Священный отряд

Снежная буря не стихала почти сутки. Чтобы запасти дров, Леви выгонял Зика из дома в его мохнатом обличии, а сам оставался наблюдать из окна. От Пик нет новостей вторую неделю. Скоро конец января — а у них так и нет никакого плана. Аккерман начал чувствовать себя идиотом. Конченным долбоебом, если сказать точнее. Зачем он стены разрушил… Тогда это казалось таким правильным, а теперь приходится столкнуться с последствиями. Нельзя просто перебить всех чудовищ, чтобы наступил мир. Нельзя просто избавиться от стен, чтобы иметь свободу. Нельзя подарить свободу всем, и спасти всех нельзя. Вот это обобщение вообще довольно детская мечта, и пока ты ее не исполнишь, то и последствий не поймешь. Леви долго до неё бежал. И Зик позволил ему это сделать, ведь он так хотел, так мечтал, столько лет на это положил, а что дальше — неясно. Наверное, именно так себя сейчас чувствует Эрвин, который хотел узнать правду о мире. Так себя чувствует Ханджи, что мечтала понять, кто же такие титаны. И Зик, который хотел спрятать координату ото всех, обмануть весь мир. Все получили то, что хотели, и никто не стал счастливым. Непонятно, получила ли Пик то, что хотела, она для Леви всегда была темной лошадкой. Что у неё в голове? Мир или война? Или, может, любовь? Но кажется, что любовь для Пик всего лишь математика. Примеры, которые она решает с легкостью, сама ничего не испытывая. Потому что в такие эфемерные материи материалистка Фингер попросту не верит. И оттого ещё более тревожно их вынужденное одиночество. С Пик не может что-то случиться. Она как дым, как вода, что утекает, ускользает ото всех проблем и всегда возвращается целой. А Зик… Стал совсем странным. Он, очевидно, путается между реальностью и своими фантазиями. Просыпается ночью с криком, ему страшно быть в одиночестве, страшно оставаться без Аккермана, даже в зверюге находиться страшно, когда приходится выходить за дровами. Все, чем они занимаются — это молчат, готовят еду и трахаются. Слова стали не нужны. Леви научился понимать по языку тела, когда Зику страшно. У него пальцы подрагивать начинают, даже если он в этот момент шутит. Леви тогда его просит что-то рассказать. В последнее время Зик рассказывает про частицы и ядра, мол, мы все состоим из шариков. А ещё из микроорганизмов. И клеток. И чего-то ещё, Леви не запомнил. Стремно как-то думать о том, что пока он спит, миллионы шариков всяких разных в его теле движутся и что-то делают. Понятно теперь, отчего Зик анархист. Мы даже жопой своей управлять не можем, что уж говорить о других людях. Ну, сделает он то, что ты от него хочешь, а третья нога все равно не вырастет, как бы ты того ни желал. Есть некая условность, номинальность власти, как будто это игрушка, в которую играются взрослые дети. Обычно от глупости. Умному человеку власть не нужна. По утрам Аккерман забирается Зику на спину и висит, как рюкзак, потому что знает, что Зика это успокаивает. Прикрытая спина буквально, не метафорически. Пока он разувает угли в печи, пока греет воду в ванной, пока курит, глядя в окно, Леви сжимает его руками и ногами крепко-крепко, чтобы страх отступил, перестал душить. Отчего-то страшнее всего Зику именно в темноте. Он прячется в Аккермана, как маленький ребенок, накрывшись одеялом и дрожит. Говорит, что Имир все равно будет наблюдать и будет мешать. Но Леви больше её не видел. Наверное, её и правда нет в этом крошечном домике, вот только она поселилась в голове Зика, сама того не подозревая. Его фантазия дорисовывает ему Имир в каждом углу, каждом темном участке комнаты. Леви терпеливо ждет, пока Зик уснет, и только тогда гасит лучину. Он бы так всю жизнь прожил, если бы Зика не крыло. В тишине, спокойствии, без войны и титанов. В детстве каждый ребенок просит у Бога познать самую соль земли, чтобы понять, как все работает на самом деле, а когда Бог исполняет его желание — просит вернуть, как было. Потому что остается один. Смерть как мера всех вещей, не