Священный отряд

Есть вещи, которые преследуют нас из года в год, из раза в раз. С самого детства у Леви была только одна мысль: вырваться. Из комнаты матери, с собственной улицы, из подземного города. Он был уверен, что жизнь там, наверху, лишена всяких рамок, там он может перемещаться так, как того пожелает сам. Но наверху оказались уставы. Правила. Договоренности. Казармы и построение. И чертовы стены. Леви бы солгал, сказав, что ему не нравилось убивать титанов. Нравилось, и ещё как. И Эрена пиздить нравилось, ногами его мудохать у всех на глазах. И Зика нравилось бить. Леви в принципе до Зика понимал так, как его Кенни воспитывал. Если тебя унизили и мордой в луже искупали — значит человек уважение достоин, а если нет, то и уважать его в ответ не надо. Он же слабый. Слабаков не уважают. Аккерман только сейчас понимает всю иронию произошедшего. Зик — слабейший солдат разведкорпуса. Леви может поклясться, что уложит его на лопатки за десять секунд при любом раскладе. И все же… Зика это не волновало. Силовой метод с ним не сработал. Ну, может Леви его забить, а толку? Его ведь это не смущало. Он вообще другим был занят. Совами там, мышами, оленями. Ему все эти тренировки были нужны не для того, чтобы доказать в казарме, какой у него длинный ментальный хуй. У него и свой нормальный был. Он и тренировался, потому что Леви оно было надо. Пока Аккерман трясся над своей хрупкой мужественностью, чтоб никто косо смотреть не смел из-за роста, этот не стеснялся даже когда его открыто оскорбляли. Для Леви его приличия, его внешний вид, его репутация были важнейшими из констант, а этот… Похуй ему было на все. И это так подкупило. — Лежи смирно. Если что-то почувствуешь — говори сразу. — Пик касается его спины холодной рукой. Леви всегда предпочитал быть одиночкой в толпе, потому что подчиняться он так и не научился, а подчинять умел лишь силой. Проклятая наука Кенни. И до Зика все работало. Каждый раз. Человек ощущает силу — и не рыпается. А этот утекал, как песок из пальцев, принимая другие формы, обволакивая, оплетая самого Леви. Чем больше Аккерман бился, кусался, пугал — тем крепче Зик его сжимал. Своей телесной слабостью и душевной силой. — Что там? — Леви пытается повернуть голову, но Ханджи вцепляется пальцами в затылок. — Терпи. Видишь? Эта блядь даже через мясо чует свои конечности… — Пик восхищенно присвистывает. — Можно конкретнее? — Леви тяжело выдыхает в подушку. — Червь обнаружен по свечению. Лежи. Оказывается, все это время можно было жить иначе. Как будто если ежесекундно перестанешь доказывать, какой ты охуенный и сильный, тебя сразу сожрут. А они и сожрут. Потому что сами не понимают, как иначе. Сильный пожирает слабого, надо быть сильным, иначе тебе пиздец. Даже в твоем собственном коллективе. Леви было трудно признаться даже себе, какое он, на самом-то деле, ранимое уебище. В худшем из смыслов. Отчего-то он всегда отмечал отношение окружающих к себе, и пытался сделать так, чтобы хотя бы видимо доебаться было не до чего. Цепки до характера его не волновали, он привык хамить первым. Напугай, и тогда они не полезут. Напугай, и тогда они не сделают тебе больно. А Зика пугай-не пугай… Похую ему было. Сова, змея, рысь, капитан разведки. Одного поля звери, если так посмотреть. — И че теперь? — Леви переворачивается на спину, когда любопытные женщины, наконец, отпускают его. Пик решила притягивать подобное подобным и полчаса над ним водила отростком червя, пока не нашла, откуда он оторвался. Прям под кожей лапка засветилась… Аккермана аж передергивает, когда представляет. Мерзость какая. Пик кидает ему рубашку и свитер. — Едем в Квинту. Только вот есть у меня мысль, что лучше бы тебя тут оставить… Мало ли, случится чего. — она чешет темную гриву всклоченных волос. Парик валяется на столе, с темными и волосами и выбеленными бровями она выглядит забавно. — Блять, если я теперь титан, то хули мне будет? — Леви хмурится, одеваясь. — Слышь, титан, а регенерация твоя титанская где? Я