Священный отряд

Эрвину кажется, что остатки его самообладания были разрушены вместе со стенами. Когда это случилось все разведчики спали. Уставшие с долгой дороги, они разгребли несколько домов и завалились там спать вповалку, натаскав матрасов. Эрвин долго не мог уснуть. Он смотрел на белый солнечный луч в окне, разминая затекшую руку, думал про то, что делать дальше. Правда… А разве это правда? Или это точка зрения Гриши Йегера? Прародительница, две тысячи лет геноцида, жажда реванша в неокрепших головах. Кажется, что теперь он, наконец, может уволиться из разведки и уехать жить в какую-нибудь деревню. Он добился всего, о чем мечтал. Но почему от этого внутри так пусто? Пустота образовывалась с каждым словом Ханджи. Непонятно ради чего теперь жить, ради чего вставать по утрам. Ради любви? А он любил когда-нибудь по-настоящему? Нет, потому что правда всегда оказывалась выше всяких чувств и желаний. Ох, что только не рисовала больная фантазия его подчиненных… Но Эрвин поддерживал эти иллюзии. Ему было важно, чтобы его считали чувствующим человеком, хоть и скованным долгом. Да, Эрвин был чувствующим человеком, и чувствующим глубоко. Чужие слабости, неровности, шероховатости, ниточки, за которые можно потянуть и весь костюм, что человек натянул на себя как броню, рассыплется. Это был его дар с самого детства, он родился таким. У каждого члена разведкорпуса был свой собственный Эрвин. Кому что больше нравилось. Для кого-то он был просто человеком с мечтой, для кого-то он отринул человечность ради общего блага, для кого-то он был стальным и непререкаемым авторитетом. Наедине с собой Эрвин становился тревожным и мнительным, а теперь — загнанным. Он был уверен, что Леви не предаст его. Кто угодно, но не Леви. Но… Но. Зик что-то показал ему. Что-то, что помогло Аккерману выбрать сторону. Какая-то ответственность. Раньше его всегда можно было подтянуть за ответственность перед детьми, а теперь? За что он отвечает теперь? Он знает, где именно теперь координата. Наверняка. А это важнее, чем дети и их жизни. Эрвин бы тоже так поступил. Он забывается тревожным, серым сном. От грохота глаза открывает моментально, но не сразу понимает, что именно произошло. Первая мысль: бронированный и колоссальный напали, но… Зрелище в окне было гораздо более впечатляющим. Сквозь дым проступили силуэты колоссов, всего на миг, но и его хватило, чтоб Эрвин вскочил и выбежал на улицу, забыв надеть куртку. Гигантские тени задымились густыми облаками и синхронно повалились на землю. Что дальше началось… Крики, гвалт, мат, призывы достать оружие. И сокрушительная тишина, когда они поняли. Когда увидели, что произошло. Сотни людей, спящих в костях, спасенные из ужасающего плена… Обреченные замерзнуть. Обреченные умереть, запорошенные снегом. Ханджи насильно заставила Эрвина надеть куртку и шапку, скакала вокруг него, как мать. Она видела его лицо в момент превращения колоссов и, кажется, единственная поняла, насколько его это сломало. Ведь Аккермана не нашли. Он пропал. По официально версии Эрвина Леви был отправлен на его личное спецзадание, по неофициальной… Эрвин не понимает. Если все было ради этого, если Зик хотел разоружить королевство и уничтожить титанов, а Леви помог ему, то почему было не сказать? Такое ощущение, что все друзья ушли играть без тебя. Горько и глупо. Он бы не стал мешать. Он бы помог, применил все свои знания, чтобы это случилось как можно скорее. Откуда в Леви взялось это недоверие? Страх, что Эрвин сошел с ума. Почему Леви считает, что вправе выбрать за него? Выбрать сторону, выбрать спасать или не спасать. Но сейчас он не знает, что будет дальше. Если континент нападет, а у них нет никакой защиты. Если Зик обманул Аккермана. Эрвин бы отличил подлог, Эрвин бы смог. Это Леви наивности не занимать, она в нем детская, нетренированная, но только к тому, что он искренне любит. Если Аккерман во что-то верит, то это конечная станция, там и придумывать ничего не надо. Скажи