Священный отряд

Разрушенная улица не внушает ужаса или чувства вины. Только скорбь. Когда участвуешь в войне, если сердце ещё не отмерло, то мертвые люди с любой стороны всегда становятся причиной ночных кошмаров. Снится что-то одно: руки ребенка, раздавленного каменной плитой, тело без головы, выпущенные кишки. Как будто фокус внимания циклится на деталях, напоминая тебе, как важно не забывать про них и перестать оправдывать смерти «картиной в целом». Смерть ничем не оправдывается. — …два часа назад женская особь и наш мальчик-титан убили сотни людей во время драки. Во всем виноват разведкорпус. Они не эвакуировали жителей, они позволили этой бойне случиться ради «победы человечества». Победы в чем? В смерти? — крошечная сморщенная старушка говорит с Пик неподалеку. Зик курит, прислонившись плечом к полуразрушенной стене дома и слушает. Пик не стала спорить, когда после отравления деревни Зик вдруг сказал, что им нужно поехать в город и осмотреться. Не продолжать распылять газ, а спрятать остальные баллоны, экипировку и оружие, чтобы в гражданском влиться в островное общество. Это не входило в план. Впрочем, Пик, как вернейший из воинов Марли, умела выполнить любой приказ. И обязательно, когда будет время, поругаться с ним на эту тему. Но не сейчас. Нужно было обратить деревенских, но Зик этого не сделал. Чертова титанша из головы не выходит. — А что сейчас с женской особью и мальчиком-титаном? — Пик участливо придерживает корзинку с продуктами. — Он её добил, вроде бы. Нам не сказали. Потом опять в газетах напишут, какой у нас король молодец, а что делать людям, которые остались без жилья? Уверена, что все опять постараются замять. Но наши парни сами разведку на вилы поднимут. Пусть за стенами убиваются, зачем гробить ни в чем неповинных людей? Мой сынок… — она закрывает лицо крошечными, коричневыми от пигментных пятен, ручками, и дрожит. Зик отворачивается. Видеть слезы матери о почившем сыне ему невыносимо. Его-то мать никогда не плакала. Дина была… Идеальной. Хозяйкой, женой, никогда не перечила отцу. Если проанализировать свои воспоминания, то теперь кажется, будто это была маска. Маска искусной охотницы, которая преследовала одну ей понятную цель. Какую? Сигарета падает в выбоину на брусчатке, Зик запрыгивает в дом и молча разбирает завалы руками. Тягает здоровые камни и откидывает их, не обращает никакого внимания на то, что режет руки острыми краями. До этого дома местные доберутся очень нескоро, он ведь в конце улицы, почти у самой стены. А значит, вряд ли там жил кто-то знатный. Все это феодальное деление вызывает у него лишь усмешку: чем дальше в средневековье находится цивилизация, тем больше оправданий для бессмысленных смертей. Но мертвым извинения не нужны. Только память. — Ты что делаешь? — Пик заглядывает в оконную раму. — Нашел хоромы? Зик мотает головой. — Осмотри трупы погибших. Найди документы, любые. Сомневаюсь, что мы не сможем их подделать, но нужен образец. Хорошо бы поселиться в доме какого-нибудь покойника, что случайно вышел на улицу. Поверить не могу, что мы опоздали всего на сутки. — он прикрывает глаза. Энни… Да, Энни была его любимицей наравне с Пик. Одинокая, забитая отчимом девочка, у которой не было вариантов на другой социальный лифт. Только стать убийцей. Перед отправлением на остров Зик уговорил ее выбить «папашке» зубы и руку сломать. Чтобы в случае смерти хотя бы не было сожалений. Она с самого начала была как звереныш, смотрит настороженно, почти со страхом. Причем с девочками такой реакции не наблюдалось. Выводы напрашивались сами собой, но он старался об этом не думать. Иначе бы просто убил старого мудака. — Хорошо. Ты тут будешь? — Ага. Зик поднимает голову, щурится: со стены медленно спускается тряпка, сшитая из лоскутов, чтобы прикрыть жуткую морду колосса. Успели, надо же. Знают, что титану нельзя попасть под солнце, иначе зашевелится. Зику не по себе. Если мальчишки не помогли Энни, значит ли это, что она единственная выжила? Тогда лучше вообще не возвращаться в Марли. С таких вестников три шкуры спустят. Зик откидывает в сторону кусок стены, как вдруг слышит сдавленный стон из-под завала. Зараза. — Вы там живы? — кричит, садясь на корточки. Слушает. Ничего. Дерьмо. Пропаганда его родной империи о страшных демонах острова вызвала в нем самом лишь скепсис. Может, в юные годы он и верил в рога и хвосты, что прячутся под одеждой, но после курса биологии этот бред из головы сам собой выветрился. Люди. Такие же люди. Просто с другим мнением, а может, и вовсе без него. Из-под завала показывается подвальный люк, Зик чертыхается и дергает за железное кольцо, поднимая облачко пыли. Снизу раздается хриплый, тяжелый вдох, видно воздуха почти не осталось. Он спрыгивает вниз, бегло осматривается: женщина с ребенком лежит в куче тряпок, бледные, изнеможденные, одежда и крошечное детское тельце залиты кровью. — Эй, эй! — Зик мелко бьет женщину по щеке. Рыжие длинные волосы разметались по вещевому мешку, веснушки кажутся черными от того, как сильно она побледнела. Проверить пульс у младенца, раскрыть пеленки, поморщившись. Вовремя ты рожать решила, подруга, даже пуповину откусить сил не хватило. Зик очень аккуратно поднимает их на руки и выбирается на свет. Военной полиции в этой части улицы нет, все кучкуются у храмовой площади. Позорники. Он бежит по разрушенному городу, неся на руках незнакомку с малышом. Зачем? Ему кажется это правильным. Солдат вражеской армии можно перемалывать в фарш, они сами выбрали такую жизнь и такую смерть, но обычных горожан — нельзя. Только в случае, когда на кону стоит судьба мира, как говорил Магат, иначе им люди не простят. Сраные средневековые нравы. Армия ведь живет за счет налогов, чтобы защищать народ, а не гробить его почем зря. Эти дети не заслужили такой судьбы. Дети вообще заслуживают только счастья, если уж появились на свет по вине родителей. Впрочем, превращения горожан в чистых это не касается. Отчего-то есть мысленный водораздел из категории допустимых потерь. Сам себе противоречишь. Снова. Будто сражаются в голове две личности, и одна требует мира, а другая — мира любой ценой. Очень тонкая разница. — Эй, вы! Есть тут врач? — он останавливается, тяжело дыша. Бег. Ахиллесова пята. Бег никогда не давался ему, даже зверюга и та крайне неповоротлива. На него оборачиваются люди в форме, убирающие с улицы длинные стальные тросы. — Хули вы встали, идиоты, врача позовите! — Успокойтесь. — к нему подходит невысокая женщина в очках. — Капитан Ханджи, разведкорпус. Мы сейчас позовем врача. Зик смотрит на неё сверху вниз с издевкой. — Вы вместо того, чтобы тут стоять, могли бы помочь разобрать завалы. Или вы как собаки, что обосрались посреди комнаты, а убирать должны другие? — женщина в его руках сипит, но глаза не открывает. Плохо. — Зачем же так грубо, господин, вы не понимаете, какая на нас лежит ответственность за спасение человечества… — Расскажите это заваленным камнями людям. — о, Зик, как лицемерно с твоей стороны, — Агитки хороши для малолетних кадетов. Живо, пошли искать врача! — он срывается на крик. Плана нет. Есть страх. Если отряд погиб, если они вернутся с пустыми руками, не окупив затраченных средств… Тайбер его лично сожрет прямо так, наживую. Ханджи кивает обомлевшим парням, мол, ищите. — Это ваша жена? Идите сюда. — она снимает песочную куртку и стелит ее на брусчатку. Зик фыркает. — Вы хотите, чтоб она застудила голову, или яичники? Чтоб точно добить. Сука, дегенераты необразованные. Форма под стать фетишистам из трущоб. У вас белые педофильские штанишки для того, чтобы титанам лучше видно было? — злится, речь не фильтрует. Заткнись, заткнись, ты же выдашь себя. Зик укладывает женщину головой на холодные камни, куртку сминает в подобие подушки и подкладывает под таз. Ханджи поджимает губы. — Понимаю причину вашего гнева, но, пожалуйста, следите за языком, иначе я арестую вас за оскорбление при исполнении… — Исполнении чего? — Зик стягивает с себя майку и сворачивает комом под голову. — Закрыли тему. Он достает сигарету и закуривает. Пик к ночи непременно найдет им пристанище, ему же отчего-то важно сейчас хоть что-то делать, не замирать на месте. Энни, маленькая, как же ты натерпелась… Ханджи