Священный отряд

Зик приходит к Гуверу за полчаса до подъема. В казарме ядерно пахнет потом, кадеты спят как попало, Гувер так вообще ноги на стену закидывает. Видимо, чтоб кровь к голове лучше приливала и отходила от гениталий, тридцать человек с утренним стояком в душе — опасная вещь. Браун тихо сопит в худенькую подушку, Бертольд развалился, руки-ноги раскидал, пятка прямо у Райнера на голове. Зик аккуратно присаживается рядом с ним на жесткий соломенный матрас и ласково гладит по руке. Бертольд не вздрагивает, просто глаза открывает. — Давай руки. — шепотом. Гувер протягивает перемотанные грабли. Погано, конечно, что ему заживать нельзя. Мало ли проверить решат. Сегодня бинт отходит совсем легко, раны высохли и затянулись, больше не нужно отдирать с мясом. Пальцы Бертольда залиты марганцовкой, корочки на мясе шершавые, у кутикулы едва-едва появились полупрозрачные полоски новых ногтей. — Эй. Зик, правильно? Ты же врач? — со второго яруса свешивается любопытная морда с ежиком русых волос. Конни Спрингер. Зик уже почти всех выучил, напридумывают имен зубодробительных, прямо для марлийских ориентировок. — Почти. А чего? В медблоке тебя не хотят смотреть? — он аккуратно накладывает на каждый палец сеточку с мазью и быстро бинтует. Гувер покорно ждет. Хули ему теперь делать, только ждать. — Ну, там девушки, а я… Короче, ты врач или нет? — Конни то бледнеет, то краснеет. Значит, проблема либо с членом, либо с жопой. — Пусть будет врач. Щас, с Гувером закончим, и покажешь. Даже интересно стало, что ж там может быть такое. Бертольд откидывается назад и притирается плечом к Райнеру, надеется еще немного доспать. Спрингер спрыгивает с койки и кивает в коридор. Ну точно что-то с жопой. Зик вальяжно плетется следом. Хорошо бы у него никакой сыпи не оказалось, а то эпидемия в лагере — это пиздец, подохнут же все с таким уровнем медицины. Конни юрко проскальзывает в душевую и останавливается. Мнется. Уже жалеет, небось, что вообще его позвал. — И че? — Ну у меня болит… — Спрингер жмурится. — Че болит? Жопа? — Зик складывает руки на груди. — Нет, не жопа. Короче. — он медленно стягивает пижамные штаны вместе с трусами. На лобке бедного кадета красуется здоровый, налившийся гноем чирий. Ясно, чего не хотел в медблок тащиться, стремно, что его за писю потрогает красивая разведчица с образованием и совсем не как во влажных фантазиях. — Коренной режется… — Зик задумчиво смотрит на чирий. Чирий моргать отказывается. Сука. — А? — Конни бледнеет. — А че, ты не знал? В пятнадцать-шестнадцать лет молочный член отваливается и вырастает коренной, нормальный. Тебе пацаны постарше не рассказывали? У Спрингера на лице натуральная паника. — И что делать? — говорит хриплым, в момент севшим голосом. — Молочный удалять надо, тогда болеть перестанет… Да не ссы, он неделю всего режется. Пройдет. Ты не переживай. С Гувером там поговори, с Брауном, они через это уже проходили по возрасту. И пацанов в отряде предупреди, что все, началось. Переходный возраст не шутка. — он говорит это очень серьезным, доверительным тоном, глядя Конни прямо в глаза. — Девочки кровоточить начинают, а у мальчиков коренной вырастает. Это естественно. Странно, что вам в школе не рассказывали. На утренней тренировке удивительно тихо. Зик даже перестал выплевывать легкие на кроссе, просто старался бежать медленнее и контролировать дыхалку. Спрингер белый, как снег, за ним чешут такие же бледнющие Кирштайн с Арлертом, только братец, кажется, не унывает. Он-то титан, у него отрастет быстро. Зато Браун с Гувером такие