Священный отряд

— Я нашла теплые вещи. — Пик бегом спускается со второго этажа. Зик облюбовал ближайший домик, натаскал снега в ванну и растопил его, безапеляционно отправив Дину греться, Аккерман разжег печь и нашел в погребе немного каши, Пик обшарила все шкафы в поисках свитеров и чего-то на зиму. Ей не нравится это все. Хочется спросить: это ты — Филин? Но Пик медлит, не хочет этого делать при Зике. Она приоткрывает дверь ванны и складывает вещи на небольшом табурете. Как же Зик похож на неё… Волосы. Взгляд. Микромимика. Улыбка. Чуть выдающиеся клычки, родинка на шее, коричневые ресницы. Порода. Наверняка он и на отца похож, может быть формой черепа и носа, но суть, однозначно, материнская. Если и мозги ему передались от матери, то с Диной не стоит играть или шутить. Она опасна, пока жива. И Пик очень волнует этот момент. — Не сворачивай налево. — Дина не оборачивается, намыливая голову. — Что? — Пик моргает. Послышалось? — Я говорю: спасибо. Вы очень добры. — Пожалуйста. — Пик прикрывает дверь. Херня какая-то… — Зик. Почему остальные не просыпаются? Пыль так до конца и не рассеялась. Наверное, она пропадет только ночью, если повезет, и ветер растащит её по острову. В коричнево-оранжевом тумане есть ощущение, будто наступил конец света. — Я не знаю. В прошлый раз они очнулись на рассвете. Может, им нужно больше солнечного света. — Зик задумчиво почесывает пальцем ухо. Глаза бегают. Странные у него теперь глаза, будто он слегка не в себе. Или просто переволновался? Что с ним было, где было его сознание все это время? Был он в отключке, или? — А она чего вылезла? — Пик кивает на закрытую дверь в ванну. — Нелогично. — Нелогично… — Зик ловит суетящегося Аккермана и прижимает к себе, руками по телу шарит. Леви это смущает, он пытается выскользнуть, вывернуться, но обезьяна только сильнее к себе привлекает. Пик фыркает и ставит кашу на разогретую печь. Поздно уже святошу строить, она и не в таких позах их заставала. Леви иногда ведет себя, как целка. Смешно. А кто-то совсем уже охуел. Ты его ещё засоси при матушке, то-то она рада будет. — У меня шея болит, прекрати. — Аккерман ворчит, — Зик! — Чего Зик? Я даже не воняю. Почти. Ладно, но зубы-то я почистил! Пик краем глаза наблюдает, как обезьяна таки ловит чужие губы своими, тащит к себе со всей нежностью. Боже, Йегер, какая же жалкая пидорасня. — Вы теперь вообще не разлепитесь, как два баребуха на немытой жопе? — хлестко прерывает Пик. — Собрались, мать вашу! После пещеры мальчики пропали, а Леонхарт увезли в столицу. Вы можете сколько угодно любиться в десны и другие отверстия, но назад нам без них нельзя возвращаться. Если мы не хотим подарить Аккермана Тайберу прямо на берегу. — Тайберу? — из ванны выходит Дина, вытирая волосы полотенцем. Зик и Леви тут же отпрыгивают друг от друга, как нашкодившие школьники, Пик закатывает глаза. — Как у него дела? — Вы знакомы с Вилли? — Зик смотрит себе под ноги. — О… Это долгая история. — Дина подходит к Зику, пальцами цепляет за подбородок, крутит головой. — М-да… Посмотри на меня. — она улыбается. — У тебя глаза твоего деда. Моего отца. Один в один. И предпочтения тоже. Пик закусывает ехидный смешок, обезьяна аж красными пятнами со стыда покрывается. Кошмар какой… Зик перехватывает руку матери и трется щекой. — Прости меня, я так виноват… — Нет. Не виноват. И больше не будем к этому возвращаться. Кто твои спутники? Дина смотрит сначала на Леви, Пик бы тоже так сделала. Не успела вернуться к жизни, а сын уже обжимается с кем-то, позорник. Ого… Аккермана этот взгляд смутил. Тоже под ноги пялится, пока Дина осматривает его снизу-вверх. — Пик Фингер и Леви Аккерман. Ты помнишь, что было? — Зик пытается сместить фокус её внимания. Ага, щас, она тебя девять месяцев под сердцем носила, имеет право