Священный отряд

Пик болтает ногой, глядя, как Ханджи наворачивает панкейки. Щекой в кулак уперлась, лыбится. Че вот ты лыбишься, спрашивается? А зрелище нравится. Как эта дура очкастая жует, восторгается, что у нее получилось Эрвину укол поставить и даже без синяка! Пик её научила. Ханджи достала расспросами: а что, а как, а почему, а это куда? А бактерии на коже всегда, или только если не мыться? Сколько-сколько их во рту? А почему люди все ещё лижут друг другу гениталии и жопы, это неопасно? Колоть учились физраствором на самой Пик. Пять гематом, громкий мат, закатанные глаза — и Ханджи уже может ставить в мышцу. Хорошо! Приятно, когда ученик талантлив. Ханджи продолжает её эксплуатировать с нагревом воды, а Пик и не против. Только уходить не хочется, потому что ванна-то большая, чего воду тратить, и вообще… Но она уходит. Ведет себя прилично. Спит в отведенной комнате, готовит на весь великий консилиум дегенератов, исправно шастает на рынок уши развешивать. Кстати, об ушах. Неугомонную обезьяну, как они с Леви вернулись в штаб, она оттаскала за правое ухо. Чтобы, во-первых, предупреждал, во-вторых — не рисковал своей жизнью, пытаясь повыебываться перед демоненком и, наконец, в-третьих, чтобы научился не влипать в ситуации, что ставят под угрозу всех. Было решено вернуться к этому разговору утром. И вот, утро таки настало, а этих ушлепков не видно. Поэтому она положила Ханджи двойную порцию, сдобрила медом, и сидит, наслаждается. Каждое утро бы её так кормила, так мило чавкает и еда мимо рта валится, когда в запале что-то рассказывает… Пик, в принципе, наплевать, о чем она там говорит, не слушает. Наблюдает, как липкая капелька меда медленно ползет по подбородку и все никак не может сорваться на форму из-за густоты. Что-что, а мед на острове прекрасен. Тут его ещё не научились разбавлять. По коридору слышен топот и крики. В кухню влетает сначала Зик, а за ним — Аккерман со шваброй. Меч, достойный сильнейшего солдата. — Ты че натворил, кретин? — Леви шипит и замахивается, они бегают вокруг стола по кругу, как идиоты. Пик недовольно куксится. Заебали. — А вдруг у него бы фимоз начался! Хочешь командорского творожка? — Хуез. Я тебе щас знаешь, че отрежу? — Аккерман замахивается, Зик ныряет под стол. — Капитан, успокойтесь. Никто вашему командору крайнюю плоть не срезал. Я проверяла. — Пик обмакивает палец в мед и сует в рот. — Че ты у него в трусах делал? — Леви тычет палкой под стол, попадает, правда, в ногу Ханджи. — А подмывать его не надо, блять? — Зик высовывает голову. — Он же старый. Слежится и отсохнет там чего. Знаешь, как выглядит дедушкин пенис? — Знает. Он его каждый день у себя в штанах видит. — Ханджи гыгычет в кружку. — Он тебе не говорил, что ему далеко за тридцать? — Ханджи! — вспыхивает Леви. — А че Ханджи? Совратитель малолетних. — Мне, кстати, двадцать. — Пик ненавязчиво, одним пальчиком, придвигает к себе тарелку панкейков. Ханджи тут же тушуется. — Ладно, прости, это было слишком грубо с моей стороны… — Ой, заткнись. — Аккерман смотрит на швабру и отставляет её в угол. — Есть ещё еда? — Под плошкой. Сами делите. — Пик макает панкейк в мед, глядя Ханджи в глаза, и медленно засовывает в рот. — Слушай, а если ты такой старый, давай мы проверим, вдруг у тебя зияет… — Зик цапает половину стопки и уползает в противоположный угол кухни. — Что зияет? — Аккерман останавливается со сковородой, не дойдя до стола. — Сука, не молчи. — Анус. Помнишь, я тебе про мышечный тонус рассказывал, так вот, к старости… Грохот. Пик едва успевает пригнуться: сковородка врезается в шкаф, Зик вылетает и в коридор со зловещим смехом, Аккерман, в одной руке держа панкейки, спешит за ним, не забыв забрать с поля боя орудие смерти. — Сейчас у тебя зиять будет, сука! Не закроется больше никогда! Голоса уносятся куда-то вглубь, к