человек. Потери родителей, друзей, приятелей дают понимание, которое не выразить. Ты просто вдруг просыпаешься и знаешь, как все работает. И жить с этим осознанием невероятно тяжело. Великовозрастные дети вокруг что-то про амбиции, да про великое и вечное излагают, а тебе просто хочется смотреть, как бабочка, сидя на ладони, перебирает тонкими лапками и медленно водит полупрозрачными крылышками, присыпанными разноцветной пыльцой. В этот момент ты ближе к таинству жизни, чем в любом адреналиновом бою. Леви кажется, что Зик сам это только на острове понял. Таскал ему всякую гадость: жуков с зелеными панцирями, сороконожек, шмеля, кретин, приручил, тот у него с рук цветы опылял. Потом улетел, правда, потому что пошел ты нахер, кожаный, но это ничего. Аккерман сейчас так же за самим Йегером наблюдает, пока тот спит. Как подрагивают полупрозрачные ресницы, как тонкие морщины собираются в уголках глаз, если хмурится во сне. С легкой небритостью ему лучше, чем с бородой или полностью голым лицом. Это делает его собой, он перестает быть похожим на подростка, но и дедом не становится. Крыса стал спать только с ними, потому что спальня нагревается больше всего. Они с Совестью и не воюют: та вьет гнездо в голове Аккермана, а Крыса привычно разваливается у Зика на груди. Мышь посвистывает, кот похрапывает, идиллия. Год назад Леви бы не поверил в то, что окажется в этой точке. Счистит с себя, как луковица, все нажитые привычки, вернется к первоосновам, к самому себе. Да, он все ещё любит чистоту и порядок, но так ли они важны, когда контроль можно разделить. Леви важно было контролировать хоть что-то, потому что он всегда был внутренне одинок. Даже когда появились Эрвин и Ханджи, а теперь… Зик сделал для него так много, столько показал. И ведь справился без агиток и пафоса. Смотри, как вода расходится кругами по зеленоватому озеру; какой рассвет розовый, как спелый, хрустящий бутон; как поднимаются невидимые волоски на гладкой, казалось бы, коже; как по горному склону катятся камушки, а жирная гусеница медленно жрет побеги молодого картофеля. Война… Какая глупость. Да, любовь к насилию до одержимой страсти осталась, но направлять её на мир вокруг больше не хочется. Какой же он ущербный, раз умеет только разрушать то, что мир так долго и медленно создавал из этих атомов, клеток, и прочих незнакомых слов. Он ведь не может создать жизнь. Он кроме говна ничего создать не в состоянии. Он ущербен. И оттого хочет разрушать от этой неполноценности. — Давай я схожу за хворостом. Хочу воздухом подышать. — Леви ерошит встрепанную золотистую макушку. — Справишься без меня час? Ты, вроде, хотел почитать. — Да. Я же не ребенок. Только до темноты вернись, пожалуйста. Зик старательно не говорит вслух «потому что мне страшно». Но Аккерману необходимо, очень нужно выдохнуть и прочистить мозги. Им нельзя тут оставаться. С Пик что-то случилось, хотя Зик старательно это отрицает. Нужно выманить его под каким-то предлогом из дома или самому отправиться искать Пик… Черт, но нельзя оставлять Зика в таком состоянии в одиночестве. Леви кажется, что Эрвин расставил ловушки по всему королевству, и шанса в них не попасться нет никакого. Черт. Черт! Леви ломает ветки, ежится от летящего снега с верхушек деревьев. Неспокойно. И от себя тошно. Вот ты опять положился на решения другого человека, опять отдал ему контроль в сфере планирования, а как только у него крыша поехала, так и ты сразу беспомощным стал, потому что малолетками больше командовать не надо и спасать их. Игра вышла на гораздо более высокий уровень сложности и тут ты, Аккерман, по всем параметрам новичок. Это тебе не чай хлебать, протирать столы и детишек по плацу гонять. Леви взбирается на пригорок и идет в лес. Совесть попискивает в нагрудном кармане, как всегда недовольна. Они в последнее время её разбаловали и кормят мясом, а она ничего, не жалуется, добавки просит, паскудство всеядное. Снега намело почти по пояс, но Аккерман упрямо