думаю, что Зик отдал его тебе именно поэтому. Потому что у тебя какая-то поебень в геноме. Не может быть такого, чтобы элдиец не превращался от сыворотки. А ты — представь себе — не превратился уже дважды! Вместо этого че было? — Температура. — Леви заправляет свитер в штаны. — И че? — А то, что твое тело воспринимает все это как простуду, Аккерман! — вмешивается Ханджи. Совершенно восторженная. — А дашь мне потом ещё лапки потрогать? — очки опасно сверкают в полумраке. — Нет. — Причем, что забавно: когда эта тварь свои щупальца разбросала в головы, то почему-то не почувствовала свое же тело в считанных сантиметрах от. Как будто… Как будто оно не чует, если не ткнуть, как мы только что делали. Обычно чует, а тут — нихуя. Как будто тело защищает. Как крепость. Неужели Зик догадался? — Ханджи расхаживает по комнате вперед-назад. — Это же, блять, гениально. — А меня можно было спросить предварительно? — он зачесывает пятерней назад отросшую челку. Сука. Сраная обезьяна. Даже за этим следить перестал, и жест этот отвратительный перенял. Свинья. — Нет. Мы все тогда были в таком состоянии… Короче. Никто бы не согласился. — Пик завязывает свитер на поясе. — Так что нам выпала честь спасти великого зодчего от бесславной смерти. — А потом? — Ханджи останавливается. — Что потом делать? Пик щелкает ей по носу. — Сначала надо спасти. А потом что-то делать с этой проклятой войной. Мы же так договорились, разве нет? Сначала конец войне, а потом все остальное. В этом кроется суть нашего шаткого перемирия. Так что твоя задача прикрыть наши жопы. Ханджи недовольно скрещивает руки на груди. — Я тоже хочу мир спасать. Вам там лишний человек не повредит. — Не сегодня. — Леви завязывает последний крепеж упм. — Очкастый воин нужен в дозоре. Пожалуйста. Я тебя очень прошу. Мы уже попробовали все вместе, чем это кончилось? Давай по отдельности. Если что, потом ты отправишься спасать нас. Обязательно должен быть кто-то, кто останется ждать новостей и придет на помощь. — Надеюсь, что не придется. — глухо отвечает Ханджи. — Вы правы. Но от этого мне не начинает больше нравиться это решение, если честно. — Я понимаю. Мне тоже не нравится. — Леви застегивает куртку. — Мы идем? — Дай я тебя хотя бы обниму, противный коротышка. — Ханджи раскидывает руки. Леви закатывает глаза. Ладно. На улице ослепительно бело. Солнце вдруг вспомнило, что тучи иногда можно и разогнать. Воздух чистый, словно родниковая вода, кажется, что зрения заостряется при таком морозе. Леви ежится. Три часа верхом на титане… Он охуеет от холода. Там не то, что руки с ногами, там башка отвалится. Пик его меланхолии не разделяет. Ей-то хорошо, она в мясной шубе будет. На улицах никого нет. Даже дозорные и те попрятались спать, настолько все устали за эту бесконечно долгую ночь. Ханджи провожает их до стены, на прощание порывисто обнимает Пик. Леви смотрит в другую сторону. Не его это собачье дело, кого там очкастая потискать пытается в минус сорок. На стену они забираются на упм Леви. Пик вцепилась в него всеми конечностями, как жук навозник, Аккерман поднимается толчками, чтоб не сорваться. Он теперь отчего-то начал задумываться о своем физическом благополучии. Раньше это не волновало, но теперь же он переносчик особо заразной твари, а значит, тварь никому пока достаться не должна. Нехер. Перекидывается Пик на стене, когда они пешком отходят с полкилометра. Если кто увидит — уже и похуй, сидите, идиоты, ждите атаки бронированного титана. — В пасть полезай. Застудишь жопу. Я зубы чистила, честно, вонять будешь мятой. Аккерман со скепсисом смотрит на зубастый рот, качает головой. Если бы ему кто сказал с год назад, что он сам в пасть титану полезет, чтобы спасти волосатейшего короля оленьего дерьма — он бы отпиздил так, что говоривший бы уже не мог шутить. Однако, есть у судьбы чувство юмора. Пик его не обманула. В пасти пахнет мятой и какой-то химией, её рот чуть приоткрыт, чтоб Леви видел, куда она рулит. Вообще лежать в чужой пасти