Священный отряд

— Признаюсь вам искренне, госпожа Фриц: вы борзеете. И испытываете наше терпение. — Закклай идет медленно, переваливаясь с ноги на ногу. Энни в маске следует за Диной, опустив голову. Ей страшно столкнуться глазами с Эрвином, как будто он может её узнать даже так, с полностью покрытым телом и в капюшоне. Вернувшись в город Ник с гордостью объявил, что теперь Энни служит госпоже Фриц и выполняет все её приказания. Госпожа Фриц ничего с неё не просит, только не отходить далеко, и каждое утро уточняет, какое сегодня число. И через пять дней — двадцать пятое января. День, в который Энни настоятельно просил быть в столице тот странный полицейский. Ну так она тут, и где шоу? Или битва. Хоть что-то. Вместо этого они выехали из города туда, где раньше была стена, а теперь лежат люди в костях. Дина ведет их по сугробам уже минут десять, лошади тут не пройдут. — Господин Закклай, вы сами спросили меня утром, как именно нам защититься от континента, на котором нас превзошли в военном деле. Для начала мы пошлем туда людей, которые дадут знак подполью, что время настало. Всех элдийцев сопротивления мы должны транспортировать сюда, ведь там так много инженеров, врачей, конструкторов. Они привезут нам знания, а уж фабрики мы построим. — Дина прокашливается. — Разведкорпус ведь справился, когда выяснилось, что поставок лезвий больше нет, кузнец почил и унес знание о секрете изготовления в могилу. Просто не надо жалеть денег из казны на науку, и тогда мы сократим отставание в сто лет очень быстро. — Напомните мне, сколько вам лет? Не слишком ли много вы взвалили на себя? — Дариус тяжело дышит, вытирает вспотевший лоб платком. — В этом году мне исполнилось сорок пять. Двадцать из них я провела в титане. — Дина останавливается у костей, что чуть больше остальных. Человек завален снегом, только дырочка от дыхания виднеется. — Но вы ведь были неразумны. Значит, ваше развитие остановилось на двадцати пяти годах. Дина оборачивается, по-лисьи прищурившись и на секунду усмехнувшись. — Вы правы, Дариус. Я была неразумна и не помню ничего из того, что происходило, пока я существовала в этой ужасной туше. Но я провела всю свою жизнь до в подполье. Поверьте, я знаю, что значит находиться перманентно в состоянии войны. Для моей семьи она не заканчивалась с тех пор, как король сбежал на остров. Мы все это время выживали и собирали сторонников, периодически марлийцы устраивали чистки, и поэтому уровень секретности был высочайший. — То, что вы сидели в вонючем подвале поможет защитить нашу землю? Сомнительное утверждение. У нас нет столько людей. — Дариус раздраженно морщится. — Нет, господин Закклай. У нас есть целая армия. И я вам это сейчас докажу. Но для этого мне нужно, чтобы вы разожгли костер. — Пусть ваша служанка… — Она не моя служанка. — хлестко обрывает его Дина. — Что, уважаемые офицеры, вы забыли в своих роскошных каретах с выпивкой, что значит быть настоящим мужчиной и добыть для женщины огонь? Жалкое зрелище. Надеюсь, хоть у кого-то из вас ещё стоит, иначе я не могу объяснить такое сочетание жестокости и душевной импотенции. Энни сжимает губы в нитку, чтоб не рассмеяться. Ей нравится королева за стенами. Она много с ней шутит, на трон отчего-то не претендует вовсе, и по вечерам пьет столько, сколько не каждый бугай сможет. Нажирается вдрабадан, пока не вырубится. Но Энни понимает. Просиди она в титане двадцать лет, тоже бы ушла в запой… Перед сном Дина часто разговаривает со своим сыном, имени его не называя. Я, говорит, скучаю по тебе. Мне жаль, что в детстве мы с тобой не играли, но тебе рано было играть в мамины игры. Мне жаль, жаль, жаль… В этот момент Энни обычно задувала свечу у ее кровати и бесшумно уходила, крепко прикрыв дверь. Ей казались эти разговоры очень личными, а чувствовать себя лишней в исповеди родителя к ребенку не хочется. По утрам Дина снова превращалась в шутливую, но