молчит. Пауза затянулась. — А это что? — он кивает на торчащие из здания металлические стропы. — Ловушка для титана. Удерживает на месте. — сухо бросает Ханджи. — Это? Ловушка? — он давится дымом, откровенно ржет. — И че, помогла? — В этот раз нет, как видите. — её голос отстраненно-холоден. — А что, вы держите в подвалах столицы пойманных чудовищ? — он выдыхает колечко дыма. Успокаивайся, давай, вытащи столько информации, сколько можешь. — Нет. Пока что нам не удалось поймать ни одного. — она отворачивается. Понятно. Аборигены пытаются изобрести гильотину, ну ничего, лет через сто прогресс дойдет. — Что, необразованные дети с оружием не умеют проектировать, а умные вас сторонятся? Попробуйте поменьше множить трупы, может, тогда населению захочется вам помогать. — Предложите что-то поумнее. Советы раздавать все горазды. — она с сомнением косится на сигарету в его руках. — Вы мышей ловили когда-нибудь? На кусочек сыра. Есть разные варианты мышеловок. Человекоподобное существо достаточно по сухожилиям подрезать или закрепить, поймав на живца. А вот это все… Бессмысленные траты денег налогоплательщиков. — он проверяет женщине пульс. Жива. — Всё ещё пустые разговоры. Без конкретного чертежа это обсуждение никуда не ведет. — Не хотите помочь разобрать завалы? Сделать что-то полезное. — У нас другие распоряжения… — Понятно. — перебивает Зик. — Кто бы сомневался. Но почему Энни выдала себя? Была уверена, что этот мальчик и есть титан-прародитель? Или решила привезти единственного из девятки, которого Марли потеряли? Или этот мальчик забрал титана кого-то из воинов? Много вопросов. Никаких ответов. Из-за угла выворачивают разведчики и люди в белых халатах, кладут женщину на носилки и спешно уносят. Зик поднимается. — Неприятно было познакомиться. Если решите позволить себе встать на сторону анархистов — я вон там, в конце улицы разбираю завалы. Всего недоброго. — он спешно уходит, надевая перемазанную в пыли майку. Разгрузить мысли. Взять себя в руки. Брать камни и бросать, брать и бросать, так просто. Так хорошо приводит голову в порядок. Ещё одна пламенная речь и ты начнешь представляться, потому что не смог держать себя в руках. Проклятая баба. Что она в нем надломила? Почему? Откуда эти эмоции ненужные? — Стойте! — Ханджи нагоняет его метров через триста. — Вы правы. Мы поможем. А кто такие анархисты? Зик ухмыляется. Надо же, чувство вины. — Те, кто не подчиняется ничьему закону, кроме собственного. Не верит пропаганде, не ставит власть выше уже случившейся человеческой жизни. Это не про буржуазный индивидуализм, не про жажду наживы коллективиста, а про свободу мысли, госпожа Ханджи. Смотреть за рамки предложенного. Она вдруг улыбается. — Не поняла и половины из того, что вы сказали. У нас на таком слоге аристократия из столицы говорит. — она тычет кулаком ему в плечо. Черт. Да возьми же себя в руки, дегенерат! Прекрати хоронить отряд, пока не доказал обратного и притворись тупым. — Выходит, вы из знатного рода? Зик фыркает. — Ага, опальный королевский отпрыск. Она закатывает глаза. — Издеваетесь? — Конечно. Город медленно погрузился во мрак. В окнах загорелись оранжевые огни, Зик вместе с разведчиками успели разобрать почти десять домов. Пять трупов, шесть выживших с множественными ранениями, ещё четверо нашлись по подвалам целые и невредимые. Он заметно расслабился, шутил мерзейшие шутки с теми, кто в сознании, веселил детей. Что стало с роженицей он не знает. Хорошо бы не умерла от инфекции… Мысль хаотично скачет. Спасать, или добраться до столицы и убить короля прямо во дворце, устроив резню, какой этот остров ещё не видел? Из крайности в крайность. Сегодня логичнее спасать, чтобы вытащить из местных информацию. Если внешняя стена пробита, то что случилось с титанами, которые сделали в ней дыру? Смогли ли местные их убить, может, они эволюционировали до какого-то нестандартного оружия? Разведчики, вон, на тросиках летают. Интересно, чем баллоны заправлены? В Марли всего три месторождения газа, может, колонизировать аборигенов, пока они не эволюционировали? Много вопросов и все отвлекают