Священный отряд

— Что это значит? Энни стоит перед девятью деревянными птичьими масками. Ник расхаживает вокруг, в холле больше никого нет. Роскошно для монастыря. Снаружи фасад обложен простыми камнями — внутри же богатое убранство. Длинные мраморные колонны тянутся к потолку с цветастой фреской. Сад, в котором сидит так же девять птиц, перышки прописаны невесомо, воздушно, даже отсюда видно. Стены украшают картины с пернатыми. Превалируют совы. Серые, белые, коричневые, маленькие сычи и большие толстые белухи. — Монахи не раскрывают своих лиц и половой принадлежности. Моются раздельно, спят раздельно, у каждого свой уголок. — он касается маски сокола. — Это — старшие в иерархии. Первосвященники. Это. — указывает на орла — их прямые послушники. Голуби занимаются тяжелым трудом, возделывают землю, убираются, стирают. Ястребы несут учение в массы. Стрижи хранят знания, вороны защищают культ от нападок со стороны, воробьи засеивают поля и охотятся, луни просто живут в миру, не имея никаких обязанностей. — А филины? — Энни чувствует себя дурой. Точно все перепутает и по башке получит, а ведь такое хорошее прикрытие. — Воюют. Но нам не с кем воевать, кроме титанов. Филины служат в разведке и военной полиции, откуда ты дезертировала. Боюсь, вернуться уже не получится. — он разводит руками. — Ну так? Что ты выберешь? Энни жует губы. Драить полы или ковыряться в земле? Выбор-то невелик. — Голуби. — она берет маску в руки. Пастор вдруг широко-широко улыбается. — Я так и думал. Можно подумать, много женщин бегут нести учение в массы или под прикрытием служить в военке. Она крепит маску на лицо: пахнет свежей древесиной, приятный, нежный запах. В глазах просверлены отверстия, отверстия для рта же не предусмотрено. Видимо, она должна молчать. Ник кивает и открывает кованые двери. В этот момент Энни, будь она деревенской дурой, должна была упасть замертво от красоты, но она остается стоять. Пустой зал с сотнями свечей в высоких подсвечниках, мозаика на полу извивается коричневыми ветвями, выглядывающими из-за изумрудных листьев. Мощеные розовым мрамором стены кажутся голыми, а на потолке затаились небольшие окошки — серебряные зеркала. Элдийская классическая архитектура во всем великолепии, она такое только в столице видела. Энни ступает следом за Ником, шаги гулко отдаются в абсолютной тишине. — Есть правила поведения? — она разглядывает искусную мозаику, пока идет. То тут, то там из-за веток мигают желтые совиные глаза. Какая ненавязчивая метафора. Мы везде и во всем, на земле и на небе, среди своих и среди чужих. — Не называть своего настоящего имени. Не вступать в контакт ни с кем, кроме вышестоящих. Тебе дадут новое имя, отзываться будешь на него. Чудно. Энни полностью устраивает. Никто под ухом пиздеть не будет, ждать от неё внимания и светского общения. Самое оно. — Я могу выходить из монастыря? — Ник подводит её к следующей двери и так же пафосно распахивает. Длинный коридор с картинами и полированным полом, факелы закреплены под самым потолком. — Раз в неделю. Ты же не в тюрьме. Но если тебя кто схватит, то и вступиться за тебя будет некому. Мы даже не знаем твоего имени, сама понимаешь. Логично. И очень честно, на самом-то деле. — За воровство у нас отрубают руку. Так что даже не пытайся. Если своруешь что и сбежишь, то филины найдут тебя в любом уголке королевства. Они разбираются в ориентировке. Энни и не думала. Пусть в жопу себе сунут свои вензеля и золоченые подсвечники. — А вы к кому относитесь? — она выхватывает на картине упитанного воробья в окружении животных. Олени, медведи, рыси. — К стрижам. — Почему птицы? — Энни решает заранее задать все идиотские вопросы, чтоб поменьше разговаривать со старшими и меньше тупить в процессе служения. — У Розы, Марии и Сины было девять детей. Все они стали святыми. Каждый ребенок отвечал за свою часть власти в небесном королевстве и каждый взял себе крылатого покровителя. Сокол сидел на троне, орел помогал ему править, ястреб нес знание о богинях ангелам, голубь отвечал за плодородие небесных земель, расширяя их, стриж оберегал тайну божественного, лунь покровительствовал ангелам, ворона охраняла границы, а филин, пока прочие птицы спали, под покровом ночи нес свою вахту, сражая демонов в тени. — А ангелы откуда взялись? Ник сворачивает налево и ныряет в неприметную дверь за картиной в человеческий рост. На ней изображен гигантский синекрылый сокол. — Их создали святые. — Из воздуха? — Энни чуть искривляет губы. — Нет. Из людей. Ну да, логично. Ангелы же полулюди-полуптицы. Ник поднимается по витой узкой лестнице наверх, Энни мысленно дорогу запоминает. Не монастырь, а особо изощренный лабиринт, она уверена, что тут сотни потайных ходов, возможно, есть катакомбы. — А что делают люди в небесном королевстве? — Живут. Вечно. Все праведники после смерти попадают туда. Там песок бел, как мука, небо цвета сапфира, и древо жизни соединяет наш мир и мир небесный. Из песка богини создали этот мир. Ох Ник, тебе бы теорию эволюции почитать… Энни не осилила, но знает, что где-то в Марли есть эта скучная книга. Они выходят в очередную залу, на это раз темного камня. В середине стоят девять стеклянных кубов на дубовых столах, в которых лежат реликвии. Корона переливается в полумраке белыми, как лунный свет, бриллиантами; расшитая изумрудами перчатка; золотой скипетр, увенчанный ястребом; красная мантия поблескивает рубинами, вшитыми в узор ветвей на ткани; маленький золотой ключик; армилла с сапфирами; деревянный высохший посох; и двуручный меч без каменьев. Простой, как будто не соответствующий остальным роскошным регалиям. Впрочем, посох тоже. Такой палкой только говно в туалете месить. — Что это? — Встань на колени. Я посвящу тебя в культ, ты принесешь клятву и отправишься в свою комнату изучать писания, а через неделю приступишь к работе. Складно. Понятно. С толикой пафоса. Энни слушается. Ник открывает куб с мантией и вытаскивает её, расправляя. То, что Энни приняла за ветви оказалось мышечными волоками, искусно усыпанными камнями. Обнаженная женщина без кожи и гениталий распахнула руки к зрителю. Энни хмурится. Это же… — Я есть дитя солнца, я есть свет, я есть секрет, я есть знание. Я расправляю свои крыла над ищущими, мудростью озаряю ангелов. О богини, безвременно ушедшие, о прародительница, сгинувшая без следа. Взываю к вам как раб, как безмолвный проводник таинства. Энни косится на него не без опаски. Он вообще понимает, что держит в руках тряпку с женским титаном? Птицы, блять. — Да снизойдет милость на дочь сию, да озарит мудрость голубки, да поцелует святая Роза её нежное чрево. Пусть дочь сия посвятит себя служению, расширению небесного королевства, пусть понесет в теле своем веру, как дитя, пусть смирит гордыню и отдаст себя во власть вашу. Роза! Мария! Сина! Ник замахивается и накидывает на плечи Энни тяжеленную мантию. Она чувствует, как под тяжелой тканью затрещали, заструились желтые молнии. — Ариадна! Тайбер предал нас! — тощая шатенка бежит по коридору. Энни узнает королевский дворец в столице. Их сюда каждый год возили, показывая, как шикарно жила королевская семья, пока марлийцы страдали. Теперь там находится правительство. — Тайбер. — фыркает высокая женщина со светлыми, как пшеница, волосами. — Кто бы сомневался. Выблядок несчастный. — Король хочет бежать. — Энни чувствует все эмоции шатенки. Страх, тошноту от нервов. — Он хочет отдать наших титанов промарлийским ублюдкам. Ариадна щурится. — Только не атакующего. Я есть жатва, я есть ночь, я есть ярость, я есть филин. Моими крылами будет разожжен мировой костер. — Прекрати! — кричит шатенка и встряхивает Ариадну за плечи. — Ты больна, понимаешь? Ты больна. Вся ваша ветвь безумна. Отдай титана нашей семье, и тогда, спустя поколения, он очистится от вашего безумия. Ариадна опасно щурится. — Даже если мне придется сдать вас всех марлийцам, я все равно буду продолжать. Такова наша судьба, понимаешь? Я видела будущее. Мы должны сделать так, чтобы титан попал к Избранному, что родится через сто лет. Чтобы мировой костер пылал, а неверные были наказаны. Я готова к подполью, готова к изгнанию. — Нет! Энни распахивает глаза и понимает, что кричит она сама. Её трясет. Она никогда не заглядывала в прошлое своего титана дальше двух поколений, потому что вещи этих людей не сохранились. Тайбер предал нас… Это было накануне бегства короля? Черт. Ник смотрит на неё с умилением. — Что такое? — голос сладкий-сладкий, как патока. — На меня… Это… Снизошла мудрость голубки. — Энни тяжело дышит, сердцебиение подскочило под сотню. Твою мать, это настоящие элдийские регалии Фрицев. Твою мать… В Марли они считаются утерянными. Если спиздить и продать на черном рынке, то и работать на правительство больше не придется. Она смотрит на мантию в руках Ника с опаской. — Повторяй за мной: я есть земля, я есть чрево, я есть первооснова, я есть голубка. Я открываюсь своей новой судьбе в лоне культа. — Я есть земля, я есть чрево, я есть первооснова, я есть голубка. Я открываюсь своей новой судьбе в лоне культа. Ну нахер. — Теперь тебя зовут Дорти. Дитя божье. Поняла меня, Дорти? Энни кивает. Хоть Залупия, только дай осмыслить жизнь с новыми вводными, придурок верующий. Ник, довольный собой, складывает мантию обратно в стеклянный куб, Энни поднимается с колен. Покончив с официальной частью, они идут в менее роскошные интерьеры. Мощеные грубым камнем коридоры с факелами, деревянные двери с номерами. Ник останавливается у номера «2501» и вручает ей железный ключ на веревочке. — Обед ждет внутри. Горячая вода тоже. Стрижи будут посещать тебя раз в день, чтобы ты могла задать интересующие вопросы по писанию. — он ободряюще улыбается. Энни кивком прощается и елозит ключом в замке, открывает с мерзостным визгом петель и закрывается изнутри на задвижку. В комнате есть окно, кровать с темным покрывалом, шкаф, небольшой стол, на котором стоит дымящееся мясное рагу. Рот тут же наполняется вязкой слюной, Энни подбегает к угощению и съедает все буквально за пару минут, глотает, не жуя. Мясо горячим камнем провалилась в желудок, теперь тошнит. Зараза. В призывно открытом шкафу лежит черная хлопковая роба, сандалии на лето и ботинки на зиму, плащ, длинная куртка с волчьим воротом и шерстяной свитер мелкой вязки. В сторонке сложен комплект трусов и эластичный бинт взамен бюстье. Негусто, но сойдет. Ванная крохотная, Энни тут же ставит набираться привычно ледяную воду, глядя на две лучины у раковины. Девять птиц… Девять титанов. Голубь — женский титан, филин — атакующий титан. Кто остальные? Почему стриж отвечает за таинство, а орел служит соколу? Об этом она узнает позже. Рядом с тарелкой лежали книги, которые ей, видимо, должно прочесть, но она пока не торопится. Слишком много информации. Энни кольцом распарывает руку от локтя до ладони и опускает ее в ледяную воду. Вода бурлит, греется. Этот способ ей Зик показал перед отправкой на остров. Где же ты, командир… Жив ли? Она сбрасывает с себя форму военной полиции, как змея кожу, и опускается в горячую воду. Блаженство. Ветви королевской семьи, несущие темным людям святость… Вполне в духе старого короля. Энни трет ноги куском коричневого мыла. Святость, как принадлежность к королевскому роду. Монархическая шиза. И чего она сразу в культ не пошла, а предпочла гнить в кадетке с Райнером и Бертольдом? Девять ветвей, девять титанов, девять сфер влияния. Очень логично, если задуматься. Ангелы. Люди, которых король обращал в титанов. Какая красивая легенда, несущая отвратительный смысл с налетом геноцида. С демонами они боролись, пф. К вечеру принесли наваристую похлебку с олениной. Мужик в маске голубя коротко ей поклонился и передал поднос в обмен на помытую тарелку с обеда. На этом взаимодействие с культистами закончилось. Тихо. Очень тихо. Никто не переговаривается, ходят на носочках, стараются не издавать лишних звуков. Только иногда слышно, как по коридору кто-то шуршит, не более. Энни задумчиво пролистала книги и скривилась от обилия облизывания божественных Розы и Марии. Подрачивают они на них, что ли, дергают змеюку перед сном? Спала спокойно. Ничего не снилось, ни голос Арлерта, ни противные комментарии Хитч. Где-то вдалеке ей мерещилось, что Зик зовет, но… На завтрак подавали кашу без соли с малиной. Недурная тут еда. Это не военка, где круглый год овощи, а по праздникам шмат мяса. Как собак кормили, ей Богу. Перед обедом пришел культист в маске стрижа, вежливо поинтересовался, имеет ли Энни вопросы. Энни вопросов не имела, только один: отчего у святой Розы соски нарисованы. Стриж прочел нудную долгую лекцию, видно, заготовленную заранее. Что соски, святой Розе были даны, чтобы вскормить тысячи ангелов. Бедная женщина. Они у неё до земли свисают теперь? Энни лишь вяло покивала и больше вопросов не задавала. На третий день вновь пришел стриж и пригласил её в обеденную залу. Карантин прошел, а? Культисты сидят вперемешку, один сокол, пятеро орлов, семеро ястребов. Около тридцати голубей и ещё больше воробьев, в углу умостились трое стрижей и одинокий филин. Под робой половая принадлежность и правда не видна. С потолка свисают кованые люстры со свечами, по стенам висят обычные факелы. Богатое убранство осталось в парадных залах. Оно и к лучшему. Энни бы ебнулась в музее жить. Говорят о писании. Энни молчит. Слушает. Что важнее — божественное в человеке или человек в божественном? Для Энни важнее то, что стол ломится от яств. Хорошо живут, суки. Тут и карамельный блестящий поросенок с красным яблочком во рту, и рыба, овощи, даже десерт. А жрать как в этой маске? Она накладывает себе всего и помногу, потому что голод никуда не делся. Жрать хочется все время, даже по ночам снятся тортики. Странно. Сидят, пиздят, тарелки набили, а никто не спешит начать трапезу. Энни ерзает на стуле. Поросенок пахнет просто невероятно. — Пройдемте! — мужской голос. Высокий сокол ждет их у другого выхода. Энни подхватывает тарелку и быстро идет, надеясь, что можно будет поесть, но сокол ведет их по длинным коридорам минут десять. Сколько можно… Они выходят на улицу. Энни жмурится от неожиданно яркого солнца. Пир на природе? Да вы знаете толк в сибаритстве, господа. Но культисты не трапезничают. Раскладывают тарелки по пустым столам и отходят, даже не притронувшись. Черт. Энни следует их примеру. Когда все избавляются от тарелок, то, что было распознано внутренним голосом как фоновый шум, вдруг усиливаются. Сверху спикируют птицы. Голуби, воробьи, стрижи, мелкие синички и пегие полевые луни. Вот оно что. Отдай все лучшее аристократии и стой с блаженной рожей. Какое прекрасное учение. — Возрадуемся же, братья и сестры! Вечером у нас будет праздничная месса. Приглашаю всех, даже новеньких, присоединиться. Как будто можно отказаться. Энни ковыряет заусенец в кармане, искренне завидуя птицам. Жрать хочется. Праздник… Шли бы они с такими праздниками. Через час в комнату принесли обед. Снова мясное рагу. Мысли Энни, правда, витают где-то внизу, рядом с печеным рябчиком, но и это сойдет. Зажралась ты, Леонхарт, за три дня уже и от мяса морду воротишь, а до этого капусту наворачивала, только шум стоял. И ведь добавки просила. Культисты очень нежно относятся к датам. В каждый из дней у них есть какое-то событие, что-то надо делать особенное, дабы богинь ублажить. Толстая кожаная книжечка пестрит этими цифрами. А что там двадцать пятого января? Интересно. 25 января. Возвращение короля в небесное королевство. Молитва об упокоении души, месса о защите королевства стенами. Воздаяние Розе, Марии, Сине до рассвета. Жатва. Жатва? Какая, к херам собачьим, жатва посреди зимы? Так, а сегодня… 10 октября. День объединения птиц. Птицы возвращаются в родную гавань. Схождение света мудрости голубки. Энни лишь надеется, что свет мудрости голубки привычно не прольется ей на голову. Говорят, к счастью, только это вранье. К мату, срочному принятию душа и полетевшим к херам планам такое снисхождение. Надо признаться: эти три дня успокоили её, дали передохнуть. Ясно, отчего дезертиры предпочитают скрываться здесь, условия идеальные. А прожив так пару лет и сам в веру ударишься, мир понятным станет, а там, может, и маску сменишь на какую другую, чтобы сеть культистов за тебя вписывалась. Хорошая схема. Интересно, управляет этим король? Энни здесь только думает, отжимается и ест. Если никого не осталось… Как вытащить Эрена? Разведчики вокруг него как курицы носятся безголовые, просто выманить не получится. Если Райнер и Бертольд живы, если не зассут, как в прошлый раз, то все получится. Но что, если и Зик здесь? А значит, и Пик приехала. Впятером они одолеют разведку. Да даже втроем бы одолели, если бы эти два великих ссыкуна делом занимались, а не в дружбу играли. Дождаться выходного и пойти узнавать, что в мире происходит. Газетки почитать, опросить местных. Ближе к столице они больно разговорчивые от сытой жизни. В дверь прилетает короткий стук. Пора. Энни выходит и закрывает дверь на ключ. Слева от нее живет стриж, справа — филин. Она молча тащится за ними следом. Эти перешептываются, жестикулируют. Что, сосок святой Розы приснился? Че ты такой бодрый, а, стриж? В этих коридорах очень легко потеряться. Они разветвляются, иногда в две, а иногда и в три стороны, свернешь не на тот лестничный пролет — и ищи жопу за углом потом, назад не выберешься, хоть нитку к двери вяжи. Они проходят через знакомый черный зал с реликвиями. Стриж и филин пришли к нему каким-то другим, кружным путем. И зачем? Энни только головой качает. Своя атмосфера у ребят. Насколько сильно титан влияет на личность? Та девушка в воспоминании, шатенка, покоя не дает. Мы очистим титана от наследия вашего безумия. Выходит, он, как губка, впитывает характер, не только воспоминания? Были ли её предшественницы такими же тихими, но смертоносными? А что случилось с атакующим титаном? Куда он делся, если прародитель у Эрена? Энни юрко ныряет в небольшую нишу за камином и выходит в молитвенный зал. Это уже что-то знакомое. Свечи, благовония, иконки богинь, сокол в маске, размахивающий дымной чашей. Энни готовится к длинной и нудной мессе, встав в углу поближе к лавкам. Очень не хочется три часа стоять. — Братья и сестры! — громкий голос сокола прокатывается по зале. — Сегодня я хочу поздравить вас с особенной датой. Официально заявляю, что записи Ариадны Фриц более недействительны. Окончательно и бесповоротно. Мы предотвратили ещё один конец света. По залу проносятся ликующие возгласы и хлопки. Записи Ариадны Фриц? Энни навострила уши. — Стоит ли нам опасаться Зверя? — девчонка из воробьев подает голос. Энни молчит. — Нет. Филин вернул его из-за стен накануне. Слава Филину! Толпа вторит. Слава! Слава! Руки поднимают к потолку, выкрашенному в синий морской цвет с золотыми звездами. Энни тоже так делает, хоть и чувствует себя максимально глупо. Зверь. Опасаться Зверя. Зик? — Значит ли это, что на нас снизошел нежный дух голубки? — с надеждой спрашивает рослый стриж у самого алтаря. — Если я скажу, что случится, то этого не случится. Давайте проведем этот прекрасный вечер в молитве, чтобы богини услышали нас и помогли в нелегком пути. Зал заполняется тихим молельным гулом. Энни молчит, пялится на свечки. Филин. Из-за стен. У них там свой человек? Да как это, блять, возможно? Очень запутанно. — Разрушай меня, враг, возвращай меня, богиня! — сокол молится громче прочих, приложив ладони к сердцу. Энни копирует его жест, пытаясь мимикрировать. — Дорти. — в самое ухо горячий шепот Ника. — Отчего ж ты не молишься? Энни сдерживается, чтобы не приложить засранца башкой и белую мраморную стену. — Слов не знаю. — А ты сердцем молись. — он ее слегка похлопывает по спине. — А о ком? Обязательно надо о ком-то молиться. Ник хмыкает. — Сегодня мы молимся о твоем здравии, моя голубка. Что?