«Двемеров создали гномы. Но гномы исчезли, а потом гномов убили фалмеры.»
Невежда из интернета. Никнейм неизвестен.
***
— Ну, вот и что ты будешь делать, а? Вот что?
Рандомная фраза разбойника из «Скайрима»
Если честно, я не знала, как начать разговор… но понимала, что начать его нужно. Но вот как именно — и с чего?
«Наверное, надо будет начать с самого начала, — подумала я, — и сказать что-нибудь такое простое, для начала, и понятное. Что-то такое, что уж точно не вызовет никаких вопросов или подозрений в иномирно-демонической сущности. Потому что мне подходят только первое и третье слова, второе — демоническое — это не про меня. Ну, не демон я!
Не виноватая я!»
— Кодлак сказал в своём дневнике, что у меня чужая душа, — начала я, — и это правда. Так получилось, что я, похоже, погибла в своём мире, но даже не заметила этого, и очнулась уже здесь, в теле совершенно не знакомой мне девушки. Я мало того, что никогда её не знала, но и вообще не подозревала о её существовании. И она тоже как-то погибла.
На этом позитивном и однозначно однозначном, скажем так, моменте, снаружи послышалось весёлое фыркание Звёздочки, после чего она отчётливо постучала по мёрзлой земле копытом.
Что это означало, — апплодисменты, звучный фейспалм или знак того, что она хотела постучать мне по лбу, — оставалось загадкой, покрытой мраком неизвестности.
«Так, а вот сейчас будет что-то новенькое. — подумала лошадь — Запасаемся свежим
поп-корном сеном, садимся поудобнее и слушаем. Если что — я ничего не видела, ничего не слышала, ничего не знаю. Да и вообще, я здесь ни при чём! Меня вообще со двора увела… какая-то неустановленная личность
в маске и находящаяся в розыске.
«Да уж. — подумала я — Ну, Машка, молодец. Медаль себе купишь. Огромную, размером с колесо от повозки, в которой ты сюда и приехала.»
После произведённого первого впечатления я, окрылённая успехом, начала рассказывать дальше, теряя нить повествования, но тут же находя её снова, и при этом стараясь адаптировать реалии своего мира под реалии того, в котором сейчас находилась.
Получалось не то, чтобы замечательно… Замечательность давно покинула чат вместе с логикой, но я старалась хотя бы рассказывать просто и обыденно.
Потому что в какой-то момент я поняла, что при описании моего мира и технологий получилось что-то вроде того, что я жила в мире двемеров. И я сама — одна из представителей этой древней и славной цивилизации
гномов-рудокопов любителей техники, логики и торжествующего разума.
— Мария, — подал голос Фарвил, до сих пор молчавший и слушавший меня, то ли внимательно, то ли офигело, то ли и то, и другое одновременно, — так значит, теперь тебе удалось раскрыть загадку двемеров?
Я так и села. И это при том, что я уже сидела; однако! Это я что, выходит, прямо тайну третьей планеты открыла?
Похоже, насколько уж Машенька всегда была находчивой и пройдошной, — но моему Довакину удалось даже её поставить в такое положение, когда и ответ-то не сразу найдёшь. Может, это просто я на него так чудодейственно влияю?
«Ну, вот и что ты теперь будешь делать, а? — спросил внутренний голос голосом разбойника из игры — Ну, вот что?»
Я пожала плечами. Вообще не знаю, как ответить на этот вопрос. Разбойнику-то — уж точно. И вообще, дамы на такие вопросы как-то не отвечают, что ли, потому что джентльмены их не задают!
Но на вопрос, — куда именно делись двемеры, — я нашла ответ.
И это при том, что я и вопрос-то себе такой не задавала! А вот — пожалуйста! — и ответ уже есть.
Да уж. Похоже, у меня всегда так, своеобразно и оригинально. И что ни день — то открытие. Вернее, ночь… не суть важно.
