Священный отряд

— А выпить нет? — Зик шарится по кухне. В шесть утра разведчики еще спят, только обезьяне не спится. Леви мрачно сверлит его взглядом. Понятно. Все очень серьезно, спирт подучетный и только для особых случаев. Нихуя, Гувера будет перематывать — хлебнет. — Здесь нельзя курить. — И че ты мне сделаешь? Заставишь круг еще один бегать? А если не побегу? — Зик поджигает сигарету. М-да. Тоска. Только каши и закрутки. Белые штаны ему все же выдали, какой позор. Хочется их теперь изгваздать ещё до построения, принципиально. В голубоватом полумраке они совсем одни, даже Совесть ещё спит у Леви в волосах. Привык уже с ней ходить, а та даже не сваливается. — Нахер ты вообще на кухню поперся? — Пожрать. — лаконично отвечает. А нахер еще на кухню в такую срань тащиться? — Жрать после тренировки. — Я упаду в голодный обморок и умру. Сначала метаболизм запустить нужно, а у меня только легкие от сигареты проснулись. — он оборачивается. — Да че ты пялишься, как будто я вас обнести хочу. Нечего красть. Леви меланхоличен. Снова слова новые, метаболизм этот ваш, на острове точно ни у кого нет никакого метаболизма, словей таких не знаем. Видимо раньше в этом гадюшнике он один вставал раньше всех, а теперь все, никакого праздника, никакой тишины. — Могу заварить чай. — Ай… — Зик отмахивается. Чай. Сам пусть его цедит, чай, нет бы пива купить в казарму. — Тогда я на пробежке побегу в кусты. Давай я тебе в чайник нассу, чтоб не кипятить? — Ещё гениальные идеи будут? — Леви закатывает глаза. — Ну, могу чай с молоком организовать. — Признайся, ты мерзости генерируешь из спортивного интереса? Может быть. Всю ночь Зику не спалось, то кадеты храпят сильно, то половицы скрипят, то Совесть кусается от скуки. Все ждал подвоха, но нет, никто не прирезал и даже дверь не измазал. Ханджи перед сном заходила, принесла передник. Говорит, что раз она теперь его госпожа, то он ее слушаться должен и, дабы не загадить самое дорогое — штаны — будет обязан в этой пакости выполнять все грязные работы. Точно издевается. — Кстати, а я могу говорить, что попал в разведку через постель? — Зик дотягивается до баночки на самой высокой полке и сует туда любопытный нос. Сахар. От карликов прячут, а? — Как будто я могу тебя остановить… — Леви прикрывает лицо рукой. Ну да. Все равно никто не поверит, только портить образ сильнейшего солдата человечества в рядах детей не хочется. Как-то это… Мелочно и глупо. Пусть верят в своего героя, если им это помогает не срать в штаны за стенами. — Слышь, а если я мяса принесу, можно его сготовить? Я на кашах тут точно умру. — Для охоты в лесу тебе нужно разрешение. Тем ружьем, что у вас имеется, кабана не завалить, а казенное тебе нельзя. — Ой, ну вас нахер. То нельзя, это нельзя, а жить вообще можно? — Зик проходит мимо Леви в столовую и вылезает на улицу через открытое окно. Хорошо. На горизонте занимается рассвет, трава вся в росе. Если рассказать Леви, что росу раньше считали результатом божественной поллюции, он, наверное, опять разозлится, так что Зик предпочитает оставить это тайное знание при себе. Места знакомые… Точно. Они тут с Пик проезжали в первый день, сразу после отравления деревни. Как иронично, что именно туда, кажись, придется ездить за молоком и прочими радостями жизни, коих в расположении нет вообще. — Жить по обстоятельствам. — Леви облокачивается локтями на оконную раму и тоже смотрит на горизонт. — Постарайся не сдохнуть. Пожалуйста. Зик оборачивается. Совесть широко зевает и встряхивается, стоит подставить ей раскрытую ладонь — и тут же на нее перелетает, ласково грызет пальцы. Надо ее спать уложить до вечера, а то совсем день с ночью перепутала, ну что за мышь, бодрствующая в часы положенного сна? Непорядок. — После кросса точно умру. Будешь скучать по временам, когда был человеком, а? — улыбается. Леви не отвечает. Когда они перестали пить, то и разговоры о высоком и личном куда-то испарились. Алкоголь, все же, настраивает на правильный лад, а без него и душу выворачивать не хочется. Да и для попутчика Зик уже порядочно задержался. Но ничего. Понять только, где координата и все это закончится так же быстро, как началось. Леви пришел ночью, молча, нихуя не сказал, просто залез к нему на односпальную кровать и вырубился, придавив Зика к матрасу. Даже как-то неудобно было спрашивать, мало ли, дверью человек