Священный отряд

В повозке нечем дышать от табачного дыма. Энни молча смотрит, как Ник забивает трубку раз эдак на пятый. Как же он достал. Рядом с ним сидит девочка и мечтательно в потолок смотрит. Малолетка, ей и пятнадцать не дать. Есть ощущение, будто она пьяна: качается из стороны в сторону, на их диалог внимания не обращает, на шее болтается деревянный кулон в виде птичьей головы. Мы едем к королеве, говорит. Сегодня благодатный день. Она подслеповата, насколько Энни поняла, на правом глазу у неё бельмо, а сразу и не заметишь, челка свисает. — Может, объясните наконец, что это была за пиявка светящаяся? Зачем было командору её под яйца лепить? Я более нелепой херней в жизни не занималась. — Энни закашливается от дыма. Ник задумчиво закидывает ногу на ногу. — Не под яйца, а в просак. Чем дольше он её не найдет, тем будет лучше. И не пиявка это никакая… Я бы сказал, что это универсальное лекарство от бунтарства. — он ртом выдыхает колечко дыма. — Великая богиня иногда посылает нам свои семена, чтобы мы могли высаживать их и взращивать в нужных нам людях. Эрвин очень опасный человек. Будет плохо, если он продолжит поступать так, как сейчас. Энни искренне не понимает, на кой хрен он ей это все рассказывает. После того, как стало кристально ясно, что пастор в курсе, кто она такая, все изменилось кардинально. Ник лично отрубал ей руку по кусочку, пока она не прекратила регенерировать. Сказать, что это больно — ничего не сказать. Это пиздец, как больно. Поэтому лучше просто не нарываться. Хотела ли Энни сбежать? О да. Останавливало её целых три причины. Безногие, дымящиеся причины в подземельях Стохесса. Идиоты несчастные… Ей хватило один раз взглянуть, чтобы стать шелковой. И вот, Ник заявил, что готов будет дать ей поухаживать за мальчиками, если Энни выполнит для него небольшую просьбу. Соблазнить Эрвина Смита. Миссия провалилась. Энни его не то, что не соблазнила, ещё и раскрыла себя, огребла по спине и чуть там же не окочурилась. Правду говорили, что Аккерман, несомненно, сильнейший солдат человечества, но Смит не солдат. Это совсем другая лига. Даже хромой и слабый он способен навалять так, что мало не покажется. Энни уважает это в противниках. Она задала все вопросы, которые требовал от неё пастор. Эрвин или солгал, или правда думает, что остальной отряд погиб. Это и хорошо, и плохо. Непонятно… Да и мужчина он, несомненно, красивый. Это было не унизительно. Скорее смешно. Да, был один момент… Но его лучше просто выкинуть из головы. И эти пиявки… Целый шкаф с маленькими баночками, можно вместо светлячков использовать. Некоторые из них длинные, как черви, некоторые, наоборот, совсем короткие. Где он их взял? Это какие-то местные твари? Странно. — А великая богиня — круглый червь? — Энни переворачивается на спину. — И травинка, и бабочка, и косуля, и червь. На то она и богиня, чтоб быть всем сразу. Читай писание вслух, пожалуйста. Мы вернемся назад глубокой ночью. Энни неприязненно на него косится. В этой вонючей повозке так долго сидеть? Фу. Несколько часов назад они проехали Хлорбу, а потом карета куда-то свернула и теперь за окном только бескрайнее белоснежное поле. Смеркается. — Святые дети богинь могли исцелять простых смертных своей плотью. Стоило только отрезать от них кусочек, и прощались все грехи, а кровью смывалось всякое зло. Чтобы не быть съеденными собственными подданными, им пришлось отрезать ангелам, охраняющим их чертоги, крылья. Тогда ангелы обрели волю, но оставили себе силу. — Энни чешет нос, поднимает голову на Ника. — А у ангелов с крыльями воли нет? — Нет. Таков божий замысел. Имея крылья постоянно, ты