опасную. Энни она напоминает Зика. Тот тоже шутит, улыбается, а опасностью все равно веет. Дина ходила по собраниям, а Энни следовала за ней молчаливой тенью, ожидая у двери. В обед Дина спускалась в катакомбы и позволяла Энни протереть лица измученных пытками воинов. Путь очень простой. Каждый раз сворачиваешь направо и попадаешь в нужное подземелье. Говорить с ними запрещено, но это неважно: Бертольд её по глазам узнал. И столько облегчения сразу появилось на его перепачканном кровью лице, что пришлось подойти ближе, ведь наблюдатели из военной полиции никуда не делись. Порко её не узнал. Но и не затыкался. Он как будто принципиально решил, что чем хуже ему делают, тем громче он будет не просто орать, а выть свои идиотские песни. За опус «Закклаю в глотку дай» ему отрезали член, а потом увели куда-то наверх. Вернули через сутки, бледного, едва шевелящего губами. И эти губы все равно шептали, как и в каких позах почившая мама Дариуса узнает гнев господина Галлиарда. Райнер почти все время плакал и каялся. Жалкое зрелище. А потом они привели Пик, и тогда… Дина очень крепко взяла Энни за руку в тот день и толкнула к себе за спину, словно защищая. Какой бы вопрос ни задавал Дариус и полицейские, Пик молчала. Когда они угрожали, Пик молчала. Когда они изнасиловали ее по очереди на глазах у остальных, Пик тоже молчала. И Бертольд молчал. Даже Райнер заткнул свое слезотечение, а Порко орал за всех них. Ругался матом на элдийском, марлийском, и восточном диалекте, будто забыв про свою боль рвался вперед, без рук и ног, желая защитить. Пик позволила себе заплакать только когда ей начали нарезать руки, как колбасу. Но так ничего и не сказала. Энни страшно. Она не знает, что делать, потому что в катакомбах сотни полицейских ошиваются. Даже если она перебьет их всех, все равно не хватит времени на побег: безрукие и безногие члены отряда пока заживут, уже пересменка будет, а дотащить всех четверых она не сможет, ей нужны ещё одни руки. Весь город кишит военными, она не справится одна. Черт… Из катакомб есть выход в городскую канализацию, но туда идти около часа от пыточной и хорошо бы не заблудиться, они с Диной нашли его случайно, не туда свернув. Если Энни отряд вчетвером потащит каким-то чудом, то потом в говне утонут. Бесславная смерть для великих воинов Марли. — Командующий! Командующий! — к ним бежит Эрен, будь он неладен. Эрвин и Пиксис развели костер, Закклай присел на бревно, ведь эта жирная туша не способна ни на что, кроме потребления алкоголя и мяса. Идиот старый. Смит сначала устало прикрывает глаза, будто вопли Эрена вызывают у него невыносимую мигрень. Впрочем, они у всех её вызывают, к чему лукавить. — Вы были в горах? Привезли остатки лезвий? — Эрвин натягивает на лицо самое доброжелательное выражение. — Лучше. Вы были правы. — глаза Эрена маниакально поблескивают. — Мы взяли Зика Йегера. Все было так, как вы и предполагали. Энни резко поворачивает голову и глазами следит за мчащейся на бешеной скорости повозкой. Не оправдалась твоя последняя надежда. Больше союзников тут нет. — Госпожа Фриц, не хотите ли устроить встречу с сыном перед его казнью? — Дариус надулся от самодовольства, как жирный бородавочник. Снисходительно-ироничное выражение лица Дины дает трещину, она чуть приоткрывает губы, коротко вдохнув воздух, но моментально возвращает контроль, крепко сжав кожаные ножны в перчатке. — Он мне больше не сын. Хоть Зик и святой. Он сдал меня и своего отца полиции, а потом я двадцать лет пробыла в самом настоящем аду. Мы вскроем ему спину так же, как и остальным, и если там окажется титан-прародитель, то вернем его королевской ветви. — она пробирается в кости, утопая в снегу по колено. — И какой же из королевских ветвей мы его отдадим? Королеве Хистории, законной наследнице, или континентальной мыши из подполья? У нас нет никаких доказательств, что вы не самозванка. Только слова