Священный отряд

Митрас погрузился в праздничную суету. Повсюду горят свечи, переливаются глиняные звезды в белой глазури, дамы надевают праздничные шубейки, расшитые камнями. Пик притаилась в полумраке узкого проулка, глядя через распахнутую дверь кабака, как жопастая девчонка относит солдатам бутылки вина. Хорошо. Она уже с неделю тут торчит, ждет хоть какого-то знака или известия, но их нет. Ни сплетен, ни ругани, все говорят о спящих людях в гигантских костях, что появились после обрушения стен. Пик ходила, проверяла: спят, теплые, даже горячие, только снег заметает их ежедневно, и от разницы температур сверху появляется ледяная, мокрая корка, повторяющая контуры тел. Странно это все, очень странно… Прошлой ночью засранец Бенни вместе с большой делегацией культа привезли в столицу три большие коробки, накрытые тканью для надежности. Об их назначении тоже никто ничего не знал, но поутру Пик обнаружила разломанную древесину на городской свалке. Содержимое куда-то сгрузили… Что до древесины, то изнутри она была перемазана кровью. И хорошо бы эта кровь оказалась какой-нибудь заповедной зверушкой, что подали к столу её величества. — Ты специально пытаешься произвести максимум шума, чтобы я точно не дернулась? — Пик чуть усмехается. Теплые руки обвивают со спины, влажную от снега макушку опаляет горячее дыхание. — Да. Почему здесь? Мы могли бы встретиться за городом. Пик шмыгает носом и оборачивается, ткнувшись лицом в жесткое сукно куртки Ханджи. — Потому что за городом мой голос будет разноситься на сотни вех вокруг, а тут так много людей, что никто и не подумает вслушаться. Конечно же Пик назначила встречу в городе не поэтому. Она записку-то проклятую еле успела Ханджи сунуть в толпе, пока не поймали. Эрвин постарался отлично: ориентировки на весь отряд висят по всем населенным пунктам. Зик, правда, там дед бородатый и на себя нынешнего совсем не похож, ей белые волосы и очки нарисовали, но это уже лирика. Пик знает, чувствует, что балансирует на краю бездны. Ледяное дыхание едва коснулось её в Квинте, ещё чуть-чуть, и она окончательно сорвется. Как будто её преследует невидимый охотник, загоняет, как хитрую лису. — Леви не может сам активировать координату. Без Зика. Не знаю, может, это половым путем работает, но… Решение точно принимал Аккерман, не Зик. Это он решил, что никаких больше титанов ни в стенах, ни за их пределами. — Пик поднимает голову и улыбается, глядя Ханджи в глаза. В полумраке они кажутся ей черными, как две чернильные кляксы на белой бумаге, не успевшие высохнуть, блестящие. — А у вас что было? Ханджи невесело усмехается. — А ты как думаешь? Ничего хорошего. Я думала, что Эрвин с ума сошел, такое у него лицо было. Справедливости ради, он всем сказал, что Леви отослал по своему спецзаданию, хотя по всем правилам Аккерман теперь предатель и должен быть прилюдно казнен. Господи, ну какой же дурак… — Ханджи жмурится. — Нахрен он стены-то сломал? В королевстве полный хаос, люди в ужасе, исчезновение стен и титанов объяснили скрытыми силами Эрена, это такой бред, только пиздеж успевай запоминать. Аккерман совсем не знает полумер, хотя сам коротышка. Но у меня другие новости. Скажи, что ты знаешь о матери Зика? Пик хмурится. — Ну… Когда все случилось, бывшие чистые титаны тоже остались спать в костях. Только она одна проснулась и чуть любимого сыночка там же не придушила. Потом мы её отогрели, я кашу сварила, Зик там чуть ли не рыдал и умолял ее с нами поехать. Она уснула, мы с Аккерманом пошли в горсовете делать подобие убежища, мы же думали, что они все проснутся на рассвете. Чистые, может, и проснулись, не знаю. Но, пока мы копались, увидели в городе тех же неизвестных, которые приходили к Дине тогда в лесу. Когда я выбежала на улицу, там уже никого не было. И она пропала… — Молюсь за то, чтобы Филин вернулся к нам в Квинте… — Ханджи задумчиво цитирует то самое первое письмо, стащенное из кабинета пастора ещё летом. — Квинта. Уже тогда была именно Квинта. Черт. — Ханджи выдыхает белое облачко пара. — Я тут немного порылась в священных писаниях и узнала, что