больше не имеешь волю. Есть исключения, но это уже тонкости. Ты читай дальше. Отрадно послушать откровение святой Марии. — Бескрылые ангелы берегли покой и сердца святых. Потому что только дети богинь знают, как был сотворен мир. — Энни перелистывает страницу. — Иногда они могли снова летать, если святые им позволяли. А это как понимать? Сидящая рядом с Ником девочка отвлекается от созерцания потолка. — А разве неясно? Дети богинь давали им свои крылья. Потому что бескрылый ангел уже и не ангел, но и человеком не стал. Чтобы крылья не испарились, их нужно к кому-то прикрепить. Энни облизывает губы. Если ангелы — это титаны, то что такое бескрылые ангелы? Шифтеры? Так шифтеры, вроде святые... Или нет? Или это какая-то загадка короля Фрица? Человек, что может заменить шифтера, пока титан не испарился… Не титан и не человек. Она раньше никогда о таком не слышала. Нет, это точно не шифтеры. Они с Райнером как-то попытались титанами поменяться, так мясо не прижилось. Не крепится — и все тут. — А что насчет божественной плоти? Не совсем поняла. Ник, вы можете перестать играть со мной в кошки-мышки. Вы знаете, кто я, я знаю, кто вы. Какого хрена мы все ещё делаем вид, будто это секрет полишинеля. — она раздраженно закрывает книгу. — Мистерию нельзя постичь разумом. К ней можно прикоснуться только душой. — загадочно изрекает пастор. — Мистерия плоти есть главное таинство службы. Ты никогда не была на исповеди, да? Вместо плоти у нас хлеб, вместо крови — вино. Божественная плоть способна исцелить любую хворь, и если молиться сердцем, то и вино обратится кровью. Энни закидывает ногу на ногу, недовольно помахивая затекшей ступней. — Расскажите мне про конец света, который вы предотвращаете на каждой службе. В последнее время ей редко удавалось поговорить с Ником. Большую часть времени она или драила полы одной рукой, или следовала за ним молчаливой тенью. О перевороте в правительстве Энни узнала за сутки до произошедшего, а потом в церковь Стохесса приехали трое. Криста Ленц, которую все называли Хисторией, знакомец Кенни Жнец и толстый мужик с выпученными глазами и уродливыми усиками. Что-то они с Ником терли, Энни тогда заперли в подвал под замок. Она сбежать пыталась, но пастор охладил пыл метким выстрелом в голову. Нет большего греха, чем любопытство… — А что тебе неясно? Своими выборами и действиями мы приближаем мир во всем мире. — Ник приоткрывает дверь, впуская долгожданный свежий воздух, и стучит трубкой по стенке, выбивая сгоревший табак. — И если вы вовремя не помолитесь, то все было зря. Как же… — Энни фыркает. — Вроде того. Мы можем лишь косвенно влиять, вмешиваться не имеем права. Вот, например, ты. Что можешь сделать ты для мира во всем мире? Многое. Ты ведь по этой причине попала сюда. И если то, что ты ищешь, не попадет на далекую землю, то случится конец света. Если ты не будешь спасать свой отряд, то случится конец света. Если двадцать пятого января ты не окажешься в столице, то случится конец света. Понимаешь? Я отрубил тебе руку не потому, что ты хотела сбежать. Ты это обязательно сделаешь. Просто тогда было рано. И если я расскажу тебе все, как есть, то тоже случится конец света. Поэтому читай писание, думай, складывай. Культ не хочет вам навредить. Мы хотим помочь. Чтобы то, что должно произойти — произошло. Энни поджимает губы. — Он жив? Вы поняли, о ком я. Ответьте. Эрвин сказал, что мертв. И что мальчишки мертвы. Но это была ложь. Карета вздрагивает и мелко трясется, лошади бьют копытами и ржут, а пастор и его спутница вдруг становятся такими счастливыми, что впору испугаться. Энни громко сглатывает в образовавшейся