знать, куда ты там свои ручонки тянешь. Дина лишь плечами пожимает. — Нет… Я помню, как мне сделали инъекцию в порту. Помню твоего отца, помню, что мои руки… — она смотрит на свои ладони, болезненно искривившись. — Они отрезали нам почти все пальцы, представляешь? И заковали в кандалы. Потом… Как кошмарный сон. Помню постоянный голод, помню усталость и боль. И твое лицо. — она обнимает себя, наконец, перестав препарировать Аккермана глазами. — Сначала ты мне снился. Не знаю, могут ли титаны спать, но ощущение, будто бы я спала и видела тебя во сне каждую ночь. А потом… Мне приснился ты уже взрослым. Я помню, что была ночь. И я гладила тебя, пока у костра спал титан с длинной мордой. Ты потом ушел, а я не могла даже попросить тебя остаться. Не могла шевелить языком, складывать слова в предложения. Ещё ты снился мне на высокой стене. И в полумраке холодного, безжизненного поля. В тени гигантского леса, и у ручья. На полянке, полной людей… Я ничего не помню, кроме твоего лица. Пик становится так Дину жалко, что она чуть не прижигает кашу на печи. Ужасная судьба. Зик выглядит невероятно несчастным сейчас, но, с другой стороны, так ему и надо. Это папаша организовал кружок по интересам, запудрил бедной женщине мозги, будь она трижды законной королевой, она не должна была расплачиваться за грехи этого глупого реваншиста. Он просто использовал её, чтобы примазаться к королевской крови и претендовать на власть. Жалкий мужчинка. Непохоже, что она хотела власти. Зик коротко рассказывал о маме: та никогда не кричала на него, колыбельки-сказки-доброта, ни тебе пропаганды, на которой так настаивал Гриша, ни насильного чтения «настоящей» истории. Женщина просто хотела растить сына, но… Но. Видимо, оказалась недостаточно умна, чтобы распознать гандона в том, в кого была влюблена. И всё же… Всё же. Есть одно «но», которое перечеркивает все выводы выше. Филин. Мужчины разрушают этот мир. Встретимся в Квинте. Завтра меня казнят… Не она ли это была? Или это был кто-то из тех, что сейчас спит на улице? Черт возьми, к ней же кто-то постоянно шлялся за стены с жертвами! Кто это был? И не на пути ли они сюда? — Мам, я… Ты поедешь с нами домой? — Зик шмыгает носом. — Пожалуйста. Тебе нельзя здесь оставаться, это небезопасно. — Ты уверен, что сможешь обеспечить нашу безопасность там? — Дина зябко ежится. Пик накладывает ей кашу в тарелку и ставит на стол. — Спасибо вам большое, госпожа, вы очень добры… — Дина присаживается на край табурета. Кроткая, несмелая. На улице она была другой. Порывистой и храброй, а теперь будто сникла, сгорбилась, пытаясь спрятаться внутрь себя, как улитка. — Мам, я уверен. Никто не навредит тебе. Ты думаешь они помнят, как именно ты выглядишь? У меня большой дом на первой линии моря, не в гетто. Пожалуйста. — он присаживается перед ней на корточки. — Я сделаю тебе марлийские документы, я их просто куплю. Сделаем вид, что ты у меня работаешь. — Как ты попал сюда, Зик? Что ты вообще делаешь на острове? — Дина дрожащими руками студит кашу. Она слабая. Ей нужен отдых, а не разговоры с непутевым сыном. Пик глазами делает Аккерману, чтоб подошел. — Это неважно. Я хочу забрать тебя из этого ада, понимаешь? — Откуда у тебя деньги на целый дом у моря? — она откладывает ложку, погладив сына по голове. — В гетто за всю жизнь столько не заработать. — Мам, это неважно. — Важно. Ты не отвечаешь на мои вопросы. Я не понимаю, что случилось… Я была в теле титана, а потом… Я помню, как маленькая девочка заново слепила мое тело. И я очнулась. Услышала, как эта добрая госпожа зовет тебя и поняла сразу: ты пришел спасти меня. Но теперь мне кажется, что все немного иначе. Правда же, сынок? Пик разворачивает Леви и смотрит на спину. Зик, ну какое же ты чмо… Почему не разрезать было? Кровь запеклась в ране, если