ему, что небо зеленое, и он решит, что это его глаза неправильно работают, а на самом деле все так и есть. Эрвин тогда взял лошадь и выехал за пределы гигантского пыльного облака, километра на два вперед за стены, чтобы убедиться, что это не сон. Война закончена. Пусть военная полиция орет, что чистые титаны теперь всех сожрут. Пусть. Нет больше никаких чистых титанов, Эрвин это знает внутри себя. Аккерман бы этого не допустил, на какой стороне бы ни находился. Он долго курил, сидя верхом и глядя на запад. Небо там прорезал яркий всполох, словно белое светящееся дерево выросло от земли до самого неба. Далеко… Очень. Многие километры на запад. Из Шиганшины его и не рассмотреть, пыль мешает. Выходит, Зик и правда забрал координату, как бы Эрвину не хотелось иного. Слишком много удивительных чудес. Что означает появление этого дерева? Хорошее? Или плохое? Им нужны переговоры. Необходимы. Но козыря в рукаве больше нет. Придется вернуться как можно скорее. Эрвин оборачивается назад, долго смотрит на тропинку, ведущую вглубь леса. Где-то там… Море. Ледяной зимний шторм. Там нет войны, на краю света никогда нет войны. Только чистая, яростная природа с холодными поцелуями на раскрасневшихся щеках. Он мечтал увидеть край мира, добраться до него. И сейчас он может… — Эрвин! Как хорошо, что я нашла тебя. Эрвин закрывает глаза. Ханджи. Ему почему-то казалось, что про него никто не вспомнит. Исчез и исчез. Он же образ, символ, как флаг государства. Не человек. — Ты нашла Леви? — он разворачивает лошадь, заставив себя не думать о крае мира. Потом. Однажды. — Нет. Но когда я и тебя потеряла, я испугалась. — Ханджи дышит на замерзшие без перчаток ладони. Вся какая-то всклоченная, даже больше, чем обычно. — Почему? — он хмурится. — Потому что мне хотелось поддержать тебя. Ты выглядишь потерянным. Потерянным? Иногда Зое слишком удивляет Эрвина. Ещё год назад они едва не дрались из-за отсутствия денег на ловушки, Ханджи молча саботировала его приказы и только хитро поглядывала, а теперь… Какого она вдруг прониклась? Он выстроил вокруг себя достаточно высокую стену, чтобы этого не произошло. Так почему? — Со мной все в порядке. — Эрвин бросает самокрутку в снег. В последнее время он стал слишком много курить. — Я знаю. И все равно хочу поддержать. Тебя никто не поддержал из наших, все слишком собой заняты. — Поддерживают тех, кому плохо. Больных, немощных, страдающих. — А тебе хорошо? Сложный вопрос. Скорее нет, чем да. Но говорить об этом с Ханджи не хочется. Она всегда понимала его лучше многих, но держала дистанцию и позволяла Эрвину вариться в своей голове без надзора. Зачем лезет теперь? Понимает, что с Аккерманом все вышло худо? Конечно понимает. Ей не скормишь сказочку про спецзадание. Или… — Как ты считаешь, где сейчас Леви? Ханджи опускает глаза. Её лицо грустнеет, она горбится в седле, съежившись. — Не знаю. Зачем ты сказал, что он уехал по твоему спецзаданию? Мы же оба знаем, что это не так. Он просто ушел. — Потому что дети должны верить в своего героя. Он дал им надежду, что сможет помочь и защитить. Что сильнейший солдат человечества всегда будет на их стороне, будет прикрывать, оберегать и спасать. Это не моя придумка, Леви сам вел себя таким образом. Я не хочу, чтобы они знали, что их герой — пустышка и жалкое существо, которое ищет, кому бы присягнуть по сердечному велению. Что он предал своих друзей ради… Любви? — Эрвин фыркает. — О, Эрвин… Он ведь уже так делал. — Ханджи горько усмехается. — Когда? — А ты забыл? С Изабель и Фарланом. Он так же отвечал за них. Так же был их старшим товарищем. И после их смерти он не то, что не убил человека, который в этой смерти был виновен напрямую, он начал на него работать. На тебя работать. Не по протоколу было брать их за стены. Не по протоколу потом списывать задним числом. Аккерман всегда выбирал сердцем, хотя многие говорят, что у него его нет. Как думаешь, если тот свет существует, Изабель и Фарлан рады решению