тишине. Ник застегивает куртку и выскакивает наружу, в сумеречную темень, маленькая девочка следует за ним. — Чудо, о, чудо! Видите, вы видите? Филин вернулся к нам, Филин вернулся! — Ник кричит, раскручиваясь вокруг себя и раскинув руки в стороны. Энни несмело высовывается из кареты: вместо заката горизонт заволокли гигантские клубы коричневого дыма, проступающие сквозь них фигуры колоссов бросают в дрожь. Твою мать, а где они? Это похоже на стену Мария. Карета вновь вздрагивает: ветер приносит издалека гул тысяч голосов, растворяя его в воздухе, а гиганты скрываются в клубах пара. Энни глазам своим не может поверить, вываливается в снег, делает несколько шагов вперед, открыв рот. Как далеко от Хлорбы они успели отъехать, что стена Мария в паре часов пути? Охренеть. И где все титаны? — Слава Филину! Слава Филину! Кажется, она только сейчас начинает понимать. Двадцать пятое января. Возвращение короля в небесное королевство… Шифр. Знаки, намеки, сказки. Ангелы, богини, святые. Записи Ариадны Фриц больше недействительны. Сколько у них этих записей? Кто был предсказателем? Она уверена: больше ей Ник ничего не скажет. Знаков было достаточно, а намеков ещё больше, но Энни отказывалась понимать, списывала все на верования глупых аборигенов. А ведь про двадцать пятое января ей ещё капитан Бенни сказал… Он тоже в культе? Откуда они узнали, куда именно Энни пойдет, когда сбежит? Она и сама этого не знала. А чертов пастор будто материализовался из ниоткуда. Она обомлела, оцепенела, глядя, как пыль размазывается по вечернему небу. Все детство их пугали колоссами, что придут и растопчут весь мир. Если ты не станешь воином, если не спасешь всех нас… Но ведь на это способен лишь титан-прародитель. Неужели это сделал Эрен? Это что, придется его уважать теперь? За такое не грех уважать. Энни щурится. В вечернем полумраке там, впереди, между дымных клубов едва виден белый свет, будто солнце пытается пробиться сквозь облака. — И узрели они древо, соединяющее мир небесный и мир земной, и было оно белее луны и ярче солнца. — Ник говорит у нее за спиной, Энни не оборачивается. — И вернулись те, кто навсегда ушел в небытие, и спали они крепче мертвых, пока Филин не позовет их взмахом своего крыла. Культисты хлопают и свистят. Да, это свечение похоже на дерево… Как там было в откровении святой Марии? Место, где соединяются все нити судеб. Божественные чертоги прародительницы Имир — но это уже из марлийской литературы. Координата сейчас там, куда они направляются. Ожидаемые два часа превратились в пять. С запада подул ледяной, сильный ветер, им пришлось сделать привал в одной из заброшенных деревень. Ветер дул так сильно, что Энни, едва оказавшись на улице, продрогла полностью, будто выскочила на мороз голая из банных сеней. Лошадей попрятали по хлевам, мужики нашли дрова и развели печи, Энни с подслеповатой девочкой сидели в самом большом доме и просто ждали, когда станет тепло. Вокруг сновали мужчины в черных робах и с закрытыми лицами, Ник говорил, что это филины из военной полиции. С ними уж точно не пропадем, не дрейфь. Энни не боится, просто устала. Она могла бы обратиться и добежать первой, только если Ник увидит, что регенерация запущена, то отрубит ей ещё что-то. А этого очень сейчас не хочется. — Как тебя зовут? — Энни, наконец, обращается к девочке. Видит её часто в последнее время, но никак случая спросить не было. — Сина. Пастор Ник мой названный отец. — она пятерней расчесывает промокшие от снега темные волосы. — В нашей семье только он занимается духовным окормлением людей. Мы же все служим королеве. — Королеве Хистории? — Энни дышит