пастора Ника о том, что вы святая и якобы исцелили девочку с дефектом глаз. Выходит, что ваш драгоценный сынок тоже королевской крови, а значит, это не противоречит обычаям Элдии, что была до побега короля. Я все верно понимаю? — Дариус ехидно щурит глаза. Сорок пять лет. Ей было двадцать пять, когда она попала на остров. А Зику было пять, когда он сдал родителей. Энни смотрит себе под ноги в ужасе. Тайбер бы его лично линчевал, если бы знал, что он королевской крови. Тайберы выслеживали бастардов Фрицев все эти сто лет, каждый элдиец в гетто знает, что за поимку королевского отпрыска освобождают от повязки всю семью и дают домик на морском берегу. Непонятно, как именно их проверяют на причастность к династии, но способ есть. Энни видела, как таким образом сдавали более благополучных соседей и сами же садились в тюрьму за ложь. — Никто не преклонит ему колено, если вы хотите знать мое мнение. — вмешивается в разговор Пиксис. — Он чужак. И если это ваш хитрый план, госпожа Фриц, чтобы посадить сына на трон, то он провален изначально. Дина аккуратно разгребает снег со спящего человека. — Я же сказала. Он мне больше не сын. Что не отменяет того, что он последний король элдийцев. Вас тут всего миллион. А там, за морем, миллионов… Пять? Десять? Не знаю. И для них он последний король. Никто не будет слушать королеву Хисторию, что родилась и выросла на острове. Поэтому вам нужна я. Подполье все ещё существует, я уверена. И если я дам им знак, они пойдут за мной. Не за вами, что все это время прятались за стенами в тепле и уюте. — Марлийцы травили нас титанами все эти годы! — вскрикивает Эрен. — Как вы смеете так говорить! — Если бы вы не выходили за стены, то никого бы не съели. Если бы вы, как идиоты, не скакали на лошадях, а изобрели хотя бы гильотину и заманивали чистых по одному, то все великие жертвы разведкорпуса бы не случились. Ах да! Гильотину вы изобрели для людей, а не для тварей, которыми кишит все за стенами. Вам стоило немного напрячь извилины, но нет. Жажда мужчин к самоубийственному геройству абсолютно неистребима. — Дина счищает с лица спящего тоненькую корку мягкого льда, — А нас они в титанов превращали, расстреливали без суда и следствия, калечили, убивали, держали и держат в проклятом гетто, заставляя искупать грехи предков, которые повымерли давно. Если ты хочешь посоревноваться в бедствиях, мальчик, то я уделаю тебя трижды. — Дина тяжело вздыхает. — Ты очень похож на своего отца. Такой же несдержанный ребенок. Из-за него я пропустила двадцать лет борьбы, ведь он струсил и не пожертвовал собой ради жены, как он говорил, любви всей его жизни, а обосновался тут, заделал тебя, женился вновь. И вторую жену ведь тоже не уберег. Что он сделал для того, чтобы спасти элдийцев континента? Ничего. Лишь бы член в тепло пристроить. — она ухмыляется как-то особенно зло. — Иногда мне кажется, что наличие члена отбивает часть интеллекта напрочь. Готовьте теплое одеяло. — Дина снимает перчатку и горбится над лицом спящего, занавесившись волосами. Кости с треском разваливаются, задымившись, облако обжигающего пара разливается вокруг. Оно рассеивается довольно быстро, Дина обнаруживается сидящей в луже растопленного снега, спящий человек привстал на локтях, промаргиваясь. Энни бежит вперед с одеялом, Дина укутывает его. Молодое лицо, но волосы изъедены сединой, а пронзительные черные глаза прожигают в Энни две дыры. Сколько ярости. — Король мертв? Скажите, что мертв. — человек гневно вылупился на Дину. — Да. Сто лет прошло с вашего прибытия на остров. — Дина стряхивает с его головы мокрые капли. — Как вас зовут? — Арес. Король собрал всю армию и попросил его сопровождать в путешествии, чтобы мы помогли разместить людей и вернуться за оставшимися, а потом он… Чертов предатель! Кто вы такая? Его внучка? Тогда я немедленно размозжу вашу голову, госпожа, уж простите. Дина смотрит на него