казарме. Пик вздыхает. Дурачок. Зик его провоцирует, а этот ведется каждый раз, как в первый. Как он до своих лет дожил — загадка… Его каждый первый уличный мошенник в Марли обобрать может. Вложи все свои деньги и получи в два раза больше, финансовая пирамида никакое не разводилово! Хоть че ему на уши навешивай, только кивать будет, главное побольше сложных слов добавить. — Он всегда был такой нервный? — Пик фыркает. — Да. Просто раньше его никто не решался доводить, кроме меня. Как хорошо, что, наконец, появился союзник в этой непростой диверсии. — Ханджи посмеивается. — Не хочешь вечером сходить в кафе? Ну там, знаешь, музыку послушать, пожрать, потанцевать… — Хочу. Но сначала хочу сходить в город и решить, что дальше делать. Все это очень загадочно. Титанша, которой приносят человеческие жертвы и предполагаемая мать Зика по совместительству — это сильно. И как часто культисты шарахаются за стены и просят её помощи? Сколько детей скормили? Возможно, переживать не о чем и они просто-напросто приняли девианта за кого-то другого, наделили её удивительными свойствами и поклоняются. Примитивные общества везде одинаковы. Или нет? Прогулка на рынок не дала ничего, кроме пучка редиса, краденных помидоров и куска баранины, подозрительно похожей на собачатину. Пик забежала в церковь, намотав себе на голову платок так, чтоб кроме глаз лица не было видно. Но — ничего. Обычная месса, пастор, что пророчит всем скорую гибель от ненасытности, скука смертная. Знакомых лиц тоже нет, только пылинки над балюстрадой вьются. Обратно Пик плелась в глубокой задумчивости. — Отчего ты грустна-а-а-а, моя ми-и-и-лая? Отчего тебе, милая, больно? Со стороны небольшого парка доносится звучное, чистое пение. Пик сворачивает за угол. Летом тут, должно быть, красиво: маленький оазис посреди каменного города. Сейчас же листьев почти не осталось, деревья тянутся вверх голыми, кривыми лапами. Под большим дубом шумит куцая толпа. — Что ты вечно така-а-а-а-я уны-ы-ы-ылая? Чем ты вечно, пизда, недовольна? Пик закатывает глаза. Да твою мать! Сегодня день долбоеба. — Я ж реа-а-а-ально ни с ке-е-е-ем не знако-о-о-омился, На свиданья являлся с тюльпанами! А ты, сука, мне эти перфо-о-о-орменсы-ы-ы-ы Со слезами своими ебаными! Пик огибает тучного старика в теплой куртке и вперивается взглядом в исполнителя. Волосы назад зачесал, стоит с гитарой, орет на всю улицу. У его ног вьется довольный Крыса. — Дорогая, не плачь! Ради бога, не плачь! Огорчает меня твой угрюмый ебач. А погода грустит, дождик брызжет в стекло. И зарёвано нахер тупое ебло… Дедок кидает ему прямо в морду огрызок яблока, но Порко не унывает, кланяется, раскинув руки, будто сорвал невероятные овации. — Порко. — шипит Пик. — Иди сюда! Простите, ради святой Розы, у нас братик юродивый, решил, что великим бардом станет, когда вырастет. — она хватает Крысу, садит в сумку с продуктами и за локоток тащит Галлиарда из парка. — Совсем ебнулся? Я же сказала возвращаться в Стохесс. — А это че, не Стохесс? А в чьем доме я тогда живу? — Порко гаденько хихикает. — Ты вломился в чужой дом? У тебя не закралось подозрение, что в одну сторону ты ехал четыре часа, а в другую — двадцать минут? — Пик округляет глаза. — Ну да, в тот, который ты показала. Там нет никого, думал, ты уехала. Пушку там оставил. Блять, они же все одинаковые… Ну, перепутал север с югом, темно было, с кем не бывает! — Порко, мать твою! Забирай волыну и вали обратно в Стохесс, указатели прочитай ради разнообразия, не разучился же ты читать за эти месяцы? — Пик тычет коту по носу, чтоб не подслушивал. — А че, этот сдох, не? Где капитан вообще? Пик пальцами его губы вместе со щеками сгребает. — Заткнись, ради всего святого, заткнись. Порко горестно кивает. Пик отпускает губы, и он заваливается на лавочку. — Я вечером обратно поеду. Не заблужусь, обещаю. Просто