бредет вперед, сфыркивая с носа налетевшие снежинки. Было бы у него времени побольше, он бы их порассматривал. Зик говорил, что двух одинаковых снежинок в природе не бывает, а Леви ему не поверил. Ему на них раньше насрать было, а теперь — интересно. От громкого хлопка далеко внизу Леви вздрагивает, с пушистой ели срывается гигантский филин и спикирует на него, чуть шапку не сорвав, и взмывает ввысь, ухнув. Хлопок. Ещё хлопок. Леви разворачивается и возвращается по колее, которую сам же и оставил, хворост рассыпается черными штрихами на белом снегу. Он успевает увидеть, как лошади с громким ржанием несутся в противоположную от избушки сторону, таща за собой повозку, и срывается на бег. — Зик! — Леви никогда не позволял себе кричать. Предпочитал говорить тихо, или вовсе молчать. Но в комнатах пусто. Только гигантская алая клякса расползлась почти на всю гостиную, да отрубленные руки валяются, исходя горячим дымом. Сначала выстрелили в голову, а потом отрезали конечности, чтобы точно восстанавливался долго. Сука. Какая же сука. Леви сейчас себя ненавидит. Что оставил, за хворостом этим ебучим ушел. С другой стороны: ты бы что, на своих напал? Кто-то из разведки тут был, военной полиции лезвия не положены. Аккерман обходит комнаты, спешно собирает вещи, сует в куртку недовольного кота. У него нет лошади, ночевать придется прямо в лесу, до ближайшей деревни тут трое суток пути пешком. В такой мороз. Сука! Леви сгребает в сумку остатки сухарей, вдруг замечая то, что не привлекло его внимания сразу. Клочок пергамента, лежащий на столе, ждущий, пока его заметят. «Все шестеро у нас и будут представлены перед судом. Не делай глупостей, возвращайся. Никто не посмеет косо смотреть, я об этом позаботился. Как только титаны будут переданы достойным преемникам, мы сможем обеспечить защиту королевства от всех, кто захочет посягнуть на нашу землю. Я простил тебя дважды, прощу и в третий раз. Но больше — нет, если ты попробуешь помочь им бежать. Вернись. Пожалуйста. Э.С.» *** Столица кишит военными. Леви знает большую часть из них в лицо: они переодеты в гражданское и делают вид, что местные. Куда делись настоящие жители пока неясно, но есть мысль, что генералитет и королева эвакуировали целый город, а как и куда — Аккерману неизвестно. Гигантская ловушка для него одного. Мышеловка с приманкой. Эрвин хорошо выучил все уроки, что преподал ему Зик. Опасную тварь нужно подпустить максимально близко, а потом не дать ей тебя сожрать, тогда и приручение пойдет с новой силой. Снова. Приходи в мышеловку, там тебя ждет кусочек сыра. А выпустят тебя или нет будет зависеть от того, правильно ли ты в неё зайдешь, сломает ли механизм тебе хребет. Даже в пригороде вместо местных — солдаты гарнизона в штатском. Аккерман сидит в небольшом лесочке, по вечерам выбирается на осмотр местности. Ни подобраться. Часовых с целую сотню, все с оружием. Вчера он видел разведчиков, короба для лезвий на их бедрах пропали, зато появились какие-то здоровые палки за спиной. Новое изобретение Ханджи или Моблита? Наверняка. Скорее всего взрывается, а ведь так даже к титану подлетать не надо близко… Как же много Зик им дал. Леви не привык так много думать об одном конкретном человеке. Может, о Кенни, но там было больше злобы и обиды, а не благодарности и… Ты все ещё боишься слова на букву «л». Зик тебе его раз тридцать сказал, а ты боишься. Если скажешь, то все обретет другой смысл. Долбоеб, блять, старый, ты же уже жопу свою продал воинам, ну почему тебе так сложно констатировать факт в слух. Что блядский Зик Йегер тебе дорог, что ты его л… Стемнело. В пригороде Митраса зажглись факелы, затеплился свет в окнах домов. Да, можно пройти по подворотням, но как будто бы этого разведка и ожидает. Леви должен пройти по главной улице. Чтобы все видели. Герой вернулся с почетом, чтобы кадеты, заметив его, возликовали, а военная полиция расступилась с опаской. Это снова игра только его и Эрвина, Зик тут не при чем. И