ошибся. Так и пялился на спящего капитана до утра и слушал шорохи в здании. Хуйня какая-то непонятная. Они ведь даже не говорят об этом, как будто так и надо. Молча ебаться, молча мыться после, жрать завтрак Пик, делая вид, будто не было нихуя. Он и не помнит половину, потому что все время был пьян. Смазалось. А тут, вот, целую ночь пялиться можно было и пытаться что-то там себе понять. Только нихуя он не понял. Пока сонные кадеты бегали туда-сюда перед построением, Зик курил, сидя на сваленных бревнах и рассматривал лица. Самое важное в его работе — знать каждого потенциально опасного человека в морду. Из книжек в местной библиотеке нашлось два любовных романа, Леви только фыркнул и ушел будить детей, а Зику, вот, понравилось. Один про демона, которого добрый человек забрал из преисподней, причесал, научил себя вести, и теперь демон хранит ему верность, а второй про коварную разведчицу, которая совратила сильнейшего солдата. Ко второму вопросов не было, порно и порно, а вот к первому… На кой хер хранить верность, если можно съебаться, лично Зику было неясно, но автор такими вопросами не заморачивался и смачно описывал члены. Письки. Хуи. Пенисы. Нефритовые жезлы. Маслянистые головки и текущие дырочки. Даже захотелось этот набор эпитетов себе переписать, все в жизни пригодится. И любовь там такая сладкая-сладкая, как патока, обязательно навсегда и до гроба, хозяин холоден снаружи, но его горячая елда и сопливые речи топят сердце самого обиженного демона на свете. Видно, что автор в жопу не ебался никогда, если описывает ее как влагалище. К нему подходит хмурый Гувер, Зик ухмыляется. Гуверу бегать запрещено, но присутствовать на тренировке обязательно. — Че читаешь? — Местный фольклор. — Зик прокашливается. — Хозяин наклонился, поцеловал демона в тугую дырочку пупка. Демон все никак не мог перестать плакать, пытаясь понять, чем заслужил столько любви и понимания. И тогда Хозяин ввел в него пальцы, смазанные маслом, с наслаждением наблюдая, как демона выгибает от удовольствия. Большой член уперся во впалый живот, яйца с легким пушком поджались от предвкушения. Хозяин чувствовал, что между ними образовалась особенная связь, и демон будет служить ему до самой смерти. И будет готов разорвать кого угодно, потому что теперь они принадлежат друг другу навек. — Зик закрывает рукой лицо и трясется от беззвучного смеха. Гувер покраснел, опустил глаза. — «Хозяин преисподней»? — Ага, а ты что, тоже читал? — Зик фыркает. — Тут три порнушных книги и все задрочены до дыр. Обрати внимание на то, какие тонкие в эротических местах страницы… Там ещё есть про титана и его надзирателя-садюгу, и про бравую воительницу, которая трахнула самого сильного солдата. Такое чувство, что кто-то очень фанатеет по капитану и пишет про него свои грязные фантазии. Ну, и сплетни немного собирает. Зик мерзко хихикает. Про воительницу ему понравилось, полистал. Задорно. Как она его поймала могучими ляжками и на лицо приземлилась — так вообще будто байка из бурной сексуальной жизни госпожи Пик. — Капитан, а вы «хозяина преисподней» читали? Такая книга хорошая, добрая, про спасение человечества! По толпе кадетов проносятся смешки. Леви смеривает его оценивающим взглядом. Нихуя он не читал, даже вряд ли знает, что тут такое водится. По спине резко хлопает холодная рука. — Я читала. — Ханджи улыбается во все зубы. — Альтернативная анатомия там просто замечательная. А что, готовишься к своей участи? Можешь называть меня хозяйкой, а не госпожой. Пошли, время страдать. — Трахнешь меня, как сильнейшего солдата? — Тогда тебе придется побриться, сидеть неудобно будет. Утренний кросс навевает воспоминания. На третьем круге Зик выдыхается и валится в грязь, пока кадеты бодро чешут мимо. Столько лет прошло, а толком ничего не поменялось. На короткие дистанции втопить — не проблема, но с каждым изнуряющим кругом дыхание все больше сбивается, а тело отказывается продолжать экзекуцию. Вздор. Пик стала его ногами. Сильными, быстрыми ногами, что гораздо умнее головы. И использовать конечности, которые подарила природа, теперь кажется чем-то противоестественным. Какой ад. Бежать, выплевывая легкие, потом лежать под окрики капитана, потом тащиться последним пешком, потому что резь в боку адская. Сука, ну он же титан, какого хрена регенерация на это не действует? Руку можно отрубить, а пять