Леви пойти следом за их убийцей? Ты убил их своим решением. И мы оба это знаем. Как Зик убил своим решением его отряд руками Леонхарт. Так уж ли эти истории отличаются друг от друга… Потому что по итогу все всегда было ради общего блага. Чтобы «никогда больше» и «минимизация потерь». И в этот раз война остановлена. Эрвину не хочется сейчас смотреть ей в глаза. И одергивать, как подчиненную, не хочется. — Наверное, я просто плохой человек. — он тяжело тянет морозный воздух носом. — Эта война закончена. Почему я тогда чувствую, что скоро начнется новая? Если мы не организуем с ними переговоры, наплевав на недовольство народонаселения. Мы в невыгодном положении. Нам придется что-то предложить, иначе континент вместе с их удивительными приспособлениями поставят нас на колени очень быстро. Нам нужны союзники, а мы даже не знаем, какие страны есть в мире. Мы как слепые котята в лесу, полном хищников. Стены, что мы ненавидели так яро, нас от них и защищали. Подумать только. Я не хочу расплачиваться за грехи предков просто по факту своего рождения. Это так не работает. Тот, кто творил преступления, должен за них отвечать. Не дети до двадцатого колена, которые не пытались, как писал Гриша, исправить окружающий мир. — Так давай сосредоточимся на переговорах. Подумаем, как именно мы можем организовать их и что предложить. Пожалуйста. Посвящать сердца очередной бойне мы не имеем права. — Ханджи дергает поводья. — Поехали. У тебя уже ресницы инеем покрылись. В столицу выдвинулись глубокой ночью. Из-за отсутствия стен все ещё было ощущение, будто вот-вот прибегут титаны, но этого не происходило. Что стало с чистыми? Стали ли они такими же кровожадными людоедами, как та женщина, вытащенная насильно, или они снова обычные люди? Если да, то где они? Ответов нет. Дни потянулись медленно. Военная полиция скоординировалась с разведкой в поисках предполагаемых титанов. Эрвин лично возглавлял вылазки в надежде, что наткнется на кого-то из предателей. Газету напечатали почти сразу после возвращения, Закклай клялся, что подчистит все неоднозначные моменты из дневников Йегера, но впопыхах сделал это из рук вон дурно. Отчасти это успокоило народ. Но люди, спящие в костях, вызывали у них оторопь и ужас. В городах особенно инициативные выпивохи даже пытались устроить охоту на ведьм и зарубить спящих, но военная полиция не дала. Неясно, что и как разбудит их, сначала нужно убедиться, что на острове не осталось ни одного чистого титана. Через неделю Эрвин так вымотался, что сдал свой пост Майку и уехал в столицу пытаться заставить онемевшую ногу двигаться. Тяжело. Ответственность, предательство и страх давят на него, как гигантский булыжник, приходится сделать перерыв ненадолго. Закклай и Пиксис проводят совещания с алкоголем. Эрвин к ним присоединяется скорее от безысходности, надо быть в курсе, что там в головешке Дариуса вибрирует. Хистория лично выходит к народу и устраивает просветительские обращения, ей важно, чтобы люди думали, что все под контролем. Нихрена не под контролем. — Нам нужно поймать их и передать титанов достойным подданым королевства. Лучшим бойцам военной полиции, например. Тогда отсутствие стен не сильно повлияет на наше положение. — Закклай смачно затягивается трубкой. Пиксис презрительно морщится. — А если они уже сбежали на свою большую землю? Наплевав на кристалл с девчонкой. Это было бы очень логично. Они забрали все, что хотели забрать, мы можем лишь пытаться догнать их тень. А это, как вы понимаете, занятие неблагодарное. Кристалл… Эрвин никому не рассказал, что Энни приходила к нему. И никому не расскажет. Но и кристалл он не видел после, потому что его транспортировали без отчета, произволом. — Когда вы видели кристалл в последний раз, Пиксис? — Эрвин тянется к табаку для самокруток. — Сегодня утром. Девчонка все ещё там. Катакомбы под королевским дворцом надежно укроют её. Пока вы прохлаждались в Шиганшине, я начинил лабиринты тоннелей взрывчаткой. Если