Священный отряд

— Издеваешься? Гувер глаза опустил, как нашкодившая псина, вымученно улыбается, разглядывая свои пальцы. — Я просто вчера расслабился сильно, не заметил… Прости. — И с кем ты ебался? — Зик придирчиво крутит его палец в руке. Здоровый, сука, палец, с отросшим ногтем и без следа травмы. — Да я не ебался, я так… Не твое дело, короче. Делать-то чего теперь? Заново вырывать? — он нервно прячет руку за спину. Зик закатывает глаза. Ну да. Так. Очень интересно, это кабанистое «так» потому на утренней тренировке бегало хорошо, или просто совпадение? — Руку помощи, значит… Понятно. Все равно мотать надо. Ты только кривульками своими не хватай все подряд, чтоб не слетели повязки. Иначе тебе эти пальцы знаешь, куда засунут? Хотя тебе, наверное, понравится. Колоссальный педик. — Зик посмеивается. Гувер пытается злобно его пнуть, но наука Аккермана даром не прошла: уворачиваться от тычков стало очень легко. — А бронированному педику передай, чтоб не такой счастливый был. Капитан сегодня после завтрака спрашивал, не слышал ли я чего, а то у Райнера улыбка была, как у маньяка. — А командир педиков — он кто? — Гувер кисло на него смотрит, пока Зик мотает пальцы. — Его петушейшество, конечно. Я не могу быть просто педиком. Я король голубков, петух высшего пошиба. — Зик щелкает Бертольда по носу, тот яростно отфыркивается. Да-да, уже не ребенок, мамке это своей расскажи. — И кому ты хвост подставляешь? Аккерману? — тянет гласные, издеваясь. — Или Ханджи? — Да всем понемногу. Я, сам понимаешь, очень дешевая давалка. Из окна видно, как Аккерман гоняет кадетов по плацу. Райнер в ударе: всех быстрее, ловче и старательней. Что с человеком дружеская рука помощи делает, вы посмотрите. — Я тут думал. Что, если мы не ошиблись и координата у Эрена? — Бертольд обкусывает торчащие с бинтов нитки. — Я попрошу у Райнера прощения за кадык на коленях и поцелую тебя в зад. Идет? Держи карман шире. Неоткуда папаше было взять координату. Король на троне своем пердит спокойно, ну, есть там парочка бастардов, так бастарды всегда есть. Не евнух же он, в конце-то концов. — Договорились. — Гувер вальяжно разваливается на койке. Вчера изнылся, что нога снова болит, вот Леви его и пожалел, отстранил на один день. Лежит теперь, весь из себя великий страдалец, книжицу почитывает. — Ты не нравишься нашей святой троице. Ты ведь знаешь об этом? — Я вообще мало кому нравлюсь. Магат примет их претензии в письменном виде, я полагаю. Пусть жалобу напишут и отправят голубиной почтой. Ногу не разматывай в душе еще неделю, пожалуйста. Скажи, что чешется. Заживает. — Зик поднимается. — И кончай читать эту порнографию. — кивает на книгу. Бертольд скашивает глаза с легкой иронией. — А че, ревнуешь? — В смысле? — Ну, что твоего господина-карлика там пердолит могучий, красивый, здоровый Хозяин. Ты-то ни то, ни другое, ни третье. Ума не приложу, с кем ты дома трахался. Будь я проституткой, я бы даже за деньги не согласился. — он вытягивает ноги вперед. — Или таки совратил Пик? Хотя у нее, вроде бы, есть вкус… — Сколько в тебе говна, Гувер. Я раньше и не замечал. — Зик фыркает. — А я раньше вслух не говорил. Ты же мне если и втащишь, то когда-нибудь потом. Но это будет потом… — он поворачивается на бок, еще сильнее приблизив книжицу к лицу. — Че ты так реагируешь? Я же шучу. Или правда сохнешь по Аккерману? Это бесполезно. Тут девка была, красивая такая, так он и её отшил. Я бы не отшил. Её потом Леонхарт в экспедиции раздавила. — он зевает. — Думаю, слухи про Эрвина на самом деле нихуя не слухи. Ты просто не видел, как Аккерман за ним волочится. Как собачка бегает, в рот заглядывает, остается