километров пробежать — пососите, господин Йегер, с заглотом, господин Йегер. Не сплевывайте, господин Йегер, иначе плац заблюете! На завтрак он, естественно, не попал. Леви, правда, втихушку принес тарелку мерзейшей пресной каши и ебальник кривил, когда Зика чуть в тарелку не вывернуло. Ханджи выдала список дел на неделю. Зик справился до полудня. С такими скоростями они точно эволюционируют лет через сто… Спроектировать две крепления. Тьфу. Невелико дело. Это кто-то начертательную геометрию не сдавал занудному педагогу в Марли, там за три часа чертишь столько ебанутой хуйни, что сбавить скорость уже не можешь. — Кто разломает стрелу пополам — будет освобожден от кроссов на неделю. Голос Леви с полигона. Зик лениво туда посматривает, но старается не отвлекаться. Браун на капитана как собачка смотрит, если бы мог своим хвостиком помахать, так пропеллером бы раскрутил. Какая трогательная преданность партии коротышек. Вот Галлиард рассвирепеет, когда выяснит, каким кабаном вырос Браун и как бодро он перекрасился в белого друга красных дьяволят. На залитой солнцем смотровой площадке только он и Ханджи. Хозяйка. Весело ей, нравится. Хорошая. Ханджи уже разорялась, мол, за что тебе жалование платить, если делать теперь нечего? Теперь, вот, сидит с ним, чертежи ловушек придумывает целиком, без этих жалких прелюдий, шпыняет бедную обезьяну: напряги извилины, мы должны справиться и отловить новых чистых для экспериментов, раз ты такой гениальный инженер. — А зачем им лук и стрелы? Титанам в зубах ковырять? — Зик перекатывает во рту сигарету. — Нет, Эрвин попросил дать им задания на меткость. Чтобы в случае непредвиденных обстоятельств не было проблем. — Ханджи скупа на объяснения. Ну да. Он тут всего сутки, ещё непонятно, останется или нет. — Командор хочет убивать людей? — Зик фыркает. Ханджи отмахивается. — Во, смотри. А если так? — поворачивает к нему чертеж. Нет, так не удержит. — Надо укрепить по бокам. Такая дура точно проломит. Но чем? Ханджи чешет карандашом голову. Думает. Кадеты галдят, Аккерман орет, призывает к тишине, но все без толку: стрелы летят в мишень даже не приблизившись к середине. И это с десяти метров… Какая же бездарность. Райнер берет лук, примеривается, и промахивается мимо цели. Зик фыркает. Расслабился, боров. — А тот мальчик-титан. Который всех нас спас от женской особи. Поможет нам? — тушит сигарету об язык и прячет в карман штанов. — Эрен. Он сможет перетащить, нужно только правильно будет спустить со стены, чтоб не разломать. — Ханджи оглушительно чихает. — Ты очень много куришь. — Простите, хозяйка. При вас могу меньше. Она шутливо тычет его кулаком в плечо. Бертольд, тем временем, попадает стрелой в третье от центра кольцо. Четыре года прошло, а все такой же неуверенный, руки подрагивают. — Кури, пожалуйста. Если дыхалку не восстановишь, то помрешь смертью глупых. Все наши техники погибли в Стохессе потому, что не успели убежать от камней. — Ханджи откладывает чертежи. — Я пойду обедать. У тебя обед через час вместе с кадетами. Зик кивает и достает ещё одну самокрутку. Ханджи закатывает глаза. — Курение убивает. — Титаны тоже. — Я считаю, что мы просто не понимаем их. Сознание титана для меня самая интересная вещь, если честно. Но это потом. — она спускается вниз по лестнице. Зик фыркает. — А лук тут зачем валяется? — Леви вчера пытался попасть в цель с двадцати метров. Не попал. Тут нужен меткий глаз. Ханджи скрывается внизу. Забавно. Он наклоняется, нагретое солнцем древко обжигает пальцы. Внизу какая-то девчонка попадает почти в цель, но все равно мимо. Ещё немного. Надо же, хоть кто-то со способностями. Зик сжимает сигарету зубами и натягивает тетиву, примеривается. Лет пять из лука не стрелял, занятная вещица в хозяйстве. Магат говорил, что они обязаны уметь обращаться с любым оружием, не все противники Марли имеют хороший технологический уровень развития, зато кратно превосходят в свирепости. Как здесь, например. Стрела улетает вверх, Зик щурится, глубоко затягиваясь дымом. Раз! Стрела Аккермана с лязганьем отлетает в сторону. В яблочко. Он ложится на крышу, чтоб не быть замеченным, подслушивает. — Кто это сделал? — недовольный голос Леви. Кадеты разволновались, закудахтали, тыкая друг на друга. Зик тихо ржет, щурясь на солнце. Хорошо. — Это Микаса! — Армин, я уже выстрелила. — Может, госпожа Ханджи шутит