хотел убедиться, что этот сдох и добить, если что. Ты же сказала, что надо наверняка. — Планы поменялись. — Пик нервно, как кролик, притопывает ногой. — Его Зик лечит. Не спрашивай. Просто уезжай. Я буду через пару дней. Сиди тихо и не высовывайся, деньги у меня в матрасе. Порко мягким перебором ласкает гитару, та издает мелодичное «трунь». — И не только у тебя… Кхм. Я, кстати, песню сочинил, пока сюда ехал. Хочешь послушать? — Нет. Но гитара взрывается громким боем. — И родины нашей прекрасные дали Нельзя проебать их, нельзя проебать их, Но мы — проеба-ал-и-и-и-и! Инструмент жалобно дзынькает, Пик закрывает пальцами струны. — Если ты просто саботируешь отъезд, тогда займись делом. Узнай мне личности тех, кто ночью вернулся из-за стен. Там целая толпа должна была быть вооруженная. Возможно, это связано с культом. Но они опасны, будь начеку. Все, пошел. — она дает ему легкий, необидный подзатыльник. Оболтус. — Вечером я часам к девяти приду, отчитаешься. — Есть, лейтенант! — Порко весело честь отдает. Ей уже жалко поколение следующих воинов. С таким командиром они точно с ума сойдут. Порко хорош. Чертовски хорош. В тактике, в скорости, в реакциях, в маленьком стратегическом планировании. Но как же он невыносим в быту… Этот его байк, который Пик презирает. Машина должна быть машиной, а не лошадью. Гитара, куртка, чего стоит его куртка, которую он носит вместо формы! Привычка жрать на ходу жирные пирожки, заляпывать руками в масле все вокруг, даже на приемах. Все едят омаров, а этот стоит, из кармана выпечку с бобиком точит. Не сытные, говорит, омары, завтра тренировка, прием пищи пропускать нельзя. А сколько песен он выдает в наносекунду, даже Магат не выдержал и гитару ему на голову надел разок, а нет, только хуже стало, вдохновение, говорит, появилось на новые хиты. Тьфу. Раньше она думала, что более хаотического придурка, чем Зик, и придумать нельзя, а потом Порко вывели на взрослые тренировки — и это был конец. Кольта научил матным песням, Кольта! Как его мамаша орала на весь полигон, что сыночка на Рождество завел «я любил проститутку без носа и уха, а она обоссала меня — шлюха нам не братуха». Порко тогда аж скакал, так был собой доволен, а Кольт ещё неделю с красными ушами носился. — А на острове есть какая-то песенная традиция? — Порко убирает гитару. Пик только сейчас замечает, что футляр-то, сука, не пуст. Ты и пушку с собой носишь? А если полиция? Не всем дано быть гением… — Да, как раз в церкви. На этой почве можешь с ними поговорить. — она нервно оборачивается. Теперь есть ощущение, что за ними следят постоянно. Глаза таращатся на неё из каждой подворотни, хоть они и воображаемые, но паранойя делает свое дело. — Пожалуйста. Осторожнее. Порко растворяется в проулке. Пик следит за ним с тоской, стоит еще несколько минут, ждет, что кто-то следом увяжется, ан нет. Ничего. Она сует руку в сумку и впутывается пальцами в кошачий мех, Крыса приветственно урчит. Чепуха какая-то. Она и Эрвина-то завалить попросила на эмоциях, потом только вспомнила, что чертов пастор и это предвидел. Как? Ну как? Или она вмешалась, а кто-то другой должен был командора грохнуть? Много вопросов. Пик плетется к штабу, длинная юбка покачивается на ветру. Осень на острове гадская. Промозглая, влажная, с ледяным морским ветром и тяжелым, свинцовым небом. А летом так хорошо было… Она бы каждое лето приезжала в отпуск. К Ханджи. Ходили бы по ресторанам, целовались на берегу. На берегу было так хорошо с ней целоваться. Смотреть, как она скачет, как трогает босыми ступнями остывшую воду, как ракушки собирает для своих исследований. Это чувство восторга от того, какой мир удивительный Пик растеряла много лет назад. Ханджи подсвечивает детали, показывает, куда смотреть. Шприцы разглядывала в восторге, пока кипятила, у них таких тонких, говорит, нет. И