оказывается до ужаса интересным ощущением. Сначала Леви было немного страшно, а на третий час пути он вообще выключился. Хитрая, все же, пасть. Слюни стекают по бокам, его не задевая, Пик хорошо осведомлена, как не замочить пассажира, зато оставить за собой мокрый склизкий след, как улитка. Ну и шут с ним. Тепло. И свежо одновременно. Мягкий язык, мельтешение света сквозь зубы… Удивительный титан. Но у Зика лучше, все же, Пик недостаточно отвратительна. Из полудремы его вырывает холод, опаливший лицо. Аккерман поднимает голову: Пик вылезла из титана и стоит на кромке стены, задумчиво курит, глядя вниз. На горизонте небо медленно рыжеет. Скоро закат. Леви выбирается из гигантской пасти, поежившись. Привыкаешь к хорошему, привыкаешь, крыса помойная. — Дай покурить. — цапает из пальцев Пик недокуренную самокрутку. Зрелище внизу однозначно впечатляет своим размахом: титаны толпятся на улицах вокруг центральной площади, на которой сидит старая семнадцатиметровая знакомая и отгоняет их криком. У её ног, сложенных крест-накрест, что-но навалено. Что-то красное. — На. — Пик тянет бинокль. Красное оказывается гигантской замерзшей лужей крови, в центре которой и правда возведен алтарь из костей. Вот только… Леви видел, как жители Рагако превратились обратно. Они лежали в точно таких же позах, безмятежно спящие в грудных клетках испарившихся титанов. Не видно, дышит Зик или нет, но цвет лица вполне себе здоровый. Да и рука, кажется, в порядке… — Есть у тебя идеи, сильнейший солдат? — Ни единой. — честно говорит Леви. Сколько же там этих тварей… Неужели она держит оборону целый месяц? Кошмар. С другой стороны видно, что она почти выбилась из сил, её заносит, движения хаотичные, несбалансированные. — Ты считала их по головам? — Больше пяти сотен. Стратег из тебя конечно, Аккерман… — Пик забирает сигарету и с хрустом затягивается, а потом выкидывает вниз. — Значит, сделаем как обычно. Ворота внизу разломаны, так что мы с тобой пойдем на таран. — Ты сбрендила? — Леви себе это даже представить страшно. — Думай как Зик, тогда все получится. Я всегда так делаю. Я закину тебя в центр к его мамаше, а дальше сам думай. Что он там тебе говорил, о чем вы пиздели… Вы же не только ебались? Не только же? — Пик смотрит на него очень жалобными глазами. — Не только. Он столько всякой хуйни нес… Я не понимаю. — Я тем более. Ты же наблюдал за ним столько времени. Включи голову, наконец. Я на миллион процентов уверена, что он тебя как-то готовил к этой участи. Разговорами там, намеками, не знаю… Титаны с каждым днем все больше круг сужают. У неё не больше суток осталось, потом сдастся, не выдержит. — Пик карабкается обратно по туше перевозчика. — Давай в пасть. Леви ещё раз смотрит вниз. Вот же… Не спят, караулят. Лыбятся счастливо, скалятся. Почему они так хотят убить его? Почему не спешат лакомиться разведкой? Челюсти Пик клацают совсем рядом. Темнота. Аккерман упирается спиной в зубной ряд, Пик прыжками спускается вниз, цепляясь за стену, его трясет, как мешок картошки. И заворчать на нее хочется, да только это от страха. Впервые в жизни Леви по-настоящему страшно за стенами, это не привычная свобода, не возмездие за страдания человечества, это банальный, очень скользкий страх смерти. Страх споткнуться у самого финиша. Под широкими лапами, наконец, заскрипел снег, Пик чуть приоткрыла пасть, давая Леви обзор. Сейчас она несется в обратную сторону от Квинты, хочет взять разгон. Из озорства дергает мордой и разбивает свежий сугроб, окатив дорогу сверкающей волной. И кого ты сейчас успокоить хочешь, себя или меня? Леви поджимает ноги, когда перевозчик, наконец, разворачивается обратно к пробитым воротам. Страшно. Оранжевый свет упал на белые сугробы теплым светом, подкрасив тень сиреневым. Пик несколько раз скачет на месте, собирается с духом, Леви хватается ладонями за её передние зубы. Перевозчик срывается вперед, Аккерман изо всех сил держится, упираясь ногами в корень языка. Твою мать… Пик набирает скорость