— Ну, если в твоём мире вообще нет магии, — продолжал между тем Фарвил, — но зато есть развитые технологии, механизмы и автоматоны, значит, двемеры не исчезли и не вымерли, а просто попали в твой мир? Ведь выходит так?
От удивления и, скажем так, новизны подхода, мне показалось, что наступила особенная тишина. Снаружи даже Звёздочка заслушалась. Не думаю, чтобы ей так уж была интересна тайна жизни и исчезновения двемеров, просто
лекция рассказ был очень уж интересным.
А послушать про мой мир стало интересно даже мне. Надо же, никогда бы не подумала, что оно всё оказывается, обстояло… вот так, как обстояло.
— Ты ведь сказала, что погибла в своём мире, когда ты отправлялась куда-то в авто… в той механической повозке, — продолжал тем временем Фарвил, будто речь шла о чём-то совершенно обыденном, что могло произойти с кем угодно, — а потом оказалась уже здесь. Может, дело в том, что ты всегда была родом отсюда, вернее, твоя душа? Или у тебя здесь было предназначение, которое в твоём мире и без магии было бы недостижимым? Тем более, что в твоём мире поклоняются науке и магии, как это раньше делали двемеры. Но ничто существующее не может полностью исчезнуть, оно просто появляется в другом месте. И в другом виде. Мне кажется, что оно было как-то так.
Что ж. Версия у Фарвила и правда была очень интересной, мне понравилось. Жаль только, что я никогда не слышала ни про одного учёного в своём мире, который всерьёз озаботился бы вопросом исчезновения двемеров в Скайриме…
Уже потому, что для обычных людей — это просто компьютерная игра. Просто выдумка, которой нигде не существует, как не существовало в своё время и Карлсона, который живёт на крыше. Да и никто и никогда не исследовал феномен попаданцев и то, как вообще действует такого рода… механизм.
К сожалению, люди пропадают и исчезают без вести каждый год и уже очень давно, и многих из них, к сожалению, находят уже мёртвыми. Или «подснежниками» где-нибудь в лесополосе.
А что, если они сами не заметили, что погибли или умерли, как и я, а потом им просто показалось, что они пришли в себя где-то в чужом теле — и в другом мире? И они не видели всего того, что потом показывали в сводках новостей, и от чего потом тошнило излишне — или не совсем — впечатлительных живых.
Потому что они были заняты совсем другим делом: например, как править миром, империей или страной, или как правильно зашнуровывать корсет?
Кого выбирать из поклонников, если никого из них ты не знаешь — или как подписывать договоры на незнакомом языке? А что, если время от времени богам просто нужен чей-то свежий взгляд на вещи? Или иногда боги и сами затрудняются с ответами на какие-то вопросы?
Может, всё это происходит потому, что где-то в другом мире нас зачем-то позвали тамошние боги? Вот только звать-то они должны героев… но не факт, что вместо них не приходят какие-нибудь придурки. Как-то, знаете ли, за Землю и двадцать первый век обидно.
«Да, но зачем мы им-то нужны? — спросил здравый смысл, который к тому моменту уже определённо штормило — Неужели в тех мирах и у тех богов своих героев нет? Да и потом, это ты-то — герой? Да, но что ты сделала такого уж собственно героического?»
«А ты спасла Фарвила из темницы в Хелгене, — ответил внутренний голос — можно сказать, спасла ему жизнь, и потом тоже спасала… правда, как могла. Потому что раньше тебя такому не учил никто.
И именно ты и была нужна.
Именно ты — как… ты, — как личность, как твоя истинная сущность. А не просто какая-то Машка, простая кладовщица из Моршанска.
Смог же тогда Фарвил рассмотреть в тебе восхитительную и свободную лунную волчицу и королеву, даже когда ты была просто здоровенной шерстяной образиной? Может, он тебя теперь каким-то странным и непостижимым образом любит, но он же не спятил и не ослеп? А что, если все эти глупые выдумки про слепую любовь — это всего лишь просто глупые выдумки?»