ракушки эти дебильные в кармане носит, говорит, что это теперь их тайна. Пик не против. Пик очень даже за. Пик подходит к штабу и останавливается. Дверь не заперта. Она точно закрывала, когда уходила, не совсем же сбрендила. Пик пытается открыть её бесшумно — но старые металлические петли тихо скрипят. Черт. Внутри темно. Не слышно голосов, кухня пустует. Ветер врывается в помещение, приносит листья и мелкий мусор, раскидывает по деревянному полу, дверь покачивается. Пик снимает ботинки и бесшумно крадется вперед. Ветер завывает в коридоре, ставни дребезжат, где-то стучит окошко. Не к добру. И оружия с собой, как назло нет, и Порко отпустила так невовремя. Она завязывает сумку, чтоб Крыса морду любопытную не высунул, оставляет в углу. С кухни забирает наточенный нож и спешит дальше, к комнате Эрвина. Тишина. На улице заливисто залаяли собаки, уркнул чей-то кошак под крышей. Ветер играет с распущенными волосами, будто она под водой. Жутко, что все это происходит днем. Пик выглядывает в коридор: ровная дорожка крови тянется вперед, к лестнице на второй этаж. Пик слышит едва заметное поскрипывание половиц, присаживается, в стену прилетает пуля. Твою мать… Оборачивается. Никого. — Выходи. — говорит спокойно. — Или я за себя не отвечаю. Это точно не военная полиция, у них калибр поменьше. И не разведка, те вообще не используют огнестрел. — Девочка, тебе папа не говорил, что мешать взрослым нехорошо? Пик прыгает вперед, пуля по касательной очерчивает бок. В полумраке коридора стоит мужчина, шляпа закрывает лицо, высокий, тощий. Раньше точно не встречались. — Чего надо? — она примеривается. В грудь точно пару пуль выдержит. Наверное. А там — достанет. Если успеет, конечно, непонятно, как он двигается. — То, что мне надо, я уже забрал. Отойди с дороги. Пик срывается вперед, но мужик стреляет в нее даже не целясь, из-за бедра. Сука, ковбой недоделанный… Она валится, катится кубарем вперед, мужик переступает через неё, даже никакой прощальной речи не толкает, шаги быстро удаляются. Дверь в холле хлопает, ветер стихает. Пик откашливает кровь, по животу расплывается красное пятно. Кишечник разворотил, да что это за калибр такой? Сука… Она подползает к стене и садится, дышит надрывно. — Пик! — по лестнице бежит Ханджи. Пик едва улыбается. Жива, собака, и не ранена. Одна хорошая новость. — Пик… — Ханджи падает рядом на колени. От тела валит густой белый пар. — Пули вытащи, — едва слышно шепчет, — Так дело быстрее пойдет. Блядство, не казалось же, что следят! Не казалось. Что, если и Порко теперь в опасности? — Зику полголовы разворотило. Лежит, дымится. Не умер. Леви стреляли по ногам. Мы без упм как щенки слепые… — Ханджи злобно рычит. — Зик думал, что ты вернулась, пошел встречать и первый залп башкой принял. Леви отправил меня к Эрвину, я под кроватью спряталась с ножом, а этот что-то в аптечке поискал и отвалил. Я их обоих наверх утащила, кто ж знал, что он в доме остался. Сука. — Ханджи жмурится. — Нам нужно ехать обратно в расположение. Здесь опасно. Пик кивает. Вам — да. А ей надо брать Порко за струны и тащить в Стохесс, залечь там на пару недель. Обстановка накаляется. — Я ничего не выяснила. Никто ничего не видел. Или молчат, что видели. Ханджи с мокрым призвуком сует пальцы в рану, Пик вновь сплевывает подступившую к горлу густую кровь вперемешку с желчью. Лучше бы она в другое отверстие ей пальцами залезла, но что уж теперь. Пули со звонко падают на пол, пара становится больше. — Я тебя отнесу. Неуместное благородство, но Пик не отказывается. Ханджи её с легкостью подхватывает на руки и тащит наверх, к спальням. На полу валяется Зик, половина черепа отсутствует, челюсть цела. А что, ему идет… Мало, что изменилось. Пар такой сильный, что окна пришлось открыть. Аккерман сидит на кровати, шьет ноги самостоятельно, тихо