довольные, один на бревнах с книжечкой посиживает, второй чешет как обычно впереди всех, лыбится, сука. Не лыбься, контору спалишь. Вот за кем никогда дисциплинарных проебов никогда замечено не было, причем даже в том сумрачном состоянии, в котором Райнер пребывал после возвращения из леса. Наоборот, любовь к приказам и распорядку только усилилась, а на какое-то время и вовсе превратилась в потребность. Сидел и пялился в тарелку, пока кто-нибудь не скажет «жри». Чаще всего это оказывался Гувер. Неспособность принимать самостоятельные решения. Физическая невозможность их принять. Если его так заклинит в бою, ему крышка. — И-и-и, закончили! — командует Леви, отряд добегает круг и рассыпается по плацу. Сегодня пробежка больше и интенсивней обычного, так что стоят, согнувшись, вывалив языки, пытаются отдышаться. Только Браун вот разочарован: он Эрена хотел уделать на целый круг, но не успел. Их карликовый титан только под конец сдавать позиции начал. Позади Микаса что-то тихо выговаривает Арлерту. Тот ее не слушает почти, чуть с ног не валится. Эрен подходит к ним, хлопает Армина по плечу и, придерживая за пояс, тащит в сторону столовой. Аккерман провожает их взглядом. — Йегер, твою мать! Душ в другой стороне! — Да ладно вам, капитан, все равно же умпы потом, чего воду тратить? Ее же таскать потом. Аккерман злобно цыкает. Вот у кого достаточно самостоятельных решений. А всей столовой за завтраком вонь эту слушать. Вони в последнее время и так предостаточно. Собственно, ради ее утилизации Леви и сделал тренировки жестче. Они хотя бы на время выводят из строя мозговой центр этой троицы, которая нихуя не удовлетворилась результатами лесного демарша и продолжает вести свое собственное расследование, попутно испуская миазмы зловредных идей. Дескать, недостаточно пытали. Дескать, обошлись слишком мягко. Дескать, не дожало начальство, слишком уж сердобольное, и по всей видимости недостаточно умное, чтобы самому это теперь признать. Это Ханджи Зику по большому секрету рассказала. Аккерману, кажется, за подобное хочется выбить зубы. Но выбить их получится только Эрену, только у него отрастут, а остальное — вредительство. И нельзя. Хотя, Зику тоже можно, но пока что он держится. Из последних, сука, сил, судя по роже недовольной. — Эй, Зик! Поставки деталей задерживаются, помоги сегодня Майку, а я в город съезжу, нервы потреплю кузнецам. — к Зику подходит Ханджи. — Ты делаешь успехи. В первый день после круга упал, а тут целых десять осилил. Горжусь тобой. Зик затравленно на нее смотрит. Он-то собой как гордится, пиздец. — Спасибо, хозяйка. — он устало выдыхает. Помыться бы. Мокрый весь, заебаный, а лучше вообще пойти доспать. — Слушаюсь и повинуюсь, хозяйка. Ханджи шутя щелкает его по носу и уходит в конюшню, а Зик плетется к Захариусу. — Я сегодня твой раб. Госпожа так сказала. Хочешь, я тебе «хозяина преисподней» вслух почитаю? — Разложишь меня на столе, как ту малолетку позавчера? — Майк посмеивается. — Натаскай воды из колодца, будь добр. Ещё одна выходка, и Леви тебя четвертует, так что лучше не попадаться ему на глаза. Аккерман злится уже который по счету день и с Зиком не разговаривает. Это вынужденное безделье определенно плохо влияет на всех. Когда впереди маячит постепенно надвигающая экспедиция, понятно, ради чего пробегать километров по пятнадцать километров каждое утро. Понятно, ради чего въебывть на тренировках. Понятно, ради чего соблюдать режим и слушаться приказов. Чтобы не сдохнуть. Одновременно же с тем, как они зависли в этой неопределённости относительно своего