предатели вернутся за ней, то их ждет горячий прием и смерть от камнепада. А дворец, скорее всего, даже не пострадает. — Если титан-прародитель такой могущественный, отчего же было не снять отвердение с кристалла? — Эрвин проходится языком по тонкой бумаге и закручивает табак в пальцах. — Я не знаю, Эрвин. Я не специалист в титанах, ты же у нас этим занимался столько лет. Ты и ответь на свой вопрос. — Пиксис подливает себе виски. — В культе новый первосвященник. Оповестили меня официальным письмом, обещали, что сегодня он прибудет в столицу. Я пригласил его на наш негласный военный совет. Эрвин мрачно хмурится. Только культистов не хватало. Как назло массивная дверь отворяется и в кабинет заходит первосвященник в маске. Монаха посадили? Однако. Уже чувствуется, что о ненасытности будут говорить вдвое чаще. Первосвящнник здоровается с ними коротким кивком головы и ставит на стол блюдо с мясом в брусничном соусе. Говорят, что в культе это что-то значит, но сейчас слюнки текут от одного запаха. — Спасибо за закусь. — Закклай кряхтит. — Мне как раз хотелось чем-то разбавить виски… Так вот. Я предлагаю усилить репрессии, чтобы предателей разыскать поскорее. Может нам повезло, и они до сих пор здесь. Мы должны выиграть эту войну во что бы то ни стало. — Это бой, но ещё не война. — Эрвин тяжело смотрит в огонь. Дариус плещет себе виски в стакан. — Это война. И я не понимаю, на чьей ты стороне. Тебе придется выбирать, ты с нами, или ты против нас. Нет больше никакой твоей стороны. Есть «за». Есть «против». Третьего не дано. И если ты с нами, то не мешай мне, черт возьми, а помоги. Пиксис ближе двигает пустой бокал, Эрвин от выпивки отказывается жестом. Человек из культа продолжает хранить молчание. — Может, вы уже снимете маску, господин первосвященник? — рявкает Закклай раздраженно. — Мы не на балу. — Если бы вы читали откровение святой Розы… — первосвященник, наконец, говорит. Женщина. Если не девушка. Интересно. Всегда мужчины заведовали, причем возрастные. Нахер культ прислал им соплячку? — Вы бы знали, что уверенность и ненасытность есть величайшие из грехов. Уверенность в том, что ты делаешь. Если нет сомнения, то нет и истины. Вы уверены в своем плане, господин Закклай? Мы не уверены. Согласно людской хартии, вы обязаны терпеть мое присутствие здесь, и мне бы хотелось внести несколько предложений. Иначе вы не то, что не поймаете Зика Йегера, ещё и сдадите ему королевство. Потому что были уверены в правильности своего решения. Дариус несколько раз моргает, раззявив уродливую гнилую пасть. Эрвин раньше не замечал, какие у него изъеденные кариесом зубы. — А кто это у нас такой умный, позвольте спросить, барышня? — он теряет интерес к своему стакану с выпивкой. Закклай ненавидит умных женщин. Особенно молодых. Особенно тех, что его не боятся. — Снимите масочку и представьтесь. Или я буду вынужден применить силу. — Не хочу. — она складывает руки на груди. — Давайте я расскажу вам, что будет дальше? Поработаю штатным пророком. — Будьте любезны. — Закклай ядовито ей улыбается. — Вы усилите репрессии и никого не найдете, потому что не знаете, где искать. Народ завоет и устроит переворот, пытаясь свергнуть вас, а не королеву. Королева пользуется успехом. И на волшебном стуле с трубкой в анусе вы же и окажетесь, а не мои братья и сестры из культа. Как же они устроят переворот? И в этом вопросе вы окажетесь правы. Кто подарит им эту идею… Насколько я знаю, в военной полиции служит порядка трех тысяч человек. В гарнизоне — около пяти. В разведкорпусе максимум двести. Как минимум две трети этих людей ходят в церковь. И как минимум половина из них жертвует на свои приходы. И вот представьте: на завтрашней службе выходит пастор и говорит, что служба в армии отныне считается грехом, а культу нужна защита от нападок злых внешних сил за пределами королевства. Весь мир хочет посягнуть на нашу истинную веру! И чудесным образом половина, если не две трети, увольняется из