с ним в кабинете на долгие часы. Не смеет нарушить приказ командора. Он ведь и правда такой, как все говорят. Идеальный. Волосок к волоску, наполированные ботинки, поставленная речь. Я бы тоже хотел таким быть, но увы. Нутро не то. Приятно любить красивых и цельных, а не подранков, как мы с тобой. Райнер может таким стать. А нам остается побираться на окраинах, выбирать из того, что предлагают. Зик закатывает глаза. О, эти мудрые слова познавшего мир подростка. Все-то он уже исследовал, понял глубину человеческой сути и бессмысленность бытия. Лет через пять должно пройти. Это высокомерие — как простуда, которая у здорового организма проходит со временем. И Бертольд это обязательно перерастет. В отличии от дорогого братца. — Ты бы и дерево не отшил, если в нем дупло имеется. Вы потому и дрочите друг другу, что хотите стать как Леви с Эрвином? Сиятельный Райнер и его злобная тень. — Зик склоняет голову на бок. — Нет, не поэтому. Дрочим мы, признаться честно, от скуки. И оттого, что у девочек начали расти сиськи, а трогать их нам они не дают. Хотя, Браун там обмацал одну постарше, так она потом стала делать вид, что его не существует. Это потому, что он ей на сосок нажимал, как на кнопку. Думал, что ей так приятно будет. — Скажи честно, Гувер, ты девственник? — Зик разминает спину. — Нет. Мы все трое лишились этой чудесной способности, как только на остров попали. После смерти Марселя, знаешь ли, близость собственной смерти слегка сместила приоритеты. — Втроем? — Зик поднимает брови. — Ну… — Гувер поворачивает голову. Говорит об этом буднично, спокойно. — Первый раз был втроем. Потом уже как получится в разных комбинациях. Стеснение не свойственно человеку, которому осталось жить каких-то десять-двенадцать лет. А что, у вас с Пик так не было? Зик задумывается. — Нет. Один раз была попытка, но это было до того смешно, что мы решили больше не пытаться. Пик продала свою невинность. Раз пять, насколько я знаю… — он смеется. — А я просто стараюсь не обременять никого собой. Это жестоко. Так, короткие связи. В основном с детными и постарше. У них нет иллюзии любви после хорошего секса. Гувер кивает. Зик не осуждает ни его, ни остальных. Он бы тоже, может быть, так поступил, если бы отправился неизвестно куда в столь юном возрасте. — Если бы твой брат знал, сколько ему жить осталось, он бы тут стены ебал, я в этом уверен. — Бертольд закрывает книгу и сует руки под подушку. — Вали уже, Ханджи потеряет. А я посплю. До обеда Зик ковырялся с ловушками. Гондолами теперь Моблит занимается, после поимки Имир Ханджи как-то внезапно вспомнила, сколько у них недоделанных дел. Та в углу сидит, смотрит. На тренировки ее пускают, но с опаской: мало ли. Ханджи было хотела ее исследовать, но побоялась, что увидеть кто может, с тракта расположение отлично просматривается. — Торопишься? — Ханджи перекрывает дорогу Аккерману. Зик залез внутрь механизма, снаружи его совсем не видно, а у него изнутри наоборот, полный обзор. — Был занят, — Леви пытается проскочить мимо, чтобы избежать объяснений, но Ханджи делает шаг в сторону. — О, ну за что ты так со мной, я думала мы друзья. — Ты о чем? — О том, что для друзей придумывают пиздеж получше! — она шутливо толкает его в плечо, — Я с утра тебя ищу, в комнате тебя не было, опоздал на тренировку. Если ты решил наплодить в Стохессе армию боевых гномов, я никому не скажу. — Если ни о чем другом думать уже не можешь, соврати кого-нибудь из кадетов. Райнер, вон, кабан здоровый, и тебя как огня боится. Отличный вариант. — Леви привычно откусывается. Зик чуть ближе придвигается к небольшой дырке, чтоб разглядеть все его