будущего, уровень дисциплины начал стремительно падать. Карты после отбоя, проспанные построения — то немногое, что еще продолжает работать держится исключительно на Аккермана и Захариуса авторитете. Ханджи сама источник дисциплинарных осложнений, порой переходящих в кризис. А теперь еще и с усилением в виде неугомонной обезьяны. — Как скажешь. — Жан, помоги ему с водой! — Майк кивает Кирштайну на Зика. — Давай-давай, не кривись! Жан понуро плетется к Зику. Расстроил его Спрингер с самого утра, а тут ещё и воду таскать, с техником о чем-то говорить. Он же тупой, техники — они только для механической работы и годятся, нахер с ними говорить? Кирштайн же солдат элитного отряда, а тут это недоразумение… — Че встал? Иди. — командует, сволочь рыжая, совсем берега попутал. Зик коротко поджимает губы и устремляется к колодцу. — Слушай. Я очень беспокоюсь за Эрена. — Зик понижает голос. — Я же скотину раньше всякую лечил. Так вот если руки тщательно перед едой не мыть, то можно червя проморгать. Он потом в кишках живет и тобой же питается. Кирштайн внимательно его слушает, хоть и без энтузиазма. — И чего? — А того. У Эрена все симптомы. А он, все же, надежда человечества… Ну, сам понимаешь. Он очень много кричит. Это первый признак заражения. Второй — отсутствие инстинкта самосохранения. Червь яд выделяет, он тебе на мозги действует. Ну и третий, самый характерный признак, — это жажда убивать. Обычно больные кошечек там душат, собачек, а этот всех титанов перебить решил. Понимаешь, куда я клоню? — Зик подходит к колодцу. Святая троица в последнее время совсем задолбала Гувера. Настолько сильно, что пришлось отправить Пик весточку в город с просьбой передать перекись водорода. Стабилизировать её в Марли пока не научились, срок годности вот-вот подойдет, на кой хер ее в аптечку каждый раз в промышленных масштабах складывают тоже неясно, вот Бертольд и решил приспособить к делу. Он этим ещё на континенте промышлял, даже с Зиком раз так поступил… Рецепт нехитрый. Нужно найти мертвую крысу, положить ее в стеклянную банку и до половины залить перекисью. После необходимо дать крысиной бомбе настоятся около суток и уже подкладывать обидчику. Желательно в шмотки. Рвануть она может в любой момент от любого неосторожного движения, вонь будет такая, что вещи будут безнадежно испорчены навсегда. Только сжечь, ничем этот смрад не выветрить. Гувер использовал все запасы и смастерил целых три штуки. Одну Арлерту, который заебал на него пялиться и что-то Эрену на ухо нашептывать, вторую — собственно, самому великому титану, потому что тот как будто нарочно пытался Гувера из себя вывести подъебками и подозрениями, и третью Кирштайну, который все это дело пассивно-агрессивно поддерживал. Осталось дождаться, когда взорвется первая и вся казарма забегает, и тогда вторая с третьей не заставят себя долго ждать. Зику даже немного их жаль. Получив такой «подарочек» в пятнадцать лет, он лишился единственного парадного костюма и своей комнаты на втором этаже. Так и стоит запертая. Пришлось дом купить, чтоб не чувствовать этот отвратительный запах. Бабушка с дедушкой ежегодно ее драят химией, только без толку. — А я думаю, что ты пиздишь. — Жан выставляет ведра в ряд, Зик медленно спускает в колодец первое. — Как знаешь. Если червь его доест, то сам будешь объяснять командору, отчего так случилось. Просто Жан Кирштайн не поверил глупому технику и теперь у человечества нет ни единого шанса против титанов. Ведро глухо булькает в недрах колодца. — А как проверить? — говорит Жан, помолчав с