Дождь не смоет всех грехов...

      День, который не задался с самого утра, с каждым часом доставлял все больше проблем. Мало того, что утренняя перепалка с Джинн оставила после себя неприятное послевкусие, заставив Дилюка оставшуюся часть дня чувствовать разъедающую вину, так еще и настроение от этого было просто премерзкое. На протяжении всего дня оно менялось с невообразимой скоростью, периодически ставя окружающих в весьма неловкое положение. Оно то переходило в озлобленность и агрессию, то возвращалось к обычной напускной безэмоцианальности самого Дилюка, а порой его захватывал дух некоего… азарта? Какие глупости… Он даже не мог правильно сформулировать собственные мысли и эмоции! С ним точно что-то не в порядке…       Касательно подобного возникало множество сомнительных предположений, начиная с того, что во всем виновата отвратительная погода, которая, конечно, объясняла подавленное состояние Дилюка, но точно не его непостоянство, и заканчивая бредовыми мыслями о причастности не пойми откуда взявшегося суженного. Бред. Винодел никогда не поверит, что его связь с К… с кем-то настолько эфемерным и далеким успела стать настолько сильной.       Как бы то ни было, этот весьма неприятный день близился к концу. Городские дела сильно затянулись, поэтому возвращение на винокурню уже особого смысла не имело — его в любом случае ждет там лишь Аделинда, которой он предусмотрительно уже послал сокола с извинениями. Какой смысл тратить на дорогу несколько часов, чтобы с утра вновь начать собираться в город? На ночное время у него были и свои планы: к примеру, пробраться в штаб рыцарей и вернуть то, что по праву принадлежит ему. Преступление, конечно, но раз рыцарям позволено менять законы, как им вздумается, лишая граждан столь важной для них свободы, то почему ему, Дилюку, нельзя ими пренебречь? К тому же уже знакомое предчувствие снова дало о себе знать, а Дилюку явно требовалась разрядка — отсутствие всякой мыслительной работы хотя бы на несколько часов. С этим, как всегда, могла помочь таверна. Сегодня будто все звезды сошлись, мягко намекая — останься в городе. И он их послушал.       Разумеется, мондштадтские пьяницы порой сильно действовали ему на нервы, но зато от них можно было легко почерпнуть информацию и узнать все свежие новости иногда даже прямиком из рыцарского штаба. Это, конечно, просто ужасно, но кто винодел такой, чтобы заставлять их прикусить развязавшиеся языки, верно?       К вечеру посетителей становилось только больше, а темы для обсуждений были все интереснее, нередко затрагивая чересчур личные аспекты чьей бы то ни было жизни. Вместе с увеличивающимся числом заказанных бутылок возрастал и уровень шума вокруг, а также усиливался «типичный запах таверны», как называл его Дилюк, будучи не в силах придумать более точное описание. Как объяснил ему Чарльз, сплетни уже давно стали частью мондштадтской культуры, все же свобода слова здесь ценится как никакая другая (интересно, с чего бы это?), поэтому дворянин быстро свыкся, ну или хотя бы постарался свыкнуться, с этим.       Иногда уже успевшие подвыпить рыцари обращали внимание и на Рагнвиндра, но он либо отмалчивался на их пьяные вопросы, либо отвечал максимально сухо, без какой-либо важной информации. Еще б ему раскрываться перед какими-то… пьяницами. Выразиться более некультурно ему не позволяла вложенная с детства воспитанность, хотя, признаться, ему очень хотелось поджечь заведение прямо сейчас.       Винодел, в общем-то, за чужой болтовней следить и не стремился, но острый слух делал свое грязное дело, выуживая из неразборчивой речи постояльцев некоторые важные детали, хоть в основном он слышал только глупые несвязные высказывания с самого близкого к нему столика. Четверо рыцарей, трое из которых были уже немолоды, а четвертому, на взгляд Дилюка, едва ли стукнуло двадцать, опустошали уже пятую бутыль и останавливаться на достигнутом явно не планировали. Младшего они, он почти не сомневался, затащили сюда силой.       