от сути. Может, кто-то из них сожрал одного из воинов и оттого стал титаном? Миссия-то провалилась. И в этом главная проблема. В темноте вернулась хмурая Пик и шепнула, что нашла пристанище. Увидев полицейских в штатском, тут же расплылась в радостной улыбке и повисла на самом здоровом мужике, причитая, мол, настоящего спасителя человечества вживую видит — сдержаться не может от благодарности сердечной. Пик имела удивительное влияние на мужчин, очарование ее выходило далеко за пределы ужимок и хихиканья. Крохотная, большеглазая, с детским личиком и крепким задом: мало кто мог устоять перед ее оленьим взглядом, натренированным на генералах военной верхушки Марли. Вот и абориген посыпался, грудь выпятил, красуется, как петух. Такая хрупкая, слабая девочка, наверное, ищет защиты. Ага. Одним движением тебя пополам перекусит — и все. — Мне пора, госпожа Ханджи. Как-нибудь в другой раз расскажу вам про идеологическую эксплуатацию народа, если вы обещаете не сдавать меня за инакомыслие. — он откидывает последний камень и выпрямляется. — Торжественно клянусь не сдавать, ваше величество. — она саркастично улыбается и кланяется в шутовском поклоне. — Удачи. Пик нетерпеливо машет из темного проулка. Злющая, уставшая. — Почему, когда мы едем на штурм, ты вечно пытаешься развести какую-то политику и наоборот? — он сфыркивает с лица челку. — Потому что когда нужно разводить политику — разводить, обычно, уже нечего, а солдафонов завербовать проще, чем толстожопых бонз. Они же тупорылые. Из тряпичного рюкзачка за спиной Пик высовывается драная морда Крысы и хрипло мяучит. Вот, и этот подтверждает! На кой-то черт вцепляется зубами в длинный ствол ружья, что мешает хозяйку атаковать. Безумная зверюга. — Ситуация такая: разведку ненавидит весь город. Мальчика-титана отдали им, чтоб человечество защищал, но… Как видишь, не очень-то у них получается. Разведка, как ты уже понял, героически перемалывается за стенами в надежде, что титаны однажды кончатся. Солдат гарнизона больше всего, но они же и самые тупые. Охраняют стены. От чего охранять стены во внутренних землях не очень понятно, существуют скорее для вида. Военная полиция подчиняется лично королю, и вот туда берут самых способных кадетов. В разведку, как ты понимаешь, мало кто стремится. Где была разведка, когда город крошили? Непонятно. Впрочем, против Энни у них и шанса не было без этого пацана. — Пик подходит к небольшому двухэтажному домишке и шарится по карманам. Здесь все дома одинаково убогие, судя по тем кускам, что видел Зик: каменные, скорее всего холодные и сырые внутри, поросшие черной плесенью. Пик открывает ветхую дверь ржавым ключом, и они попадают внутрь. Темнота. — Зараза, по привычке выключатель ищу. Есть спички? — она удаляется дальше по коридору. — Иди сюда! Зик вытянул руки вперед, идет наощупь. Темно, как в жопе марлийца. Спичка чиркает о шершавый бок коробка, кухня освещается тусклым светом. Они зажигают две масляные лампы и идут осматривать дом. Потолки и правда изрисованы плесенью, ледяные стены покрыты белой известкой, напольная доска попискивает от каждого шага. Наличие туалета и ванны несказанно радует, но никакой горячей воды и душа, а из туалета вонь до того ядерная, что слезятся глаза. Надо же. Примитивная канализация, не нужно срать в яму. Вот это прогресс. Одна спальня на первом этаже, вторая — наверху. — Здесь жила семья. Их камнями завалило, когда убежать пытались. Документы я забрала. — Пик тяжело вздыхает. — Ума не приложу, как в таких условиях можно существовать с мелкими. — Не знаю. Зачем вообще заводить детей, если это не принесет им ничего, кроме страданий? Я из завала вытащил женщину, она во время битвы разродилась. Не уверен, что она выживет. Вряд ли этот малыш будет счастлив и вообще доживет до совершеннолетия. Вырастет в приюте, пойдет в какой-нибудь разведкорпус и умрет за короля… — Зик поглаживает оставленную на кровати игрушку. Криво шитая из лоскутов, набитая опилками, вместо глаз две блестящие пуговицы. Ужин готовили в тишине. В погребе нашлась картошка и мука, бочонок квашенной капусты и пузатая чашка