пристально, внимательно. — Я родилась и выросла на континенте, который подчинил себе Марли. Я есть жатва, я есть ночь, я есть ярость, я есть филин. Моими крылами будет разожжен мировой костер. Вы ведь были верховным главнокомандующим, я правильно понимаю? Лицо Ареса озаряет блаженная улыбка, он тычется Дине в плечо, зарыдав в голос. — Да… Я… Я говорил, что мы должны слушать Ариадну, но не посмел нарушить приказ короля, а только она, только она… — он захлебывается. — Я буду служить вам, госпожа, до самой своей смерти. Все мы будем. Дина поглаживает его по волосам, с издевкой глядя на Закклая. — Я выполнила свое обещание, Дариус. У нас будет достаточно людей. Насколько я помню, армия насчитывала порядка семи сотен тысяч человек. Осталось их только разбудить. Но без меня это сделать не получится. Все ещё считаете меня самозванкой? Четыре дня пролетают, как один. Энни все время проводит в церкви с Диной, та себе в спутники взяла ещё и проснувшегося Ареса, теперь они ходят за ней вдвоем, как за мамой-уткой. Черт… Как же сильно она похожа на Зика. Никогда не ясно, что там на самом деле в голове. Как у нее подвешен язык, даже мимика одинаковая. И бухает она в лучших традициях своего сына, говорят, алкоголизм по наследству передается. Энни рассказывает Аресу что произошло за эти сто лет, но порционно, чтоб он не запутался. Нет никакого объяснения, как она исцелила Сину и разбудила главнокомандующего. Сина не говорит. Арес тоже. Черт. Им бы очень пригодилось это знание, раз у них командир королевской крови. И титан-прародитель… Они ищут его у воинов. Выходит, Зик его как-то забрал, но не убил Эрена? Как это вообще возможно. Вечером на пятый день Энни приносит бутылку виски и стакан в комнату Дины. Она живет бедно для королевской особы, аскетично, как монахиня. Стол, стул, шкаф, тумбочка, кровать, небольшой фонарик, крохотный камин. Все рубленое и сделанное как попало. А ведь могла бы и во дворце нежиться в шелках вместе с командованием, но нет, с культистами наравне в общине мается. — Спокойной ночи, госпожа. — Энни чуть склоняет голову. Дина, сидящая на кровати, вдруг хлопает ладонью рядом с собой. — Сядь. Не бойся, сядь. Энни с опаской слушается. От этой женщины что угодно можно ожидать. Дина ей ласково улыбается, снимает деревянную маску, растрепав волосы. — Как долго ты будешь восстанавливать вторую руку? Энни теряется. Логично. Раз Ник знает, то и она тоже. — Несколько часов. Зачем? Дина отхлебывает виски из горла. — У меня для тебя подарок. Любишь кольца? — в её руках блестит до боли знакомое серебро. Энни сжимает зубы. — Вы ведь понимаете, что я здесь не останусь в таком случае. — Я на это и рассчитываю. Кто-то же должен помочь Зику не сдохнуть, как собака. Сама я этого сделать не могу, видишь ли, ближний бой мне никогда не давался. — она задумчиво крутит кольцо в пальцах. — Так что? Попробуешь? — Вы же сказали, что он вам не сын. — Энни хмурится. — А Закклай сказал, что он ого-го в постели, хотя у него не хватает одного яичка. — Дина хихикает. — Ник как-то мылся с ним в общей душевой. Раньше, говорит, одноглазых змей не видел. А тут коротенькая жирная сарделька с одним мешочком… — Фу! — Энни морщится. Даже в этом она похожа на Зика. Тот тоже любит анатомические подробности смаковать. И берет из чужих рук такое родное, привычное кольцо. — Во дворец лучше сбоку заходить. Поймаешь там какого-нибудь разведчика, ножик к ребрышкам, и пусть проведет тебя мимо охраны. А уж в катакомбах ты разберешься, я что, зря тебя туда таскала? — Где они держат Зика? Дина жует губы. — Я не знаю. Но если освободишь остальных, то шансов его найти будет в четыре раза больше. Сегодня же двадцать пятое января. Все празднуют. Командование считает, что ты все ещё в яйце, все злодеи пойманы, а оттого охрана очень сильно ослаблена. Не теряй времени зря и начинай регенерировать. Энни чувствует, как взмокла ткань робы от пара. Облегчение… Как