Священный отряд

Тишина. В зале никого нет, в высоких окнах занимается рассвет. Мама сидит на ступенях перед троном, смотрит на него ласково, нежно. — Прикоснись к нему. Ну же, не бойся. — Я не хочу. — Зик опускает глаза. — Ты всегда хотела власти, а я никогда ее не хотел. Я не ты, мама. Дина по-кошачьи потягивается. — Ты лжец. Иначе зачем ты стал воином? — Я хотел спасти человечество. Я не хотел быть королем. — Зик делает шаг назад, но вместо того, чтобы отдалиться, наоборот приближается. Как странно. — Ты хотел власти. Потому что она у тебя в крови. Зик дергается, жмурится. — Каждый раз, когда рождается Фриц, боги бросают монету. Мало кто из династии не был сумасшедшим. Ты ведь это знаешь, как никто. Разве ты не была сумасшедшей? Ты ведь хотела возродить империю и сделать меня предводителем всех народов. Мне было шесть. Ты понимаешь, что это не нормально? — Но ты ведь не такой. Ты зациклился на идеях Ксавьера, как на единственно верных. У тебя всегда есть другой выход. Взять все под свой контроль. Перестать собирать себя заново и признать очевидное. Короля выбирает Бог. — Короля должны выбирать люди. Дина поднимается и подходит к нему, сейчас она кажется до неприличия тощей. Обнимает мягко, уткнувшись носом в шею. — Люди? Если дать людям выбор — это станет катастрофой. Люди же идиоты. Выберут такого же идиота. Ты точно сумасшедший. Вопросы наследия, Зик. Вопросы крови. Все от крови. Зик мотает головой, пытаясь ее оттолкнуть, но руки не слушаются. Дина отступает назад и тащит его к трону насильно. Нет. Нет-нет-нет. — Я не сумасшедший. Я не буду возрождать империю. Она поднимает голову, вдруг улыбается широко-широко. — Конечно будешь. Просто убей их всех. Челядь понимает только силу. Это же так просто. Тебе нравится убивать. Ты это обожаешь. Мне тоже нравилось. — Я не сумасшедший. Я не стану, как старый король, слышишь? Я. Не. Сумасшедший. — последние слова срываются на крик. — Так нравится быть рабом марлийских узурпаторов? — То, что я рос как раб твоими молитвами не значит, что я им являюсь. — Конечно значит. Мы становимся теми, кем были рождены, или теми, что из нас сделало общество. Прикоснись к нему. Всего раз. Трон совсем близко. Страшно. До трясущихся поджилок страшно. — Я не хочу, не заставляй меня. — Только раз, ради мамы. — Я лучше сдохну, чем позволю империи возродиться. — Очнись, Зик! Всего лишь сон. Она выдохлась минут через двадцать бега, титаны так и гнали их толпой, не сбавляя темпа. Мама завалилась в покинутое людьми месторождение мрамора, а дальше… Зик закончил за нее. Слишком просто. Её тело, гигантское и устрашающее с человеческого роста, в лапах зверя казалось совсем легким, почти невесомым. Зик не знает, сколько титанов перебил этими шестью бросками. Самого прыткого руками порвал, когда он спрыгнул вниз. В молочном паре и пыли мама лежала у него на руках, уставшая, смиренная, смотрела молча, не двигаясь. — Вставай! Она привела его за руку к лесу, как ребенка. Перестав дымиться, просто схватилась за лапу и потащила за собой, а Зик не сопротивлялся. Он все ждал, что прибегут другие титаны, что придется продолжить битву, но этого не случилось. Они остались одни. Мама не говорила больше. Слонялась туда-сюда вокруг, на вопросы не отвечала. Непонятно, разумна ли она, или это просто остатки былого сознания? Ему тогда казалось, что сердце разорвется. Встанет, превратившись в безжизненный и мертвый кусок мяса, потому что смотреть на неё такую — больно. — Я вижу, что ты очнулся, не выебывайся! Это похоже на гнездо. Кости животных, ветки, передавленные в руках гниющие птицы. Зик искренне не понимает зачем она притащила его сюда. Вокруг гигантские деревья, мама обосновалась на самой кромке леса, у небольшой, шумной реки. Нет, она не разумна. Она не понимает, что он говорит, она скребет деревья, как волчица, бьется головой о камни, когда он на неё