мощными скачками и переходит на быстрый бег у самых ворот. Леви кажется, что город летит ему прямо в лицо, от ледяного ветра глаза слезятся, воздух становится совсем прозрачным, хрустальным. Пик прыгает на ближайший дом и отталкивается, поскакав по головам титанов. Мать твою… У Аккермана чуть сердце в пятки не уходит. Не думал он, что эта туша способна на маневры, кроме бега по прямой. А тут она по ним карабкается и в последнюю секунду успевает поджать небольшие ноги, титаны рычат, тянут к ней руки, но все происходит слишком быстро. Так быстро, что Леви проебывает момент, когда Пик выплевывает его, и сильнейший солдат человечества летит вперед совсем невеличественно, а как придется. Он приземляется в гигантскую горячую ладонь и тут же вскакивает, приняв боевую стойку, но титанша не выражает никакой агрессии. Её счастливое лицо совсем близко, зрачки поблескивают красным, как у кошки. Леви замирает. Это ведь ты? Правда ты? Дина Фриц. — Один шанс из нескольких миллионов, а? — Леви ежится от своих слов. Изо рта вырывается облачко пара. Где-то далеко на юге сейчас икает Ханджи… Аккерман снова разговаривает с титаном и старается соблюдать правила приличия. Титанша не отвечает, смотрит с пытливым интересом. Думай как Зик, тогда поймешь… Он же не сразу это придумал. Это все случилось уже здесь, на острове. Голубя необходимо вернуть. Леви отлично запомнил этот момент на кухне, Зик тогда очень странно на Пик посмотрел, будто она ему истину какую открыла. Думай, Аккерман, ты же не совсем кретин. Кровь, королевская кровь. Что ещё странного было? То, что ему кровь Зика казалась приторно-сладкой, как мед. Йегер, кажется, ощущал что-то подобное, потому что в крови Аккермана перемазывался стабильно, чего стоил только случай после нападения Кенни… Кровь, кровь. Вопросы крови, над которыми Леви так иронизировал. В какой момент Зик решил, что отдаст ему эту мерзкую тварь? Когда не подействовала сыворотка. Это логично. Было что-то ещё, что-то точно было… Леви спрыгивает с ладони и приземляется у костяного гнезда. Она поливала его кровью, и превратила центр площади в гигантский алый каток. Снова кровь… Не потому ли Зик зажил? Леви подходит к нему очень осторожно, по шажочку, следит за реакцией. Титанша замерла, следит за ним одними глазами. Пик увела часть титанов за собой в круг по городу. Думай, Леви, думай… Зик лежит как попало, с запрокинутой головой и раскиданными руками-ногами в разные стороны. Частично засыпанный снегом, мелким мусором, залитый кровавой коркой. А что, если… Леви склоняется и ощупывает его голову. Теплое тело, горячая пульсация прямо на макушке. Вот сука. Аккерман достает небольшой ножик и ещё раз пальцами прощупывает. Инородный кусок, этого в голове быть не должно. Резвие с легкостью прорезает волосы, он дергает так, как делала Пик в лесу — и выдирает длиннющий светящийся отросток, напитавшийся кровью. Зик хрипло вздыхает и поворачивается на бок, в лицо Аккерману бьет густой пар. Изо рта льется кровь, Зика рвет прямо в гнездо какими-то склизкими кусками. Возможно, это его же сожженые внутренние органы. Леви замер, глядя на извивающуюся тварь в пальцах. Зик кашляет, корчится, сжимаясь в позу эмбриона, пара столько, что лицо взмокло. Соберись… Портсигар. Пик хранила их в портсигаре. Леви на автомате шарит второй рукой по карманам, не с первого раза находит, сует туда кусок прародителя и прячет в карман. Потом, потом об этом подумает. — Эй… — Леви присаживается на корточки. — Зик. — осторожно касается влажных от пара волос. Он все ещё горячий, но теперь не обжигает, как раньше. Хоть какой-то плюс от его нового положения. Титанша наверху ревет и откидывает от них поверившего в себя десятиметрового. Леви подтягивает Зика наверх и заваливает на себя, устроив его голову у себя на груди. Зик дышит хрипло, его трясет. — Сейчас. Пять минут. — шепчет. Леви терпеливо ждет, покачиваясь из стороны в сторону. Часть титанов вернулась на свои места, Пик вскочила на стену и замерла там. Тишина. Только