— Да, но как же тогда двемеры могли попасть из вселенной, где есть Мундус, Нирн, адра и даэдра в наш мир, где совершенно другая вселенная, другое мироустройство и таких богов никогда не знали? — спросила я.
Ну, и мне просто было очень интересно, и раз уж Фарвил, как оказалось, много чего знает про мой мир, в котором он никогда не был, то было просто грешно не спросить его обо всём. Да и, к тому же, мы всё равно ещё не собирались ложиться спать.
И надо было сначала обустроить дом так, чтобы можно было спокойно устроиться на ночь — завтра утром всё равно будильник не прозвенит, на работу не надо, спи, сколько захочешь, или пока что-то не случится.
Например, пока дракон не прилетит, — но об этом мне почему-то думать не хотелось. Ну, вот совершенно. Да и вообще, лучше всего просыпаться по будильнику, а не по дракону.
Кстати, — хоть Фарвил и Довакин, я бы не сказала, что над нами драконы прямо-таки косяками летали. А вот в игре с определённого момента драконы появлялись везде, где только появлялся Довакин, разве что не спавнились в подвалах поместий, как злокрысы.
Но, так то — крысы, им просто положено в подвалах обитать, выходит, в наших деревенских подвалах выход в Нирн был? Прямо как из платяного шкафа — в Нарнию…
И ещё — надо будет как-то с некромантом вопрос решать, потому что оставлять его вот так — не дело. И вообще, такое соседство — тоже не дело… Но если «не дело» и так, и так, то хотя бы надо выбрать тот вариант, который наименее «недельный» из всех.
— Мне кажется, или наши миры и правда очень тесно связаны, и можно перейти из одного в другой, но только при определённых условиях, или когда так решил кто-то из богов твоего мира — или из аэдра или даэдра в нашем. — робко предположил Фарвил — А учитывая, что всё-таки все мы чем-то похожи внешне и не только, значит, и различие между нашими мирами не такое большое, как тебе кажется.
«Ну, да. — подумала я — Интересно только было бы узнать, как так вышло, что есть игра «Скайрим» — и Скайрим реальный? Тот, который провинция, одна из провинций в Тамриэле? А что, если всё это — игра, и мы сейчас на более глубоких уровнях? Раньше мы играли в наших персонажей, как в кукол, и наряжали их почти что так же, и взаимодействовали с окружающими нас NPC по заранее придуманным скриптам и схемам. А что сейчас? А теперь что? Интересно, а сейчас мы тоже играем — или кто-то уже сам играет в нас?»
— Мария, а что ты собираешься делать с тем человеком? — робко спросил меня Фарвил, прервав мою не особо продутивную мысль по поводу «быть или не быть — и если да, то где именно и чтобы получше». — С тем, который тогда лежал рядом со мной в повозке, связанным.
Я мысленно чертыхнулась.
Нет, про эту проблему, которой хватила то ли ума, то ли его отсутствия, чтобы выйти из леса и зачем-то начать быковать на нас, я не забыла. Да и вообще, про такое не забудешь! Просто, за всё то время, которое я провела в Скайриме, я так и не привыкла к тому, что время от времени меня то ли начинают убивать, то ли пытаются. Причём что одно, что другое одинаково неприятно.
— Да ничего я не собираюсь с ним делать. — в этот момент мне показалось, что пленник, лежащий в «летней кухне», затаил дыхание в ожидании вынесения приговора — Плохо только то, что это он собирался меня убить. Ну, или нас… Не знаю, что именно он хотел, но когда кто-то вываливается из леса и начинает кастовать, то есть, читать заклинание, причём не лечения, а электрическое, трудно принять это за какое-то туземное приветствие.
Теперь, когда мой друг снова был в сознании, а потом и жив, и здоров, и рядом со мной, мне казалось, что теперь мне уже ничего не страшно, будто я находилась под чьей-то надёжной и тёплой защитой. Хотя, Фарвил до сих пор не был крутым воином, — да и после того, как скатился, стараниями Эмбри, с лестницы, воином он тоже не стал.