в этой игре Леви не выигрывал никогда. Эрвин хочет, чтобы Аккерман пришел к нему сам, договариваться пытался, выторговать за жизнь Зика правду о прародителе. Но Леви этого не сделает. Если хоть кто-то узнает кроме них четверых, то свою жизнь он закончит в комнате пыток. Его будут исследовать грубо и методом тыка, а умереть просто-напросто не дадут. Он уверен, что Ханджи никому не сказала. Только не она. Леви невероятно устал. Ныкается по лесу в лютый мороз, питается зайчатиной — потому что Зик научил его делать силки. Он вырыл в мерзлой земле большую яму и обложил её камнями, неподалеку сделал вторую, обеспечив себе воздуховод и постоянное тепло. И этому его тоже научил Зик. Костер дает много углей и невидим, если нужно скрыться от часовых, а именно это Леви сейчас и волнует. Крыса с Совестью скооперировались и загрызли белку, принесли её Леви, мол, держи, а то че ты такой маленький, надо кушать, будешь сильный и большой! Прожаренная до корочки она оказалась даже почти не отвратительной. План появился на третьи сутки. Он дождется большой повозки и спрячется внутри, остается понадеяться на удачу, что там будет хотя бы одна коробка, за которой можно укрыться, а не просто наваленная хворостина. Надежда лишь на то, что титанов ещё не передали преемникам, об этом бы трубило все королевство, но пока — тишина. Наверное, они пытают Зика. Ищут прародителя. Пока Леви прятался в кустах, поджидая подходящую телегу на тракте, почти перестал чувствовать пальцы на ногах. — Йося, не нужно так переживать, вырученных денег нам хватит на полгода. Ты же знаешь, как сильно пьют в гарнизоне… Аккерман отталкивается от земли и хватается на борт телеги. — Зачем они сюда пригнали всех? В городах почти никого не осталось, старуху Марлу вчера ограбили средь беда дня! Неужели королева так боится, что народ её свергнет? — Не говори глупостей, Йося. Это как-то связано со спящими людьми в костях. Сто лет мучиться в темноте, в этих ужасающих тушах, нужно непременно помочь им всем. А как? Вот и собрали, авось, чего дельное предложат… Что, если они опасны? Леви прячется между коробок с алкоголем. Телега покачивается из стороны в сторону. — И поэтому защищать надо королеву, а не всех нас? Нет, это несправедливо. Я на такое не подписывался. — А тебя никто и не подписывал. Наше дело доставить выпивку. И чтобы не как в прошлый раз, когда Фромма огрели по голове, бутылки перебрали, но ничего не украли. Он открывал, нюхал — вино точно такое же, даже отпил. Не отравлено. Может, похитителя отвлекло чего… Леви напрягается. Повозка заезжает в пригород, он сильнее вжимается между коробок, накрывшись холщовым мешком. Шесть лезвий и наполовину полные баллоны упм. Спаситель, мать твою. Кот и мышь ещё ворочаются под курткой, им бы под раздачу не попасть. Зик так и не объяснил, что именно они с Пик делали на улице с бутылками вина, Пик погнала его готовить ужин и не мешать, а на вопросы отвечать отказалась. Но Леви и сам догадался. Спинно-мозговая жидкость в вине… А коробок было немало, штук тридцать. Сколько человек отравлено? И, раз они все ещё люди, Зик должен быть жив. Аккерман только надеется, что никто из разведки не пил вино. А остальных и не жалко. Крыса ты, Леви. Мерзкая, эгоистичная крыса, что испытывает жалость ситуативно. Жалкое существо. На въезде в Митрас их привычно останавливает конвой, проверяет документы, бегло осматривает ящики и отпускает. Леви не шевелится, даже не дышит. — …завтра все ко… — …хочу посмотреть на лицо этой твари, что командовала… — …Винздору обещали титана-челюсти за ловкость, а я думал, что отдадут Аккерману… — …лужили прилюдную ка… — …марлийцы пожалеют, что… — …двадцать пятое января нынче… Сквозь щелочку Леви видит, как они сворачивают в темный проулок и осторожно подлезает к краю, переваливается через доски и больно ухает спиной в снег, едва успев увернуться от колеса. — Ох Йося, молод ты ещё, со временем поймешь, что деньги решают все… Леви садится, трет глаза снегом. Где