армии и обретает себя в лоне культа стен. А какой закон нынче в культе стен? — слышно, что она улыбается. — Мой закон. Послезавтра я скажу, что Дариус Закклай хочет зла нашей королеве. А ваша репутация — это не то, что в принципе можно отмыть. Все знают, чем именно вы любите заниматься в качестве досуга. И с удовольствием расправятся с вами. Ну что, удалось мне вас убедить? Эрвин замечает, что смотрит на неё с открытым ртом. У Дариуса венка на виске пульсирует, Пиксис, знающий толк в умных женщинах, тихонько в свои усы улыбается. — И что же культ готов предложить нам, сирым и убогим? — Закклай меняет тактику. Ядовитая агрессия сменяется на опасливое, хоть и наигранное, подобострастие. Все понимают, что её угрозы не пусты. Они очень даже вещественны. — Бронированного, колоссального и челюсти. Перевозчика и звероподобного поймаем на живца. Мы передадим титанов достойным преемникам. Как хорошо, что у культа завалялись инъекции, вы так не думаете? В обмен вы вернете культ в суд присяжных и все официальные органы, из которых он был выдавлен после незаконного переворота. Вы гарантируете, что не будете пытаться вновь установить военную диктатуру, прикрывшись королевой, и вернете в правительство аристократию и светских людей королевства. И ведь если убить её, то это не поможет… Культ обладает гораздо большим единством, чем любое военизированное формирование. Культ держится на вере, а не на чести и доблести. И в этом они выигрывают. Они поймали Райнера и Бертольда? Удивительно, как только умудрились. — Почему мы не можем пойти с ними на переговоры и переманить на нашу сторону? Человек владеет титаном всего тринадцать лет. Отбыли бы свой срок до конца и передали дальше. — Эрвин шмыгает носом. — Эрвин, это что, милосердие? Не замечал его раньше. — Пиксис саркастично скалится. — Потому что пропаганда Марли слишком затуманила их разум. Вы недооцениваете мощь нарратива. Никто из них не способен понять, сколь губительные вещи были впитаны с самого детства. Мы не имеем права на жалость и сопереживание. Если вы соглашаетесь на мои условия, я выдаю вам троих предателей сегодня. — тонкие пальцы барабанят по столешнице. — Все гнилые яйца должны быть в одной коробке. Хорошо бы определить их туда же, где вы держите Женскую Особь. Тогда мы сможем приманить остальных. У меня есть идея, где может прятаться Зик Йегер. Но перевозчик… Слишком непредсказуема. Эта ловушка специально для неё. Она придет за остальными. Не может не. И тогда мы получим всех и сможем узнать, у кого из них теперь титан-прародитель… Логично. Эрвин переглядывается сначала с Закклаем, а потом с Пиксисом. Есть ли выбор? Их очень изящно поставили раком. Если у культа есть и титаны, и инъекции, то они могут забрать могущественные силы себе. А устроить переворот они могут и без проповеди, силой одного бронированного, все в королевстве головы склонят, если он пройдется по улицам с королевой на руках. — Я согласен. — Эрвин не согласен, но выбора сейчас нет. В их уравнении появилась третья сторона. Или была всегда? А они в своем мужском мирке просто предпочитали её не замечать. — Я тоже. — Пиксис допивает остатки виски. — Это хороший план. Так мы сможем обезопасить себя и минимизировать потери, пока люди от страха перед спящими колоссами с ума не посходили. — Ладно. — бурчит Дариус. Ему это все тоже не нравится. — Но предателей мы получим сегодня же. — Я рада, что вы сделали правильный выбор. — она, наконец, снимает с себя маску. Бледная кожа, пшеничные волосы, светлые глаза. Эрвин бы сказал, что она похожа на Хисторию. Чем-то… Неуловимым. — Дина. Дина Фриц. — она протягивает Эрвину руку по-мужски. Женщины раньше так не делали. Жест, намек, что она наравне и подчиняться не будет. Тонко. — А я думал, что вы умерли. Вас разве не превратили в титана? — Эрвин коротко пожимает холодные пальцы. — Дело в том, что мой сын — святой. И спас как меня, так и остальных узников острова. За это он достоин смерти, вы так не считаете?