расплавленный паром лед на площади постукивает, пытаясь замерзнуть вновь. — Мы не сможем их всех убить. — Аккерман нервно сглатывает. Он не сможет. Лично он. Десять, двадцать, тридцать… Но не столько. — Какой у тебя вообще был план? Зик поднимает на него ясные голубые глаза. В закатных лучах это особенно красиво. — У меня не было плана. Если плана нет, то и просчитать его нельзя. Чего бы ты хотел сейчас больше всего? — Леви в ответ набирает воздуха в грудь. — Тш. Не говори вслух. Она услышит. — он кивает на силуэт, притаившийся на кромке площади. Леви хмурится. Так это не галлюцинация? — Кто это? — Прародительница Имир. И мы страшно её разозлили тем, что все пошло не по плану. Я не могу использовать координату, она мне не подчинится. Но можешь ты. Чего бы ты хотел больше всего? — Зик шмыгает носом. Пар медленно рассеивается. — Я не могу принимать такое решение. Я не могу решать за все человечество. — Леви крепче прижимает Зика к себе. — Я никогда не хотел власти. А расхлебывать последствия своего решения у меня кишка тонка. — Поэтому я и отдал её тебе. Не думай головой. Последствия… Как ты там говорил? Никто не знает, к чему приведет твое решение. Просто надо сделать, а там разберемся. Я не оставлю тебя одного это расхлебывать. Титаны рычат, медленно сужая круг. Думай, Аккерман, думай. Нужно какое-то логичное решение, которое сможет облегчить жизнь всем. Передать прародителя более компетентному человеку, кому-то более подходящему… Почему Зик не забрал её себе? Так боялся, что власть и его испортит? Скорее всего. Не думай головой, думай сердцем. — А как его использовать? — наконец, спрашивает Аккерман. Зик выпутывается из объятий, улыбается широко. Он Леви сейчас кажется невероятно красивым, подсвеченный рыжим лучом. — А ты сам не сможешь. В том и вся шутка. Хоть искусайся, изрежься. У тебя тело работает иначе… Я не разобрался пока до конца, как, но разберусь. Блять, как же холодно. — Зик заползает ему за спину и заставляет снять куртку. Ледяные иголочки моментально проникают под кожу, Леви порывисто выдыхает. — Че творишь? — Поебемся? — Нахуй пошел. Зик смеется, пальцами скользит под ткань формы, на загривок. Леви прошивают мурашки такой силы, что он тихо стонет сквозь зубы. Черт, это… Приятно. Охуеть как приятно. — Прекрати. — Леви скидывает его руку, но Зик прижимается к его спине всем телом, сжав в объятиях. Приятная дрожь, хоть и не такая сильная, как при касании кожа к коже. — Что, если я все сделаю неправильно? — Такой и был план. Год назад он бы посчитал это подставой, а сейчас… Сделай так, как хотел сделать всегда. Ни у кого не спрашивая, ни с кем не советуясь, ни на кого не оглядываясь. Зик просто отдал ему безграничную власть. «Могу я тебе доверять?» Не в тот ли момент в лесу это решение окончательно сформировалось? День за днем, неделю за неделей, месяц за месяцем Зик изводил его, испытывал. Могу я тебе доверять, или не могу? Могу я доверить тебе мир? Прощупывал умение заботиться, сопереживать. С самой первой встречи, с проклятой мыши. Человечность. Ты отринул человечность, как того просил разведкорпус, или просто спрятал её подальше от чужих глаз? Никто в разведке никогда не отдал бы тебе титана, Леви. Особенно координату. Никто никогда бы не выпустил тебя из привычного мирка с шорами, потому что страшно. Пока ты подчинялся, пока исполнял, пока жил интересами всех вокруг — ты был мнимо любим. Как только поимел что-то свое — проклятую зубастую мышь — всем сразу не понравилось. У тебя нет и не может быть ничего своего, потому что ты главный ориентир для разведчиков после Эрвина. Только такой псих, как Зик, мог отдать тебе самое сокровенное, важное, могущественное в этом мире. И не то, что не пожалеть, а отпустить тебя с этим жить, принимать решения, не пытаясь надавить, не внушая какое-то там общее благо. — Ты готов? Инструкцию помнишь? — горячий шепот на ухо. — Кричать из себя, если хочешь разрушить, и в себя, если наладить. — Леви сглатывает. Страшно до