эмоции. И нахуй тебе их разглядывать? Возьми себя в руки, давай, обезьяна. Утром он тоже предложил Леви дружескую руку помощи, а тот, не будь дураком, отказываться не стал, хоть и пиздел, что везде опоздает. Подумаешь. — Нет, это тело только для науки, — Ханджи картинным жестом расправляет форменную накидку. — Лучше посмотри, какие у нас ловушки получаются! Аккерман оглядывает сооружения со скепсисом. — Ну и где гарантия, что они это не разнесут в щепки за секунду? — Гарантий нет, как обычно, — Ханжи с видом главнокомандующего оглядывает свои владения, приставив ко лбу ладонь козырьком, — Но если хоть один из вариантов пройдёт тест Эреном, то у нас будет неплохой шанс. — Почему нельзя просто вырыть яму побольше, они бы туда сами попадали. Вон, Эрену выдайте лопату, пусть копает. Как раз для его мозгов работенка. — В следующий раз, когда будешь на поле боя, не руби титана, а просто плюнь в него. Вдруг от яда сдохнет. — Ханджи посмеивается. — Тащи сюда всех кадетов, помогать будут. Иначе мы не успеем до конца недели, а мне бы хотелось закончить как можно быстрее и вернуться к должности первого сивушного аэронавта. К вечеру Райнер превратился в мокрую вонючую свинью, Бертольд же попахивал не так смертоносно, но кабаны всегда сильнее воняют. Как же у них все плохо с кадрами. Дети что-то там проектируют, дети, которые законов физики не знают, не помнят своей истории. Детский садик тормозок, блять. Зику почему-то кажется, что если чутка их подтолкнуть в развитии, то это будет честно. Пиздить детей ногами как-то совсем уж нехорошо. Потому что Леви… Хватит думать о Леви. Прекрати. Ну как, блять, можно было упасть в штаны капитану разведки? Идиот. Все убежали на ужин, Зик остался в одиночестве. Кто-то делал предположение, что он питается табаком, и это было недалеко от истины. Ветер приносит из леса медовые запахи разнотравья, если закрыть глаза и представить, что все хорошо… — Я думала вы к концу недели только закончите… — Ханджи пристально рассматривает прототип. — Ты переделал конструкцию? Леви маячит у нее за спиной, в глаза не смотрит. Хочется сжать его крепко-крепко, сделать хоть что-то, чтобы получить улыбку. — Да. Так точно сработает. Нужно использовать человека как приманку. Вот тут есть небольшое отверстие, в которое придется успеть протиснуться до того, как ловушка захлопнется. Штыри зафиксируют тело, запертое в крошечном пространстве… Будем попробовать. Металл перебьет сухожилия в плечах и бедрах, ему будет слишком больно, двигаться он больше не сможет, но можно будет ставить сколько угодно экспериментов. У Ханджи загораются глаза. Видно, что она уже в голове прокручивает, как и когда испробует ловушку. Зик усмехается. Его обязательно позовут на это посмотреть и он, наконец, сможет увидеть, как братцу больно. Он пошел в папашу, такой же упертый, ебнутый фанатик. Просто пока что верит в «хорошее». Пока не знает обо всем. То, что брат на план эвтаназии не согласится Зик уверен на тысячу процентов, а значит, нужно от него втихую избавиться. Отдай координату тому, кому сможешь доверять. Доверять. Разве он может кому-то доверять? Зик проигнорировал ужин и сразу пошел на чердак, только помылся. Леви его больше нюхает, когда он не воняет. Это приятно. Почему-то вдруг мнение Аккермана стало важным. Важным и желанным. Ныкаться по углам, как крыса, говорить глупости, думать о том, что Леви здесь не место. И просыпаться от недовольного копошения за секунду. Утром они договорились встретиться здесь, потому что после склада захотелось адреналина. Из мансардного окна льется белый лунный свет. Зик кидает мяч в стену, коротая время. Его способ медитации, погружения в себя. Кидать-поднимать, кидать-поднимать. Зажигалка чиркает, в нос дает запах табака. — Ты оглушительно тихо крадешься. — он оборачивается и запускает мячом в Леви. Поймал… Никто не мог поймать его подачу с такой легкостью без перчатки. — У тебя вдруг появились вопросы? Так меня рассматриваешь в последнее время. Мне нравится, что я будоражу в тебе разные мысли. Придумываешь про меня всякое. Даже не хочется тебя разубеждать, мне нравится, когда обо мне думают сильно лучше. Как будто я правда загадочный и стою чужого внимания. — он подходит, тянет руку, всматриваясь в глаза Леви. Оглаживает щеку с непривычной для себя нежностью и вставляет в чужие губы подожжённую сигарету. — Но ты же не куришь, да? — Не курю, не пью и не трахаюсь, как принцесса из сказок, — Леви длинно затягивается сигаретой. — Что это? — подставляет мячик под синеватый свет из окна, крутит его влево-вправо, рассматривая. Зик подхватывает Леви под бедра и вжимает в себя, целует медленно, без привычного напора. Удобный он, все же. Вдруг понимает, что ему надо поменьше думать об общем благе, мозги от этого как-то разжижаются и от человеческого отрываешься. А важно то, что происходит сейчас. Серые глаза совсем близко, например. Аккерман пока спокоен, но скоро начнет нетерпеливо поджимать губы. — Я научу тебя играть в мяч, если ты хочешь. — выдыхает в губы. — Но не соглашайся из вежливости. Зик забирается пальцами ему под майку и углубляет поцелуй. Это отчего-то кажется сейчас таким естественным и правильным, что аж страшно. — Если ты захочешь меня арестовать и поместить под стражу, знай, я не буду против. В наручниках у меня еще не было. — он тихо ржет, спускаясь поцелуями от подбородка к шее. — И мне всегда хотелось в каком-нибудь начальственном кабинете. Я просто говорю, ты не подумай. Много говоришь. Трахать Леви здесь, на грязном пыльном полу, кажется Зику настоящим кощунством. Тащить в комнату — тоже, он утром сразу сбежал работать, а как вернулся в обед, так дико охуел с того, что Аккерман залил ему кровать и не сказал. Сам долбоеб, что утром был в состоянии невменяемом и не заметил, а получать шпильки от самого Леви очень не хочется. Хочется — получить улыбку, а лучше хотя бы пару тихих стонов. В последнее время ему страшно везло на стон во время финиша, хочется, чтобы Аккерман ещё больше раскрылся, ещё сильнее отпустил себя, потому что от этого у самого Зика все внутри сжимается. Доставлять удовольствие приятнее, чем получать его самому. — Слушай… Предлагаю сделку. На желание. — он задерживает дыхание. Какой пиздец. — Отобьешь мяч трижды на улице — проси, что хочешь. Если нет, то я разложу тебя в кабинете главного, похуй, что пустует. По рукам? — Пошли. — Леви отпихивается, чтоб отпустил. Что вообще за привычка таскать как игрушку с места на место, да-да. — Сейчас, ну? И не заставляй меня тащить себя за ручку, а то возьму ее отдельно от всего остального тела, — Аккерман спрыгивает на пол. Почему-то сейчас внезапно стало важным разрешить этот спор. Надо думать, Леви и в разведкорпус пошел потому, что Эрвин ткнул его носом в то, что он использует баллоны неэффективно. Надо было доказать, что он ошибается. Трепетное отношение к собственному эго никуда не делось, а капитан все так же ведется на слабо, если сделка не ниже его достоинства. — Ну, хули встал? — Леви крепко сжимает черенок от швабры. Зик как-то даже скривился, увидев его выбор, и предложил поискать что-то получше, но Аккерману плевать. Привычное оружие лучше любого другого. Плац освещен только голубоватым лунным светом, в таких условиях отбить палкой мячик на подобной скорости, нахрен, почти