с крыши? — Она уже ушла, Жан. — Что, никто не хочет лишиться кроссов на неделю? Жаль. — боже, Леви, сделай тон попроще, — Продолжаем. Зик лежит так, пока уголек не дотлеет до фильтра. Выглядывает: битва за мишень продолжается. Прицелиться, на выдохе… Свист. — Да кто это делает? — Это Микаса! Зик задыхается. Бедные дети, даже врать не научили, все такие честные, порядочные. Любо-дорого поиздеваться. Он ползком добирается до лестницы, закинув лук и колчан на спину, сползает вниз в прохладный полумрак. Хочется поребячиться. Сколько лет этого нельзя было себе позволить? Быстро пробежаться по коридору, спуститься на первый этаж и выйти с черного хода, выглянув из-за угла. Кадеты откровенно ругаются, Леви мрачно смотрит на них, скрестив руки на груди. Зик обходит дом и становится ещё дальше, за корпусом столовой. Тридцать метров. — Последний круг и идем на обед. Ага! Браун позорно мажет мимо цели. Вот идиот. Зик щурится, тетива пружинит, воздух свистит. Стрела, пущенная ранее разламывается пополам, Леви поднимает брови в удивлении. — Вы издеваетесь? Сейчас все вместо обеда на кросс пойдете! — Капитан! Через полчаса Зик уселся в тени на бревнах и жует утащенную из столовой кашу. Разведчики бегают по кругу, красные, злющие, только Браун чешет бодрее всех и даже без отдышки. Да. В этом он чертовски хорош. А книга все не кончается… «Хозяин понял, что у них с демоном должны быть равные отношения. Так и только так он сможет быть счастливым и успокоить свою болящую по прошлому душу.» Зик закатывает глаза. Судя по предыдущим главам, Хозяин ничего страшнее лесных чудовищ и не видел в своей жизни, рос в полной семье, имел красивую внешность, образование и, по его же мнению, острый ум. Милое летнее дитя. Тебя просто никто на самом деле не пугал. Мальчики из хороших семей вызывали в нем самом гремучую смесь отвращения и презрения: критического мышления относительно себя у таких идиотов обычно нет, все в величие играются и в сверхразум. Именно такие долбоебы развязывают войны и выкладывают дорожку к славе из трупов. За примерами далеко ходить не надо: Тайбер. Вот, кто бы точно спустился в преисподнюю и смилостивился над демоном, чтоб еще больше возвыситься в собственных глазах. Но внутри он, конечно, несчастный ребенок с мечтой. Патетика. «Демон склонился в почтительном поклоне, упав на одно колено. Он видел себя в служении и никогда не ослушивался приказа, и только с ним Хозяин мог позволить показать себя настоящего. Надломленного ребенка, которому нужна нежность и теплота. Ведь демон не предаст и никому не расскажет.» Ох уж эти равные отношения. — Есть принято в столовой. Зик вздрагивает. Аккерман подкрался со спины, сверлит его неприязненным взглядом. — Хочешь куриную ножку? Какая тут столовая, если такое зрелище. — У тебя работы нет? — У меня обеденное время. — Что это? — Леви скашивает глаза на лежащие рядом лук и стрелы. Зик пожимает плечами. — Наверное кто-то из кадетов оставил, я откуда знаю. — Очень смешно. — Аккерман злобно топает к плацу. Понял, зараза, что детишек зря загонял. — А мне что полагается вместо вечернего кросса? — Дополнительный круг. Итоги дня неутешительны. Вместо завтрака в разведке помои. Вместо обеда тоже. На ужин слабое подобие угощения. Какая же отвратительная тут еда. Только соль и перец, может травки какие молотые, что курица, что рыба пахнут одинаково. И всех устраивает. Зажрался ты, капитан титанов, зажрался и слишком привык к хорошему. На востоке хоть колорит какой был, сотни разнообразных специй и интересных сладостей, а тут… Тьфу. Мерзость. Пресно, недопереваренное нечто. Кадеты, впрочем, не жалуются, Браун так вообще за троих наебывает, аж за ушами трещит. Ячменные лепешки, каши, хлеб с каштанами, крапивный суп, картофель, капуста. И чего Леви так удивлялся чаю из обезьяньего дерьма, сами не лучше питаются. Про птицу даже заикаться бесполезно, не то, что про сыр. А накормить такую ораву… Проблема. Раз в неделю приезжает обоз с молоком и яйцами, иногда привозят потроха. Овощи по случаю. Мясо — на праздник. В Марли даже свиней побогаче кормят. С наступлением ночи снова приходит капитан. Молча. Зику не спится. От вечернего пирога с капустой его откровенно мутит, злобно так, поганый привкус во рту. Леви сопит ему в ключицу, в окно заглянула полная луна. Нет. Ну нахер. Он так и недели не продержится. Зик мягко вылезает из кровати, шепнув сонному капитану, что поссать, тот тут же расслабляется и раскидывается на кровати довольный, засыпая. Переодеться в штатское, тихонько прокрасться мимо кабинета хозяйки, где свет ещё не потушен. Сидит над чертежом и думает, нужен ли намордник. Вот, кому на самом деле нравится эта работа. Зик выходит во двор и закидывает за спину лук, собирает оставленные кадетами стрелы. Это будет длинная ночь. Нужно разнообразить завтрашние приемы пищи, иначе он провалит задание. Похуй на лицензию, насрать на законы. Вся эта шляпа про перенаселение — полный бред, потому что титаны пожрали достаточно народа, у половины кадетов родители пошли с ними сражаться с вилами наперевес. Гениальный был план, только провалился. Зик седлает лошадь Аккермана, она ему сразу больше прочих приглянулась, шустрая, ласковая. Потом, правда, ему вежливо сообщили, что она раньше никого к себе не подпускала, только Зику-то что, его твари просто обожают. Маленькие и большие, зубастые и не очень, все они чуют в нем большую зверюгу и ластятся. Жаль, что других способностей у титана нет, на поле боя это умение никак не поможет. Про дружбу с тварями ему Ксавьер рассказал, а Зик так ни разу и не пробовал раньше. Ну, кошки с собаками в городе бегут наперегонки чесаться, так это и не подозрительно. А на острове… Так странно. Радоваться, что мыши крыло починили, что она теперь совсем ручная. Что-то очень живое, не про войну совсем. Может, потому Ксавьер и не участвовал в войне, придумал отговорку про бесполезность и все отбрехивался, как ездит на охоту вместо военных миссий. Только почему-то никогда не привозил мяса и дичь, только рыбу. Говорил, что не повезло, и повезет в следующий раз. Понятно теперь, что безбожно врал. Сидел в лесу со зверями и чесал, лечил, птиц зерном кормил. Ветеринарные книги Зик читать начал именно по наставлению Ксавьера, тот размышлял, что звери, порой, гораздо умнее людей и помогать им есть благо, потому что они не хорошие и не плохие. Зик долго этим пренебрегал, но книги все равно читал. Понятия не имел, как ему в жизни пригодится скорость полета птицы, а теперь… Как будто Ксавьер не знал, но чувствовал. Что пригодится. А вот мама говорила, что у него много даров. Что Боги, вероятно, сделали его особенным мальчиком, потому что подарили ум, щедрость и доброту. Только силы не подарили. Каждый из отряда с детства обучался конкретной дисциплине, не только бегать по плацу. Гувера, например, пичкали знаниями о химическом оружии, Браун занимался разминированием и взрывчаткой, Марсель был хорош в радиотехнике, а Энни отлично проектировала большие и маленькие механизмы. Их знания были базовыми, но все же они превосходили в своих дарованиях нынешних кадетов. Пик виртуозно управляла любой машиной, что едущей, что летающей, а Зик… Его ведь не хотели делать титаном, так, на подтанцовке. Иди в военные врачи, мальчик, ты слабак. Слишком слабое тело для армии. По Брауну с Гувером сразу было видно, что здоровыми вырастут, а он… Не большой и не маленький. Средний. Скучный заучка со своими книгами, книги ведь гораздо лучше людей. Даже очки к образу идеально подошли. Отчего-то он очень четко отпечатал в голове слова матери перед тем, как родителей арестовали. «Сила не в мышцах, сила — в голове. Будь безжалостен. Твоя слабость и есть твоя сила.» Кажется, что зверь самый миролюбивый из девятки, но это иллюзия. Наследие его владельцев не в опыте, но в безумии: когда сознание животного мешается с сознанием человека трудно держать себя в руках. Пик после получения титана полюбила скорость, а Зик приобрел несвойственную для себя безжалостность. Убийства стали доставлять наслаждение, адреналиновый кайф. Приходилось давить это в себе, чтоб не кинуться на Тайбера, не разорвать Магата голыми руками. Состояние полубезумной кровожадной твари, которая не хочет ничего, только жрать. Чтоб головы лопались на зубах, как икринки. Безусловная любовь к животным и безусловная ненависть к человеку. Ещё один кусок новой личности, который никак не прирастет, но болит, гноится и воняет. Почему Ксавьер не предупреждал? Или это было всегда, а титан лишь отговорка? Конь скачет по полю, из-за тяжелых грозовых облаков показался яркий лунный глаз. Зик сворачивает в густой хвойный лес и натягивает поводья, чтоб скорость сбавить. Гигантские еловые лапы касаются головы, он ведет коня в самую чащу. Большой зверюге всегда хочется забиться в самый темный угол. Может, кроликов вяло постреляет или перепелов. Ночной лес потрескивает, шуршит, перемигивается глазами из кустов, изумрудные шапки сильнее жмутся друг к другу, а из кронов громко ухает сова. Вдруг раздается тонкий, скрипучий писк — это совенок требует у мамки мышь. Конь водит левым ухом, отмахиваясь хвостом от налетевших комаров, в кустах кто-то копошится. Он ведь не был никогда раньше в лесу ночью, только читал в книгах. Что олени сбиваются стадо около пятнадцати особей, а лисы роют несколько запасных нор, чтоб спасти потомство в случае медвежьего рейда. Зик спрыгивает на землю и принюхивается: пахнет хвоей, цветами, свежей травой. Тяжелые ботинки хлюпают в грязи, он даже не пытается скрываться. Сами найдут, если правда почуют. Тропинка обрывается у цветочной поляны: в ее центре серой тенью замер большой лохматый олень с ветвистыми рогами, и немигающе смотрит. Наблюдает. Испугается, или останется познакомиться? Олени существа любопытные, хоть и не очень дружелюбные. Зик ласково гладит коня по шелковистой гриве и делает шаг вперед. Олень не двигается, только черные глаза поблескивают в лунном свете. Ещё шаг. Вытянуть руку, чтоб не напугался, двигаться мягко, почти бесшумно. Олень заинтересованно ведет носом и склоняет голову, тычется в пальцы. Зик улыбается. Надо же. Туго набитая мягкой шерстью морда тянется вперед и легко щиплет за майку, шумно нюхает, решает для себя, свой или чужой. Зик не двигается, позволяя зверю чуть обвыкнуть. Я тебя не обижу, не убью. — И чего ты тут один? — Зик мягко обнимает гигантскую морду, потрепав за ушами. Красивый. Но олень ему не отвечает, легко дергается, мол, отвали, и медленно разворачивается на север, в чащу. Зик хмурится. Тащить коня за собой как-то не хочется, мало ли оступится, ногу сломает, Аккерман ему потом хуй в узелок завяжет и скажет, что так и было. Он быстро привязывает поводья к дереву и семенит за оленем. Наверное потому, что сам немного олень, без компаса пошел, даже без фонаря. Идиот. Крошечные веточки бьют в лицо и норовят попасть в глаза, Зик отфыркивается от них, стараясь не выпустить здоровую мохнатую жопу из виду. Олень ведет его по кромке болота, ботинки утопают во влажном, воздушном мху. Левая нога наступает на что-то твердое и в следующую секунду на голени смыкаются железные зубы капкана. Твою мать! Олень оборачивается, смотрит на него, как на дурака. Даже он не наступил, а ты, двуногий, попался. Идиот. Зик шипит от боли, нагибается, разжимая зубья и резко выдирает из мяса одним движением. Шипение. Пар. Новые штаны придется покупать… Олень терпеливо ждет. Вел куда-то, план у него был, а тупой двуногий даже сотни метров не прошел. Идиот. Зик ломает капкан и со злостью откидывает в кусты. Охота у них запрещена, как же. Отстрела нет, значит поставим ловушки. Он ждет пару минут, пока нога перестанет дымиться и распрямляется. Олень продолжает на него пялиться с таким скучающим выражением, что в пору вспомнить капитана Леви. — Так и будем тут стоять? Олень, видно, оценив обстановку, разворачивается и продолжает путь. Минут через десять они выходят к небольшому овражку. Луна вновь спряталась, не видно ни зги. Зик поджигает спичку: на мокрой от недавнего дождя земле лежит олениха и её выводок с такими же капканами на тонких ногах, шевелятся, дышат часто. Вот же сука. И злобно так становится, жалко их, и не спасти. Зик спрыгивает в овражек и осматривается: земля почернела от крови, самый маленький олененок жалобно поскуливает, устроив голову у мамки на спине. Какое же блядство. Как бы ни было жалко, но в лесу он должен поступать по закону зверей. Подарить им быструю смерть. *** — Капитан! — на плац заезжает полицейский верхом на коне. Зик устроился под деревом вместе с Ханджи, чиркает на бумаге, размышляет, прикидывает варианты. — Капитан, нам нужно вас предупредить! Кадеты на уборке в корпусе под руководством Майка. Ханджи жует румяное красное яблоко, тычет ему пальцем в набросок. Да. И жопу зафиксировать. Леви подходит к всаднику, со стороны выглядит комично. — У вас есть спирт? Нужно духу леса подношение сделать. — полицейский потирает правую ягодицу. — И кадетов не пускайте далеко, тут пару дней назад такое было… — он округляет глаза. — Дух леса дань потребовал. Мы патрулировали территорию, мало