Но когда мы были вместе, мне казалось, что жизнь становится лучше, все проблемы решаются легче, — и вообще, ничего плохого с нами не случится. Может, это потому, что мы с ним и правда — истинная пара? Прямо как в книгах?
— Убивать я его не хочу, и как теперь от него избавиться — понятия не имею.
Как чемодан без ручки. И само оно не рассосётся ведь никак! Потому что если его просто выгнать, не факт, что он не вернётся потом один и не продолжит с того места, где мы остановились. Или не придёт с друзьями.
— Понимаю, Мария, — мягко ответил Фарвил, из-за чего я сразу же почувствовала какое-то успокоение, словно кто-то невидимый подошёл ко мне и показал в голове картинку, на которой у нас всё уже хорошо, и проблемы решились, и беспокоиться и переживать уже не из-за чего, — но в такой ситуации, в которой оказался этот человек, трудно сохранять спокойствие. И ему трудно быть добрым, если он совершенно беспомощен и не знает, есть ли ещё в жизни надежда и может ли он кому-то доверять.
Я чуть не присвистнула. Да Марен, оказывается, проповедник! Или нет? Может, у него просто такой характер, и он не может спокойно жить, зная, что кто-то, тем более, рядом с ним, страдает, пусть даже и заслуженно? А бывают ли вообще заслуженные страдания?
Вообще-то, кое в чём мы с Фарвилом и правда были похожи: я не любила, когда кто-то страдал, но пострадать самой, или, ещё хуже, знать, что может пострадать теперь уже мой жених — как ни крути, это выходило ещё хуже. Поэтому приходилось сохранять суровое выражение лица и сидеть с таким видом, будто всё именно так (на самом деле, нет) всё и было задумано.
Вот только если и были какие-то конкретные качества, за которые Фарвил полюбил Машеньку, скромную попаданку, так это была её исключительная и несомненная доброта, среди прочих её бесчисленных девичьих добродетелей.
У меня в памяти снова пролетели те события, в которых «добрая Машенька» проявила себя, скажем так, с лучшей стороны — или просто делала, что и как получалось. И какое же счастье, что мой друг всё равно меня не судит и не осуждает! Впрочем, вряд ли потому, что меня ни судить, ни осуждать не за что, ох, не потому…
Вот добрая Машенька вламывается в тюремное подземелье Хелгена, чтобы собрать там всё, что плохо лежит и плохо приколочено, попутно испугав и без того напуганного узника.
После чего я, мастерски увернувшись от летящего в меня огненного шара, отправляю Фарвила в нокаут и связываю ему руки, прежде, чем проводить под конвоем на свободу.
Да уж. Похоже, умею я и дарить надежду, и выводить на свободу, аж как-то стало неудобно.
Вот — она, всё та же добрая Машенька в качестве главного действующего лица, обнаруживается около трупа старой ведьмы Анис, что, по логике, автоматически переводит меня в разряд первых — и единственных — подозреваемых. И плевать, что я мало того, что не из славной семьи Раскольниковых, так ещё и не видела того типа, который старушку прибил, потому что я его вовремя в подвале заперла.
Впрочем, как оказалось, ненадолго. Тот тип выбрался — и продолжил с каким-то сладострастием отравлять мне жизнь. Интересно, а когда он успел меня рассмотреть-то? По фотографиям, что ли, знает?
А вот Машутка в образе полупьяного оборотня творит в Вайтране такое, что даже две Луны, похоже, от стыда спрятались за тучи.
Всего и не упомнить, — но если после этого всего я-то — и хорошая, и добрая…
То это свидетельствует только об одном: хороший и добрый сам Фарвил.
И плевать, что он пока не тот самый «легендарный воин древности». Нам и без его довакинства жить будет хорошо. А чем позже Тамриэль узнает, что Фарвил просто обязан его спасать, тем лучше.