кричит. — Скотина! Мама за ним слонялась, как собака. Боялась отпустить от себя. Распорола руку и кровью его поливала, а зачем — неясно. — Попался, сукин сын! Я вижу, как ты глазами под веками шевелишь! Мама играла с ним камнями. Швырялась, будто это мячи, ловила, когда он бросал обратно. У неё хороший бросок. Слишком. Это тоже приобретенное в титане, или? — Пик… — Зик стонет. Открывать глаза не хочется. В лицо прилетает мокрая тряпка, Зик морщится. Фу. Мама приносила мертвых животных. Разрывала в воздухе и в рожу тыкала, мол, ешь. Зик весь в этой крови перемазался, она засохла бурой, толстой коркой. Он все спрашивал и спрашивал, как её спасти, но она не говорила. Только скрючивалась в позу эмбриона и воздух обратно через связки пропускала с трескучим, раскатистым звуком. Сися нашел их на вторые сутки. — Дай мне. — грубый голос Аккермана. Рука резко дергает за бороду и глаза распахиваются сами собой. Он так ничего и не ел, она не отпускала от себя, руками ловила и играла, как с ручным зверьком. Костер развести не позволяла, затаптывала, Зик чувствовал себя котом, которого в новый дом принесли и не выпускают из комнаты, пока карантин не пройдет. Нет, она совсем не такая, как во сне. Она добрая, сердечная, она до сих пор любит его, даже превратившись в чудовище. — Привет. — Зик не улыбается, хотя должен бы. Над ним нависают Ханджи, Леви и Пик. Пахнет травами и табаком. На третью ночь он сбежал, дождавшись, как заснет. Полпути проделал в седле, а потом силы совсем покинули. Уже на подъезде к городу он привязал себя к оленю сам, потому что держаться не было сил. У ворот, кажется, потерял сознание. За трое суток на улице он заледенел, даже сила титана не помогла. Выносливость никогда не была его сильной стороной. Ему снился очень странный сон… — Привет?! — Пик аж вскрикивает от возмущения. — Привет. — Зик поворачивается на бок и поджимает под себя ноги. Он сейчас не хочет ни с кем говорить. Эти трое суток оглушили его, перетряхнули миропонимание, основы, на которых держалась личность. Ты всегда думал о том, как спасти всех. Хотя должен был думать о ней, о том, как её спасти. Она заслуживает спасения как никто другой. И никакие сны, никакие игры подсознания это не изменят. — Если ты не объяснишься, то нам придется судить тебя по законам военного времени. — чеканит каждое слово Ханджи. — Полиция тут уже сутки пороги оббивает, ждет, когда в себя придешь. — Судите. — Зик безразлично смотрит в стену. — Мне все равно. Правда все равно. Ощущение, будто грудную клетку вскрыли и мясо наизнанку вывернули, а сердце распороли и сунули туда человека. Маму. С обжигающей кожей, она плавит волокна, сворачивает кровь. И боль эта не прекращается, а только усиливается с каждой минутой. Насрать сейчас на координату, миссию, на объяснения и разговоры. Ему надо подумать в тишине. Даже если это тишина тюремной камеры, островные идиоты его не удержат. Нужно взять припасы и ехать за стены. Может, загривок ей вскрыть аккуратно, попытаться вытащить, как вытаскивают пулю из тела. Резкий рывок — Зик валится на пол — Аккерман прижимает его ногой к полу, почти встав на горло. Зик смотрит на него абсолютно равнодушно. Че вы лезете, идиоты, не до вас. — Если ты не начнешь говорить, то я сочту это за признание в покушении на Эрвина. — он давит сильнее, Зик мычит. — Если ты так запросто можешь пропасть за стеной на три дня и выжить, значит, мог и вернуться для нападения. Или я не прав? — Леви пяткой пинает в подбородок, Зик клацает зубами, чуть язык себе не откусив. — Ты больной? Нахер мне покушаться на командора? Он замечает, что Пик как-то подозрительно быстро взгляд отвела. Вот же… — Тогда говори. — Мне кажется это была моя мать. — Зик сжимает зубы. — Если мы предположим, что все, кого со стены сбросили обращаются в титанов, то все сходится. Понимаешь? — он отталкивает пятку Леви от своего лица. — Она узнала меня. Она тащила эти чертовы ловушки, потому что я ей показал. Она трое суток держала меня в лесу и пыталась кормить останками мертвых зверей, качала, как ребенка, спать не ложилась, сторожила, чтоб никто из титанов не сунулся. Ты понимаешь?! — Зик не замечает, как к концу тирады переходит на крик. На лице Аккермана ничего не дергается, камень. — Это просто девиант, не пори чушь. Зик замечает, что Аккерман стоит, облокотившись на костыль. Да что стряслось? — Твоя мать мертва, Зик. — Пик стоит, комкает в руках кусок салфетки, глаза бегают. — Это невозможно, ты понимаешь? Я понимаю, что провести трое суток наедине с титаном удовольствие не для слабонервных, но… — Это она… — ТЫ СОШЕЛ С УМА! — Пик кричит так, как Зик никогда от неё не слышал. — ТЫ ВООБЩЕ ПОНИМАЕШЬ, ЧТО МЫ ПЕРЕЖИЛИ? ТЫ ПОНИМАЕШЬ, ЧТО БЫЛО СО МНОЙ, КОГДА ТЫ НЕ ВЕРНУЛСЯ ИЗ-ЗА СТЕН? ТЫ МОЖЕШЬ ХОТЬ НА СЕКУНДУ ПЕРЕСТАТЬ ДУМАТЬ О СЕБЕ И СВОЕЙ СРАНОЙ СЕМЬЕ, О СВОЕМ ОТЦЕ-РЕВАНШИСТЕ И ДРУГИХ РОДСТВЕННИКАХ, КОГДА ДОЛЖЕН БЫЛ ДУМАТЬ ОБО МНЕ?! — она в сердцах пинает его по почкам, Зик стонет от боли. — ТВОЯ МАТЬ НИКОГДА НЕ ЛЮБИЛА ТЕБЯ, ТВОЙ ОТЕЦ ИСПОЛЬЗОВАЛ ТЕБЯ, А ТЫ ВСЕ ТЯНЕШЬСЯ К ИХ ОБРАЗАМ, БУДТО ОНИ СВЯТЫЕ, ВСЕ ЖДЕШЬ ОДОБРЕНИЯ! ИЛИ МНЕ НАДО УМЕРЕТЬ, ЧТОБЫ ТЫ И КО МНЕ НАЧАЛ ХОРОШО ОТНОСИТЬСЯ?! ГАНДОН! — Пик пинает его ещё раз и пулей вылетает из палаты. Повисает неловкая тишина. — Не могу с ней не согласиться. — Аккерман цыкает и ковыляет к соседней кровати. Ханджи остается стоять. — Полгода назад я нашла дневник погибшей за стенами разведчицы. Её звали Ильза. Девиант забрал её в лес, посадил в дупло и поклонялся, как божеству, она смогла войти с ним в контакт. А потом голову откусил. Он называл её госпожа Имир. Сейчас эта история обретает совсем другой смысл. — Ханджи задумчиво щиплет себя за подбородок. — Она больше не говорила с тобой? — Нет. — Зик садится. — Я думаю, я достаточно сделал для разведки. Я хочу уволиться. Ханджи вытягивает губы в нитку и смотрит на него с… разочарованием? — Сначала я отведу тебя к пойманным титанам. Если они будут реагировать на тебя так же, как тот девиант, то, боюсь, мне придется отправить тебя под трибунал как предателя. — У нас нет на это времени. — грубо обрывает её Аккерман. — Есть проблема поважнее. Эрвин умирает. И если ты можешь помочь, то помоги, а потом вали куда вздумается. Хоть за стены, хоть в тюрьму, хоть дальше людей на площадях обворовывать. Зик, наконец, поднимается с пола. Палата четырехместная, чистая, но тесная. У койки Леви стоит костыль, койка Ханджи разворошена, на столиках переливаются микстуры в стеклянных колбах. Зик кивает взгляд на дальнюю кровать и лицо тут же теряет краски. Командор перемазан коричневой полупрозрачной мазью. Травы и медвежий жир? Похоже на то. Он просачивается мимо Ханджи и подходит, наклоняясь и рассматривая ожоги. Второй и третьей степени, лоб — раскаленная сковорода, дышит тяжело. — Как это случилось? — он осторожно, едва касаясь проходится пальцами по здоровой руке и считает пульс. Частый, нитевидный. Плохо. Очень плохо. Он так и недели не протянет. — Кто-то прислал письмо от имени начальника военной полиции, а рядом с городом на нас напал человек. Я никогда не видела такой техники боя. Он двигался, как будто в него вселилось что-то. Почти сверхъестественное зрелище. — Ханджи говорит совсем тихо. — Он… Взорвал баллон на ноге Эрвина. — Были какие-то особые приемы, которые вы запомнили? — Зик наклоняется и нюхает мазь на теле Эрвина. Жир с ромашкой. Идиоты… — Он вывернул мне ногу в замахе и руки из плечевых суставов выбил. До сих пор не понимаю, как. — по голосу Аккермана слышно, что недоволен. — Я даже ответить нормально не смог — по башке огрел. — Он расстрелял наших лошадей. Военная полиция вытащила из них пули неизвестного калибра. На этом всё. А что, он тебе знаком? Зик прикрывает глаза, по губам на секунду скользит едва заметная улыбка. Ты притащила Порко и ничего не сказала, малышка Пик. В который раз. — А это не может быть Кенни Жнец? Говорят, он и не на то способен. И поймать его невозможно. По слухам. — Зик приоткрывает глаза Эрвина и смотрит зрачки. Реагируют на свет. Хорошо. — Нет. Кенни под два метра ростом, а этот всего на голову меня выше. Это сейчас неважно. Ты можешь помочь? — тон Аккермана отдает сталью. — У него лопнуло несколько волдырей, заражение уже в крови, лихорадка во всю. С такими симптомами не выживают. — Зик оборачивается и складывает руки на груди. Пик хочется одновременно по башке огреть и обнять. Она задела своими словами, и задела больно. Аккерман сверлит его ледяным взглядом. — Я не спросил, будет он жить или нет. Я спросил, можешь ли ты помочь. Можешь ли ещё раз сделать невозможное. Ты ведь бессмертный. Тебя даже титаны не взяли. Противно. Что Аккерман злится, что сейчас палкой тыкает в жопу и пытается засадить до самого острого сучка. За дело. Зараза. И одновременно гордость за Порко берет. Не титан, обычный человек, что рукопашку задрочил до идеала, непобедимого Леви в дураках оставил, командора подорвал, Ханджи тоже наверняка досталось. Один. Правильно рассчитал стратегию и, наверняка, слушался советов Пик. Однажды он станет превосходным командиром. Вряд ли при свете дня все прошло бы так гладко. Разведка слишком привыкла сражаться в открытую. Зик сделает это не для прикрытия. Он сделает это, потому что Леви его попросил. Дверь открывается, в комнату входит зареванная Пик. У нее красные глаза, распухшее от слез лицо, засохшая соль на щеках. — Мне нужна моя аптечка. — Зик подходит ближе, Пик шмыгает носом. — И что ты там собрался взять? Средство от запора? Там остался только противорвотный… — Пик. — Зик ласково убирает упавшую прядь волос с её лица. — Ты ведь знаешь, о чем я прошу. Не о том, что лежит на кухне в Стохессе. А о том, что зарыто вместе с боеприпасами и газом, целый чемодан антибиотиков, капельниц, игл и пилюль, чемодан, в котором лежат шприцы. Пик пялится ему в глаза с явным неодобрением. «Ты совсем сбрендил?» Зик возвращает ей взгляд. «А кто напал на Эрвина?» Пик чуть плечами пожимает, мол, грешна. Засранка. — Ладно. И почему мы постоянно тратим на них ресурсы, а тебе даже жалование не повысили? — она стреляет глазами в Леви. — Дебил. — вдруг тычется носом в грудь и обнимает крепко-крепко. Это окончательно разбивает сердце. Насколько же она незаменима… Насколько важна. Как много дает и ничего не просит взамен, только не относиться, как к скотине. Зик даже этого не может ей дать, потому что кретин. Гладит по спине молча, целует в макушку. — Как ты мог вообще остаться с титаном за стенами? Есть ли на свете монстр, которого ты не способен приручить? — она тихонько плачет, плечи подрагивают. — Удумал тоже, титаншу за мать принял. Идиот. Гандон. Ублюдок. Тупица. — Пик колотит его кулаками по спине. Зик не сопротивляется. Он заслужил гораздо больше грубых эпитетов и потерянных зубов, но она даже сейчас его жалеет. Даже сейчас. Зик оборачивается к разведчикам. — Одно условие. Вы будете четко следовать моим инструкциям и не задавать вопросов. *** Ханджи ушла вместе с Пик. Зику неуютно. Аккерман молчит, морду свою кислую не отворачивает, а Зик не знает, что сказать. — Я… — Заткнись. — тут же огрызается Леви. — Просто молчи. Долбоклюй. Справедливо. Зик к нему потихоньку подбирается, пока Аккерман сжимает и разжимает кулаки. Точно речь готовит. С речами у него всегда было туговато. Зик осторожно опускается на край кровати и берет в ладони больную ногу, Леви не одергивает. — Ты понимаешь вообще, что если твое предположение правдиво и титаны — это не чудовища, я… Я крутился в воздухе как сумасшедший чтобы убить людей? Насильно обращенных людей, ты понимаешь… Блять, аккуратнее! Лодыжка Аккермана встает на место с характерным хрустом. — Лучше? — Зик трогает мышцы. Растяжение, да и только. — Почему не вправили? — Пытались, я зубы выбил санитару. Ай, неважно. И после всего этого ты хочешь свалить? Не подтвердив свою догадку? И куда? Обратно за стены пойдешь, к ней? Не проще ли попытаться что-то сделать с теми, которых мы поймали, там точно не будет риска быть сожранным. Леви не смотрит ему в глаза. Что это? Уговариваешь, чтоб не уходил? Зик чуть улыбается. Как будто без тебя кто-то собирался уходить. Он осторожно поглаживает ногу, то краснеет, то бледнеет, как подросток. Блять, да возьми ты себя в руки. — Ты прав. Я погорячился. Просто… — Не объясняй. Мне сложно представить, но я могу попытаться. Если бы у меня были такие догадки относительно моей матери, я бы вообще оттуда не уехал никогда, пока не получил подтверждение. — Леви сникает. — Тебя вчера ночью когда принесли в крови, я думал, что все. Послали гонца в Стохесс к Пик сразу же, думали, хоронить будем, столько на тебе было крови, а потом ты захрапел на всю палату. Сука. До утра спать не давал. Тебя медсестры отмыли и сказали, что даже обморожения нет. Везучий сукин сын. Как она тебя от толпы титанов-то утащила? Эрен сказал, что мог ими управлять, когда коснулся этой семнадцатиметровой. Стоп. — Аккерман таращится в пространство, шокировано глядя на Зика. — Леонхарт их только призывала, а он управлял. Это значит… — Да. Генерала титанов больше не надо искать. Леви закрывает лицо руками. Не плачет, истерически смеется. — Все могло закончиться после Троста, если бы я дал казнить его. Твою мать, я же на суде его защищал, Эрвин его защищал, мы столько жизней отдали, чтобы его спасти. Ясно, нахера Леонхарт так отчаянно пыталась его выкрасть. Это какой-то бред, блять, так просто не может быть. Зик аккуратно придвигается к нему и притягивает за плечи к себе, гладит по спине. Спокойно, спокойно. Аккермана колотит нервная истерика. — Петра погибла, понимаешь? Хорошая, молодая девочка из моего отряда. И Гюнтер погиб, и Оруо, а я не понимаю, что с этим делать. — он вдруг вскидывает голову. — Леонхарт же тоже приплыла на железном корабле? Зик видит, как в голове Аккермана разрозненные кусочки мозаики складываются в единый рисунок. Боже. Только этого не хватало. — Да. — коротко отвечает Зик, ласково погладив большим пальцем щеку Леви. — И бронированный с колоссом. И Имир. Спустя пять лет, когда они не вернулись, прибыли вы с Пик. Я верно понимаю картину происходящего? — зрачки Аккермана сужаются в точку. — Да. Но мы не хотим навредить, только решить… — Зик валится на пол от удара кулаком по роже. Леви бьет его ногами, а Зик сжимается на полу, закрывая лицо локтями. Ладно, это он заслужил. — Не хотите? Охуенно ты придумал. Сначала геноцид, а потом «мы не хотели навредить». — удар. — Завербовать меня в команду титанов, — удар, — решить проблему моими руками — удар, — и тихонько отвалить. Просто блестящий план. И на Эрвина так удачно напали, не твои ли подельники? — Я же сказал, что вылечу его. — Зик сплевывает кровь и отползает в угол. Аккерман надвигается на него, даже в пижаме вызывая какой-то священный ужас. И кое-что еще. — Ответь на вопрос, не елозь жопой. — Я не знаю. — уклончиво отвечает Зик. — Сука. — пинок в лицо, Зик сплевывает сразу три зуба. — Блять, у тебя что, встал? Ты ебанутый? — Да. Ебанутый. Я должен был вернуть их назад. Я не хотел навредить, когда я узнал, что они пробили стену… Я запил. И влетел в тебя. Плана вербовать не было, я просто еблан. Потому что я не лгал тебе. Ни в чем. Я не хотел сделать тебе больно, пожалуйста… — Заткнись. Эту хуйню кому-нибудь другому лечи, не мне. — Аккерман тяжело дышит и отходит, садится на койку Ханджи рядом с Эрвином. — Поговорим, если ты сможешь его спасти. Если нет, то я сдам тебя под трибунал. И тебя, и Эрена, и Имир, и Пик. Проблема с титанами будет решена малой кровью. — Я тебя люблю. — Сочувствую.