полминуты. Размышляет, каких пиздюлей ему выдаст командование, что товарища не спас. Зик чуть ухмыляется про себя. — Нужно взять свечу и морковь. Когда он будет спать стянуть с него портки и поднести свечу к жопе. И морковь. Он выманится на запах, а свет будет ориентиром. Как только башка покажется, сразу меня зови, я его удалю. Делал уже такое. Глаза Жана нервно бегают. — А ты не можешь рядом постоять? Как я это ребятам объясню? Зик пожимает плечами. — Если они будут галдеть, то червя спугнут. Так что никому ничего не говори. Так уж и быть, я готов постоять на стреме. — А че ты сам не выманишь? — Кирштайн подозрительно косится. — Ну, а если кто увидит, прикинь, че случится? Взрослый мужик с морквой склонился над беззащитным кадетом… Деликатная ситуация. — Кристу тебе лапать это не помешало. — Жан сует ему пустое ведро. Так вот в чем дело. — Я её не лапал. Я вообще детей не люблю. Никак. Тем более в этом смысле. Я больше по старушкам. Чем морщинистей изюм, тем он вкуснее. *** Жан сегодня вместо дневального, поэтому спать ему не положено. Он ждет Зика у входа в казарму в час ночи, мнется, губы жует. Сомневается. В полумраке коридора горит единственная лампа. Зик принес чищеную морковь, свечу и гигантские щипцы, которые спер из кабинета Ханджи. Страшно представить нахрена они в разведке, но сейчас как раз для устрашения подходят. На червя ж охотиться идут! — А если он не выползет? — Жан сжимает и разжимает кулаки. — Бычий цепень всегда ночью подышать выползает. Он же пердит во сне? То-то же. — тон назидательный, профессиональный. — Если ты меня наебываешь… — Кирштайн нервно вертит башкой. — Я? Да я никогда не лгу. Я капитану Леви ногу вылечил после вашей бойни, думаешь, просто так меня в разведку взяли? — Зик кивает на дверь. — Пошли. Возможно, Гувер зря сделал эти бомбы. В казарме смрад и без них стоит такой, что хоть топор вешай. Запах немытых ног смешивается с омбре немытых жоп и потных подмышек, два десятка подростков мужского пола любую комнату способны превратить в газовую камеру. Кирштайн несмело крадется впереди, Зик — сразу за ним. Он замечает, что Гувер приоткрыл один глаз, но не двинулся: наблюдает, что делать будут. Они замирают над нужной койкой. — Что, прямо так штаны снимать? — Жан беспомощно оборачивается. Жалеет уже, что надежду человечества спасти от паразита решил. — Ну а как? Давай-давай, пять минут унижения и он нам спасибо скажет. — Зик доверительно смотрит ему в глаза. — Поверь мне. Я врач. — Ладно. Отовсюду доносится храп разной степени громкости, братец же спит, даже не дергается. Кирштайн медленно стягивает с него пижамные штаны и встает в боевую стойку с морковкой и свечкой наперевес. Одной прародительнице Имир известно, насколько Зика разрывает смех. Приходится держать лицо. Он оборачивается на Гувера: тот беззвучно расталкивает Брауна, мол, шоу такое пропустишь, но бронированный кабан даже не дергается. У Райнера все очень просто. Темно — спим, светло — тренируемся. — Я себя долбоебом чувствую. — свистяще шепчет Кирштайн. — О, в медицине это нормально. Ты поближе поднеси морковку… Громкий стук, будто кто-то кинул ботинок в шкаф. Хотя, почему будто. Нашел время, Гувер, скотина. Тонкий звон стекла, по казарме моментально расползается вонь от разложившегося крысиного трупа. Жан вскидывается и с грохотом врезается во второй шкаф. Треск. — Вы че творите? — Эрен открыл глаза и смотрит на них взглядом, полным праведной ярости. — У тебя червь, мы спасаем, Зик сказал… Зик пятится назад. К горлу подкатывает густая рвота, от запаха слезятся глаза. Но смешно. Так, сука, смешно от вида растерянного спасителя-Кирштайна с морковкой, что он не сдерживается и беззвучно ржет. — Ты полежи так еще минут пять, червь покажется, Жан его приманивал. Эрен набирает воздуха в легкие и тут же закашливается. Зик пользуется моментом, злобно зыркнув на истерически ржущего Гувера, и выскальзывает за дверь. А вот теперь уже не надо стесняться. Он с топотом бежит по коридору под нарастающий гул со стороны казарм, смех душит, глаза слезятся от вони. Зик добегает до лестницы на второй этаж и вскидывает голову: через два пролета стоит Аккерман со шваброй. И вряд ли он сейчас будет что-то у Зика спрашивать, просто отпиздит и засунет ее туда, откуда у Эрена червь должен был вылезти. — Я… — Даже знать не хочу. Сюда иди. — Нет-нет-нет, я не виноват, это кадеты… — Поэтому твой топот на все расположение был слышен? — Леви срывается вниз по ступеням, Зик круто разворачивается и чешет обратно. Засада. Впереди орут малолетки, что высыпали из вонючей казармы, сзади — злющий Леви со шваброй. Хули делать? Воспользоваться методом госпожи Пик. Сигануть в окно. *** Скандал длился ещё два дня. Крысы затмили морковку со свечкой, Леви заставил парней выпидорасить казарму водой с мылом и травами, но стало только хуже: к трупной вони прибавился тонкий лавандовый душок. Кто-то даже сблевал, говорят. Естественно, никто не признался в содеянном. Кирштайн вяло попытался все на Зика спихнуть, только улик у него не было: сам в этот шкаф влетел и там что-то разбилось. Техник, хоть и тупой, а ничего там ручонками своими не трогал. Зато Эрен истерил как в последний раз: требовал наказания за подрыв дисциплины и месячную гаупвахту. Приятно, черт возьми. Гниленько так, сладенько, приятно. Что этот долюбленный ребенок, наконец, столкнулся с миром реальным, где нет героев и злодеев, зато есть те, кто умнее тебя. И это, пожалуй, его самое большое разочарование в жизни. — Ты его сильно чем-то расстроил, — они сидят на улице за чертежным столом. Бумаги периодически норовят улететь от любого порыва ветра, но почему-то даже так здесь думается лучше, чем в затхлой атмосфере кабинета. — Я не к тому, что ты должен по этому поводу что-то делать, — Ханджи задумчиво покусывает карандаш, прикидывая, из чего они смогут изготовить подвесные блоки нужного размера, — чисто в качестве информации. По вот этой недовольной роже не всегда понятно. — Я ему напомнил, что жизнь идет сейчас, а не начнется, когда он всех титанов победит. Довольно грубо. Если его это расстраивает — что ж. Если злобная тварь кусается, ей надо дать по носу, иначе не поймет, что так нельзя. А я не герой. Я, скорее, злодей. — Зик поглядывает на Брауна. Довольный такой, молча выполняет приказы. Сегодня у них тренировка с упм, а значит, его никто дрочить не будет. Брауна же переключало в сраную скороговорку про бронированного и колоссального при любом повышении голоса. Кадеты как будто издевались над ним порой. Дети жестоки. Ханджи кивает в сторону тренирующихся на площадке кадетов. Леви неожиданно решил натянуть тренировочную форму и теперь бегает вместе со всеми. В частности с Брауном: несмотря на то, что от тренировок их с Гувером пока освободили, Аккерман его каким-то образом вытащил на плац. Не издевается, а скорее наоборот, силится изобрести упражнения полегче и попроще. Очевидно хочет, чтоб тот просто не отрывался от коллектива, боится, что если сразу его на основную вытащит и как на всех привычно орать начнет, так Райнера снова замкнет на одной фразе. После происшествия с духом леса Аккерман Зика на тренировки не