в заледеневшую ладонь. — Хистория — королева в стенах. Мы служим королеве за стенами. — Сина ей объясняет, как маленькой. — Королева за стенами заботилась о нас все эти годы, молилась богиням о нашем благополучии. Только королева за стенами хочет нам всем хорошего. Королева в стенах ещё очень юна. Забавная какая. Ребенок же совсем, а говорит, как столетняя старуха. — А ты не юна? — Юна. Но мне не нужно нести перед богинями ответ за королевство. Благодаря молитвам королевы за стенами сегодня были спасены сотни тысяч жизней. — Сина ближе придвигается к камину. — Спасены? — Энни поднимает голову и с благодарностью принимает миску с густым варевом. По запаху — мясная жирная похлебка. С собой взяли? Хитрые. — Ты совсем глупая, да? — Сина кивает культисту и тоже берет из чужих рук миску. — А куда титаны делись, испарились, как вода в жаркий день? Ты же не испаряешься. — она посиневшими от холода губами студит горячий суп. — Ничто не испаряется, как вода, если это не вода. Особенно люди. Особенно в чужих телах. Энни медленно поднимает ложку к лицу. Неудобно одной рукой жрать, если не за столом, как ты ни пытайся сделать все чисто — заляпаешься. Она прикрывает глаза от наслаждения… Чудесная похлебка. На золотом бульоне, что вобрал в себя весь овощной вкус, с небольшими кусочками мяса и островными специями. — А кто такая королева за стенами? Ты видела её? — Энни вылавливает кусочек мяса с мраморной прожилкой, живот предательски урчит. — Видела. Первосвященники хотели принести меня ей в жертву, но пастор Ник сказал, что я не подхожу, и удочерил меня. Теперь я обязана служить королеве, ведь моя жизнь принадлежит ей. Она… Я думаю, она раньше была очень красива, пока её не изуродовали. Но даже уродливая наружность не может скрыть чистоту души, светлые намерения. Отец говорит, что она вылечит меня, когда вернется. Это и будет доказательство того, что она настоящая. Доедай скорее и пойдем спать. До утра мы отсюда не двинемся, мужчины поедут без нас. — Куда поедут? — В Квинту. Энни не спится. Она ворочается в ледяной постели, смотрит то в стену, то в потолок. Сина задремала, свернулась в клубочек на соседней кровати, как котенок, пастор накрыл её сразу тремя одеялами. Почти половина их спутников уехали в метель, Ник остался, сидел тут же, на диване, и медленно цедил трубку. Кто-то из филинов постоянно приносил ему кипятка, даже не чая, и пастор грел об него задубевшие руки. После полуночи Энни, не выдержав лежки без дела, села в кровати, встретившись глазами с пастором. Тот едва кивнул головой, мол, сюда иди, садись. Хорошо. Хочется спросить, правда ли они приносили титану в жертву маленьких детей? И как долго? Королева за стенами… Она была в своем уме? Или просто могла говорить? Откуда королеве взяться за стенами, мог ли король Фриц выкинуть туда кого-то из своих бастардов за неповиновение? Не приплыла же она с континента вместе с мятежниками. — Сина рассказала мне про королеву за стенами. Ник улыбается и передает ей кружку с кипятком. Диван мягко пружинит под бедрами. — Королева за стенами… Она удивительная. Бывают такие люди, которые родились, чтобы остаться в веках, но никто никогда не узнает о них и их вкладе. — он мечтательно смотрит в огонь. — Легенда гласит, что раньше она была красива, как Роза, и добра, как Мария. Её ум был светел, почти гениален, а глаз меток. Говорят, что королева за стенами может попасть стрелой в беличий лоб в темноте. И её почитателей много не только в стенах, но и за их пределами. — он тихонько чихает в ладонь. — Но это всего лишь старые сказки. Не уверен, что хоть кто-то сможет мне доказать обратное. Слишком