Непонятно каким образом, но со временем их разговор плавно перешел от простых сплетен, новостей и споров о том, какая забегаловка все же лучше (они так и не пришли к единому мнению), к обсуждению одной конкретной личности, что не могло не привлечь внимание Дилюка.       — А что там с молодняком? — один из рыцарей потянулся к очередной, уже открытой бутылке, которую Рагнвиндр не так давно оставил на их столе. — Говорят, в этом году много способных новобранцев… Кому хоть достались птенчики?       С минуту ему никто не отвечал. Видимо, пьяные головы пытались понять суть вопроса, но это далось им не сразу.       — Знамо кому, опять Павлину, — наконец раздался незатейливый ответ слева.       — В Мондштадте ничего не меняется! — ответили справа.       — Я слышал, что к нему вся параллельная группа попросилась… — почти шепотом вклинился в перепалку курсант.       — Ага, лишь бы не работать! Бездельники! — загалдели посетители один за другим, подхватывая насущную проблему.       «Кто бы говорил о безделье», — размышлял про себя винодел, но вслух высказать эту идею не решился и продолжил протирать уже и так чистый стакан.       — А что же сам Альберих? — фамилия была брошена с легким пренебрежением, но окружающие, казалось бы, не заметили этого (были слишком пьяны?). Более того, казалось, только Рагнвиндр и обратил внимание на подобное — на этом моменте он стал еще больше заинтересован в их сплетнях.       — А что он? — непонятно с чего, но у Дилюка лишь от этой интонации кулак сжался так, что стакан в руке подозрительно затрещал, намереваясь вот-вот лопнуть, сожми он его чуть крепче. — К этому Павлину только и идут, чтобы халтурить побольше! Он же сама экзотика, до простых смертных ему дела нет. Только и слышно: Альберих то, да Альберих это! Простой выскочка из какой-то помойки, может даже из подземки выкарабкался. Радуется случайно улыбнувшейся удаче, иначе не забрался б так высоко, и строит из себя Барбатос знает что. Обычная высокомерная мр…       Стакан в руках бармена громко ударяется о стойку, лишь чудом не разлетаясь на сотни осколков, заставляя всю собравшуюся компанию обратить на него внимание.       — Я попрошу не выражаться столь фривольно в моем заведении, иначе я попрошу вас его покинуть, — он не повышал голоса, но знал, что даже так его послушают, насколько бы пьяными ни были посетители.       Для Дилюка был странен и непривычен резко возникший необузданный гнев (который, в итоге, будет списан на переутомление), но еще более странно было подобное отношение, ведь Кэйа точно является капитаном, а значит и их командиром. Неужели позволяет? Или, может, не знает об этом? «В Мондштадте сплетни — часть культуры, все же свобода слова здесь ценится больше, чем любая другая», — повторил про себя Дилюк, но даже так… Позволить себе обсуждение, а тем более осуждение того, кто стоит выше… В прошлом, помнится, рыцари себе такого не позволяли. По крайней мере, сам Дилюк так никогда не делал и не замечал подобного за сослуживцами.       Видимо, для него останутся загадкой эти новые порядки. Оставалось непонятным и еще кое-что: почему именно Павлин? Кажется, это прозвище уже давно прилипло к Кэйе и стало известно всем, но откуда оно вообще взялось? По поводу экзотики винодел спорить не будет — Кэйа и в детстве привлекал чересчур много внимания своей нетипичной для жителей Мондштадта внешностью: смуглая, как у натланцев, кожа, темные волосы, напоминающие скорее граждан Фонтейна, звездообразные зрачки, как… он ни у кого таких не видел. Дилюк знает, что Альберих не имеет ничего общего с перечисленными странами, ведь он из Кхаэнри’ах — мертвой страны без будущего. Неужто его лишь из-за внешности наградили подобным прозвищем?       Размышления прерывает вопрос, словно затишье перед бурей:       — А вы сами что думаете, мастер Рагнвиндр? — спустя время вновь заговорил тот же рыцарь, что и начал столь неприятное обсуждение.       — О чем?       — О нашем капитане кавалерии, разумеется, сэре Альберихе. Конницы, правда, в городе уж нет совсем: Варка всех лошадей с собой забрал, но титул, как кстати, остался. К нему новички поэтому и просятся: работка ненапряжная, особых тренировок нет, а самому капитану и времени-то на них не хватает… — рыцарь все продолжал говорить, но Дилюк уже не слушал его. Тот явно не спроста упомянул конницу…       Что значит капитан кавалерии? Рагнвиндр знал, что его младший брат поднялся до капитанского уровня, но, чтобы так просто… занять его место. И как долго он уже им является? Нет… Даже если Кэйа теперь занимает его бывшую должность… это не его вина, но осадок неприятный. Он ведь мог воспротивиться этому: кому, как не Дилюку, знать о строптивости характера младшего. Так почему не отказался от должности? Настолько хотел быть капитаном? Или было интересно занять место Рагнвиндра? Для винодела эти вопросы все еще загадка, как и то, почему Кэйа не ушел из рыцарей вместе с ним тогда. Кажется, у них будет долгий разговор…       — А что про него думать? Лично с ним не общался, ничего конкретного не скажу… — вырвалось раньше, чем Дилюк успел хоть что-то сообразить, и его голос, кажется, вобрал в себя те же странные нотки презрения, которые он слышал в адрес Альбериха ранее. Его язык, к сожалению, всегда работал быстрее головы.       — Да ладно вам, мастер!       — У вас же должно было сложиться хоть какое-то мнение!       — Вы наверняка что-то, да знаете! — снова загалдели рыцари.       — А? Разве мастер Дилюк и сэр Кэйа не проходили обучение в одной группе? Мне казалось, вы находились в дружеских отношениях… — не один Дилюк был способен заставить всех враз замолчать — с этим прекрасно справлялась и неосторожно брошенная фраза. Компания резко прекратила свои обсуждения, обращая внимание к самому молодому их члену, который даже не понимал, что он такого сказал. Спросить ему не дали — все ожидали реакции винодела, но тот, не проявляя интереса, достал из-за барной стойки очередную бутылку вина.       Внутри боролось две личности. Одна умоляла сохранять самообладание и спокойно отрицать информацию от этих «непроверенных источников»; другая соглашалась с чужим мнением: «он предатель, шпион, лицемер, искусный кукловод и шахматист, в чьей партии ты был лишь жалкой пешкой…». Кто прав? С кем согласиться? Что он должен сейчас ответить? А должен ли?       — Отрицать всем известное не стану, но ответ на прошлый вопрос все тот же. Нынешний капитан кавалерии наверняка сильно изменился с подростковых времен. Но, если вам интересен прошлый он, то я могу кратко высказать свое мнение касательно Кэйи Альбериха, — в ответ тишина и Дилюк продолжает. — Ответственен, находчив и остер на язык, поэтому и доверять-то ему стоило лишь наполовину. С проблемами справлялся не грубой силой, а хитростью, но слабым отнюдь не являлся. Добивался успехов упорным трудом, а не родословной или состоянием семьи, — кажется, они не поняли столь очевидного намека, — только и слышно было по ночам, как он часами отрабатывал удары мечом, стирая руки в кровь настолько, что приходилось обращаться к лекарям, а после, как ни в чем ни бывало, шел на занятия, еще и о младших заботился, — легкий смешок вырвался изо рта так непринужденно, что Дилюк сам ему удивился. Благо со столика пьяниц невозможно было это увидеть. — Я бы назвал его образцовым рыцарем, да, порой безрассудным, но образцовым.       На секунду Рагнвиндр испугался, что впервые за четыре года выберет неправильную сторону, боялся вновь ошибиться. Этот глупый монолог расставил все по местам: винодел говорил это для себя, а не для кого-то другого. Порой очевидные вещи стоит произнести вслух, чтобы убедиться в их правильности: небо синее, солнце жёлтое, трава зелёная, а Кэйа все ещё важен для него, что бы он ни сотворил в прошлом. Какие простые истины…       Во время его короткого монолога слушатели, к большому удивлению, молчали, вежливо не перебивая Дилюка, лишь изредка кивая или мотая головой в знак согласия или протеста. Спустя где-то минуту молчания обеих сторон, говорливый рыцарь вновь открыл рот, но лучше бы он молчал, не действуя бармену на уже и так расшатанные нервы.       — Что ж, довольно… необычная позиция, — «усач», как для себя его окрестил Дилюк, поднял стакан с вином на уровень глаз. — Признаться, я скорее склонен не согласиться с этим, кхм, «мнением»…       — Ответственный и находчивый? Кто? Альберих? Большей глупости в жизни не слышал! — перебил его сосед по столику — тот, которому Дилюк недавно «сделал выговор». Столкнувшись с выжидающим ответов взглядом Рагнвиндра, он не смог связать и двух слов, поэтому за него продолжил третий рыцарь.       — Простите, мастер Дилюк, но находчивостью там и не пахнет. Удел один: с огромными рисками идти в лобовую атаку, не заботясь о сохранности отряда или хотя бы базовом плане. Даже жалко его подчинённых. Почти всегда есть раненые.       — Раненые? А что насчёт убитых? — вопрос, очевидно, ввёл в ступор собеседников. — Раз вы не упомянули это, значится, их нет?       В таверне всё ещё царит хаос, но на несколько голосов точно становится тише. Весь столик замолчал, ожидая, что хоть кто-то, да ответит на вопрос винодела.       — Верно, отряд сэра Кэйи всегда возвращается в полном составе, — за старших ответил курсант, немного смущаясь, однако радуясь, что сумел вставить свое слово.       Дилюк чувствовал лёгкое торжество от одержанной победы, но не показывал этого. Бывший рыцарь не понаслышке знает каково это — контролировать целый отряд неразумных рыцарей, порой состоящий из одних новичков. Как бы ни пытался, а уследить за как минимум десятком человек — дело не то что неподъемное, оно невозможное. В свое время, даже с помощью Кэйи, им не удавалось полностью держать в руках ситуацию, и обязательно кто-нибудь да получал ранения. А что сейчас? Вряд ли у Альбериха есть достойный вице-капитан, который прикрывал бы его со спины, как это делал сам Кэйа раньше. Значит, с огромной вероятностью, с уходом Дилюка все обязанности капитана свалились на чужую шею, но и от старых тот скорее всего не отказался. На секунду Рагнвиндра захлестнуло едкое чувство вины, но тот с ним быстро справился. Он уже достаточно корил себя последние четыре года.       «Кэйа не слабак. Он справился бы с этим, вопрос лишь в том, сколько он продержится…» — рассуждал Дилюк.       Фактически, ещё тогда его брат брал на себя множество чужих обязанностей. Обязанностей Дилюка в частности. Он до сих пор не может взять в толк, как так вышло, что Варка выбрал в капитаны его… Кэйа, очевидно, больше подходил на эту роль: он легче находил общий язык с соратниками, даже его завистники отмечали талант к ораторскому мастерству, скорости и техники ему не занимать, сообразительности тоже (уж что-что, а мозги у него точно работали в нужном направлении). Единственное, в чем он уступал Дилюку, — грубая сила, что, скорее, было заслуженно врожденными особенностями, и Варка, разумеется, знал об этом. Знал, но всё равно предпочёл закрыть глаза на, как будто специально, заниженные результаты экзаменов младшего. Позже Альберих оправдывался неудачным днем, случайностью, плохим самочувствием — чем угодно, лишь бы это не выглядело умышленным, и Дилюку пришлось ему поверить. Кэйа ведь не может ему лгать, не правда ли?       Ах да. Дилюк забыл о кое-чем еще: у него был глаз Бога, что, в итоге, по его мнению, и стало решающим фактором при выборе Варки.       Если капитана для каждого из десяти отрядов выбирал сам магистр ордена, в данном случае Варка, то выбор вице-капитана остался за Рагнвиндром. Конечно, он выбрал Кэйю. Их дуэт был практически непобедим, но статус Дилюка как капитана кавалерии никак не влиял на это — они наравне. Обязанности капитана делились поровну: Кэйа придумывал планы, отвечал за боевой дух товарищей и за их сохранность на поле; Дилюк был скорее лицом официальным: он составлял отчёты, проводил тренировки, отдавал приказы, которые сперва всегда согласовывал с «братом». Так было много лет, вплоть до ухода старшего из рыцарей. Как же теперь Кэйа справляется без него? Вопрос интересный. Наверняка он всё ещё образец достойного рыцаря, пускай и без Дилюка за спиной.       — Назвать Альбериха образцовым рыцарем — тоже самое, что утверждать, будто Беннету улыбнулась удача, — засмеялся рыцарь; Рагнвиндр уже и забыл, что все это время находится в гуще не самого приятного разговора. Кажется, пока он пребывал в своих мыслях, рыцари продолжали беседу без его участия. Какое неуважение…       — Н-да, и не поспоришь. Всё ещё ума не приложу: как он умудряется спускать всю выручку на выпивку и женщин? Капитаны так много получают, но к концу месяца у Павлина ни гроша с собой. Какой позор для ордена…       — Он не просто позор, он еще и эгоист, плюющий на все вокруг кроме развлечений и собственной выгоды. Плевать на отряд, лишь бы очередную награду или премию выхлопотать, а после спустить все в таверне!       — Гнилой он человек, ему просто повезло выбиться в свет, возможно даже, нечестным путем. А еще я слышал… — один из рыцарей придвинулся ближе к собеседникам и зашептал, однако слух Дилюка всё ещё был таким же острым, как и всегда. — Слышал, что дела он ведет всякие… нехорошие.       — Дела?       — Слухи ходят разные, что капитан кавалерии наш, похоже, на несколько фронтов работает. Что-то тут явно не чисто, но я лично не раз слышал сплетни. Он точно связан с Фатуи и Похитителями сокровищ! Или с Орденом Бездны! Кто знает, может уж продал нас давно?       — Д…да быть того не может! Капитан бы никогда…       — Тише ты! — шикнул на младшего рассказчик. — Ещё не хватало, чтобы вся таверна об этом узнала, — прибавил он тише, — правду говорю — змею пригрели, мутный он какой-то. Чужак, как ни посмотри, гнать его надо.       Курсант послушно замолчал, но всё же поднял глаза к Дилюку, словно прося у того заставить говорившего замолчать, прося вновь опровергнуть его слова. Но Дилюк молчал. Что он мог ответить на подобное? В словах пьяницы была доля правды, горькой, неприятной, раздражающей, но всё же правды. Он не хочет в это верить, ничего против сказать не может: Кэйа чужак, шпион Кхаэнри’ах, но сотрудничать с Фатуи и Похитителями, а тем более с Бездной… Винодел правда сомневался в этом.       Пылкий взгляд младшего прожигает его насквозь, ожидая, что он наконец-таки одумается и вставит свое слово, но все безрезультатно. От этого становится только дискомфортнее, и Дилюк разрывает игру в гляделки, отворачиваясь. Он готов поклясться, что на секунду заметил, как у курсанта сжались кулаки, покоящиеся на столе, а в глазах слабо промелькнуло разочарование. Пускай. Ему нет до этого дела. Он просто продолжит монотонно сортировать бутылки, протирать чистые стаканы и стойку, игнорируя все вокруг происходящее.       Винодел достаёт из близстоящего ящика первую попавшуюся бутыль, но вместо того, чтобы убрать её на законное место, замирает, крепко сжимая резное горлышко в руках. Он осторожно проводит пальцем по выгравированному на нём фениксу — резьба ручной работы, она немного стерлась, но Дилюк с лёгкостью узнал её: количество этих бутылок можно было сосчитать по пальцам рук. Семейный бизнес праздновал юбилей, и отец на заказ сделал десять таких бутылок, чтобы разослать самым близким друзьям, но откуда об этом мог узнать Рагнвиндр младший? Он был слишком глуп в свои четырнадцать…       Дверь за его спиной громко захлопывается, характерно скрипя, а гул таверны неожиданно полностью сходит на нет. Это настораживает, но не настолько, чтобы отвлекаться от дел.       — Ха? А чего это все замолчали? Неужто хороним кого-то? Ну, главное, что не меня, слава Архонтам!       Дилюк чуть ни выронил из рук ту самую бутылку. Это точно его голос. Он уверен! Вот только что-то все равно не так… То ли насмешливый тон, то ли интонация, а может сами слова сбили его с толку, винодел не знал. Он просто… не ожидал? Не думал, что их встреча спустя столько лет начнётся именно так…       Рагнвиндр отставляет бутылку в сторону и оборачивается. Все мысли из головы пропадают разом, оставляя лишь один до жути противный вопрос, которому не было там места:

«Кто ты?».