невозможно. По крайней мере глазами, разве что на инстинктах получится. Хорошо бы еще не думать о том, как они со стороны выглядят. Капитан разведки в боевой стойке со шваброй и подозрительным новобранец, готовящийся чем-то в него швыряться со восторженно-зверским выражением лица. Абсолютно неясно, что происходит. Леви тоже не понимает смысл, но общая цель ясна. Отбивай. Палкой. Мячик. Иначе придется искать предлог и пиздить ключи. Когда мяч в первый раз пролетает мимо уха и исчезает где-то в кустах позади, Аккерман на секунду так и остается стоять с поднятой в замахе шваброй. Зик веселится и орет, что согласен даже на один из трех. Леви чертыхается и орет в ответ, что ссаные подачки ему не нужны, но идет продолжать. Их же точно кто-то услышит, остается надеяться только, что спишут на пьяные разборки кого-то из бухающих деревенских. Зик кидает мяч второй раз, но он снова скрывается в темноте. Аккерман злится. А вот в третий… Леви лупит от отчаяния с такой силой, что черенок хрупает и ломается, а мяч со звоном улетает в стекло общей казармы. — ТРЕВОГА! — доносится из расположения, тут и там за целыми стеклами начинают включаться лампы. Секунда замешательства, а потом Леви срывается с места, едва не врезаясь в Зика, и несется с ним за обратную сторону здания. — Имей ввиду, я все спихну на тебя, — рычит на бегу сквозь зубы. Палку он так и не выпустил, меч не бросают на поле боя. Пиздец какой. Зик в восторге, даже при том, что капитана на командорском столе ему разложить не удастся. Его самого теперь Ханджи разложит в каком-нибудь гораздо менее приятном месте. Они добегают до темных островов ловушек, за спиной нарастает гул общей суматохи. Ничего ведь страшного не произошло, просто сами себя взбаламутили, а если кто-то ночью орет тревогу, так это значит подорваться и бежать. Еще полчаса потом выяснять будут, в чем причина. А если еще и мячика не найдут, то это загадка века, деревенская мистерия и вообще самое яркое впечатление их затянувшейся в глуши отсидки. — Кретин, блять, че, подумать не мог, что оно так далеко отскочит?! — Леви впечатывает Зика в заднюю стенку здания, — Хоть подальше бы отошли! Вот это предъява, капитан, вот это ты здорово придумал. Сам же отбил, сам же стекло разбил и швабру сломал, но надо вину на другого свалить. — Такой и был план. Правда, я не думал, что ты с такой ненавистью по нему лупить будешь… — Зик лезет целоваться и ему отвечают так, что в штанах становится катастрофически тесно. Хорошо, хоть майку вечером надел, будет чем прикрыть. — Может, ну его нахуй и в кусты? Леви отвечает настолько яростно, словно готов сожрать, придушить и выебать в любом приемлемом порядке. — От тебя, нахуй, одни проблемы, — Аккерман задирает голову наверх, осматривая стену на предмет пригодных выступов и окон. Кто-то оставил лестницу наверх почти вплотную к командирскому пункту Ханджи. — Лезь, блять, давай на крышу, там со смотровой площадки есть доступ вниз, как раз успеем добежать, пока они там со всем разберутся. Если что, скажешь, что на звезды меня водил смотреть, — секунда тишины, — В смысле для навигации, по звездам ориентироваться, блять, а не для этого! Зик поднимает руки и сдается. Как скажете начальник, слушаюсь и повинуюсь начальник. С чем, а с высотой он нихуя не дружит в человечьем обличии, есть какой-то иррациональный страх сорваться вниз и разбить свою тупую башку. Чем выше Зик поднимается, тем сильнее бьется сердце, а оказавшись наверху он просто присаживается на корточки и ощупывает черепицу пальцами, дышит. — Если щас с крыши потечет, скажи, что это был дождик. — он по-обезьяньи добирается до смотровой площадки и вцепляется