ли, браконьеры, и вдруг мимо нас пронеслось что-то черное, мы давай стрелять, а оно раз! И загорелось. Как всадник на пылающем коне. Ну, конь не горел, а вот тряпка, которой были перемотаны почившие оленята вспыхнула, потому что нехер курить на важном задании. — Мы давай за ним, а он в чащу утек. И тут голос раздался, низкий такой, громкий, страшный — жуть. Я такого никогда не слышал. Я, говорит, дух леса, вы потревожили мой покой. Молния громыхнула, дождь как польет! А мы там бутылки кинули на прошлой неделе, я сразу понял, куда этот черт клонит. Ребята не поверили, и тут в чаще зажглись два гигантских звериных глаза. — полицейский все больше распаляется и нервничает. Ханджи с интересом подслушивает. — Спирту, говорит, принесите, чтоб прощение заслужить, а если не принесем, то он соберет пять девиц и пять юношей по деревням и в качестве уплаты зачтет. Так что вы своих не отпускайте, а ежели спирт есть, то давайте его сюда! А ещё он обещал за промедление наложить на нас древнее проклятие — дупельный свищ. — Судя по великолепному рассказу, ваша проблема не в нехватке алкоголя, а его переизбытке. — Обижаете, капитан, — рядовой явно оскорбился, скривил рожу и заерзал по седлу. Зик сворачивает бумаги в трубку. Дослушивать тираду, как бедные служители закона улепетывали, пока он выдирался из обезьяньей башки не хочется, ничего там нет интересного. Ну, получили стрелами по жопе, так там место мягкое! — Мы же от чистого сердца и благих намерений предупредить вас хотели. — Оленина вкусная была, так хорошо, что король расщедрился, а? — невинно спрашивает Ханджи. — Согласен с тобой полностью. — И соус из свежей ягоды… Какой там праздник был? День лесника? — она закусывает губу, смешливо дергает губами. — Дровосека. — Зик вскакивает на ноги и мягонько крадется к зданию, в надежде успеть закрыться в комнате. Конский топот. Пение птиц. Собачий лай где-то далеко. — Спирт не дам. — цедит Аккерман. — Ну может, хоть бражка какая… — Проваливай, — Леви косится в сторону казарм. — Зря вы так, капитан, — рядовой неодобрительно качает головой, — он же и за вами придет. Только потом не откупитесь, я сам его голос слышал. Жуткий, звериный. Человек так не может. Полицейский отваливает, а Аккерман разворачивается на месте и быстрым шагом идет Зику наперерез. — Беги, идиот! — его окликает Ханджи. Ну, раз хозяйка приказала… Зик трусцой добегает до угла здания и драпает со всей дури. — А ну стоять! — Аккерман орет, срываясь следом, — Фингер! Хуже будет! Но Зику похуй, самозабвенно чешет вперед с такой скоростью, какой Леви на тренировках у него никогда не видел. Аккерман бежит следом — Зик успевает нырнуть в дверь и несется теперь по коридору первого этажа, грациозно перемахивая ведра с грязной водой под вытянувшиеся рожи кадетов. — Капитан! — Позже, — Леви несется тем же самым маршрутом, прикидывая, видно, какую часть тела сломает первой. Влетает наверх по лестнице под гулкий топот ступенями выше, догоняет уже у комнаты, с размаху впечатав в дверь. Нехуй было на ключ закрывать, чтоб теперь не возиться. — Ты че, совсем охуел, дух еблана? — Аккерман разворачивает Зика на себя, взяв за грудки, — я ту лекцию про анальный свищ до сих пор помню, твой отмороженный почерк ни с чем не спутать. — Леви злобно пялится снизу вверх. — Не знаю, как ты успел припереть этих оленей, но одного этого достаточно, чтоб упечь тебя за решетку за воровство. Не говоря уже о том, что ты своим спектаклем ввел в заблуждение военную полицию, если вскроется, расценят еще как диверсию разведкорпуса. Мы и так в шаге от расформирования, мало без твоих выходок проблем? Че блять я должен сделать, чтобы утром не охуевать от того, что ты за ночь успел натворить? К кровати привязывать тебя перед сном? Легкие горят. Сука, прыткий гном, почти успел убежать, но нет: догнал-таки. — Не вскроется. И расформировывать вас уж точно не из-за оленей будут, а если так случится, что ж: дети подольше поживут. Тоже мне трагедия. Че они в жизни увидеть-то успели прежде, чем за долг помереть? Школу, капустный суп и мясо раз в год, потому что у родителей не было денег даже на это? Молоко когда пили? Молоко, между прочим, делает кости крепче. Даже цирковых голубей перед смертью кормят зерном с сахаром. Вы с Эреном можете продолжать спасать человечество за стенами, а я, пожалуй, займусь этим прямо сейчас. Оленина точно принесет