многое она должна подтвердить, чтобы мы уверились в отсутствии подлога. — Сина верит, что обязана служить королеве за стенами. — Энни крошечными глотками цедит кипяток. Становится чуточку легче. — Всем маленьким девочкам нужно во что-то верить. В королеву, принцессу, или маму на облаке, что их бережет. Так они лучше слушаются. — Ник с грустью смотрит на сопящий клубок одеял. Энни кивает. Она понимает. Каким бы припизднутым ни был пастор, а папаша он неплохой. Защищает дочь сказками от жестокости, крутится, чтобы с ней чего не случилось. По ней видно, что Ник ей не родной, только какая разница? Не бьет, не пьет, бережет. Про жертвоприношение Энни не спрашивает, ей кажется это болезненной для Ника темой. Если спас, значит погиб кто-то другой. Как он себе это объясняет? Тоже верой и концом света? — Вы правда верите в конец света? — тихо спрашивает Энни. — Если честно, я уже ни во что не верю. Я сделал так много ужасных вещей, чтобы его предотвратить, что сейчас, в решающий день, не чувствую ничего. Иногда я и сам не понимаю, что несу. Я просто должен это сказать. Мы верим в божественную плоть, но я никогда не видел исцелившихся после исповеди. Мы верим в королеву за стенами, что прекрасна ликом, но там всегда были одни титаны. Сина гораздо лучше меня понимает писание. Она очень одаренная девочка. Семена богинь проросли в ней лучше, чем во мне. — Ник забирает кружку с кипятком и дует прямо в пар, чтоб лицо опалил. Энни становится его даже немного жаль. — У меня семена не прижились. Семена… Пиявки эти блядские? Он что, и в ребенка подсадил? Ублюдок больной. — Что это за твари? Откуда вы вообще их взяли? — Это не твари. Это наша связь с божественным. Они остаются после каждой коронации… Иногда их много, иногда не очень. Зависит от того, как прошло. Семена богинь помогают очистить разум от гневливости и ненависти. Они лечат. Сина в детстве не могла говорить, а теперь видишь, как болтает. Это самое настоящее чудо. — Ник возвращает кружку и вновь подкуривает свою вонючую трубку. Поленья едва слышно потрескивают, по полу танцуют тени из оранжевой каминной пасти. Энни, вытянувшая ноги вперед, наконец, начинает клевать носом. Медленно согревается… За окнами воет вьюга, ветер сотрясает домишко, но здесь не так уж и плохо. Она выключается, виском ткнувшись Нику в костлявое плечо. Устала. Какой-то бесконечный день, информации так много, что башка неспособна её переварить. Просыпается она от хруста открытой двери и ледяного воздуха, моментально лизнувшего лицо. Пастор ушел, она лежит на диване, закрытая пледом и одеялом. Это почти трогательно. Пламя в камине обнимает свежие, только подложенные, поленья. — Представьтесь. Энни выглядывает из-за спинки дивана: пастор стоит в коридоре к ней спиной, свеча в его руках высветляет лицо молодой, незнакомой женщины. Короткие светлые волосы, уставшие блестящие глаза, красные от холода щеки, форма, как у остальных культистов. Она дрожит. — Я есть жатва, я есть ночь, я есть ярость, я есть филин. Моими крылами будет разожжен мировой костер. — она говорит это тихо, неуверенно. Это Энни уже слышала… Нет, это не Ариадна Фриц. Но похожа. Есть в ней что-то… — Отлично. Пройдемте в тепло, госпожа. Вы знаете правила. Я должен испытать вас трижды прежде, чем довериться. — Ник ведет женщину в комнату к Энни, та тут же садится, подтянув к себе одеяло и плед. Делиться она не будет. Женщина присаживается на диван, замерзшие ладони прячет под задницу. Её лицо кажется Энни знакомым, будто они раньше встречались. Но она может поклясться, что никогда раньше её не видела. — С чего хотите начать? — женщина ежится. Ник выныривает