Аккерман будет сильно дергаться, то ничем хорошим это не кончится. — Я тебе все потом объясню. Поешь. Пожалуйста. Дина кивает и возвращается к каше. Пик больно смотреть на нее. Она потерялась. Она чужая и на острове, и на континенте, идея Зика взять её с собой — безумная по сути своей. Это невозможно. Он не сможет объяснить военным что это за женщина. Аккермана можно списать на пойманного вражеского командира, а её? Тонкокостную, уставшую. Она же выглядит, как его сестра, а не как мать. Сколько ей было во время ссылки? Тоже двадцать пять, как сейчас её сыну? Её казнят на континенте, но на этот раз навсегда. Через расстрел. Ложка стучит по тарелке в тишине. В печи потрескивают поленья, солнце скрылось за горизонтом. Что теперь делать совершенно неясно. По миропониманию Пик они сейчас занимаются совершенно не тем. Им нужно скорее нестись искать отряд, пока колоссы не проснулись и на острове не начался полный пиздец. — Я очень хочу спать. — Дина отодвигает пустую тарелку. — Чувствую себя разбитой. — Да, конечно… Пойдем, тут за стенкой маленькая комнатка. Она наверняка уже нагрелась. — Зик вскакивает на ноги. — А утром ты все мне объяснишь? — Дина смотрит на него с надеждой. — Конечно, мам. Пойдем. Я видел тут шерстяные плащи… — Зик суетится вокруг неё, Пик это все не нравится. Ох, как не нравится. Дина странная. Чуйка буквально вопит, что с ней не все так просто. Но разве ж с Зиком сейчас это можно обсудить? А с Аккерманом? Мужчины одинаково слепы относительно своих матерей. — Я так сильно люблю тебя, сынок. Ты себе даже не представляешь. — Слышь, микротитан. Пошли покурим. — шепчет Пик. Зик хлопочет над матерью, шутить пытается несмешно. Эк ты поплыл, а. Аккерман выскальзывает из домика первым, Пик сразу за ним. В лицо летит ледяная снежная крошка, они вдвоем едва успевают захлопнуть дверь. Ветер завивает грязный снег в крошечные смерчи, сдувает с крыш сугробы. Пыль частично осела, окрасив белизну серым, на небе едва-едва пробиваются звезды, как будто они сейчас в центре марлийской столицы, утопающей в смоге от машин и заводов. — Меня волнуют колоссы. — тихо говорит Леви. — С такой погодой не все смогут выжить, потому что не доберутся до тепла вовремя. Они не мерзнут, пока спят. Я это с прошлого раза помню. Не уверен, что стоит их будить. — он зубами зажимает сигарету и прячется от ветра, пытаясь поджечь. — Мучает совесть, что ты несколько сотен тысяч человек отправил умирать от холода? — Пик усмехается. — Зато человечество спас. Герой. Аккерман быстро курит в кулак. — Почему всегда так? Спасаешь одних, а другие страдают. Можно, чтобы никто не страдал? Я раньше этого не понимал. Со стороны всегда казалось, что знаю, как лучше. А на деле — нихрена я не знаю. Пик шмыгает носом. — У меня никогда не получалось. Глядя на мать Зика так вообще есть ощущение, что в титане ей было лучше. Уж прости. Здесь ей оставаться нельзя, назад плыть тоже не вариант… Ради чего мучалась двадцать лет? Непонятно. Бессмысленно загубленная жизнь. — Пик подкуривается от сигареты Леви. — Холод, сука, собачий. Из дома выходит хмурый Зик. — Ну? — Леви голову задирает, его ноздри трепещут, как у кота. От Зика пахнет кровью и древесиной. — Я предлагаю за ночь подготовить несколько больших зданий, чтобы, когда люди проснутся, им было куда пойти. Это не решит проблему колоссов, но мы постараемся. — он наклоняется и затягивается у Аккермана из пальцев. — А утром мы возьмем маму и уедем искать ребят. — Блестящий план. Полный разумных предосторожностей. — ядовито шипит Пик. — Ты понимаешь, какой тут пиздец будет? Они же за тепло друг друга перебьют. — А что нам делать? Постфактум хорошо критиковать, ты бы что сделала, если бы получила силу прародителя? — Зик огрызается и тянет Аккермана к себе. Снова. Блять, да разлепитесь вы