в перила. Ох, как же хочется по руке себя пиздануть и ссать под себя не придется… Внизу ему было так весело, зато Леви, кажется, начал веселеть только сейчас. Смешно тебе, сука? Зик недавно тренировку на закате наблюдал — ощущение, будто окно комарам открыл, так же мельтешат в закатной дымке. И не страшно им на высоте, сука. Зику на скорости не страшно, но стоит только повыше подняться и все, и пиздец. Тем временем гул голосов нарастает и люди начинают появляться на плацу. Зик спускается вслед за Леви, молясь, чтоб не соскользнуть, потому что выдержки его нихуя не хватит на этот полет. Бег по полутемному коридору. Аккерман точно издевается: сначала заставил его лезть наверх, а теперь — бежать. Им бы с Райнером слиться в экстазе. Сука. На плацу собрались уже все. Леви замедляет шаг и отдает честь, а Зик, как задохнувшаяся псина, падает на колени и сипит. Ебаные любители побегать, рот ваш ебал. Во всех смыслах. Перед вытянувшейся по струнке шеренгой стоит высокая фигура. — Встать! — голос властный, спокойный. Зик снимает очки и протирает их майкой, снова водружает на нос. Не потому, что плохо видит, а просто показушный жест. — Я умру, если встану. — он ложится на плац и закрывает глаза. — Умру и все. — Ханджи! Это тот техник? Зик приоткрывает один глаз, решив отложить смерть. Аккерман неподалеку стоит такой серьезный, хоть портрет с него для потомков пиши. Красиво. — Властелин болтов, фельдмаршал жестянок, жалкий прислужник госпожи Ханджи… — он сипит, в строю слышатся короткие смешки и громкий хрюк Райнера. — Посвятил свое сердце сигаретам, теперь жалею… Фигура оборачивается, в полумраке он, наконец, может разглядеть лицо. — Ты видно пьян, техник. Леви, научи его себя вести. Эрвин Смит. Вот ты какой. Генерал мертвой армии. Зик выдерживает его взгляд с легкостью, он этих кухонных командиров на последней войне ел на завтрак и не давился. Им лишь бы эмоции не показывать и пафосные речи толкать, толку никакого, только бесконечные кровавые жертвы. — Неудивительно что у вас такая смертность. — удар в живот выбивает воздух из легких, Зик продолжает пялиться на Эрвина, зная только одно: он его убьет. Будет по кусочку сдирать кожу и отдавать ее чистым титанам, разберет по волокнам мышцы, жирком приправит костер, а кости будет использовать вместо зубочистки. Только эти мысли помогают ему контролировать регенерацию сейчас и не разорвать его голыми руками тут же, положив с прибором на конспирацию. Леви не колеблется ни секунды. Не сдерживается, не пытается притворяться. Проступок Зика не кажется таким уж серьезным, даже если бы дело и в порче казенного имущества и одном разбитом окне. Но, как будто, если нужно сильнее, он будет бить сильнее. Обычно по лицу кадетов не бьют даже в исключительных случаях, даже свои драках. Обычно есть этот внутренний барьер, но у Леви на лице не дрогает ничего. — Зачем ты его жалеешь, Леви? Тут же пинок в челюсть. Зик сплевывает зуб, стекла из разбитых очков расцарапывают кожу. Хорошо, хоть зажмуриться успел. Боль прекращается не сразу, все его сознание вопит, требует регенерации, но нужно терпеть. Вырубится — пиздец. Он мутноватым взглядом вылавливает шокированные лица Райнера и Бертольда, которые слушают речь Эрвина. Зик не уверен, обратил ли на это внимание Леви, на абсолютно психопатическую, ледяную ярость, и, одновременно, самоконтроль. Длинная речь. Что-то про доблесть. Очередная военная чепуха. Посвятите ваши сердца… Хочется ему сердце вырвать и заставить сожрать. Зик не чувствует ничего, кроме отвращения. Такое же отвращение он испытывал в Марли, когда Тайбер начинал пустословить. Ради долга. Вы должны защищать