из темноты с ножом в руках, протягивает. — Говорят, что королева за стенами может поразить любую цель, даже не подойдя к ней. Говорят, что она может попасть в свою же стрелу с очень большого расстояния. К сожалению, на улице сейчас страшный ветер и нулевая видимость, поэтому… Дорти, душа моя, встань у кухонной стены и картофелину себе на голову положи. Энни слушается, мрачно нахмурившись. Какие все умные, куда деваться. Даже она в полумраке не попадет в серую от земли картофелину. Зик бы попал… Но это Зик. Энни иногда казалось, что он таким родился, сразу с мячом в руке. Она встает у стены лицом к пастору, выпрямляется, чтоб клубень не соскользнул. Даже если попадет в голову, её это не убьет. Только настроение им с Ником испортит. Женщина поднимается, заламывает руки. С таким настроем она не то, что нож не метнет, себе в ногу его случайно всадит. — Испытание боем проводят последним. — робко говорит она. Ник расплывается в едкой, ядовитой улыбочке. — Отказываетесь? — Нет. Просто говорю, что это не по правилам. Между ними метров пять, большая тут кухня. Энни нетерпеливо ерзает, от стены неприятно веет холодом. Женщина крутит нож в руках неумело, как домохозяйка какая. — Не боитесь убить эту милую деву? Хочется шикнуть на него. Ну, каков засранец! Подзуживает, как демон какой-то, издевается. Женщина молниеносно выкидывает руку вперед, Энни вздрагивает, успев только раз моргнуть. Рукоятка вибрирует над макушкой, лезвие вошло не просто в картофель — засело в древесине. Женщина посерьезнела, смотрит на пастора исподлобья, зло ухмыляясь. — Ещё раз, сволочь, ты нарушишь правила, и я клянусь, что следующий нож всажу в твою голову. Ты должен был спросить моё имя. А я должна была ответить, что меня зовут Дина Фриц, первая своего имени, что породила на свет страшнейшее из всех бедствий рода человеческого. Где больное дитя? Энни сгибает ноги в коленях и выбирается из-под лезвия, решив его не трогать. Пусть себе торчит, мало ли, правила какие нарушит… — Простите, госпожа, она здесь… Её зовут Сина. У неё глаза… — с пастора будто слетала шелуха неверия и издевки, он побледнел на глазах. — Это неважно. Выйди. И девку забери. Мне нужно уединение. Энни быстро семенит к Нику, они выходят в нетопленную комнату, кожа в мгновение покрывается мурашками. Дина прикрывает за ними дверь. В темноте не видно ни зги, слышно, что пастор ругается, пока забивает в трубку пахучий табак. Чиркает спичка, запавшее лицо на секунду освещает огонек. — Вы же говорили, что это сказка. — яростно шепчет Энни. — Я надеялся, что это сказка, но ничего не утверждал наверняка. — он выдыхает терпкий дым носом, как бык. — Жарко! Горячо! Щиплет! — пронзительный писк Сины доносится из-за двери, Энни хочется туда кинуться, но пастор преграждает путь. Она же ребенок, ты, чертов психопат! С легкостью оттолкнуть его одной рукой, распахнуть дверь, вбежать, за секунду оказавшись у кровати Сины. Девочка трет кулаками глаза, тихонько хныкает. Дина смотрит на нее равнодушно, руки спрятаны в карманах. — Ты что с ребенком сделала? — Энни со всей дури впечатывает её в стену локтем. Дина кашляет, выскользнуть не пытаясь, едва заметно щурит глаза. — Твоя родная мать бы страшно гордилась, увидь она тебя сейчас. — говорит хрипло, морщится, когда локоть больно давит на солнечное сплетение. — Посмотри на Сину сама и убедись, что ничего дурного с ней не случилось. Энни делает шаг назад. Что она несет? Какая, к херам, родная мать? Не время вестись на провокации. Развернуться на каблуках, подойти к малышке, посмотреть в лицо. Сина моргает, улыбается ей во все зубы, смотрит ясно-ясно. Бельмо исчезло.