гонял вовсе, и вообще активно делал вид, что его не существует. В столовой демонстративно жрал только привычную бурду под разочарованные вздохи поварихи, отказываясь от оленины. Вот уж кто действительно был рад возможности накормить кадетов чем-то по-настоящему вкусным, а капитан, вот, почему-то нос воротит. Обидно, в конце концов, она ведь старалась. — Они тут с кадетами сарай со всякой рухлядью разобрали. Так он потом злобно отчитался об этом мне, злобно бросив, мол, если тебе нужно — забирай. Догадываешься, почему? От Эрвина по-прежнему нет новостей, и все, что они могут — это просто продолжать работать. Судя по всему, объяснять наличие мяса уже действительно не придется, но едва ли это можно считать поводом для радости. — В казарме животных держать запрещено, — она на том же листе прикидывают необходимые вычисления, — а вот насчет уличных построек такой директивы нет. Там вся зондер-команда выла под конец дня, потому что их заставили заколотить все крупные щели и крышу починить. На вот, глянь, — она пододвигает по столу к Зику схематичный чертёж, — переделала систему подвесов для запуска. Прошлую только ты, да еще пара кадетов смогут быстро затянуть, а если трос через блоки пустить, то и ребенок справится. Мне настолько нравится то, что у нас получается, что я почти готова уверовать, что смогла бы выбить финансирование для исследовательского отряда, даже если разведку расформируют, — она мечтательно смотрит поверх суетящегося плаца в сторону стен, — мне бы пригодился помощник в такой экспедиции. — Мне кажется он ходил за мной вчера в лес. Представляю, как ему было интересно наблюдать за тем, как я кормлю перепелок и разминаю сове крыло. Она, кстати, улетела. Всего лишь ушиб. Отлежалась и теперь свободна. — Зик хмыкает. Ладно. Перетащит зверей в сарай. Яйца зато каждый день будут… Из перелеска рядом с плацем доносится грохот. — Твою мать, Эрен! За уровнем газа кто следить будет?! — Виноват! Ханджи тихо смеется, закусывая губу. Дети. Она переводит взгляд на Зика, оценивающе его разглядывает. — Не хочешь тоже встать на упм? Постройкой ловушки командует Моблит. Веселый такой, радостный, как будто делает самое важное дело на свете. Все мысли только о подвигах, а может, просто перед госпожой красуется. Скорее второе. — Погоди. Эрвин ведь хочет добраться до подвала, я правильно понимаю? Я слышал от кадетов эту баечку. Как вернуть стену я не знаю. Но в город можно попасть, минуя титанов. Теоретически. — он щурится на Ханджи, закусив губу. — Горячий воздух легче холодного. Ты делала когда-нибудь шарики из свиного мочевого пузыря? Такие в цирке продают. — он потягивается. — Давай если ты научишь меня летать, то я попробую спроектировать тебе настоящие крылья. — Зик складывает чертеж в бумажный самолетик и пускает его по ветру. Ханджи улыбается. — Это станет достойным обменом. *** Нервно. Зик раскачивается на тросах, как на качелях, Ханджи откровенно над ним потешается. — Слушай, — он повисает вниз головой. — Я придумал эротический аттракцион. Если вдвоем на этих штуках качаться без трусов, то можно попробовать попасть на скорости прямо… — Куда? — из кустов вываливаются Имир и Криста. — В дупло. Беличье. Если влететь на скорости в беличье дупло, то нога может застрять. — Зик с легкостью разворачивается в прямое положение. — Госпожа Ханджи, не соизволите проводить своего жалкого раба в его первый полет? Подстрахуешь, когда буду падать. А то упаду в чье-нибудь дупло ненароком, капитан опять разозлится. *** Быстро. Но Пик быстрее. Зик щурится, с легкостью уворачиваясь от