В тени короля

***

Я чувствовал… Я ещё что-то чувствовал, и это было удивительно после всех тех истеричных издевательств Крукабены. Ха, эта безумная сука так визжала, когда втаптывала меня ногой в пол. Острый каблук резал кожу, пробивая её, ломая кости, с каждым нажатием вызывая во мне острые вспышки боли. Но я смеялся внутри, глухо и рвано. Смех отдавался эхом где-то в глубинах сознания, сливаясь с её криками. Блядское животное… Ха-ха… Но, наверное, мой глупый поступок того стоил. Скинуть с неё эту надменную спесь, разорвать её оболочку самоуверенности. Резко, без предупреждения, на глазах у верных собачонок и ничего не понимающих овечек. Она потеряла лицо перед своими детьми и заготовками «Короля». Ха-ха-ха… Боль была невыносима. Но эта боль не шла ни в какое сравнение с той, какую я чувствовал, умирая в пожаре. Тогда тело кричало, вырываясь из обугленной оболочки, а душа будто разрывалась на части, затопляемая агонией. А это? Пустяки. Слишком мелкое наказание. Если Крукабена хотела сломать меня, ей надо было стараться лучше. Может, был другой путь? Может, всё могло быть проще? Рациональнее. Мудрее. Но все эти «может» ничего не значат теперь. Всё кончилось так, как кончилось. Глупо, да. Прощаться с новой жизнью в таком странном, полном чудес мире – глупо и грустно. Столько возможностей... Хотя, может, единственная настоящая возможность, не опутанная чужим желанием, была в этом – выбить её глаз. Боль отступала. Холод, проникающий всё глубже, начинал сковывать тело. Я не знал, где нахожусь. После того, как потерял сознание на арене, очнулся уже здесь, в тёмной комнате. Очнулся от её визгов. Её ударов. Её ярости и истерики. Очнулся, чтобы снова погрузиться во тьму, где каждое возвращение к реальности приносило новую порцию мучений. Её каблуки, её удары, её ненависть – они оставляли следы не только на теле, но и в душе. Когда мразь ушла, комната погрузилась в мёртвую тишину. Я попытался подняться. Не смог. Тело не слушалось. Левый глаз – слепота, чёрная и пугающая. Правый – мутный, едва различающий очертания. Темнота вокруг казалась давящей, глухой, только где-то вдали виднелись крошечные окошки. Запах? Кровь. Только кровь. Её запах перебивал всё остальное, забивая лёгкие, вытесняя кислород. Где я? Чуйка подсказывала – где-то в районе кухни. Может, потому что здесь было тихо, слишком тихо, но не настолько, чтобы не заметить слабые отголоски звуков. Но какая разница? Это ничего не меняло. Меня здесь оставили умирать. Медленно, мучительно. Я лежал, дрожал, задыхаясь. Плакал, шепча себе под нос проклятия и самый разный несвязный бред. И каждый раз, когда сознание уходило, я представлял её лицо – Крукабену, её злобную гримасу, её ярость. А потом думал о Перуэр и Клерви. Что она сделает с ними? Как далеко зайдёт? Хотя, скорее всего, она сполна отвела душу на мне. А потом... Всё изменилось. Боль начала отступать. Резко. Стремительно. Холод, который казался вечным, сменился странным теплом. Как будто в мои вены влили что-то, что заглушило страдания, разом отпустив тяжесть. Сначала я подумал, что всё – конец. Что это последний всплеск жизни, последний миг, перед тем как уйти во тьму. Но затем правый глаз начал видеть лучше. Очертания комнаты стали чуть яснее, хоть и оставались размытыми. Тишина наполнилась звуками. Тихими. Незнакомыми. — …меня? Эй! Парень, ты меня слышишь? Женский голос. Сначала далекий, но с каждым словом всё ближе. Глухой, слегка раздражённый, но без злости. Я моргнул, едва осознавая, что происходит. Перед глазами мелькнула рука в тёмной перчатке. Она щёлкала пальцами перед моим лицом, будто проверяя мою реакцию. Собрав остатки сил, я попытался сосредоточиться, цепляясь за голос и образ, чтобы не потерять сознание вновь. Сбоку от меня на коленях сидела девушка, чей облик резко контрастировал с холодной стерильностью её движений. Длинные голубые волосы, гладко уложенные, спадали из-под тёмного капюшона, который подчёркивал её острые, почти вырезанные скульптором черты лица. Её взгляд – красные, пронзительные глаза – казался отстранённым, но в то же время пронизывал насквозь, словно она уже