Знаю, это звучит эгоистично — но мне мой единственный и самый близкий человек, то есть, эльф, будет дороже сотен и тысяч совершенно посторонних и незнакомых людей. Я предпочту в случае чего спасать своих.
Что поделать? Ну, не герои мы, слышите? Не герои! И никогда не хотели ими быть, не были — и не стали. Не стали! И не смейте на нас надеяться!
Так что у меня теперь была прекрасная мечта — жить рядом с моим другом и как можно дольше и лучше, пожалуйста. Это само собой разумеется. Если, конечно, опять кто-нибудь не выскочит, как серый заинька, из-под кустов, и не помешает. А жизнь в Скайриме опасна, сурова и жестока, и оплошностей и ошибок не прощает. Да и последние сохранения здесь тоже вряд ли есть.
— Значит, пойдём освобождать ирода. — вздохнула я, обласканная любовью Фарвила и его обожанием, и в эту минуту словно заметно похорошевшая — что снаружи, что изнутри.
И это всё — вкупе с верой Марена в то, что Машенька, как ни крути, замечательная девушка. Состоящая из одних только достоинств, — и единственный недостаток которой, наверное, это только то, что она ещё не стала при таком раскладе бессмертной и всемогущей богиней. Бесподобность и безупречность у неё уже имелись, вот.
Конечно, было страшно, — а вдруг некромант так сильно обиделся, что продолжит начатое прямо здесь, на «летней кухне»?
Было стыдно, — потому, что великие герои так, как я, себя уж точно не ведут. Что древности, что современности.
А если меня считают такой замечательной, — значит, волей-неволей надо подтягиваться до этого высокого уровня, как на турнике, причём без предварительной подготовки. И плевать, что у тебя то ли мышцы, как кисель, — то ли необходимые моральные качества отсутствуют.
И ещё, как ни крути, было как-то стыдно, потому что оставить кого-то в таком состоянии и ждать, пока преступник раскается и перейдёт на сторону Света — это глупость вкупе с каким-то бессмысленным садизмом.
— Как будто у садизма есть какой-то смысл. — пробормотала я, обращаясь к самой себе — А раз уж мы все живы и в принципе здоровы, надо будет учиться хотя бы быть просто хорошим человеком. Раз уж быть Амалией Мид, дочерью императора Сиродила, я не умею. Ну, не учили меня тому, чтобы быть принцессой, особенно, если я простолюдинкой родилась.
Только сказала — и тут же захлопнула рот, из опасения, что Фарвил меня услышал.
Почему-то мне не хотелось, чтобы эльф узнал, в чьё именно тело я попала, и кто выходит, я теперь. Да и потом, какая из меня принцесса, если я мало того, что Амалию только разве что по имени знаю, и родилась и всегда была простолюдинкой!
Говорят, что «наряд не делает монаха»; так интересно, почему меня чужое тело превращает в дочку какого-то чужого левого дядьки, и плевать, что вообще-то императора и повелителя
всея Руси Тамриэля?
Нелепо — но факт: в компании Марена я чувствовала себя примерно так, как должны были чувствовать себя христианские миссионеры, отправляющиеся к недружелюбно настроенным дикарям из какого-нибудь племени каннибалов.
Чёрт, а ведь мы ещё и со служителями культа Намиры не встретились, а мне уже дикари-людоеды мерещатся! Ну, получим мы в случае чего от освобождённого некроманта каким-нибудь неприятным заклинанием, только и всего.
И будет и нам, и от нас самих «только и всего», — если, конечно, вовремя не увернуться. Ага, и так мы и будем без конца уворачиваться, пока этот некромант от старости не умрёт! А если не ждать его естественной смерти, что тогда? У меня больше картофелин нет! Камнями мне в него, что ли, кидаться?
А что вообще можно сделать-то? Оглушить, а потом куда-нибудь отвезти? А как?