сметаны, накрытая белой тряпкой. И бутылка вина. Крыса выбрался из рюкзака и ускакал за тощей серой мышью. Зик нарезал картошку, Пик разогрела печь и отправила картофель в пылающий огненный рот. Молчание. Бутылка притягивает к себе взгляд, как магнитом. — Если Энни убили… Вся надежда только на то, что мальчишки окопались в другом городе и готовят план. — Пик смотрит на свои пальцы. — А нам что делать? Зик немигающе смотрит на слабый факельный свет, льющийся из окна. — Я не знаю. — Как думаешь, есть ещё шанс завладеть прародителем? Если за четыре года они не справились… — Значит справимся мы. — Зик тянет руки и крепко сжимает ее пальцы в своих. Пик куксится, но заплакать себе не позволяет. — Просто я вдруг, знаешь… На секунду поддалась слабости. Я ведь вылечила отца. И на дом себе заработала. Только это все никакого смысла не имеет, мне всего девять лет осталось. Что, если ничего не получится и мы просто останемся здесь? И спокойно доживем свой срок. У тебя ведь осталось пять лет, не представляю, как буду одна. Никто не умеет так виртуозно шутить про говно, как ты, капитан. — она поджимает губы, жмурится. — Мы ведь и не жили никогда. Сначала гетто, потом служба, а тебя ещё и в институте как подопытного мучали. Я на прошлом задании была безумно счастлива, когда мы изображали циркачей. Рада, что ты это прикрытие оставил. Мне нравилось танцевать, нравилось в воздухе кружиться. Чтобы принести радость, а не смерть. Это так… Непривычно. Как будто я все ещё могу приносить что-то, кроме смерти. Как будто я все ещё человек, а не просто дорогостоящее оружие. Зик жует губы. Вся решительность куда-то пропала и появилось сильное желание надраться в мясо. — Знаешь, у меня бабушка совсем с ума сошла с коллективной виной, все расплаты ждет, а дед стал пациентом собственного отделения в психиатрии. Может быть ты права. Может быть нам лучше остаться здесь. Найдешь себе островного демоненка и будешь с ним жить, а я буду тебе вместо собаки. Ссать по углам я умею лучше всех. Она в ответ нервно смеется, смаргивает слезы с глаз. — Я только по Порко скучать буду. Ему без нас придется совсем тяжко, кто ж его характер сдерживать будет… — Магат справится. — Зик разливает вино по кружкам. — Видишь, ради тебя я даже развязаться готов. Поешь, выпьешь, расслабишься, отоспишься наконец. Пик забирает руки и стирает влагу с лица. — Давай по одной. Чтоб тебя не понесло. — Конечно, дорогая. Все, чтобы ты улыбалась. В таверне людно, шумно, воняет потом и гениталиями. Морды сплошь и рядом пропитые, неприятные, с гнилыми зубами, а некоторые и вообще без них. — Осталась только брага. — круглый трактирщик с блестящим от сала лицом неприязненно зыркает. — Да мне похуй. — на барку ложится мешочек. — На сколько тут хватит? Трактирщик вываливает монеты на столешницу и быстро пересчитывает. — На литр. — Идеально. В голове приятно шумит. Пик выключилась сразу после ужина в маленькой комнатке на первом, а Зик наворачивал круги вокруг бутылки ещё с час. Потом решил, что все равно уже нехуй терять — и допил. Но этого, как обычно, оказалось мало. Мешочек с монетами он ещё засветло снял с трупа, но разведке не сказал. Делиться бы пришлось. Брага ядерно пахнет спиртом, Зик нюхает ее с таким блаженством, будто это божественная амброзия, а не мерзейшее пойло. Пьет из горла, губы обжигает до онемения. Какая же дрянь. Слева от него сидит мужик. Странный мужик, больной, наверное. Морда злобная, пиджак не по размеру, будто с папаши снял, чтоб выпить продали. Зик заметно веселеет. — Слышь, всегда хотел узнать, а у карликов член со спичечный коробок? Мужик медленно на него поворачивается. Бледный, глаза горят, молча пялится. — Да ладно, не обижайся. Гидроцефалы тоже люди. У тебя вон, какая одежда чистая, приличная. У меня такой нет. — он дергает себя за грязную майку. — Я сломаю тебе челюсть, если рот ещё откроешь. — Ты на гидроцефала обиделся? Есть же бабы с маленькими сиськами. — он отпивает ещё браги и прокашливается. — Ниче, никто уродством не считает. В мире главное разнообразие. Всегда хотел шлюху-карлицу, у тебя сестры нет? Я бы познакомился.