просчитала, сколько мне осталось жить, и прикидывала, стоит ли вообще прикладывать усилия, чтобы меня спасти. На её строгом костюме, аккуратно облегающем стройную фигуру, поблёскивали серебряные элементы, а голубые узоры на наплечниках и поясе слабым светом напоминали о каком-то источнике силы, скрытом от моего понимания. Она не спешила и не суетилась, но в её действиях ощущалась такая отточенность. Я почувствовал, как игла капельницы тянет тонкую полоску боли из вены, но гораздо большее внимание привлёк странный серебряный зажим, прикреплённый к моей правой ноге в месте, где у меня было повреждено сухожилие. Холод металла казался почти живым, а камни, встроенные в его корпус, излучали слабое голубое свечение, пульсирующее в ритме моего сердца. Девушка, не обращая на меня внимания, склонилась над своим саквояжем, раскладывая рядом на полу медицинские инструменты. Тонкие пальцы ловко извлекали из сумки странные шприцы, пипетки, бинты и небольшие склянки с жидкостями разного цвета. Каждый её жест был выверен и точен, как будто она действовала по внутреннему алгоритму. — Слышу… — прохрипел я, едва шевеля губами. Она не сразу ответила, но, когда подняла на меня глаза, в них не было ни капли сочувствия – только интерес, словно я был очередным образцом на её лабораторном столе. — Это славная новость, — произнесла она отстранённо, её голос был ровным и холодным, будто слова предназначались не мне, а пустому пространству. — Вопросов не задавать. Говорить по делу и предупреждать, если будешь терять сознание. Это критически важно. Всё понятно или повторить? — Понятно… — пробормотал я, чувствуя, как волна слабости вновь накрывает меня. — Славно, — кивнула она, её лицо оставалось таким же бесстрастным, как и прежде. — Тебя сильно потрепало, поэтому придётся лечить тебя прямо здесь. Она продолжала извлекать из саквояжа странные предметы. Когда инструменты и жидкости заняли свои места в строгой последовательности, девушка потянулась ко мне, уверенно расстёгивая мой пиджак. — Хм. Условия, конечно, далеки от идеала, — сказала она больше себе, чем мне. — Но это не меняет сути. Не шевелись. Я чувствовал, как она расстёгивала мою рубашку, обнажая грудь и живот, но даже эти действия оставались для меня едва ощутимыми. Всё тело было словно ватным. Её холодные пальцы коснулись моего тела, изучая повреждения, и я увидел, как она прищурилась, подмечая детали. — Хм… Тебя серьёзно приложили, — заметила она. В её голосе не было ни осуждения, ни сожаления – только клинический интерес. Она взяла странное устройство, напоминающее одновременно шприц и пипетку, и начала вводить какую-то жидкость прямо в края рваных ран. На миг я почувствовал лёгкое жжение, но оно быстро сменилось странным онемением. — Это антисептик и стимулятор регенерации, — сухо пояснила она, видя, что я нахмурился. — Не пытайся понять, как он работает. У тебя нет для этого нужных знаний. Её движения оставались такими же методичными, пока она переходила от одной раны к другой. На её лице мелькнула тень улыбки, когда она заговорила вновь. — Не поделишься предысторией, пока я тебя чиню? Профессор сообщил, что «Матерь» решила тебя убить, но детали, как всегда, остались за кадром. Я открыл рот, чтобы ответить, но она резко подняла руку, останавливая меня. — Только по делу. Мы уже договорились. Я сглотнул, чувствуя, как её взгляд, холодный и требовательный, пронизывает меня. — Я напал на неё… сильно повредил глаз… Может, насовсем… Девушка приподняла бровь, её пальцы на миг замерли над моей кожей. — Хм. Интересно… Местные детишки обычно боготворят свою «Маму». Что же пошло не так? Я с трудом сглотнул, стараясь не шевелиться, пока она продолжала обрабатывать мои раны. — Это не мама… Это мразь и мерзкая блядота… Её губы изогнулись в лёгкой ухмылке, но в её глазах читалось что-то, что мне трудно было расшифровать. — Любопытный словарный запас. Где подслушал? — В книжках… — коротко ответил я, стараясь говорить ровно. — Хм. Вижу, с тобой можно работать, — сказала она, возвращаясь к инструментам. — Тот самый парень, который едва не сгорел при пожаре? — Да. Меня зовут Филипп. — Приятно