матерясь себе под нос. — Если ты подождешь минут пять, то я зашью. — Пик кашляет. Регенерация добралась до брюшной стенки. — Я эту суку найду, башку его козлиную оторву… — Аккерман тихо себе под нос говорит. — Знакомы? Ханджи не спешит её опускать на пол, а Пик не то, чтобы против. Голову устроила на плече, ну прям умирающая воительница на руках у невесты, с которой они так за ручки и не подержались. Красивый образ. — Кенни Жнец собственной персоной. Какого ляда ему от разведки понадобилось ума не приложу. Столько лет… — Аккерман кривится от боли. — Можно что-то вколоть, чтобы легче стало? Мне кажется, он мне нервное волокно повредил, пидорас старый. Пик устало смотрит на Ханджи. Твой выход, специалист по внутримышечным уколам. — Там розовый… — Я найду. — перерывает Ханджи. Усаживает её рядом с Леви и уносится вниз, к Эрвину. Пик устало откидывает голову назад, боль медленно стихает. Кенни Жнец. Тот Кенни Жнец, на которого Энни нарыла немного информации. Тот Кенни Жнец, который чуть её не убил. Понятно теперь, откуда такая скорость. Пик бы с ним не справилась без оружия, даже вдвоем с Зиком. Как будто, даже Леви и Ханджи в этой битве недостаточно. Порко-Порко, надо было тебя с собой брать… Хотя, что, если бы Кенни и его подстрелил? Там-то нет никакой регенерации. Нет, хорошо, что она отправила его в церковь, как хорошо. Ей кажется, что они сейчас в какой-то сраной сауне. Комнату заволокло молочными клубами, она почти не видит Аккермана, хотя он на расстоянии её вытянутой руки. — Есть от обезьяны толк. Теперь ты знаешь, что такое нервное волокно. — Пик тихо смеется. Возвращается Ханджи, она слышит её торопливые шаги и недовольное ворчание под нос. Ещё пара минут… Закрыть глаза, расслабиться, позволить регенерации делать свое дело. — Как колоть? — Вокруг ран. Должно полегче стать. — Пик не открывает глаз. Сонно. Очень хочется лечь и отрубиться до самого вечера, мало ли, Порко найдет чего. — Больно, блять, очкастая! — Терпи. Есть и хорошая новость: Эрвин в полном порядке. Не излечился, конечно, но и не ранен. — Ага. И Зик тоже. Как не было мозгов, так и нет. — шутит Пик. Она, наконец, открывает глаза. Пара стало гораздо меньше, так, едва заметные белые струйки. Переводит взгляд на Ханджи и взвизгивает: та всаживает остатки спинно-мозговой жидкости в ногу Аккермана. — РОЗОВЫЙ ФЛАКОН, НЕ ШПРИЦ! — А то я думаю, чего не помогает… — бурчит Леви. — ОТОЙДИ, ОТОЙДИ ОТ НЕГО! Пик вскакивает, покачиваясь, сдергивает Леви с кровати и несется на улицу. Он же все тут разворотит, черт, черт-черт-черт, этого уже не скрыть, это конец, это все… Выбегает на проезжую часть, держа Аккермана на руках. Мимо проносится повозка с лошадями. На адреналине она и не поняла, как схватила его, тяжелый же, засранец! — Пик! — их догоняет Ханджи. — Что ты делаешь?! — Хороший вопрос. — Леви пристально на неё пялится. Его лицо ещё никогда не было так близко, Пик замечает крошечные паутинки морщин вокруг глаз. Старпер. — Мне так жаль, ты был таким хорошим, прости нас, пожалуйста, Леви… — Пик всхлипывает. — Это всего лишь огнестрел, даже кости не задеты. Или Ханджи мне яд вколола? — Лучше скажи, что мне Зику передать, времени мало, ты сейчас… — Пик! — Ханджи хмурится. — Что это было? — Спинно-мозговая жидкость, я… — она всхлипывает громче. — Она моментально действует, даже капля смертельна и необратима, я… Леви хмурится. — Я вообще ничего не чувствую. Пик задыхается от ужаса. А со стороны комично: девочка держит окровавленного мужика без портков, вокруг скачет разведчица. Они совсем не привлекают внимания, никто и не заметит, ага. — Может, она это… Просроченная была? Нахер вы её с собой взяли? — Ханджи скрещивает руки на груди. — Я… Я… — А долго нам всему городу демонстрировать, что мы идиоты? — Леви ежится. — Холодно. — Ты вообще ничего не чувствуешь? — Нет.