Дождь не смоет всех грехов...

      — Я хочу, чтобы ты остался, — увереннее говорит Кэйа, зная, что сейчас выглядит абсолютной противоположностью уверенности, но ему не надо убеждать Дилюка. Эти слова он повторяет лишь себе, чтобы потом не обвинять других людей понапрасну.       Аделинда, молча наблюдавшая за их молчаливой перепалкой, наконец, подала голос:       — Кэйа, ты уверен?       — Абсолютно, — слова тверды как камень.       Кэйа не смотрит на неё. Он вперил взгляд в чужие алые глаза и теперь ждёт реакции, он видит чужие сомнения и внутреннюю борьбу, но не может определить её причину, так что ему остаётся лишь ждать. Собравшись с мыслями, Дилюк делает долгий выдох и, когда возвращает глаза к Кэйе, тот видит что-то слишком странное, будто лёгкая радость или благодарность… Но что-то не так… Дилюк никак не может склонить мнение Кэйи о себе в какую-либо сторону.       — Хорошо. Я останусь, — говорит он ровным тоном, будто знал, что так будет, затем обводит взглядом комнату, пока не останавливается на стуле у письменного стола. Он огибает Аделинду, неторопливым шагом проходя к стене, и оттягивает его за резную спинку, заставляя опереться лишь на задние ножки. — Куда мне сесть?       — Пф, да куда хочешь, это ведь твой дом, — хмыкает Кэйа, пытаясь выдавить из себя улыбку и сарказм, но это, очевидно, не он, и отводит взгляд, будучи не в силах видеть Дилюка таким. Он слишком напоминает ему о прошлом.       — Наш, — моментально поправляет его Дилюк. — Я неправильно задал вопрос. Как далеко мне сесть, чтобы ты чувствовал себя максимально комфортно?       Кэйа вздернул бровь, игнорируя чужую поправку и мысленно проклиная эту его привычку говорить подобным образом. "Комфортно мне будет, только если ты к Архонтам выйдешь из этой комнаты и сядешь где-нибудь на улице так далеко, что я даже докричаться б до тебя не смог", — сам для себя огрызается Кэйа. Он не знал, что особенного в чужой речи, но что-то точно было! Иначе это не заставляло бы его сердце биться так быстро, хотя, возможно, дело было в продолжающей расти температуре.       — И ответ такой же: куда хочешь.       Рагнвиндр тяжело вздохнул, перевёл взгляд на Аделинду, прося у той поддержки, но она лишь помотала головой, мол «разбирайтесь сами, мастер Дилюк». То ли это была месть за непослушание, то ли своеобразный урок самостоятельности, но ничем помогать ему она явно не планировала. Вздёрнув подбородок, горничная поправила платье и, прошагав к дивану, заняла своё законное место, сложив руки на коленях. Дилюку не нравилось такое обстоятельство дел, но, смирившись, он ставит кресло в полутора метрах от Альбериха так, чтобы Аделинда находилась примерно между ними.       — Так нормально будет? — спрашивает он, садясь полубоком и желая по привычке закинуть ногу на ногу, но останавливает себя, принимая более расслабленную позу. Рагнвиндр чуть склоняется в сторону сидящего так, чтобы их глаза были примерно на одном уровне, одну руку он кладет на подлокотник, другую оставляет на колене, мастерски делая вид, будто совершенно не напряжен. Но Кэйа знает. Их обоих учили читать жесты и язык тела человека на раз-два, и сейчас Дилюк всем видом пытался доказать, что совершенно не опасен, что ему можно и нужно доверять, что Кэйа ему интересен, но было ли это осознанно? Если да, то старшему почти удалось обмануть капитана кавалерии. Достойно похвалы.       — Вполне, — холодно отвечают ему, но Дилюк не переспрашивает. Если Кэйе будет некомфортно, он обязательно скажет об этом. Скажет ведь? Альберих и сам сомневается в ответе.       Дилюк кивает и осторожно пытается улыбнуться, очевидно, совершенно неискренне, каждый раз встречаясь с рыцарем глазами. Архонты, Дилюк выглядит слишком натурально, чтобы не верить ему! Но даже если тот не лжёт, Кэйа не примет его. Его, протянутого на раскрытой ладони, сейчас кажущегося таким спокойным и безвредным, бери всего, не пожалеешь, но Кэйа не возьмёт. Он скрещивает руки на груди, хмурясь, ставя между ними очередной заслон. Такого Дюлюка он боится даже больше, чем его разъяренную или пустую версию. Такого Дилюка, открытого и доброго, либо притворяющегося таковым, он не посмеет очернить собой.       — Так… как ты себя чувствуешь? — спрашивает Дилюк неловко, будто не имеет на это права, слишком неопытно делая вид, что не заметил чужого поступка. Про то, что Кэйа, очевидно, выглядел так, будто его только что пожевали и выплюнули, он, видимо, решил не уточнять.       — Для того, кто почти умер, на удивление, сносно, — пытается язвить Альберих, но это выходит совершенно не так, как ожидалось.       Дилюк снова кивает, будто не знает, что ещё должен сделать в этой ситуации.       — Я рад, но ты кое в чём ошибаешься.       — И в чём же, позвольте узнать? — Кэйа старательно взвешивает каждое своё слово не в силах расслабиться и, прощупывая почву, переходит на «вы». — Я прямо сейчас сижу здесь живой, а то, как я себя чувствую на самом деле, вы знать не можете, — говорит он, полностью осознавая, что только что выдал часть правды. «Сносно» было не более чем очередной ложью, и Дилюк не мог её не заметить. Так что же он предпримет?       — Твоё сердце остановилось, — Дилюк плотнее обхватил подлокотник. Они оба понимают, что диалог развивается в весьма скверном направлении. Кэйа боится его, не доверяет и совершенно не скрывает этого, Дилюк тоже насторожен и холоден, но притворяется другим, более обыкновенным. — Нам, считай, повезло…       — Тогда мне стоит сказать спасибо? Что ж, спасибо, — Альберих сам не знает, сколько было в этих словах правды, а сколько лжи.       — Да я не для этого… Ох, как ты вообще умудрился оказаться в настолько опасной ситуации? — спешит перевести тему, слегка повышая голос, но быстро приходя в себя и буквально «стирая» хмурое выражения лица, проведя по нему рукой.       — Моя очередь.       — Чего? — не убирая от лица руку, он смотрит на Кэйю сквозь пальцы.       — Говорю: моя очередь задавать вопросы. Играем в вопрос-ответ.       Дилюк хмурится, приставив руку к подбородку, но в итоге быстро соглашается: Кэйа на то и Кэйа, чтобы любую серьёзную вещь обращать шуткой. А ещё за игрой проще будет вывести Дилюка на чистую воду и не прогореть самому. Маски и игры — его стезя.       — Слушаю, — вновь кивает старший.       — Как я оказался здесь?       — Это мой вопрос, — тихо выдыхает Дилюк, что, очень странно, повышает уровень доверия рыцаря.       — Я не про это. Не делай вид, что не понял, — Кэйа опускает скрещенные на груди руки, когда Аделинда осторожно разворачивает и укладывает его к себе на колени. Он послушно следует за ней, не прерывая прямого взгляда на Дилюка, что, на самом деле, и успокаивает, и напрягает. Неосознанно рыцарь снова переходит на «ты».       — Около девяти часов Аделинда нашла тебя в камышах у берега, думаю, за это надо благодарить течение. Работники откачали тебя, фактически с того света вытащили, а потом перенесли сюда.       — И неужто ты не был против?       — Как видишь, — продолжает поддерживать Дилюк спокойствие, изредка и невпопад приподнимая уголки губ и почти не двигаясь, будто находясь в таком же как и собеседник полусне.       — Признаю, обязан жизнью. И кто же тот невезучий, что откачивать безнадёжного меня взялся?       Дилюк, как назло, молчит, всем видом показывая, что и так ответил на один лишний вопрос, поэтому отвечать ещё и на этот явно не планирует.       — Ой, да брось. Тут ведь односложный отв… Хэй! — Кэйе не даёт договорить Аделинда, слегка дёрнувшая за локон его волос, обращая к себе внимание. Альберих переводит на неё взгляд, думая, что она ответит на вопрос вместо неразговорчивого «братца», но та лишь поджимает губы и многозначительно зыркает в сторону Рагнвиндра, наигранно кашлянув. И осознание как-то само доходит.       — О, Архонты, не говори, что это его рук дело, — рыцарь кладет руку на лицо и поднимает глаз к потолку, словно истинная королева драмы, размышляя над тем, за что ему такие наказания. — Это твоих рук дело?       — Моя очередь задавать вопрос, — издевательски возвращают ему фразу.       — Я авансом.       — Частично. Доволен?       — Но почему?       Дилюк хмурится, словно ответ настолько очевиден, что не требует вопроса.       — Потому что, — отвечает он, но продолжения так и не следует.       — Это не ответ!       — А не твоя очередь задавать вопрос, но я же не жалуюсь, — деланно закатывает глаза старший, заставляя Кэйю сначала расплыться в улыбке, а после и вовсе прыснуть от смеха, отчего и у Дилюка невольно наползает смешинка, быстро скрытая в сжатой руке. Кэйа и сам не замечает, как стрелка ещё больше смещается в сторону «Дилюк‐не-притворщик», но она всё ещё близка к середине.       — Так уж и быть, дождусь своей очереди. Задавай свой вопрос.       — Как ты себя чувствуешь?       «Значит, всё же заметил», — делает вывод Кэйа, но его это совершенно не радует. Тогда он не подумал о том, что теперь придётся говорить правду, а значит выставить себя слабым. Стрелка возвращается на середину, но совершенно не по вине Дилюка. Кэйа попался в собственную ловушку.       — Мастер Дилюк, у вас всё в порядке с памятью? Кажется, вы его уже задавали.       — Обычного «сносно» мне недостаточно. Отчитывайся, как перед лекарем.       Рыцарь одновременно и возмущён, что с ним обращаются как с ребёнком, и напряжён предстоящей правдой, и искренне рад. Он давно не ощущал этого странного чувства тепла внутри, уже и позабыть успел, каково это, когда о тебе заботятся. Дилюк спрашивает, как он себя чувствует и идёт ему на огромные уступки, Аделинда обрабатывает его раны, работники винокурни откачивали его тогда, на берегу…       — Ещё чего! Я нормально себя чувствую. Ничего не болит, честно! — верно, он не смеет требовать большего.       Дилюк вопросительно изогнул бровь, после чего шумно выдохнул, опустив голову, и помотал ей из стороны в сторону.       — Кэйа, — от собственного имени, произнесенного чужим тихим голосом, внутри всё похолодело, — давай договоримся, хотя бы сегодня: никакого вранья.       — Я не…       — Прошу, — с нажимом цедит он слово, и стрелка смещается, — я понимаю, что тебе нелегко, мне тоже, но если мы так и продолжим лгать и утаивать что-то друг от друга, мы никогда не придём к желаемому результату. Ты согласен со мной?       Кэйа захлопнул свой было открывшийся, чтобы возразить, рот и закусил губу с внутренней стороны. В конце концов он отвернул голову в сторону Аделинды, приняв решение. Стрелка перешла точку невозврата: Дилюк говорил о правде, но при этом прятал собственный гнев, так чего он требует от него? Помянув растоптанные в прах надежды, Кэйа расслабился и пробубнил:       — Я очень устал. У меня болят все мышцы, в голове каша, думаю, скоро температура поднимется, а так… Очень холодно из-за рецидива, и в области груди болит, говорить тяжело, рук почти не чувствую… В общем-то и всё. Немногим хуже, чем обычно, — не ложь, но лишь часть правды. Скорее всего, вся боль скоро вернётся, просто болевой шок не до конца прошёл.       — Рецидив значит… — Дилюк поднялся со своего места так тихо, что лежачий этого даже не заметил, осознав только, когда ему на голову приземлилось огромное пуховое одеяло, а человек сзади вернулся на свой стул. — Теперь понятно, почему ты обмерзать начал. Тебе стоит меньше двигаться и говорить, рёбра, наверное, сломали, когда делали массаж сердца.       Кэйа не стал спрашивать, что это за странный акт доброты только что произошел, лишь расправил одеяло с чужой помощью и натянул его повыше, почти до глаз, удостоверившись, что Аделинда закончила с лечением. Было уже поздно. Он больше не верит этому Дилюку.       — Они не сломаны, я бы почувствовал. Я хорошо знаю свое тело, и у меня сильная регенерация. Всё будет в порядке, — хотел на этом закончить, но своё состояние оценивает здраво. — Однако лекарь не помешает.       — Уже вызвали Барбару, — согласился с ним дворянин.       — И ты пустишь ещё одного члена Ордо к себе на порог? Кто ты и что сделал с Дилюком? — уже не сдерживаясь рассмеялся Кэйа, но боль в груди не позволила сделать это слишком громко. Эта встреча — последний шанс увидеться при нормальных обстоятельствах, когда они оба делают вид, что не ненавидят друг друга. Нужно воспользоваться им с полна, поэтому Кэйа вновь играет роль.       — А у меня есть выбор? — проигнорировал шутку Дилюк, но ответил на первый вопрос с максимальной серьезностью. — Задавай свой вопрос и не паясничай.       — Уже задал.       — Не считается.       — Тогда почему ты помог мне?       Кэйа услышал, как за его спиной Дилюк зашуршал рубашкой, судя по всему, складывая руки на груди, а после хмыкнул.       — Задай другой, на этот ты и так знаешь ответ.       Ну всё, терпение кончилось. Приподнявшись на локтях, Альберих вновь оборачивается к «братцу».       — Я правда хочу знать.       Тот отводит взгляд в сторону, но, видимо, вспоминая то, о чём сам же и просил, нехотя начинает.       — Не пойми неправильно, я сделал то, что должен был. Не ты один хочешь наладить наши отношения, но дело не в этом. Будь на твоём месте кто угодно другой, я бы поступил также, просто… С тобой было гораздо… сложнее. Это всё. Я правда не могу. Спроси что-то другое.       Но Кэйе этого ответа вполне достаточно. Дилюк хочет вернуть всё, как прежде, он хочет наладить их отношения. Всё кажется ему сном, но вдруг это всё же реальность? Радоваться слишком рано, да и сил на это особо нет, но лёгкая улыбка появляется на смуглом лице, упрятанная за краем одеяла, и Кэйа шепчет «спасибо», начиная ценить свою жизнь чуть больше. Он благодарит за чужую ложь, заставившую впервые за пять лет вновь почувствовать себя кому-то нужным.       Кэйа, наконец, полностью расслабляется, разморившись от чужих касаний и теплоты, и вот-вот заснет, но всё еще держится. Ему больше не надо бежать. Одна из целей выполнена, пускай ложное, но прощение получено, так что даже умереть теперь было бы не страшно. Но были и незавершённые дела.       — Тебе что-то известно о Беннете? — спрашивает он, когда неожиданный приступ умиления этому слишком обаятельному Дилюку сходит на «нет».       Тот приложил палец к подбородку, откинувшись на спинку кресла позади себя, точь-в-точь, как это когда-то делал Крепус.       — Мальчишка такой… светленький, верно? Зеленоглазый? — и, получив утвердительный кивок, продолжает. — Видел его в Монде вчера утром, кажется, я не уверен во времени: часов в восемь-девять, примерно. Плюс-минус, — Рагнвиндр шевелит плоской с растопыренными пальцами кистью в перчатке, глубоко задумавшись. — А что с ним? — Он причина, по которой я вообще направлялся к винокурне, а ты последний взрослый, который его видел, — Дилюк ждёт продолжения фразы, хотя уже знает, что скажет капитан кавалерии. — Бенни пропал, и я надеялся, что ты можешь что-то знать о нём. В списке подозреваемых тебя, конечно, нет, благодаря сведениям его подруги, но тем не менее, — капитан мрачнеет сильнее. — Не могу отделаться от мысли, что сейчас лежу и не делаю совершенно ничего полезного. Ненавижу… — уже тише пробубнил Кэйа, накрываясь одеялом с головой. А Дилюк сзади него фыркает, скорее всего, предполагает Кэйа, закатив глаза.       — Кэйа, как звучит второй пункт седьмой статьи в шестой главе первого тома Кодекса Ордо Фавониус?       — Кошмар, Дилюк, мне скоро двадцать два года, я старый дед с плохой памятью, а ты всё не отпустишь эту ужасно отвратительную игру из детства? Серьёзно? Только не говори, что и сейчас перед сном всё прогоняешь!       — Кого ты обманываешь? Всё ты прекрасно помнишь, старый дед. Видимо, по твоим меркам, я уже рухлядь. Напряги мозг, я не прошу воспроизводить её дословно.       Кэйа хмыкает, очевидно раздосадованный тем, что приходится всерьёз вспоминать устав, но в итоге плюёт на все официальные формулировки, выдавая чью-то цитату с тем же смыслом, возможно, свою собственную.       — «Тот, кто может отдохнуть, превосходит того, кто может брать города» — это если выражаться литературным языком, — фыркнул Кэйа из-под одеяла, сразу же зевнув.       — Вот именно, — в голосе Дилюка слышится лёгкая улыбка, ведь цитата была его. — Поспи немного, а мы с Аделиндой будем здесь, чтобы никто даже не подумал тебе мешать. Условились?       — Угу, за это ты должен будешь мне, мммм, скажем, бутылку одуванчикового вина, я… — очередной зевок, — обещал её информатору.       И Дилюк вновь совершенно бесшумно смеётся в свой кулак.