нашу землю. Спасти человечество. Уничтожить чудовищ, предварительно ими же и став. Он не знает, сколько пролежал на плацу, но былая ясность возвращается только когда звуки голосов и шагов стихают, растворяются в ночной темноте. Лучше бы он трахал Аккермана на грязном чердаке. Зик сплевывает кровь и поднимается на локтях, медленно шевелит конечностями. Похоже на трещину в ребре и здоровую гематому на животе. Допустим, трещину он стянуть сможет, тут ее никто не проверит. Делать вид, что она есть, ему никто не помешает. Зуб не жалко — не передний. Жалко только очки. Зик счищает остатки стекол с лица и дрожащей рукой поднимает измятые дужки, спешно прячет в карман. Оборачивается — на середине плаца лежит мяч, свет в штабе вновь потушен, он совершенно один, только луна светит. Зик поднимается, ловит равновесие, привычным движением забирает мяч и плетется в корпус. Голова тяжелая-тяжелая, он опирается о стену, пока тащится на второй этаж. — Зик! — голос Ханджи на лестнице. Он прикрывает глаза, ожидая, что сейчас его уволят. Довыебывался, алкаш несчастный. Соберись ты уже наконец. — Да? — он хватается за перила. — Не делай так больше. Твои мозги гораздо важнее для человечества, чем желание покрасоваться. Пожалуйста. — она тяжело вздыхает. — Завтра мы покажем Эрвину твой прототип. Я приду разбудить тебя пораньше, чтоб не опоздал. Учись выбирать противников по уровню. — Ты права. Не мой уровень. — он чуть усмехается. Она, ободряюще кивает и уходит к себе. В голове начинают всплывать отрывки речи Эрвина: кажется, он очень возносил Эрена. Что, братец, и тут в дамках, все в жопу целуют нашего особенного, любимого ребенка? Ненавижу. Зик по зигзагу добирается до своей комнаты и замирает в дверях. Леви. Одетый, задумчивый, высаживающий его пачку на кровати. Зик прикрывает дверь. — Я на тебя не злюсь, если вдруг ты об этом беспокоишься. — Почему ты не защищался, кости целые не нужны? — Аккерман дожидается, пока Зик дотащится до кровати и сядет рядом. Как будто предложить ему сейчас помощь — значит оскорбить еще больше. Поэтому Леви подкуривает еще одну сигарету, вставляет ему в зубы тем же жестом, каким делал это Зик час назад. — Я ужасно дерусь, ты ведь знаешь. Если бы защищался, было бы только хуже. В ближнем бою я невероятно бездарен. — Я знаю этот взгляд. Если кто-то на тебя так смотрит, пристрели, не раздумывая. Если не добьешь — потом огребешь проблем. Эрвин тоже его знает, — Леви выдыхает дым, глядя в пустоту перед собой, — потому что я на него так смотрел. И почти убил его тогда, на первой своей миссии. Почти. Не могу сказать, что пожалел. — Взгляд… Не выдумывай. — Зик фыркает. Вот же внимательный засранец. — Ты в пах не бил потому, что лучше слепой любовник, чем со сломанным хером? В принципе, из меня бы вышел неплохой раб. Упм ваши я и с закрытыми глазами собираю-разбираю, трахать тебя тоже могу наощупь. Хитрый план. — Заткнись. У тебя ребро сломано. Дай посмотрю. Дай, я сказал, — Леви заставляет вяло упирающего Зика сидеть ровно, пока сам расстегивает ему рубашку. Надо думать, капитан хорошо постарался: кожа горячая и даже в темноте видно набирающие цвет синяки. — Странно, — Леви сосредоточенно ощупывает пальцами ребра, — Я был уверен, что сломал одно или два. А тут даже трещины нет. Или ты просто хлебало кирпичом держишь, потому что приятно, что я тебя трогаю? Думаю, будет честно, если за сегодняшний спор желание загадаешь мне ты. — Я приберегу его до лучших времен. Чтобы ты не расслаблялся, капитан. — он ласково берет его руку в свою и тычется лицом в ладонь, перемазывает ее кровью из носа. — У меня для тебя есть подарок. Говорят, если