филины отвечают за войну. Типа, работают в структурах на благо истинной веры. Интересно, как много их в разведкорпусе… — Не знаю. — Пик крепче жмется. Холодно. — Так почему ты спросила про неё? Из-за письма? — Нет. — Ханджи быстро целует Пик в макушку, та морщится недовольно. — Она теперь новый первосвященник культа. Я сначала подумала, что Эрвин напутал что-то, а потом её своими глазами увидела. Зик так на неё похож… Невероятно. Как будто они брат с сестрой. Представляешь, она прямо на военный совет пришла и сразу начала качать права, предложила детальный план. И, между прочим, очень хороший, умный план. Ты погоди, это не все. — Ханджи гладит Пик по щеке шерстяной варежкой. — Она хочет убить Зика. Убить тебя. Она привезла в столицу Брауна, Гувера и Порко в коробках в качестве подарка Закклаю. Я не представляю как культ схватил их… Тс! Спокойно! — Ханджи крепче сжимает нервно крутящуюся в руках Пик. — Сейчас они в катакомбах у Закклая прямо под дворцом. Они хотят передать титана Порко кому-то из военной полиции, чтобы тот расколол кристалл с Леонхарт. Эту идею им тоже подала Дина. Дариус с ними по полной развлекается, весь свой садистский инструментарий туда притащил… Пик всхлипывает, закрыв рот руками, глаза жгут злые слезы. Вот сука. Какая же невероятная сука! Нет, Зик был прав. Прав с самого начала: его мать фанатичка, его отец фанатик, они не достойны ни жалости, ни понимания. Все ради того, чтобы у острова вновь были все козыри? Ну уж нет. Пик этого не допустит. — Я убью их… — Пик. — Ханджи тяжело выдыхает. — Вам вдвоем нельзя сейчас нападать. Из-за того, что поставок лезвий больше нет, исследовательскому корпусу, наконец, выдали финансирование и мы с Моблитом спроектировали копья со взрывчаткой. Если Дина знала… Если культ планировал это? Черт, ты только представь: они сами же лишили себя источника на континенте, чтобы сейчас, когда дело запахло жареным, мы были вынуждены эволюционировать под давлением обстоятельств, а не от мечтаний о жизни без стен. У вас больше нет преимущества. Уголок губ Пик дергается и растягивается в ядовитой ухмылке. — Как скажешь. — тон елейный, сладкий. — Ни козырей, ни преимуществ, один только прародитель в маленьком гноме, которого тот не может использовать сам. — Ну, а что ещё? Пик отстраняется и закуривает. Из таверны вываливаются пьяные солдаты гарнизона со знакомой бутылкой. Она не может перестать ухмыляться. — Зик стал командиром не потому, что был самым сильным или самым умным. Зик стал командиром, потому что он — человек-армия. Он один стоит всех нас. Хотя, у него слабый титан и бегает он, как баклан. — сигарета трясется в руках. — Вы можете убить всех нас, но пока он жив, у острова будут проблемы. И если придется тут камня на камне не оставить, чтобы отомстить за отряд, я уверена, никакой Аккерман его не остановит. И никакая взрывчатка. Не нужно будить чудовище, которое не сможешь победить. Снежинки крупными хлопьями падают, липнут к одежде, как будто сотканные из сахарной ваты. Хочется целоваться. Отчаянно хочется целоваться, а не разговаривать о судьбах мира. Пик знает, что сболтнула лишнего. Но ей вдруг стало так обидно, так больно, что все считают их проигравшими, хотя это не так. Что Зика предала его собственная мать дважды, что остаться на острове с Ханджи уже не получится, что она будет вынуждена разгребать этот блядский винегрет, хочет того, или нет. — О самом главном ты, как всегда, умолчала, да? — Ханджи качает головой. — Пошли со мной. — вдруг выпаливает Пик. — Спасай себя. Ты не должна этим людям ничего, ты отдала им все. — она закусывает нижнюю губу изнутри. Пожалуйста, пошли со мной. Пожалуйста, выбери меня, а не долг, детей, сумасшедшего Эрвина, судьбы мира. Пожалуйста, давай просто доживем в тишине эти несколько лет, что остались… — Не все. — тихо отвечает Ханджи. — Ещё нет. Единственное, чего я не могу стерпеть, так это торжество слабых над беззащитными. А так и будет, если я уйду. Закклай склюет Эрвина, он уже начал это делать, закусит детьми из разведки и отобьет гарнизон у Пиксиса. И будет единолично править