Она хватала ртом воздух.       Вокруг стояла тишина.       Приятное тепло превратилось в тошнотворный жар. Кожа натянулась, тело зудело, пытаясь вырваться.       Резкий свет сцены ослеплял. Звуки тысячи вздохов грозовым раскатом отдавались в ушах.       — Гермиона, — прошептал Тео, оттягивая её платье в уже привычном ритме.       Все смотрели на неё.       Так много глаз. Так много лиц. Так мало теней, в которых можно спрятаться.       Она была лягушкой на столе учёного, ожидавшей препарирования.       — Гермиона, ты должна встать, — теперь уже настойчиво пробормотал Тео. — Тебя вызвали.       Именно тогда она почувствовала болезненную пульсацию на шее. Запах горелой плоти и меди.       Питон требовал повиновения.       С трудом выдохнув, Гермиона встала. Каждый шаг по направлению к центру давался тяжело, словно она пробиралась через песок, грязь и камни. Тысячи рук тянули её под землю. Миллионы нейронов пылали красным. Сухожилия, мышечные волокна и клетки кричали ей бежать.       Hecate, animam protege.       Она встретила выжидающий взгляд Риты Скитер, не в силах разорвать зрительный контакт с женщиной, которой предстояло разгадать её. Курс на столкновение без остановок и объезда. Нога на педали. Болтающийся рядом ремень безопасности. Исход мог быть только один.       Гермионе хотелось оказаться той птицей.