наконец, заебали. — Не разрушала бы стены. Так у них был бы хотя бы шанс на выживание. — Пик хмурится. — Нет. Стены необходимо было разрушить. Разве не стены наводят ужас на весь мир? И на все королевство. Этот кошмар должен был быть уничтожен так или иначе. — Леви обреченно прижимается виском к плечу Зика. — Вот именно, Аккерман. Если бы они стояли пустыми, то никто бы на остров не напал. А теперь… Вопрос времени, когда на континенте узнают, что колоссы куда-то пропали и угрозы войны больше нет. И превратят это чудное место не просто в ресурсную колонию, а чего похуже. Блять. Сложно. Хорошо бы это с Ханджи обсудить. От вас толку… — она выкидывает бычок в снег. — Только проблемы создаете оба. Нет бы обсудить, взвесить риски, один прародителя спрятал так, что мы половину отряда проебали, второй решил просто все разворотить по душевному велению. Пошли, горсовет прогреем. — Пик сильнее натягивает капюшон. Ветер разбушевался, метель бьется в ставни, стучит плохо закрытыми дверями домов. Восстанавливать стены обратно кажется ей ещё более бесчеловечной практикой. Да и Аккерман вряд ли понимает, как это сделать… Ломать не строить. Пик бредет вперед, утопая в снегу по колено. Как же виртуозно Зик каждый раз сажает миссию жопой в лужу. Так виртуозно, что они не всегда свалить успевают до начала заварушки. Вот вроде гений, а вроде — дебил. Отдать координату человеку, который её использовать сам не может, раздолбать стены, отряд проебать, зато, вроде как, мир спасти… Только нихрена никакой мир не спасен. Это не остановит гонения на элдийцев в гетто. Ещё и островных демонят подвел под этот монастырь. Зато — любовь у него. Любовь, сука! Самому осталось четыре года, Аккерман потом мучиться будет. Ну не верит Пик, что у них получится снять это чертово проклятие тринадцати лет, не верит и все. Около часа они бегают по горсовету, как идиоты. Большая часть каминов находится в подвале, запасы дров нулевые, пришлось обезьяну отправлять искать лес и драть деревья, пока Пик чистила дымоходы, а Аккерман сидел саркастичной вороной и каркал, мол, не такой он и беспомощный. Что, привык, что чистка дымохода — твоя ответственность, а? Но Пик глотает эту гадкую реплику. Кажется, что они занимаются чем-то бесполезным и бессмысленным. Рассвет затеплится на горизонте часам к десяти утра, а они выдохлись уже к двенадцати ночи. Пик заканчивает розжиг последнего камина и смотрит на себя в зеркало: вся в золе, морда черная, форма гарнизона безнадежно испорчена. И где эти дебилы? Она шумно вздыхает и поднимается наверх. В главном зале темно. Тепло доберется сюда только через несколько часов. Пыль укрыла мрамор полупрозрачной вуалью, картины поблекли, хрустальные люстры заросли паутиной. Она идет по длинной ковровой дорожке, оставляя черные следы. Там, впереди, у главного окна с видом на город замерли командир и его демон. Пик останавливается. Сосутся? Сосутся. Опять… С одной стороны, она безмерно рада за Зика. С другой стороны, надо же хоть какие-то приличия соблюдать? Хотя, Пик сама их никогда не соблюдала, а тут, вдруг, злится. Зависть? Похоже на то. Она бы тоже хотела сосаться в заброшенном городе под светом лунного глаза. Романтично, черт подери. И очень красиво. — Йегер, ты на острове стал совсем голубой. — она говорит негромко, но акустика это компенсирует. — Тяжело тебе придется в миру. По залу шелестит тихий смех. — Думаешь, это демон меня околдовал? Они и не на то способны. Или тебе меня теперь жалко? — Зик сильнее прижимает Леви к себе. Пик так и стоит на дорожке метрах в десяти от них. Аккерман прямо рожей в него ткнулся, спрятался от всего мира. Имеет на это полное право. Потому что страшно. Всем сейчас очень страшно от неизвестности, страшно от того, что непонятно, как и куда дальше. Как использовать силу