больше пользы, чем очередная героическая смерть. — Зик пытается его оттолкнуть, но хуй там: вцепился, клещ мерзкий, и сосет кровь. — А что я успел натворить? Мыши крыло перевязать? Белку покормить горсткой казённых орешков? Мышь бы сдохла, если бы я ее не подобрал. Белок местные хуже крыс воспринимают и это понятно: они разносчики заразы. Хули тебе не нравится, а? Если поймают, то я во всем виноват и пусть меня садят, а вы не при чем. Я же даже не военный. Но я сяду с чувством выполненного долга. Что детей, которых их тупорылые родители привели в этот мир, хоть немного порадовал, они все равно умрут если не сегодня, то завтра. Злобно. Зик с силой отталкивает Леви, но тот хватку ослабил, задумался. Больше всего он переживает за Брауна с Гувером, один крышей протек, а второй ложку без помощи держать не может. А все почему? Потому что ты виноват. Ты их отправил одних, ты и только ты. — То, что я таскаю в дом злобных тварей не должно было быть для тебя сюрпризом. Меня заебали ваши приказы. Ваши интриги, ваши ебаные допустимые потери. Про них кто подумает?! — Зик сам не замечает, как переходит на крик. С лестницы высовываются пара любопытных детских мордочек. Он ведь и не про разведку говорит, а вообще. Про все эти военизированные формирования. — Я воровал, ворую и буду продолжать воровать. Потому что тот же Гувер заживет так быстрее от мяса. В ваших же интересах не только убеждать детей, что они умрут героями, а показать, за что они сражаются. За то, чтобы дома оленина эта ебаная была почаще. И чтобы у родителей деньги были на молоко и сметану. Жизнь не начнется, когда вы перебьете всех титанов и узнаете тайну ебучего мира. Жизнь — она сейчас. И если сейчас есть мясо, то надежда на завтрашний день есть. А если надежды нет, то и бороться не надо. — он замолкает, тупо вылупившись на Леви. Так орал, что горло саднит. Но на самом деле орал он не на Леви, а на Магата, охранников гетто и всех этих пидорасов вообще, просто папался под руку крохотный капитан разведки. О, какой был скандал, когда первый раз чистых на поле боя притащили. Отловили бомжей и решили: и так сойдет, они же одноразовые. Только спалось потом очень хуево. Там какой-то мужик весело рассуждал, что если столько денег дали, то его мать, наконец, сможет выкупить себе комнату в доме, в котором уже десять лет живет. А Зик молчал. Им ведь ничего не сказали. Дали немного денег, подписали бумаги и отправили на поле боя, напоив перед этим ебучим вином. Радости было — пиздец. И можно сколько угодно убеждать себя, что ты не отнимал жизни, а спасал, только спать все равно невозможно спокойно. Допустимые, сука, потери. Зик потом орал на Магата так, что тот не сдержался и рожу ему разбил. Правильно сделал, субординации никакой, а гонора — ахуеть. Пацифистам не место в армии. Или терпишь, или умрешь. Зик снимает очки и устало трет переносицу. Как же они все заебали. — Да как ты смеешь так с капитаном разговаривать? Блять, ебаный брат… С каждым днем надежда на его обращение во что-то приемлемое тает на глазах. Промыл ему папаша мозги или нет неважно, важно, что этот процесс уже не остановить. То, что Зик понял в шесть лет этот ебанат не понимает в шестнадцать. — Папа не научил тебя, что когда взрослые разговаривают — вмешиваться невежливо? Или тебя просто мало пиздили? Если родители недоглядели с воспитанием, то придется бить себя сильнее, чем обычно. — Зик сжимает зубы. Как же хочется его отмудохать ногами. — Заткнулись оба. Все в порядке, Эрен. Мне не нужна помощь. Лучше помоги своим товарищам закончить на первом этаже, я тоже скоро спущусь. — голос Леви отдает металлом. — А мы как раз закончили, — Йегер с вызовом сверлит глазами Зика, по всей видимости прикидывая, как можно пересчитать ему зубы. Детский сад, — я потому за вами и пошел. — Начните веранду. И найди мне десять человек добровольцев на спец.задание. — А на какое? — Йегер, выполнять! — Есть! — мальчишка козыряет и с громким топотом уносится вниз по лестнице. Слишком много тупых вопросов, это начинает утомлять. Леви молча смотрит на Зика, подходит почти вплотную. — Тронешь пальцем Эрена или кого-то еще из кадетов, я забуду, что сломать тебе челюсть позволено только Ханджи. — Леви коротким жестом расправляет помятую рубашку у Зика на груди и делает шаг назад. Объяснений не будет. Дискуссии излишни. — Тебе не место в разведке.