будто она долго хотела, но не могла чихнуть. — На чьей вы стороне? — Неправильный вопрос. Нет никаких сторон, есть конечная цель. И у всех нас она одна — конец войны. А уж какой дорогой мы к ней придем, покажет лишь время. Никто не может видеть будущее, правда же? — она прикладывается к бутылке вновь. — Вы говорили, что моя мать бы мною гордилась. Что вы имели ввиду? — Энни пускает все силы на регенерацию. Скорее, нужно скорее! — Ты похожа на одну мою соратницу по подполью. Тот же взгляд, тот же нос, волосы. Копия. Не знаю, что с ними сейчас. Варианта два: либо она воспитала тебя такой бойкой, либо выбросила на улицу, когда ячейку накрыли в надежде, что тебя кто-то добрый подберет. Детей марлийцы первыми убивали. Энни задерживает дыхание. — Как её звали? — Анжела Дэвис. И она была замечательной женщиной, долго мечтала о ребенке. Именно о дочке. Говорила, что воспитает её смелой воительницей. Так что… Она бы тобой гордилась. Энни ощущает невероятную тоску по несбывшемуся. Но теперь она хотя бы знает имя возможной матери, воспользуется служебным положением чтобы поискать в архивах… Если доживет. Сейчас нельзя об этом думать, чтобы не сбить фокус. Она должна вытащить отряд. *** — Зачем? — Энни смотрит на Аккермана, пытаясь успокоить колотящееся сердце. — Эрвин приказал тебе лично его прикончить? Леви зло раздувает ноздри. — Приказал. И поэтому я хочу его спасти. Потому что от Зика толку больше, чем от всей разведки. Я не сдал Эрвину Райнера и Бертольда. Не сдал ему Пик. Мы вместе с Зиком думали, как их всех вытащить, сидя в горах, но разведчики устроили диверсию и забрали его. Я никогда не прощу тебе то, что ты сотворила с моим отрядом. Но сейчас у тебя нет союзников, кроме меня. Я слышал, что публичная казнь назначена на утро. — Аккерман говорит медленно, видно, что слова даются ему с трудом. Энни готова поклясться, что это не игра разведчиков, потому что так унизиться перед противником горделивый капитан бы не смог. Все королевство наслышано о его несносном характере и болезненном отношении к собственному эго. И этот человек сейчас предлагает ей сотрудничество, недвусмысленно намекая на связь с отрядом. Мяч Зика он мог украсть, но откуда узнал, как они настраиваются на бой? Если сам не сражался бок о бок наравне. — Почему ты переметнулся? Ты же шестерка командира. Верная псина, которая всегда выполняет приказ. — Энни сжимает мяч в пальцах до побелевших костяшек. Зик никому не позволял его трогать и тем более не отдавал на хранение. Они с Пик даже думали, что он внутри что-то прячет, сигареты или резинки, но это просто мяч. Мягкая от постоянных прикосновений, чуть затертая кожа. — Ебать тебя это не должно. — шипит Аккерман. — Если ты хочешь играть со мной в союзы, то отвечай, коротышка. — Леви перехватывает её руку с ножом, сжимая запястье до синяка, Энни перегруппировывается, нажав коленом на пах. — Сейчас сделаю из твоих мышиных яичек омлет. — Потому что я плохой человек и никогда не стану хорошим. Я пошел в разведку, чтобы избавить мир от титанов. Разведку теперь волнуют люди. А убивать людей ради Закклая я не хочу. Я хочу, чтобы титанов больше не было. И у Зика есть идея, как это сделать. Я хочу помочь. — Леви сильнее сжимает запястье, а Энни болезненно тычет коленом ему в пах. — Почему ты пошла в воины? — Потому что приемный отец с детства тренировал меня для этого. За мой счет хотел получить привилегии. Я не знала ничего, кроме насилия. И в воины я пошла, потому что он так сказал. Почетно быть идеальным оружием великой империи. А сейчас… — Энни вздыхает. — Лучше бы я так и осталась в гетто работать на фабрике, как и все. Я только убивать и умею. Свежевать. Расчленять. Даже кашу себе сварить не могу, чтоб не спалить. — Я сейчас должен тебя пожалеть и заплакать? — из Аккермана прямо льется застарелая боль. — Ты должен завалить ебальник и не задавать вопросы, на которые не готов