прародителя? Нельзя же просто пожелать, как в церкви. Надо орать правильно, или не орать… Инструкции вместе с червем не шло. Они сейчас как аборигены, которым вместо палки попался рабочий танк. Куда там нажимать, как его завести, че это такое вообще — неясно. — Никто не должен знать, что госпожа Пик жалеет голубых. Это уничтожит мою репутацию бессердечной сердцеедки. — она опускает голову. Зря пришла. Нарушила хрупкое, искреннее. Ей бы сейчас с Ханджи на море смотреть, а не в полумраке завидовать. Ей бы лежать, и чтоб крепкие руки обнимали со спины, ласково сжав тяжелую грудь. И ни о чем не думать. Зик может себе в чувствах признаваться сколько угодно и демона в это впутывать, а Пик не умеет признаваться в чувствах. Как только Ханджи пошла на сближение — Пик тут же отстранилась, будто и не было ничего. Никто не целовался, и вообще, не нравятся ей очкастые бабы. Слишком велик страх разочарования, слишком трудно довериться. Аккерман выбрал Зика. Прекрасно. Выбрала бы Ханджи — Пик? Не хочется знать. Слишком больно даже представить, что нет. Ужас перед тем, что ты снова недостаточно хороша парализующий, едкий. Тебе всегда предпочитали долг, или семью, или друзей… Все, что угодно, но не ты. Любая причина. Важнее тебя и твоей жалкой любви. — Зик. Там кто-то есть. — вдруг говорит Леви. Пик быстро идет вперед, к окну. По главной улице мечутся тени в капюшонах. Точно не бывшие титаны, те без верхней одежды спят себе в костях. Пик щурится. — Положить их? — она косится на Зика. — Нет. Форма та же, что и в лесу, когда мы стали свидетелями жертвоприношения. Черт. Мама… — Стой. — Леви хватает Зика за руку. — Откуда им знать, где она и как выглядит? В доме не горит свет, дверь мы закрыли. — А дым-то из дымохода незаметен. — Пик прячет руки в карманы. — Останьтесь. Я одна справлюсь. Откуда они узнали? Нет, весь остров уже в курсе, но как поняли, куда именно нужно ехать? И как добрались так быстро? Тут на лошади целую ночь скакать от ближайшего города. Пик съезжает по периллам вниз, легким шагом направляясь к выходу. Мог ли загадочный Филин и им письма отослать, а если мог, то как? Сука… До сих пор неясно, к чему все это было. Пик выскальзывает в метель, видимость с таким ветром почти нулевая. Она рассекает большой палец о зуб и перекидывается. Нет времени сейчас ждать и скрывать себя. Натужный вой ветра стихает в титане, становится тепло и спокойно. Она шустро бежит по улице и мордой крутит, но загадочные фигуры в черном куда-то исчезли, а метель слизала ледяным языком их следы. Пик выглядывает на площадь: кости и людей замело снегом. Черт. Куда они делись? Она вылезает из титана у домика, где они оставили Дину, и тут же жалеет об этом. Твою-то мать, какой дубак… Стена защищала город от ледяного морского ветра, а теперь — невыносимо тут находиться. Пик прыгает в свежий мягкий сугроб и с силой открывает дверь. Пол внутри не мокрый, значит, никто сюда не заходил. Она крадется на цыпочках к спальне и с досады аж рычит. Ну конечно же! Дины и след простыл. Специально попросилась спать, чертовка, чтобы улизнуть от них. Может, пока все были заняты, видела за окнами кого-то? Пик раздраженно заправляет разворошенную кровать. Не обманула внутренняя чуйка, однако. Как теперь это Зику объяснить, он же будет в первую очередь искать мать, а потом уже отряд… Такая беззащитная. Нежная. Ищущая сыновьей защиты. Несчастная, невинная Дина Фриц. Или не такая уж и невинная. Ловко обвела их всех вокруг пальца и испарилась. Чего она хотела? Что-то сказать? На что-то намекнуть? Пик совершенно точно уверена, что Филин — это она. Не сворачивай налево… Ради этого все было? Какую роль сыграет это знание, что она рискнула всем? В который раз… Как будто Дина играет вслепую одна против всего мира. И никто, кроме Пик, не должен об этом узнать.