деревьев. Ветер дует в лицо, Ханджи где-то справа, но страшно на нее повернуться, слишком велик риск сорваться. Просто держи равновесие и лети, просто держи… О, Леви. Один. Какая удача. Зик снижает высоту и со всей дури шлепает его по заднице, едва успевает воткнуть крюк выше, чтоб рожей землю не пропороть. Ржет. Спину прожигает ледяной взгляд капитана. Как приятно, как хорошо! — Ханджи, а как на этой хуйне поворачивать? Там лес скоро кончится. Если я в реку заторможу, то оно не поломается? — он хохочет. Свет между деревьев все ближе, пиздец, пиздец… — Че ты молчишь?! — истерично вскрикивает и вылетает на свет, на секунду замерев от яркости после травяного полумрака. И солдатиком влетает в воду. Ханджи не знает, но на такой скорости при неудачном приземлении в воду можно и сраку разворотить на две части, ни один доктор не соберет. Зик выныривает, отплевываясь, на берегу ржут кадеты, показывают на него пальцем. Хмурый Леви стоит рядом с ними, как обычно безразлично-меланхоличен. Да-да, и жопу-то тебе не жжет, конечно. — А если бы я плавать не умел?! Вот ведь сука противная. Сидит на ужине, капусту свою жрет. Хочется кинуть в него куском мяса из супа — а вдруг задымится? — но нет, Зик сдерживается. Слушает веселый треп Майка, показывает ему чертежи. Белый человек принес бедным аборигенам технологию фонариков, которой пара тысяч лет, что за прелесть, что за удивительные открытия. Это все оленина наталкивает на мысли, мозг, изголодавшийся по белку, лучше работает. Гувера жалко. Сидит вместе с Брауном в сторонке, трясущимися пальцами ловит мясо в тарелке. Казармы перенесли в соседнее здание, смирившись с вонью, хотя Аккерман порывался её извести, но увы. Кадеты вспоминают детство. Кому-то с родителями повезло, кому-то не очень, вот братцу, судя во всему, повезло. Говорит: я всегда хотел, чтоб отец мной гордился, ведь он потратил столько времени на мое воспитание! В мяч они играли на заднем дворе. Губы непроизвольно кривятся. Ну конечно, конечно. Мудак. Ночью Леви привычно не приходит. Зик ворочается пару часов, потом плюет, достает медовую заначку из шкафа вместе с мешочком ягод и высовывается в окно. Спальня Аккермана аккурат сверху, можно было бы измором его взять и песни до утра горланить, но нет: хочется поговорить. Или пиздюлей получить, уж больно злобен Леви в последнее время. И мышь забрал. Сука. Зик подтягивается на руках и делает резкий рывок, едва успев зацепиться за подоконник наверху. Расслабился ты, обезьяна, в штабе жирком порос, надо было форму восстановить, чтоб задорнее носиться от противного гнома, но это не входило в их изначальный план. Подтянуться, перекинуть ноги, тут же встречаясь взглядом с сидящим на кровати капитаном. Щас пинком его вниз спустит. — Я два дня думал, как тебя выбесить. Получилось, не? — вся дерзость и наглость вдруг испаряются. Как будто бы не получилось. Обидно, сука! — Я знаю, что ты мед Гуверу носишь. У него скоро жопа слипнется. Поэтому принес ещё, чтоб ты поел. Хоть немного. И ягод. Не знаю, любишь ли ты такое, но я решил, что не откажешься. Зик раскрывает ладонь — Совесть срывается с головы Леви и влетает в него, чирикает, коготками цепляется. Вот, кто точно не откажется от любой еды: практика показала, что мышь абсолютно всеядна. — Я вел себя, как долбоеб. Впрочем, это неудивительно. Мне не нужно было на тебя срываться. Точнее нужно, но не так. Есть более… Приятные способы. — Зик смотрит в пол. Сука, да скажи уже хоть что-то, сколько молчать-то можно? — Надеюсь на жопе остался синяк. Иначе нахуй я на этот ваш упм вставал.