они держат Зика? Во дворце? В горсовете? В тюремной камере? Под судом? Придется проверить все. Он встряхивается, как собака, и быстро петляет по подворотням. Он их хорошо выучил за эти годы. Забавно, узнает ли кто-то его со щетиной? За этот месяц его прическа перестала быть идеальной, а три дня в лесу не располагают к тому, чтобы блюсти чистоту лица. Даже в этом ты стал на него похож, Аккерман… Леви обходит дворцовую территорию, прячась в тени. Там есть темный уголок, через который ходят слуги. А ты в форме разведкорпуса, идиот. Слуга Эрвина Смита и государства. Леви останавливается рядом со свалкой, Совесть, почуяв родные запахи, высунула морду из кармана и заурчала. — Тише ты, думать не мешай. — тихо ругается Леви. Надо было морду замотать, хотя, так он привлек бы ещё больше внимания. Чертов Эрвин все предусмотрел… От тихого хрупанья за спиной он инстинктивно пригибается, и вовремя — лезвие звенит о стену. Леви перекатывается и встает в стойку, даже лезвия не успевает вытащить, как по почкам смачно прилетает. Сука… В темноте не видно нападающего, ясно только, что они одного роста. Аккерман бьет в ответ, сильно, до хруста, удары льются лавиной, но его ловко, как ребенка, укладывают на лопатки, использовав его же силу удара. Он такое только раз в жизни видел, и внутри вспыхивает такая жгучая, лютая ненависть, и сдерживает её только лезвие у горла. Красными вспышками перед глазами проносятся Петра, Гюнтер, Оруо. Он пытается оттолкнуть со всей силы, но его держат в болезненном, унизительном захвате, играя на его же силе. — Ты проведешь меня во дворец. Сейчас. — голубые глаза совсем близко. Леви хочется раздавить её лицо в руках, чтобы остался фарш из мяса и костей, хочется делать ей больно так долго, пока не выйдет её срок владения титаном, хочется унизить её, как женщину, хотя такие желания в нем раньше никогда не жили. Уничтожить всеми возможными способами. — Сунь руку в правый карман куртки и посмотри, что там лежит. После этого мы продолжим разговор. — Аккерман дышит носом, пялится, не мигая. — Такими дешевыми уловками будешь отвлекать своих тупых разведчиков. — Энни сильнее вжимает нож в кожу. У Аккермана внутри целый ураган. Буря ненависти, сжигающая здравый смысл. — Хочешь взять королеву в заложницы, чтобы выторговать своих друзей? Дохлый номер. — Мне нужен Зик Йегер. Леви моргает. Какая ирония. Ему тоже нужен. Ими обоим нужен Зик, они оба — лучшие в своем деле. Аккерман никогда не думал, что найдет равную себе по рукопашке девушку, но Леонхарт, не имея большой силы, имела блестящую технику. И он проиграл ей. Дважды. Она единственная смогла его покалечить в бою настолько, что он думал, будто больше не сможет нормально ходить. Микаса ей и в подметки не годилась никогда. — Пожалуйста. — Леви заставляет себя говорить сквозь зубы. Сука, ей семнадцать. Она малолетка, которая выполняла приказ. Аккерман никогда её не простит, но сейчас она нужна ему. Её опыт, её ловкость, она сможет прикрыть ему спину, хотя он никогда не работал в паре. Кажется, и она тоже. — Засунь руку в блядский карман. Ты права, что не ведешься. Но это не подстава. Я клянусь тебе всем, что у меня есть, ты обязана это увидеть своими глазами. Леонхарт медлит. Знает, что цена ошибки непомерно высока, они сплелись, как пауки, и переломать друг друга смогут за долю секунды. И Леви сможет её добить, как и она его. — Я не верю тебе. — Здесь смерть себе воздвигла трон, здесь город призрачный, как сон, стоит в уединении странном. Где добрый, злой, и лучший и злодей прияли сон — забвение страстей. — Леви заставляет себя шевелить губами. Энни отстраняется, тут же убрав нож, и сует руку в карман. Всхлипывает громко, увидев мяч Зика. — Мне тоже нужен Зик Йегер. И мы можем поступить как взрослые люди и вытащить его вместе, отложив старые счеты на время, либо как тупорылые дети убьем друг друга прямо тут. Тебе выбирать. И я очень, очень хочу выбрать второй вариант, если честно, поэтому решать тебе.