усрачки. Чего ты хочешь? Разрушать? Или созидать? Или все и сразу? Зик кусает его в загривок, прокусывает мясо до самого позвоночника, боль такая, что у Аккермана белые точки перед глазами пульсируют. Вдох… Он видит себя со стороны. С распахнутыми, вытаращенными глазами, чувствует боль во всем теле, будто его молнией прошило и держит. Вдох… Из глаз катятся горячие слезы, бледная девочка в платье подходит совсем близко, заглядывает в него, как в колодец, белесыми глазами. Вдох, голосовые связки хрипят… Площадь заполняет пар. Руки Зика держат его крепко, Аккерман не моргает, будто насаженный на штырь, не в силах даже пошевелиться. Девочка ждет. Ждет, что он будет делать. Это не все. Титаны испаряются, превращаясь в пухлые, белоснежные облака, пар медленно рассеивается, обнажая гигантское коровье кладбище костей. Леви кажется, что он сейчас выключится от боли, ужаса, общего недомогания. Чего ты ждешь, Имир? Он прикрывает глаза, Зик хочет отпустить, но Леви мертвой хваткой вцепляется в его пальцы. И орет со всей дури. Крик обрывается в звенящей тишине, несколько секунд ничего не происходит, тишина давит, успокаивает, а потом… Грохот такой, будто земля разверзлась прямо под ногами. Пик торопливо спрыгивает со стены и несется вперед, отвердение осыпается лавиной, пыль взвивается к небу, закрывая солнце. Аккерман видит силуэты зашевелившихся колоссов, Имир отстраняется, будто бы довольная собой, но он сжимается и делает тяжелый вдох. На них медленно надвигаются гигантские пыльные облака, Зик крепче сжимает его, а Аккерман жмурится… Громкий, синхронный стон со всех сторон. Земля содрогается вновь, гигантские клубы пара смешиваются с пылью, разлетаясь во все стороны. Леви обмякает в руках Зика, тот, наконец, отстраняется и подхватывает на руки. Голова кружится. Он слышит топот Пик, слышит, как она вылезает из титана, и кидается к ним, в лужу крови, которая раньше была замерзшим пятном. — Вы совсем ебнулись? Нахер вы колоссов обратно обратили? — Пик орет во всю глотку. — Сука, дегенераты блять, нахера?! Пыль заволокла солнечный свет. Леви смотрит наверх, едва улыбаясь. Наверное, он всегда именно этого и хотел. Никаких стен, никаких титанов, чтоб на горизонте ничего не маячило, кроме гор. Он тычется Зику в шею, как ребенок, закрывает глаза. Загривок все еще болит, но всего лишь от укуса. Ерунда, пройдет, Зик зашьет его… — Мы же договаривались на конец войны. Чем не конец? — Зик удобнее перехватывает Леви. — По крайней мере, Ханджи будет знать, что мы её не наебали… — Он что, на всем острове расхуярил стены? — Пик аж взвизгивает. — Конченый, блять! — Думаю, что да. А что? Хорошая идея. Мне нравится. Как он там сказал? Хочу быть на твоей стороне. И не спиздел. А казалось, что это все для красоты, но нет… Никто никогда не был на стороне Аккермана. Все ждали, что он сам примет их сторону. — Леви… Ты живой? — Зик прижимается лбом ко лбу. Приходится открыть глаза. — Живой. — Как мы его в таком состоянии к Эрвину повезем, блять. — Пик ворчит. — Зачем? — Леви вздыхает. — Я остаюсь. Я выбрал сторону. Очень хочется спать, но нельзя. Боль слишком навязчивая, он так не выключится. Метрах в пяти послышался знакомый треск: первые кости развалились и задымились, освобождая человека. Будь это сам дьявол, Леви сейчас не готов ни с кем говорить и что-то там объяснять. Ему, по большому счету, насрать. Дальше сами. Тихий, легкий шаг по хлюпающей снежной каше. — Зик, не двигайся. Руки подними! Эй! Не вижу твоего лица из-за пыли! — Пик говорит очень спокойно, Леви приоткрывает глаз: она целится прямо Зику за спину. — Так мило, сынок, что ты все ещё предпочитаешь убивать родителей чужими руками. Опусти игрушку. У меня нет оружия. Леви вздрагивает от металлически-холодного голоса, распахивает глаза моментально: над ними нависает женщина, взяв Зика за горло и запрокинув его голову. Женщина из его видения. Женщина с фотографии Гриши Йегера. Черт… — Привет, мам… — Зик сдавленно хрипит. — Привет. Отвратительно выглядишь.