познакомиться, Филипп, — холодно произнесла она, её пальцы снова забегали по моему телу. — Можешь звать меня госпожа ассистент. Или – госпожа Дот'те. Её взгляд ненадолго задержался на шрамах, которые почти зарубцевались. — Странно, что их не свели. Это же элементарная задача. Я старался не обращать внимания на её манипуляции, смотря только на неё. — Меня специально не лечили как следует после пожара, — голос обрёл твёрдость. — Противоожоговая мазь привозили в таких мизерных количествах, что её едва хватало на небольшой участок. А ещё сухожилие на правой ноге… Оно сильно повреждено – балка придавила. Первое время что-то кололи, мазали мазью, но дальше дело не пошло. — Хм, — короткий, почти ленивый звук сорвался с её губ. Она продолжала сидеть на коленях рядом, обрабатывая раны точными, механическими движениями. Пальцы её касались кожи, будто это была работа с холодным металлом, а не с живым человеком. — Любопытно. Насколько мне известно, официально в том пожаре никто не пострадал. И, что ещё интереснее, «Матерь» не делала запросов на медикаменты или специалистов для лечения кого бы то ни было. Её слова звучали спокойно, словно она просто читала результаты анализа. Но за этой кажущейся отстранённостью ощущалась игла интереса, скрытая в голосе. — А ведь такие повреждения лечатся за пару дней, — продолжила она, чуть сместившись, чтобы дотянуться до другой склянки, набрав из неё раствор для опустевшего шприца. — Если знать как, конечно. А мы знаем. Её слова меня не удивили. Я и так уже понял всё, что нужно. Это было лишь очередное подтверждение: Крукабена начала уничтожать меня с самого первого дня. Я закрыл глаза, пытаясь удержать ярость. — Она затаила обиду, — проговорил я глухо, но твёрдо. — Из-за сгоревшей мастерской. Из-за попытки создать бомбу, чтобы её прикончить. Её пальцы замерли на мгновение, прежде чем она продолжила. Движения теперь были чуть более медленными, будто мои слова затронули её. — А потеря памяти, пожалуй, была даже к лучшему, — я устало выдохнул, борясь с головокружением. — У меня не осталось никаких иллюзий. Ни одной этой сладкой лжи, что она «мать», что у неё добрые намерения. — Поэтому ты решил напасть на неё? — Эта тварь думала, что может играть с нами, как с игрушками, — мои слова прозвучали как удар. — Что знает каждый мой шаг, что каждое моё решение ей известно заранее. Она решила избавиться от меня. А я решил уйти красиво, если уж умирать. Я пустил ей кровь. Прямо перед её верными шавками. Руки госпожи Дот'те остановились. Она замерла, взгляд, казалось, чуть смягчился, хотя выражение лица оставалось сосредоточенным. Она будто обдумывала что-то, что не могла сказать вслух. — Хм, игрушками, — тихо повторила она, будто пытаясь ощутить вкус этого слова. Губы дрогнули в слабой усмешке, но глаза её отражали уже не холодный интерес, а что-то большее – почти сожаление. — Ты прав. Игрушки… Это хорошее описание всей этой системы. Её пальцы вновь заскользили по ранам, но движения уже не были такими холодными и механическими. Теперь в них читалась осторожность, будто она хотела причинить меньше боли, чем могла бы. — Учитывая, как подошли к твоему лечению, Короля из тебя делать никто не собирался, — сказала она после короткой паузы, откладывая шприц в сторону и беря ватку, которую смакнула в растворе уже из другой склянки. — А других ролей просто не предусмотрено. Её красные глаза изучали меня с новой, какой-то глубокой теплотой, будто моя история пробудила в ней отголоски чего-то личного. — Но… стоит признать, бунтарский дух в тебе велик, этого я отрицать не стану. Пустить кровь идолу перед толпой верных фанатиков… Глупо, смертельно опасно, но достойно уважения. Особенно учитывая, что Глаза Бога у тебя при этом не было. — Шш! — я зашипел, почувствовав внезапную острую боль. Её губы сжались в тонкую линию, но в глазах было что-то похожее на сочувствие, хотя голос оставался сухим: — Неужели укол больнее всего, что ты здесь пережил? — Это непроизвольно… — процедил я сквозь зубы. — Угу. Тогда приготовься к чему-то менее «произвольному». Её руки внезапно резко схватили меня за плечо. