Священный отряд

— Ты правда будешь меня прикрывать? — Зик раскачивается на тросах, как на качелях. — Я планирую за тебя прятаться. Ты же могучий. Сильнейший солдат человечества. За таким гигантом кто угодно спрячется… — он подтягивает ноги, чтоб Аккерман не дотянулся и штаны с него не спустил. — Ой, да не злись. Я просто бздю. Вот когда думал об экспедиции, то не страшно было. А сейчас как-то… Ну, нервно. Так сказать, жопка поджимается, как у шмеля. Мы же к вечеру в город, там сутки, и прямиком в ад. — Зик перекручивается через голову. Пиздец. Если сильно страшно будет, он же не выдержит и всю операцию похерит. И себя выдаст. И вообще. Тупая была затея соглашаться с ними за стены ехать. Аккерман хмурится. Зик медленно спускается и выдирает крючья из стволов. Из хорошего: Сисе в конюшне понравилось. Разведчики малость подахуели, когда он оленя притащил, Эрвин вежливо спросил, можно ли их ещё отловить, а то, понимаете ли, лошади нынче дорогие. Записали Сисю как рыжую лошадь с особыми приметами в виде рогов, подумаешь, мутант. Он этими самыми рогами денник научился открывать, но разве ж это новость. Ночью вылез и бродил вокруг корпуса, обглодал единственное дерево, утром распугал кадетов на пробежке, бодался на Майка, пока Зик не пришел и не увел его назад. На всякий случай столом припер, чтоб снова не вылез. — Не переживай. Я бессмертный. — он мягко берет лицо Аккермана в ладони, глядя прямо в глаза. — Обещаю, что не сдохну. По крайней мере, не за стенами. Буду тебя веселить, пока главного титана не найдем и не победим. — звучно целует в нос. Леви не говорит, но по нему видно: переживает. На кадетов больше орет, по ночам хочет только обниматься. Молчит. Все время молчит. Как будто надо натрогаться впрок, как будто они прощаются уже навсегда. Хочется сказать: не бойся. Хочется сказать: да я сам их нахуй распугаю, если будет надо. Только нельзя такое говорить. И брать его с собой нельзя, подумаешь, романчик на задании. Мало у него было таких романчиков? Пик вот ни в чем себе не отказывает, отчего он должен? — Я не буду генерировать хаос. Буду четко следовать инструкциям. Титанов постараюсь не разбудить. Честно. — большими пальцами наглаживает по щекам. — А после все, что угодно сделаю. Но жопу не подставлю. Зик медленно опускается на колени, обняв Аккермана за ноги. Хочется что-то сделать, чтоб Леви перестал так нервничать. Не умеет же это выражать, нихуя не умеет. На острове курсы эмпатии не придумали ещё. Зик знает, что так ему комфортнее. Почему-то когда Аккерман нервничает, нужно отдавать ему весь контроль. Так успокаивается. — Я не могу тебя так подвести, слышишь? Чем больше говорит, тем больше чувствует себя идиотом. Если Аккерман ему сейчас вмажет, то Зик даже не удивится. Он бы тоже вмазал. Сопли тут наматывает, нервы треплет. Но хочется ему руки целовать. Чем, он, собственно, и занимается. Каждый палец, каждую костяшку, ладони, вены. У Леви жесткие руки. Натруженные постоянной работой. Все равно приятно, когда его по башке гладит, чешет, очки снимает, как сейчас. А Зик смотрит на него умоляюще. — Чего? — губами хватает за палец. Совсем не сексуально, а как звереныш. Ласково. — Если что, просто обоссышь мои останки. Руку там, ногу. Но я надеюсь, что сожрут все, кроме самого главного. Засушишь и оставишь себе на память. — Аккерман его за волосы оттягивает, Зик жмурится. Ну что за кретин, опять хуйни наговорил. Леви смотрит на него пристально, изучающе. Целуй же, целуй, но Леви не целует. Продолжает пялиться, за волосы сильнее тянет. Зараза. — Ты невыносим. — шепчет Аккерман. — Я хуй знает, кто внушил тебе, что ты бессмертен, но сейчас эти шутки неуместны. Если тебе откусят голову, то все это не будет иметь никакого значения. Зик давно заметил: когда Леви страшно, он все время норовит спрятаться в раковину спокойствия и безразличия. Нет. Он не даст. Будет тащить, будет расколупывать, потому что нельзя бояться. Никогда нельзя бояться. Тебе правда страшно? — Со мной ничего не случится. Я тебе обещаю. Клянусь. Мог бы на колени встать, но я уже. Я буду ехать следом за тобой, и никто мне не навредит. Меня даже медведи не жрут, с чего вдруг сожрет титан? — он осторожно поднимается, трется носом о нос. Они сбежали в лес за час до подъема, только тут можно поговорить нормально. Сися объедает деревья, конь фыркает и хвостом комаров отгоняет. У Леви очень несчастные глаза. Не лицо, именно глаза. — Если вдруг твое предчувствие правдиво, то пообещай мне. Когда найдешь главного титана, то снеси ему башку. Кем бы он ни оказался. Даже если это Эрвин или Ханджи. Одна жизнь в обмен на все остальные. — А если не поможет? Что тогда? Какого, блять, хрена я должен за тобой что-то доделывать? Просто не сдохни. Зик опускает глаза. Он не знает, что тогда. Что, если Аккерман прав и его на самом деле сожрут? Зик в это старается не верить. Что-то придумает, морду порвет той твари, которая на него откроет свою пасть. Если что, Браун подстрахует. Все будет хорошо. С другой стороны, Марселя этот кретин не спас… Он шарится по карманам и сует Леви в руки мяч. — Это самое дорогое, что у меня есть. Пусть побудет у тебя. Не прощу себе, если потеряю. Ложь. Он бы никогда не потерял, просто, если так случится, хотел бы оставить его Аккерману. У Пик их и дома целая корзина, а этому неоткуда взять. Да, конечно, именно поэтому. В завещании на дом только Пик и указана. Ей и дом, и машина, и счет в банке. А мяч пусть побудет у Леви, да, пусть побудет у Леви. — Ты не делаешь лучше. — Леви взвешивает мяч в руках, сжимает пальцами. — Поиграешь со мной? — вдруг жалобно, по-детски просит Зик. — Я так устал. Впервые в жизни чувствую себя на своем месте. Я не хочу, чтоб это заканчивалось. Я здесь… Счастлив. — он смотрит не на Леви, а как будто сквозь него. — С тобой. Так что, если я не выживу, закончи за меня, хорошо? У тебя получится лучше. Я дрянной наследник престола, ужасный воин, отвратительный человек. Но ты — нет. Ты только не сомневайся, когда будешь рубить. Пожалуйста. Ни секунды не сомневайся. — перед глазами почему-то стоит Ксавьер. Улыбается. Молодой ещё, а не дряхлый старик, каким он стал под конец жизни. Неужели Зика это тоже через пять лет ждет? С другой стороны, если помрет, то и переживать об этом не будет. Что он ещё может сказать Аккерману? Многое. Но страшно. Экспедиция приближается, скоро придется вернуться в расположение и взять себя в руки. Пожалеет, если выживет. — Мама говорила мне, что сила титана как-то передается от человека к человеку. А силой главного титана владела королевская семья. Потому что только король может использовать эту силу. Если она у короля, то все будет просто. А если нет, то сложно. Возможно тот, у кого она сейчас, просто носитель. Как будто это зараза. Убей, когда найдешь. Обещай мне. — пальцы впиваются в предплечья Аккермана. — Обещай. Обещай. — он встряхивает Леви. — Я его всю жизнь ищу. Чтобы это закончилось. Понимаешь? Ты понимаешь, Леви? — вглядывается в серые глаза. — Родители потому короля и хотели убить, чтобы забрать эту силу, сделать таким меня и править всем миром. Но я не хочу. Мы сами должны выбирать свою судьбу. Аккерман моргает. — Ты обещал, что выслушаешь прежде, чем будешь бить. — Ты совсем ебнулся? — Леви показушно лоб щупает, будто надеясь найти там температуру. — Зик, просто не создавай хаос. Пожалуйста. Ты поедешь последним, мы сможем тебя прикрыть. Просто. Не. Выебывайся. А в глазах все равно — страх. Плещется, хоть Аккерман и скрывает, хоть и пытается сделать вид, что кто-то снова несет форменный бред. — Давай играть. — Леви нетерпеливо ерзает на месте. — Пожалуйста. Если ты так и будешь до экспедиции рисовать мне картинки сказочного будущего с убийством главного титана, клянусь, я тебе голову раскрою. *** Леви все же залил кровью форму. И свою, и Зика. Пришлось экстренно отмачивать в озере и ехать в мокром, в надежде, что стартанут они после завтрака. Потому что сначала они носились за мячом, а потом целовались, носы друг другу раскроили от усердия. На ехидный комментарий в расположении от Гувера, что он от страха обоссался, ответ был утвердительный. Да. Так все и было. Завтрак прошел в нервном возбуждении. Кадеты галдят, повариха наготовила как в последний раз, командованию даже вина налила. Для храбрости, говорит, чтоб нервы меньше шалили. Зик с Бертольдом ложкой катали ягоду по столу, пока не пришла Ханджи и не прекратила это безобразие. Она только вчера вернулась с увольнения, свежая такая, румяная. Говорит: в горах сны отличные снятся, про то, как она за стены выбралась, титана оседлала и доехала на нем верхом до большой лужи. А потом они с этим титаном целовались до рассвета, Бертольд, какого ты тут ушами стрижешь? Делать нечего? Иди навоз лошадиный вывези! Так вот, да, хороший был сон. Красочный, как в жизни. Это все горный воздух. Леви снова с непроницаемой рожей. Непонятно, понравилось ему в лесу сосаться с кровью, или нет, ходит за командором мрачной тенью. Вместо пробежки была мотивационная речь. Спасение человечества и бла-бла-бла… Тоска. До Каранеса тряслись четыре часа. Зик обнял оленя руками и задремал, пока Сися недовольно тащился в хвосте за ловушками. Разбудил его Аккерман, потому что олень свернул с дороги и пошел мародерить деревья в лесу, а Зик не заметил. — У Райнера сегодня день рождения. Это правда, что Эрвин дает всем отгул перед экспедицией? — Зик катает во рту травинку. — Я хотел его сводить по злачным местам. Ну, типа как старший товарищ, заодно посмотрю, чтоб он там ничего не разнес. Нехорошо может получиться. По плану сегодня они расквартировываются, бухают, развлекаются как могут, а завтра ночью выдвигаются за стены. Надо проверить, правда ли бордели закрываются, или врут горожане. — Пожалей злачные места. — хмуро ворчит Леви. — Почему? Он же взрослый. Ему можно. — Нет. — Аккерман злобно на него зыркает. — Без присмотра нельзя. — Ну мам… — Замолчи. — Я тут подумал, кстати. Если помру. Я же дух леса. Ты зуб в землю посади и поливай его каждое полнолуние, я заново отрасту. Ай! — Аккерман пинает его по лодыжке. — Злой ты, капитан. А Брауну бы правда немного расслабиться, а то он уже час в одной позе сидит и, кажется, почти не моргает. Обещаю снять его с сифозной шлюхи, если вдруг он на такое польстится. Я, кстати, взял кое-что. Смотри. — Зик достает из кармана самодельную погремушку с колокольчиками. — Мне кажется, что это может сработать, учитывая то, что мы на стене видели. Как крайний вариант. Вроде хуйню несет, а мало ли. Теоретически, глубинная память там должна остаться. И уж на звук погремушки-то они отреагируют. Непонятно только, в плюс или в минус. Зик эту сцену на стене усиленно старался из головы выкинуть, только она никак не шла. Помоги мне. Мне больно. Помоги мне. — Ты так и не сказал, что конкретно там случилось. — Леви косится. Недоволен. Ясен хуй недоволен, Эрвин запретил трепаться в лагере. — У меня неразглашение. Командор наругает, если узнает. — Зик и сам не хочет говорить. Вслух если скажет, то оно сразу правдой станет. А пока все это можно зашучивать и делать вид, что не было ничего. Хорошо бы эту титаншу больше никогда не видеть, не анализировать, не сопоставлять. Когда подъехали к городу, Аккерман ускакал к командору. Зику интересно: на улицах толпятся люди и пальцами в них показывают. Ловушки вызывают у них восторг и ужас одновременно, кто-то считает, что наконец делом занимаются, а кто-то, что титанов в город привезут, и те всех непременно сожрут. Зик машет детям, их, в отличии от взрослых, интересует олень. Сися нервничает, башкой вертит, но Зик его поглаживает и успокаивает. Не хватало ещё, чтоб он в трущобы убежал. Расквартировывают в клоповнике. Зик пришел последним, долго оленя успокаивал. Ловит взгляд Аккермана и чуть улыбается. Все хорошо. Детишек отправили на рынок, Эрвин с Аккерманом остались, а Имир с Кристой тактично попросили никуда сегодня не ходить. — А мне че делать? — Ловушки проверь. — Ханджи зевает. — Давай-давай, не отлынивай… Ловушки. Ладно. До вечера Зик прокопался в механизмах. От обеда отказался, подавали — какой сюрприз — снова капусту. Фу. Может, хоть на ужин мясом покормят. — Давно за мной наблюдаешь? — Зик свешивается с балки, заметив Аккермана. — Иди сюда, поможешь. Да не запачкаешь ты свои парадные портки, не боись. Только если кровью. Смотришь на него — и все сжимается от непривычной нежности. Он такую нежность никогда не знал, не желал её, а теперь очень быстро с ней свыкся. Леви карабкается к механизму, а Зик вдруг тянет его на себя и целует, пока никто не видит, спрятавшись за большими деревянными колоннами. — А Совесть поедет с нами? — Нет. Не хочу, чтоб она пострадала. Прикипел, а? Прикипел. Зик знает, что Аккерман с ней беседует. Чешет между мохнатыми ушами, жалуется, когда никто не видит. И конь его к мыши привык, все привыкли, даже кадеты перестали делать круглые глаза, когда сонная Совесть вылезала откуда-то из карманов капитана и кровожадно облизывалась на них. Нет, придется его забрать. Магату там напиздеть с три короба, или просто поселить у себя без документов… Потом разберется с этим. Он себе не представляет иной жизни. Больше нет. И это — страшно. — Ты говорил, что во всем этом замешан король. Как конкретно? Зик ерошит волосы на голове Аккермана. Каждый раз приятно трепать эту идеальную прическу, хотя, в последнее время Леви стал гораздо более небрежен, чем был до. — У меня есть информация о человеке, который знает обо всем наверняка. Но лично с ним не приходилось встречаться. Кенни Жнец. Ничего не слышал? Прошлая попытка выйти на королевскую семью закончилась встречей с ним. Он их то ли охраняет, то ли просто прислуживает. — Слышал. — коротко отвечает Аккерман. Это что… Беспокойство? Бертольд говорил, что Энни еле унесла ноги от этого мужика. Интересно. Где ж он так драться научился, что даже Леонхарт едва не умерла? Помощь Леви не помешает. — И что было дальше? — Это было в столице до того, как мы в Стохесс приехали. Человек к нему сунулся непростой, только теперь она вне зоны доступа. Пропала. Пик считает, что нам нечего туда лезть с такими вводными, а я бы хотел. Я же бессмертный. Может, его не переломать надо пытаться, а подкупить. — Зик начесывает Аккермана, как кота. Совесть от шума голосов вылезла из нагрудного кармана и заурчала, нежно ткнувшись в шею пушистой мордой. — Сомневаюсь. Мне кажется, там что-то другое. — Леви как будто погрустнел, лицо опустил. Ну, ты чего? — Может быть. А когда все закончится, ты правда пойдешь со мной за стены? Найдем себе новое жилище и работу с условиями получше. Хочешь? — Так и поступим, как только ты с темы на тему скакать перестанешь. — Аккерман легко прикусывает его за нос. Из него бы вышел воин. Определенно. Может, его бы даже взяли на полную ставку, потому что он островной демон, диковинка заморская. Тайбер бы себе его точно захотел в охрану, чтоб столичных халдеев пугать. Тайбер такое любит. Но Зик бы не отпустил. Вилли, как классический самовлюбленный петух, попытался бы научить Леви читать на правах белого господина и остался бы без зубов. Красивая картинка. Нравится. — Я все еще на говноимперию рассчитываю, ты не подумай. Нужно стремиться к чему-то, что больше тебя. А куча оленьего дерьма точно больше меня. Если за стенами есть олени, я их всех приручу за неделю. Хорошо бы надрессировать, чтоб они людей кусали, когда те пытаются пересечь границу нашего государства, но это уже лирика… — он тянется и легко целует Леви в щеку. — Давай перетянем трос и жрать пойдем. Там же Райнер, бедный, ждет разрешения отправиться в путь по забегаловкам. Его только Бертольд и Имир с Кристой поздравили. Обидно на пацана. *** — Я? Да я вообще не пью. Только за здоровье именинника, это ж святое! На третьей стопке «не пью» как-то подзабылось, из головы вылетело. Моблит меланхолично потягивает пиво, Конни с Сашей на двоих заказали одну тарелку мяса и теперь пытаются его поровну поделить, Кирштайн показушно листает «хозяина преисподней», а Гувер с Брауном напиваются. Как бы Зик ни пытался инициировать поздравления Райнера, поддерживали его только Бертольд и Аккерман, остальные же занимались своими делами, отчего Браун изрядно посмурнел. — Капитан, а можно мне после, ну… — Конни говорит с набитым ртом. Саша как раз отошла за добавкой. — В места не столь отдаленные, полные прекрасных фей любви? — Че, коренной таки отрос? — Зик его тонко подъебывает и получает косточкой в лицо. — Какие тебе бабы, рано! — А вот и не рано, даже у Жана баба была! — Бедная девочка. — Райнер крутит в пальцах стопку с настойкой. — И кого ты оседлал, а, Жан? Кобылицу свою? — Лучше уж кобылицу, чем в подружках Гувера иметь. — Ты че сказал? А ну, пошли выйдем! — Хватит! — окликает их Моблит. — Сейчас все вместо экспедиции поедете на гаупвахту в Утопию. И никаких выплат до конца года. На похоронах веселее, чем на таком празднике. Зик подливает себе настойки. Зря вот они взяли эту троицу малолеток, зря. Хорошо, что братишка со своими соглядатаями отказались, мол, нужно выспаться, завтра такой ответственный день и прочее бла-бла-бла. Через полчаса, когда вечеринка окончательно грозила превратиться в провал, в дверях появилась Пик. Все в том же блондинистом парике и очках, летящее платье выше колена, коробка в руках. — Я вас обыскалась. Привет, мальчики. — она бедром поддевает сидящего Моблита, тот моментально краснеет. — И чего вы забыли в этом гадюшнике? Кто именинник? Райнер без энтузиазма машет рукой. Барчик тоскливый. Кроме разведчиков в углу нажираются два старых деда, а бармен уже начинает засыпать. Липкие столы, грязный пол, залитые пойлом стены. Столы скрипят, стулья кряхтят, единственная картина с полуобнаженной дамой на стене забрызгана чем-то желтым. И хорошо бы это оказалась выпивка. Зик вскакивает и пододвигает ей стул, но Пик не садится, а подходит к Райнеру и вручает коробку. — Держи, герой. Если завтра решишь помирать, то сделай это с моим именем на губах, как настоящий воин. Посвящаю тебе, госпожа Фингер, свой меч и бубенцы… — она вздыхает и смачно целует Брауна в щеку. — Ну? Открывай давай. Райнер растерялся. Посмотрел сначала на коробку, потом на Пик, потом снова на коробку и несмело потянул за белую ленточку. Торт. Не большой и не маленький, криво перемазанный розовым кремом, с надписью «самому сексуальному воину». Саша взвизгивает от восторга и тянет пальцы, поддевая себе немного и тут же сует в рот. Одобряет. — Ну и чего вы такие кислые? — Пик складывает руки на груди, буравя взглядом Леви. — Этот понятно, он из мамы, небось, вылез уже недовольный, а остальные? День рождения, ну! — А ты тут чего забыла? — Моблит подозрительно на неё косится. — Чего-чего, братца проводить в последний путь. Тьфу… Ну вы поняли, короче. Мой жених приехал сюда вместе с городским оркестром Стохесса, его градоправитель попросил охранять музыкальное достояние великого барда! — Чего? — Зик поднимает брови. — Боится, что местный оркестр вальс у них спиздит? — Ой, темнота… — Пик довольно ухмыляется. — Сейчас все порядочные оркестры играют только свинг. Представляешь, великого барда Покко, наконец, признали, и теперь дают его музыку во всех салонах! — А че это? Столичная мода новая? — Моблит хмурится. — Это мой друг из труппы написал свои гениальные произведения и вручил мне ноты. Я в них все равно ничего не понимаю, а он сказал, если я буду о них думать, то ему будет очень приятно. Ну я и продала их в оркестр. Репертуар имеет успех, надо сказать. — А барда тоже титаны съели? — Моблит кисло улыбается. Не нравится ему замаячившая перспектива тащиться незнамо куда, слушать незнамо что. — Не, его с нами мама не пустила. Картошку, говорит, некому будет копать. — Пик придирчиво осматривает свои пальцы. — Че сели? Пошли. Я вас бесплатно проведу. Тут всего пара улиц. Свинг, понимаешь ли, это музыка, под которую танцуешь, даже если танцевать не умеешь. Она сделана для того, чтоб ножка-то твоя задрыгалась. Гувер заставил Брауна допить настойку из горла. Счет закрыл Аккерман. Молча, пока разведчики высыпали на улицу за Пик и потащились на встречу приключениям. Зик дождался Леви у двери, чуть посмеиваясь. Поломала сестрица твое стремление побыстрее оказаться в казарме, поломала. — Ты умеешь танцевать? Что-то, кроме вальса. Где нет женских и мужских партий. — Зик ощущает желание затащить Леви в подворотню и там целоваться. Долго и со вкусом, невзирая ни на что. Вообще очень хочется трогать, но такой танец пока не изобрели. Вернее изобрели, он называется кулачный поединок, вот там можно где угодно пощупать. Больно только. Сука. — ШЛИ ПО ПОЛЯНЕ НЕБРИТЫЕ ХАРИ, С ПАЛКОЙ В РУКЕ И БУТЫЛКОЙ В КАРМАНЕ, ВОИНЫ МАРЛИ! Зик морщится. Эк Брауна развезло. С другой стороны, лучше так, чем он потом в ночи Кирштайну бы натягивал глаз на пятку. — Он мне сразу понравился, кстати, как чувствовал, что у нас схожий музыкальный вкус. Ты правда эту песню раньше никогда не слышал? Она популярная. Хотя, где бы тебе ее было слышать, не в разведке же… Я, кстати, знаю песню про деда, который хуй за воротник наматывал, хочешь, спою? — Зик натыкается на ледяной взгляд Аккермана и поднимает руки. — Ну так и скажи, что не хочешь, че ты пялишься опять так недобро? Там ещё есть про одноглазую проститутку, которая во время минета исполняла гимн столицы… Ну и ладно. Ну не хочешь, так не хочешь. Я лучше у именинника спрошу, он должен поддержать. Разведчики заворачивают за угол, а Зик, предварительно обернувшись, затаскивает Аккермана в темнющую подворотню и целует. Очень хотелось. Удар под дых, пальцы на горле… Ммм… Прямо здесь? — Я повторю вопрос ещё раз: ты ебнулся? Совсем шифер протек? Зик морщится. Такую фантазию уничтожил, что за человек, все то ему надо изгадить. — Я… — Идем. — Леви выскальзывает из темноты на свет. Зик ещё несколько секунд стоит, наслаждаясь фантомным теплом чужих пальцев на горле, а потом следом бежит. Надо сказать, госпожа Пик не теряла времени: кружила вокруг кадетов, не давая им расползтись по борделям и злачным местам, только Конни пришлось ловить буквально на подходе к заветной двери. Но тот сопротивляться не стал, только увидел налетевшего капитана, так сразу коренной черенок отсох. Нужный кабак они находят на звук. Соло саксофона через квартал слышно, местные вылезли на воздух послушать. Как музыка объединяет людей: здесь и битые алкаши, и приличные люди, толпятся, головами кивают, обсуждают в запале. Да как так можно обращаться с инструментом! Он же мимо доли шарашит, куда! Сильная ритм-секция прошибает до дрожи, взвывают трубы, им вторит виолончель и ударные. Зик вдруг понимает, что невероятно соскучился по хорошей музыке. По саксофонным партиям и тромбону, по танцам на столе до самого утра, чтоб майка мокрая от пота и Пик рядом — до невозможного счастливая. — Я никогда такого не слышал. — Аккерман тормозит на входе. — Это… Как будто вальс трахнул бардовскую песню и у них родился ребенок с отклонениями. Не знаю. — он слушает, невидяще в пространство глядя. Зик улыбается. — Нравится? — Никогда не любил музыку. Но эта… Пожалуй, нравится. Под нее не хочется сдохнуть. Непривычно. Ты научишь меня? — Чему? — Танцевать. И серьезный такой, важный. Смешной. — Надо выпить. Без выпивки ты не сможешь. — Зик смотрит на Аккермана честными-честными глазами. — Это особый танец. Сальто вместе крутим много раз. Кто первый упал, тот и проиграл. Аккерман закатывает глаза. Не ведется больше на эти провокации, а жаль. В кабаке яблоку негде упасть: набились, как мухи на навоз. Танцуют какую-то смесь пьяного вальса и импровизации. Ну ничего, ничего. Надо дать им время. Подходит Пик с высоким мужиком. Где-то Зик его уже видел… — Братец, знакомься. Это мой жених. Бенни. — она льнет к его могучей груди. Зик аж про бухло забывает. — Это типа обсчестил, и жениться решил? — он складывает руки на груди. Нравы тут дурные, приходится им подыгрывать. — Ни в коем случае! Все честно. Я верующий. Я так с девушками не поступаю, в отличии от… — он быстро косится на малолетних разведчиков. — И жених, и невеста себя до свадьбы должны хранить. — Смотри мне. Если её обидишь, сильнейший солдат человечества тебя в титана превратит. Чик! И нет сосисочки. Как у титана. Легкая рука, большой талант. — он протягивает руку. — Зик, приятно познакомиться. А вы где работаете? — В военной полиции. Так что со мной Пик точно не пропадет. — Бенни крепче жмет Пик за плечи, та сдавленно пищит. — Простите, работа. Рад, что за ней есть, кому присмотреть. А то она такая, знаете… Да конечно вы знаете. — и уносится к сцене. Зик провожает его долгим взглядом. — Опять мужика будешь разводить в первый лунный день? — Зик поджимает губы. Пик так невинность теряла уже… Шесть? Семь раз? — Естественно. Если капитан не расскажет секрет полишинеля о вентиляции ануса нестандартным способом, то все пройдет гладко. Он хороший. Только тупой. И от этого мне еще больше нравится. — она хихикает. — В хозяйстве полезен будет. Трахаться по пятницам под одеялом, мясо мне будет носить каждый день и целовать ножки. Прелесть. — А чего так скоро предложение сделал? — Зик притягивает Пик к себе и целует в макушку. Та только фыркает. — Посмотрела бы я на тебя, если бы до тридцати не ебался… Там даже дубу предложение сделаешь, лишь бы скорее. Святоша. Че, танцевать пойдем? А то мальчики уже в стенку вросли, а девочка во всю отплясывает. — Леви хочет научиться. — Ну так и учи, че встал? А я детишек пойду развлекать. — он нажимает Зику на нос, как на кнопку, и уплывает к мальчишкам. Зик переводит взгляд на Аккермана. Физическое ощущение, что время уходит. Каждую секунду, каждый миг. Хочется заполнить его чем-то существенным. Или кинуться ему в ноги и рассказать правду. Настоящую. Ты правда влюбился, идиот? — Давай покажу связку. — он становится перед Леви. Танцевать свинг просто и весело. А медленно показывать, так сразу идиотом себя чувствует. Вперед-назад, носок вверх-пятку вверх. Бессмысленно. Аккерман смотрит внимательно, анализирует. Глупость какая. Хуйней какой-то занимаются. — Смотри, а если ускорить. Для Зика все эти движения привычны. Легко, ненапряжно, плавно. Аккерман хмурится. Ну свои ноги ты точно не можешь попытаться убить. — Давай с руками. А то ты как будто срать хочешь. Больно. Больно и страшно. И утащить его хочется в логово, а там во всем признаться и каяться до рассвета. И пусть хоть голову отрубит. — Ещё раз. Прости меня. Блять, хуйню сморозил. Прости меня, блять. Прости. За Марли, за молчание, за бездарное командование Брауна. И если завтра титан сожрет тоже прости. И что все время лез в трусы прости. И что… — Ты мне нравишься. — тихо. — Очень. Может больше, чем просто нравишься. — Зик поправляет Аккерману руки. — Мягче. Не пытайся меня отпиздить. Рано. И я… Левой путаешься. Повтори медленно. Так вот, я тебе давно хотел сказать. Точнее вообще не хотел, а теперь захотел, а может, и не надо тебе ничего говорить. — Зик замолкает. Оркестр заводит марлийский джазовый стандарт, он оборачивается: Пик отплясывает с Брауном и Гувером почти в синхрон. Шпионы, блять. — Я не боюсь завтрашней экспедиции за стены, потому что я… — Зик! — Пик окликает его. — Че вы встали, пошли к нам! — Потому что ты? — Аккерман вцепляется в кисть, не давая отойти. Лыбится так, нравится ему тут, музыка хорошая, танец дурацкий, пахнет пряной травяной настойкой. — Договаривай. Сука, почему так сложно. Если признаешься хоть в чем-то, то и остальное придется рассказывать. А с чего начать? А чем закончить? Подставлять отряд не хочется. И страшно. Все время, сука, страшно. — Я не фокусник. Я приплыл на железном корабле из-за моря, чтобы найти генерала титанов и убить его. За сутки до нашего знакомства. Я передаю сведения на большую землю через радиосигнал. Это такая невидимая волна, которую можно посылать со специальной вышки. Я умею лечить людей, потому что это моя первая специализация. И о моем происхождении никто кроме тебя не знает. — пристально смотрит в глаза Аккермана. Леви продолжает улыбаться, легко так, весело. — И если завтра меня попытаются сожрать, то я от страха превращусь в большую зверюгу и провалю миссию. — Ты правда это и хотел сказать? — Леви насмешливо его в плечо тычет. — Вот именно это? Что ты плаваешь на железяках и превращаешься в зверюгу? Серьезно? Не верит. Сука… — Ладно, прости. Я хотел сказать, что, кажется, впервые в жизни влюбился, и это меня невероятно пугает. — он опускает глаза. Да. Лучше так. Лучше так, чем пытаться доказать, что он снова не шутит. Только он никогда не шутил, разве что про замок из оленьего дерьма, да и тут — не факт. Это же бред. Королевский наследник из-за моря, ага. Держи карман шире. И титан-то у него волосатый, и способности волшебные, и сестра превращается в жабу. А ещё он может всех заколдовать и в титанов обратить. — Мне просто хотелось это выпустить из себя, потому что, ну… Непонятно. Раньше так не было. Никогда. Влюбленность. Пока не любовь. И хорошо бы ей не стало. — Ты правда это и хотел сказать? — Аккерман повторяет вопрос, вдруг став серьезным. — Что из этого — правда? Первое, или второе? — Тебе решать.