Конечно, один раз я его залихватски оглушила картофелиной — но, так то было в бою, и он был свободен, вооружён и опасен, и не был связан! Да и получилось оно у меня тогда всё само, прямо на каких-то спортивных рефлексах… Будто Амалия с детства любила такой вид спорта, как вольная борьба на сыром картофеле на арене Имперского города.
Убить? А ничего, что Мария, при всех её недостатках и явных достоинствах, никого не убивала?
В ту же минуту память услужливо подкинула картинку: Фарвила под конвоем ведут в вайтранскую тюрьму, на солдат нападают мародёры, завязывается смертельная потасовка — а принцесса-самозванка, прячась за деревьями и петляя за ничего не понимающими соснами, расстреливает из лука и тех, и других.
Потому что если что-то пошло не по плану — самое время, чтобы протолкнуть свой собственный план и единолично проголосовать за него, как за самый лучший. А потом и под шумок и реализовать, пока никто не опомнился.
И почему-то мелко, как в ознобе, затряслись руки и слегка затошнило. Но одно дело — это действовать в пылу сражения, когда счёт идёт на минуты, а то и на секунды, тем более, что я не была среди мародёров, и первой начала не я, другое — это набраться… мужества и сделать что-то обдуманно. Бр-р.
Может, всё и получится… Но будет страшнее, причём больше времени, чем если бы я просто пошла — и сделала бы всё рывком, как штангу подняла — и чисто сдуру.
Я обернулась на Марена — и с удивлением и некоторой радостью увидела, что, несмотря на весь его миролюбивый и миссионерский настрой, он тоже сомневается в успехе нашей спецоперации и тоже боится. Потому что он-то, похоже, вообще никогда и никого не убивал и даже не учился этому. И сейчас тоже учиться не хочет.
«Что ж. — вздохнул внутренний голос — Пусть хоть кто-то из нас до конца будет со спокойной совестью и с чистыми руками.
Он-то ведь — чистый хороший мальчик, аккуратный и добрый, никогда не думавший о плохом и только мечтающий о том, чтобы его наконец оценили — и чтобы его любили. А если от меня потребуется всегда быть рядом или впереди, чтобы влезть в какую-нибудь грязь вместо, ради, и
за него — то я это сделаю. Быть грязной, чтобы мой друг мог оставаться чистым. Может, это и есть любовь? Или — и даже это, тоже — любовь? Только какая-то она… не книжная, что ли.»
Похоже, я и правда плохо на него влияю; что ж. Наверное, пришло время перестать считать себя «слабой женщиной» и прятаться за него только потому, что я — женщина, а он — мужчина.
Вряд ли в Скайриме, в мире магического средневековья, где даже маленькие дети умеют обращаться с оружием, кто-то так делает.
Ага. А ещё — я слабая женщина, которая время от времени отращивает хвост. А также когти, шерсть и клыки, для полноты образа.
«Слабая женщина», которая ещё вчера лихо гоняла озверевшего во всех смыслах этого слова Эмбри так, что мы с ним разве что не побывали на потолке. И — пожалуйста, я тогда как-то о своей женственности не думала. Забыла.
Да и вообще, я была занята и мне было не до этого. Да и потом, как можно рассмотреть женственность за серой лохматой шерстью и оскаленными клыками?
Наверное, я бы ещё долго телилась и думала о таких, несомненно, важных и необходимых вещах, но в этот момент с улицы послышалось фыркание и ржание Звёздочки.
Я напряглась. Интересно, это кто же к нам пожаловал, а? Но потом поняла, что ржание было дружелюбным и скорее удивлённым, и расслабилась.
— Так, давай пойдём посмотрим, что там случилось. — без перехода сказала я, меняя план — Кажется, к нам кто-то пожаловал в гости.
Лунный свет заливал поляну перед домом, как деревенское молоко, разлившееся из крынки. И в этом ярком ночном свете я увидела Звёздочку, которая заинтересованно и обрадованно обнюхивала… козу.