королевством из-под юбки Хистории, вопрос времени, когда он захочет устроить реванш за пробитую стену. И если я не помогу Эрвину сейчас, пострадают люди по обе стороны моря. Пик смотрит на неё неверяще. Снова. О боги, снова! Тебе снова предпочли банальную власть, прикрывшись благими намерениями. Впрочем, чего ты ждала? Ханджи — не тупой солдафон Аккерман, который живет полуживотными понятиями, тут и интеллект, и ответственность, и сострадание к ближнему. Но неужели вся эта толпа ей дороже тихой жизни? Спокойной, счастливой, вдали от чужих глаз. Если так, то и ухаживания, и остальное было лишь очередной пылью, ложью, иллюзией. Любовь к женщине, или любовь к власти? Сколько жизней искалечил этот выбор. — Попытка сожрать мальчишек кончится бойней. — Пик раздувает ноздри. — Это официальное предупреждение. Можешь передать его своему дорогому Эрвину. Мы хотим переговоров. Это тоже можешь передать. — Пик, пожалуйста… Не нужно резких движений. Я не могу повлиять на то, когда Дариусу стукнет попытаться обколоть кого-то из своих подчиненных сывороткой. — Ханджи раскрывает руки в беззащитном, примирительном жесте. — Я не против переговоров. Уверена, Эрвин тоже. Мы можем сейчас предварительно договориться, он в столице, я бы организовала это… — Сыворотку? — Пик выплевывает слова. — Ту сыворотку, что они украли у нас? Уж не Дина ли Фриц вам ее великодушно предоставила? — Да, но… — Осторожнее, Ханджи. Я бы на твоем месте её уничтожила. Мало ли, что может случиться. Просрочилась там, или компонент какой попал из-за неверного хранения… — Пик увиливает от попытки объятий. — Не смей трогать меня. Эрвина своего трогай. — Прекрати вести себя, как ребенок… — А я и есть ребенок, забыла? Недолюбленный, злобный ребенок, у которого твой Эрвин пытается отобрать самое дорогое. Семью. Дома в гетто моя жизнь снова превратится в серую, невыносимую рутину, и если я буду вынуждена коротать вечера в этой блядской тюрьме одна, поверь, я так это не оставлю. Мне всего двадцать. Память отличная. — ей так обидно сейчас, что вся мудрость, весь ум, все доводы логики застилает боль в груди, из глаз катятся слезы, она задыхается от разочарования. Раньше думала, что все мужчины одинаковые. А оказалось — что все люди. И так за себя горько, и осознание такое яркое, что хочется Ханджи отхлестать, а потом бежать в горы, реветь в Зика, лежать там в одеяле ещё с неделю и лечить разбитое сердце алкоголем по методу обезьяны. Но у нее нет такой возможности. — Пик, ты же понимаешь, что судьба мира на кону. Пожалуйста. Я не хотела тебя обидеть, когда все кончится, тогда мы сможем думать о себе. — у Ханджи лицо кривится от боли, от невысказанных слов и невозможности их высказать. Как будто в ней борется внутреннее с внешним, ответственность с нежностью. И ответственность побеждает раз за разом. — А если Дина все это устроила, чтобы получить власть в королевстве? Об этом ты не думала? А мы с тобой как две дурочки скакали, слепо следуя указаниям садистки, жадной до власти. А теперь она хочет собственного сына прикончить и, видимо, зачать нового, раз первенец не удался. Ради этого ты останешься? Чтобы бодаться с женщиной, не имеющей твоего морального компаса? Она вместе с культом просто манипулирует всеми, как паук, дергающий за ниточки. Она умудрилась манипулировать нами даже в теле чистого титана! Но я не буду больше танцевать под эту дудочку. Нет. Не буду. Она ждет, что я приведу Зика в столицу и тогда военная полиция его схватит и под белы рученьки отведет к Закклаю. А она тут уже все подготовила, город набит военными, как проститутка членами после экспедиции разведкорпуса. Больно. Больно-больно. Никогда ещё отвержение не было таким колючим, разъедающим. — Пожалуйста… — Ханджи беспомощно сжимает кулаки. — А я ведь хотела с тобой остаться, представляешь? Подумала: доверься взрослой, умной тетке. Это же не мужчина. Тебя на величие не променяет. Как хорошо, что не осталась. Ты выбрала сторону. Вот и не елозь жопой. — Пик решительно идет на Ханджи и по-детски бодает её плечом, удаляясь по темной узкой улочке. Никаких переговоров. Зик