получить ответы. Если ты, сукин сын, попробуешь взбрыкнуть, я клянусь, что утащу тебя с собой в могилу. — В темноте вы все очень смелые. Ты. Порко Галлиард. А на свету? Во дворце горят факелы, а у меня ещё осталось немного газа. — Ну так давай проверим, кто кого, как только вытащим всех. Я не против. — Энни криво усмехается. — Только ты и я. Сможешь отомстить за свой отряд. Или умереть так же, как они. — Договорились. Леви отпускает руку Энни, та поднимается, с гадостным удовольствием нажав-таки коленкой на самое дорогое. Аккерман недовольно пыхтит, поднимаясь. Из-под его куртки доносится громкий мяв и яростный стрекот. — Ты носишь с собой животных, потому что увидел Звероподобного и теперь жалеешь кошечек и собачек? — Ты с рождения такая сука, или это от того, что тебя учили разговаривать только кулаками? — Кто бы говорил. Готов был побить слабую, беззащитную девушку… Невоспитанная подземная крыса. — Энни отряхивает с робы снег. — Ты такая же слабая и беззащитная, как я благовоспитанный и деликатный. — Аккерман шипит, как гадюка. — Сюда иди. Насколько я знаю, официально Эрвин меня предателем не объявил, поэтому поведу тебя во дворец как сбежавшую пленницу. Так нас точно пропустят. Знать бы только, куда… — Я знаю. Они в катакомбах, и там есть выход в канализацию, но я одна всех четверых не утащу. — А Зик? — голос Леви чуть теплеет. — Если нас будет шестеро, то и шансов его найти побольше, не находишь? — Да они же как тараканы разбегаются в разные стороны, слушаются только Зика, у Райнера вообще крыша протекла. Пик ведь тоже там? — Там. И им с Порко больше остальных досталось. Закклай несколько раз забирал Порко в свой приватный кабинет, после на нем лица не было. Полагаю, он испытывал на нем унизительные пыточные инструменты. Зато Райнера с Бертольдом особо не трогают, видно оттого, что считают их титанов самыми полезными и боятся, что добьют. Аккерман приставляет нож к её горлу, и они медленно выходят на свет, Энни складывает руки за спиной. — Когда ты сбежала? — шепчет Леви. Снег тихо хрустит под сапогами. — Когда Зик пропал за стенами. Это откровение Арлерта меня разбудило. — Энни шепчет в ответ. — Он что, сливал тебе секретную информацию? — слышно, что Аккерман в бешенстве. — Он так меня провоцировал. Подозревал Зика. Какой идиот вообще обезьяну в разведку принял… — они приближаются к калитке. Пока что вокруг никого, только снег кружится вокруг белыми мотыльками. — Я. Он вылечил то, что ты сделала с моей ногой. — Жаль, не пересадил тебе немножечко манер… — тянет Энни. — Заткнись. Они подходят к неприметному входу для челяди. Левое крыло. Там сейчас размещены слуги и военные. — Нахер ты все еще держишь нож у моего горла, если вокруг никого? — Энни дергается. — Мне просто приятно. — Аккерман пинком открывает дверь, не убирая нож. — Дамы вперед. — Я всегда думала, что ты подстилка Эрвина, так может, ты вперед пойдешь? Ты же голубой, как небо, любишь небось, когда тебя большие дяди зажимают. — По себе людей не судят, Леонхарт. Перед ними — длинный коридор, ведущий к лестнице. Редкие факелы дают хоть какое-то направление. Никого нет, но Аккерман продолжает держать Энни «в заложницах». Недомерок сраный. Мало ли кто пойдет. Они же тут как на ладони слепого крота. — Если будем так тащиться, то к самой казни выйдем прямиком к катакомбам. Леви останавливается. — А вдруг кто пойдет нам навстречу, вывернет из-за угла? — Я ему шею сверну. — Энни пожимает плечами. — Я не дам тебе больше убивать разведчиков. — лезвие обжигает кожу. — А всех остальных дашь? Какая же гигантская у тебя жопа, что ты сел на все возможные стулья одновременно. Ты либо с нами, либо против нас. Реши для себя, солдат ты или воин. Райнер не смог, то туда мотыляется, то обратно, ты же хитро присел Зику на хвост и выжидаешь, чем дело кончится. Вроде и мир спасти хочешь, и меня зарезать, и чтоб разведчики не пострадали, и воины