В лунном свете, среди зарослей чертополоха и горноцвета, рядом с заслушавшейся и засмотревшейся Звёздочкой, усталая, потрёпанная, но донельзя довольная собой стояла… коза. Коза! Гледа Вторая! Как она нас здесь нашла? Неужели всё это время она шла за нами следом — и, наверное, попутно объясняла всякой живности, кто здесь главный и чьи в лесу шишки. Козочка нострочка, однако.
Почему-то вид довольной козы предал мне сил и уверенности в себе. Ведь если Скайрим настолько суров, что даже простые лошадь и коза при случае способны постоять за себя и ничего не боятся, тогда чего бояться мне? Человеку? Да я ещё и не одна!
— Марен, пойдём нашего гостя освобождать. — решительно и спокойно сказала я — А что делать дальше, потом решим. Не думаю, чтобы с нами что-то такое уж плохое случилось.
По дороге я легко, памятуя о новой силе Амалии-оборотня и о даре волчьей крови, подхватила инвентарь, оставленный на пороге, и легко открыла дверь «летней кухни». Не с лапы, заметьте, — с ноги. Попутно я задала себе несколько не таких уж теперь и важных вопросов, решив, что об этом я, по примеру Скарлетт, подумаю потом.
Например, — что надо бы вспомнить, знала ли Амалия какие-нибудь ещё заклинания, например, малый оберег; о большом обереге, я думаю, можно только мечтать. И как, интересно, можно узнать заранее, как вообще этот оберег ощущается?
И как он будет выглядеть: так же красиво, как огромный прозрачный щит, как оно было в игре — или как-нибудь по-другому? И может ли получиться так, что я случайно создам оберег, а потом не буду знать, как его убрать?
«Да неважно. — одёрнула я себя, направляясь с ножом к тёмной фигуре, неподвижно лежащей на голых досках — Вот завтра и подумаю. А сейчас у нас есть дела поважнее.
Как это зачастую бывает у людей избалованных и не видящих берегов, Сибби не знал, что ему делать.
Причём это был вовсе не вопрос жизни и смерти. Воспитанный в семье Чёрных Вересков и с детства видевший и слышавший много чего такое, что не было предназначено для ребёнка, он сделал для себя такие выводы, которые даже не приснились бы даже головорезам, нанятым его матерью для охраны их родового поместья.
Надо было что-то делать… И прежде всего с тем, что мужчина явственно чувствовал себя обманутым. Нет, не то, чтобы он до сих пор думал о том, что старая ведьма его в чём-то обманула, хоть и обманула… Просто.
— Ещё никто не обманывал Сибби Чёрный Вереск. — прошептал он сквозь зубы. — Ах, ты, старая ведьма. А тебе покажу, как от меня какие-то секреты хранить!
Но старая ведьма была мертва, — и теперь у парня были определённые подозрения, что она была мертва окончательно и бесповоротно. И на то, что старуха воскресла, после чего ушла куда-то — или, того лучше, сама закопалась на своём кладбище около дома, он не рассчитывал.
Странное дело! Ещё совсем недавно, когда он выбирался из её дома, или когда был там, эта мистическая в своей нелепости мысль вызывала у него леденящий ужас и пронизывающую до костей дрожь, сейчас же ему от этой мысли было просто смешно.
Ну, и глупец! Мёртвой старухи испугался. Как будто мёртвые встанут, пойдут, кому-то и что-то расскажут. Например, то, кто их убил на самом деле.
Но это всё неважно, это потом. А сейчас ему надо как следует отдохнуть и поразвлечься.
С этими словами он подъехал к большому, но приземистому дому, слез с коня, небрежно бросив поводья, и толкнул тяжёлую, тихо заскрипевшую деревянную дверь.
Интересно, а его здесь всё ещё ждут? Лучше бы, конечно, ждали, потому что ему совершенно не хотелось больше терять ни силы, ни время.