саркастично цитировал Тайбера перед их отправкой на остров. Аборигены понимают только примитивные символы власти. Страх. Запугивание. Ужас. Кровь. Боль. Выходит, не так уж Райнер был неправ, когда решил ломать стену, сам того не понимая. Неразвитое общество, получившее супероружие, становится угрозой для всего мира. Вопрос времени, когда очередной правитель решит стать богом и уничтожить миллионы ради величия тысяч. Мрази так ничему и не научились. И не научатся, если весь мир продолжит их бояться. Ни единого титана не должно остаться на острове. Пик заворачивает за угол, сжав зубы от злобы. У Ханджи хватило ума не идти за ней, не пытаться переубедить или навешать ещё какой лапши на уши. Эмоций сейчас столько, что никакого конструктива не получится. Может, оно и к лучшему. Вряд ли хоть кто-то ожидает, что Пик собирается вытворить. Она идет прямо к королевскому дворцу, петляя по улочкам. Она не собиралась сегодня нападать, из оружия у нее всего лишь пара ножей, широкая улыбка и большие сиськи. Если кто-то предсказал каждый их шаг, чтобы Дина Фриц захватила власть и убила собственного сына… Так не будет. Пик вольна сама творить собственную судьбу, не ориентируясь на маршрутную карту неизвестного провидца. Снежные хлопья в синей темноте, огненные всполохи факелов с соседних улиц, стойкая уверенность, что сейчас она должна поступить так, как поступает. Нелогично, глупо, самонадеянно. Подергать судьбу за усы, показать средний палец предопределенности. Никакой большой войны не случится, Пик не допустит. Во дворец она попадает по пропуску. Темные волосы зачесаны в тугую шишку на затылке, выбеленные брови давно отросли, глаза, перемазаны сажей за неимением теней, форма гарнизона располагает к приключениям. Они помнят её другой, как на ориентировках. В очках, с белой копной и длинной челкой. Мальчишки в разведке смотрели на задницу, девчонки особенно не вглядывались. Только блядский Бенни или пастор Ник могут помешать, если им не посчастливится встретиться. Эти точно узнают, Бенни видел её без париков и грима, Ник тоже. Черт вас всех подери… Во дворце людно. Мимо группки разведчиков Пик проходит с опущенной головой, она вообще старается ни на кого не смотреть, чтобы глазами себя не выдать. Когда идешь творить беззаконие глаза обычно выдают. Она с полчаса кружит по мраморным коридорам и небольшим комнатам, в которых толпятся полицейские, попивающие медовуху. Они отмечают победу, которая не случилась, но уже уверены в собственном превосходстве. Действительно, что им какой-то Перевозчик, самый бессмысленный из всех титанов. Что им какой-то Зверь, которого в Марли раньше никогда не брали на поле боя. Они забрали штурмовиков и считают, что это победа. Нет. Блядский культ! Может, и Бенни знал, что именно происходит? Мог ли этот верующий крысеныш изначально следить за ней и Зиком? Блядство! Пик чувствует себя загнанной в ловушку чужих условий и правил игры. И от этого хочется вытворить херню ещё больше. Вход в катакомбы она находит по пыли — чем ближе, тем менее ухоженные коридоры и все меньше военной полиции. Им бы сторожить, охламонам, а не напиваться. С другой стороны, именно страсть к алкоголю помогает им с Зиком выкрутиться из передряги в который раз. В голове какие-то идиотские фантазии: что, если бы Ханджи пошла с ней? Они бы всех спасли и сбежали. А дальше пусть мир сам разбирается. Пик бы держала Ханджи за руку, потому что в катакомбах темно. Она медленно отворяет дверь, глядя на лестницу вниз. Это катакомбы, или банальный подвал? По спине бегут мурашки. Соберись. Решила — делай, не беги, поджав хвост, переложив всю ответственность на Зика. Ты так привыкла на него сваливать большие решения, что стала страшиться делать маленькие. Возьми себя в руки. Могла ли Дина знать об этом? Что, если именного этого действия она и ждет от Пик? Страшно. Ханджи бы знала, что делать, только вернуться сейчас к ней означает показать собственную несостоятельность. Позорище. Просто отдать демонице ключик от собственной свободы и сердца, а ведь Пик поклялась, что никогда никому не откроется, ни на кого ставку не сделает. И все же… Да почему так больно? Она тяжело вдыхает носом воздух и качается вперед. Шаги гулко отдаются от стен, лестница кажется бесконечной. Когда глаза привыкают к темноте, Пик видит далеко внизу тусклый факельный свет. Подвал на три этажа вниз? Сомнительно. Как вообще аборигены сделали подземный город? Колоссы выкопали вместе со старым Фрицем? Пик останавливается, глядя на длинный коридор вперед. Ни звука. Никто не говорит впереди, не дышит, не ходит, только тихий, подземный гул как будто со всех сторон. Каменная кишка, из которой выхода нет. Страшно. С другой стороны, если бы она привела сюда Зика, было бы ещё хуже. Пик идет вперед, стараясь производить как можно меньше шума, но куда там: катакомбы разносят её шаги на многие метры. У первой развилки Пик тормозит, глядя на висящий факел. Он качается влево, значит, там есть сквозной выход. Теоретически. Не сворачивай налево. Пик сжимает зубы. Дина сказала это зная, что Пик все поймет? Или наоборот? Она хотела запутать? Она солгала, или, на манер Зика, сказала правду? — Не противься, Дорти, иначе главнокомандующий будет очень недоволен. — из правого коридора доносится голос, шаги быстро приближаются. Пик часто-часто дышит и, схватив факел, заворачивает в левый коридор, быстро удаляясь от развилки. Страх костлявой рукой схватил за горло, перекрывая возможность глубоко дышать, чем дальше она ступает, тем страшнее становится. Впрочем, скорее всего дело в том, что катакомбы не предполагают нормальную вентиляцию, вот и асфиксия подоспела. — Вы обещали! — сбивчивый женский шепот за спиной, неизвестные добрались до развилки. Пик ускоряет шаг. — И я выполнил обещание. Ты поухаживала, как добропорядочная монахиня. А теперь ты будешь служить госпоже Фриц, поняла? Как видишь, мы с тобой никого не встретили, а я так ждал. Пик переходит на бег. Она узнает в говорившем Ника. Блядского пастора блядского Стохесса. Никого не встретили. Я ждал. Как он узнал, ну как? Она же приняла это решение опрометчиво, с горячей головой. Ловушка захлопнулась и кинуться некуда, Пик сворачивает влево, влево, ещё раз влево, глаза вновь обожгли слезы, сердце бьется быстро-быстро. Ей мерещатся шаги за спиной, кажется, что впереди снуют тени культистов, она выбегает в грот, освященный камнями, как в королевской пещере. Метра четыре в высоту, небольшой, заваленный коробками, а за ними… Кристалл. Пик бегло осматривает коробки. «В.Фриц, Л.Фриц, У.Фриц». Коробка помеченная коротким «Э.К.» Пустует. Сука… От отчаяния Пик просто поджигает их факельным огнем, одну за одной, зная, что себе же хуже этим сделает, но сейчас так наплевать, и подходит к кристаллу. Энни наклонила голову вперед, занавесив лицо волосами, сквозь прозрачные прожилки можно рассмотреть её руки — пожелтевшие, как у мумии. Поэтому её отнесли на склад с ненужным хламом? Потому что она просто… Мертва? Пик громко всхлипывает, позволяя слезам литься из глаз, прижимается лбом к холодному камню. Она заточила себя в камень, так и скончавшись в нем. Её тело без воздуха мумифицировалось и стало цвета пергамента. Марли потеряли самого результативного штурмового титана из-за их с Зиком трусости и нерасторопности. Черт. Что, если она месяц назад ещё была жива? Что, если два? А ты бегала за стены с разведчицей, которая просто искупалась в твоей любви. В который раз. Дура, какая дура! — Я вижу, что вы нашли все книги с совой, госпожа Фингер. Пик не хочется сейчас оборачиваться и язвить пастору. Черный дым от горящих коробок с бумагой медленно заволакивает грот, горечью оседает на языке и черными хлопьями — в носу. — Зачем вы все это делаете? Из любви к власти? Из фанатичной преданности самозванке с континента? — Пик гладит кристалл нежно, невесомо. Энни, бедная Энни… Шею прошивает колючая боль, реальность начинает расплываться перед глазами. Дротик. Ну, конечно. Слишком просто. Она оседает на пол рядом с кристаллом, руки и ноги перестают слушаться. Ну и позорище. — О нет, госпожа Фингер. Я делаю это из любви к миру. Чтобы спасти мир, нужно непременно кем-то пожертвовать, вы так не считаете? Темнота.