освободились и обратно на континент уехали. Просто блестящий план. Райнера ты прикрывал, хотя он сломал внутренние ворота и этим начал геноцид, а меня за свой отряд ненавидишь. Причем, заметь: только за свой. Про остальных, раздавленных по пути, речи никогда не шло. Это просто допустимые потери. — Молча веди. С полчаса они блуждают по левому крылу, скрываясь от редких, слегка поддатых, солдат гарнизона в тени каменных ниш. Аккерману и правда удовольствие доставляет её вот так вести, будто на эшафот, а Энни так до конца и не может поверить, что он переметнулся. Острый шип серебряного кольца едва касается пальца у нее за спиной. Разрушит пару коридоров, насрать. Зато карлика этого похоронит вместе с собой, если он её к Эрвину притащит. У входа в катакомбы Леви останавливается и убирает лезвие. — Сколько там охраны? — Неделю назад было человек сто. Сейчас понятия не имею. Так что открывай дверь и готовься к спектаклю, они до ужаса болтливые. — Со спектаклем мы дойдем до пыточной. А обратно? — Помолимся святой Розе, чтобы чудом дотащить всех четверых до канализации. Или так, или придется убить всех. Но тогда лучше сразу, чтоб сбежать никто не успел и позвать подмогу. Что, капитан, как тебе мысль, что жизнь одного воина стоит двадцать пять полицейских? Аккерман раздумывает несколько секунд. — Ладно. Пошли. — Дамы вперед. — язвит Энни и открывает перед ним дверь. — Пока не увижу первую кровь, не поверю, что ты искренен в своем порыве спасти чудовищ. Аккерман ныряет в черную подвальную пасть, Энни на мягким, кошачьим шагом следует за ним. Первых полицейских они встречают на развилке, они даже сказать ничего не успевают, как Леви им глотки перерезает одним движением. — Направо. Все время поворачивай направо. — шепчет Энни, резво переступая через тела. Тело вспрело в тяжелой куртке культа, Аккерман в своем пальтишке разведки тоже почесывается. Следующую пару настигла уже Энни. Одному носовой хрящ в мозг загнала, второй булькнул и улыбнулся во все горло. Аккерман обходит лужицу крови с брезгливостью, как благовоспитанная аристократическая особа. — Слушай, капитан. Давно хотела тебя спросить. А ты какаешь? — коридор сужается, идти вдвоем становится неудобно. — Мы можем не дожить до утра. Ты правда хочешь поговорить о дерьме? Энни пригибается под массивной балкой и выглядывает в очередной коридор: никого. — Да. Зик говорил, что мертвец всегда в дерьме, потому что кишечник избавляется от содержимого. Причем неважно, от чего помер. Вот мне и интересно, вдруг ты такой чистюля, потому что не какаешь и не ссышь. Будешь первый в истории человечества благоухающий жмур. — Если помру, обосраться хочу на твой труп. — Леви фыркает. — Договорились. Тогда падай удачно и держись неподалеку. Больше они никого не встречают. Неужели Дина права, и эти дуралеи устроили празднество, просто порубив у пленников руки и ноги, чтоб они до утра зажить не успели? Или все это очередной план Эрвина Смита… Подойдя к кованым решеткам Энни аж теряется. Факелов тут целых четыре, чтоб можно было рассмотреть в красках. Обнаженная Пик без сознания и конечностей, между ног у нее запеклась кровь, рот порван. Браун висит с закрытыми глазами так же без конечностей, Порко приковали к стене, по которой медленно стекает дерьмо, ноги в наличии, рук нет, без сознания. Только Бертольд смотрит на Энни блестящими от слез глазами, у него ноги отрасли только наполовину. Аккерман хватается за решетку и вырывает её, будто она бумажная, Энни поднимает брови. — Прости меня. Беру свои слова назад. Ты не можешь быть гомиком. Ты бы жопой члены перекусывал. — она забегает в клетку к мычащему Бертольду, и снимает с него кляп. Леви же склоняется над Пик. — Какого хрена он тут делает? — шепчет Гувер. — Это неважно. — Энни берет лицо Бертольда в ладони. — Мы вас вытащим. Лязг. Аккерман выдирает цепи Пик прямо из стены. Энни поджимает губы. — Однако. Мал клоп, да вонюч…