положить его под подушку, то прилетит волшебная фея. — достает из кармана зуб. Лицо у Леви сейчас потрясающее, Зик не сдерживается и тихо смеется. Удар больше прилетел по челюсти, нос задет постольку-поскольку, разве что полупрозрачные синяки утром появятся под глазами. У него прокушена щека, немного рассечена десна и кровит нос. Контролировать, чтоб не вылез зуб он сможет довольно долго. — Проковыряю в нем дырку, буду носить, как трофей, — капитан морщится, но все же прячет зуб в карман. — Тебе принципиально меня кровью перемазывать? — Да. Мне нравится. Хочешь узнать мой главный секрет? В детстве я мазал гномов томатной пастой и дрочил на них. — Блять… *** Ему снился отец. Зеленое, шумное лето, в воздухе витали запахи травы и бензина, солнечные зайчики прыгали по брусчатке. Они играли в мяч, мама маячила где-то на заднем фоне с младенцем на руках. Отец, как только этого ребенка увидел, так сразу развернулся и ушел, а Зик остался один. Родители закрыли дверь и нянчились с уродливым свертком, а Зик бился в окно, но его никто не слышал. — Ты что, тоже титан? — на подбородок льется горячая вода. Зик открывает глаза. Над ним стоит насмешливая Ханджи, в рассветных лучах плавают крошечные пылинки. — Да. И превращаюсь в гигантскую обезьяну. — он чуть улыбается. Ханджи смеется. — О, я бы на это посмотрела. Сначала я думала, что ты истек кровью и умер. Потом, что ты в ночи сожрал Эрвина. — она протирает его лицо теплой влажной тряпкой. — Хорошо, что не захлебнулся. Придурок. Эрвин мне вчера выговорил, но я стояла на своем. Техники не участвуют в военной подготовке и не обязаны прыгать под муштру. Завел моду. Каждый работает на человечество разными способами, не все обязаны, как пауки-птицееды, скакать на упм и ночью подрываться из-за мяча. Как ты вообще Леви на это подбил? Зик приподнимается. Кровать перемазана вся. Подушка, простынь, одеяло, он сам от подбородка до плеч в плотной, стягивающей корке. Подбил на такой странный способ секса? О чем она? Леви и след простыл. — Я? — он усмехается. — Я слышала, как вы перекрикивались на плацу, но я вас не сдала. Стекло у меня в комнате сегодня заменишь и отремонтируешь казеную швабру. — она льет ещё воды. — Я осмотрела ребра, пока ты спал. Ушиб, не более, а вот гематома серьезная, надо бы кровь убрать к вечеру. Зик моргает. Всего лишь игра в мяч. Его кровать уже превратилась в лужу, но он благодарен Ханджи: отрываться от кровавой корки, соединяющей его с простыней, было бы довольно болезненно в его состоянии. — Скажу Леви, чтоб тут прибрался. Сам всех на уши поднял, работника мне покалечил, совсем уже офанарел… А это что такое? — она проводит розовой от крови тряпкой по шее. — Готова поклясться, что вечером этого не было. — Что там? — Зик морщится, кровяная корка в носу мерзко трескается. — Синяк. Как надо было пнуть, чтобы… Я не хочу ничего знать. Просто скажи, что это не кто-то из кадетов. — она поднимается. — Детей не ебу, прости. — Зик переворачивается на бок. Он и не помнит даже, когда Леви ушел. Странно. Тело всегда помнило такие моменты. Все могло быть хуже. Ссадина на переносице, сиреневатые круги под глазами, растрескавшиеся губы. Волосы он забрал в хвост, натянул легкую хлопковую майку и свободные штаны, на случай, если его снова решат отпиздить. На улице такой крик… Зик неприязненно морщится. Мерзкое солнце, ужасный рассвет, отвратительные подростки с их привычкой орать. Подбегает Моблит. — Нас командор вызывает. Весь исследовательский отряд. — Если я обосрусь от восторга, меня снова отпиздят? Моблит смеривает его взглядом. — Ты можешь просто помолчать? Двадцать минут не открывать рот. — Не уверен…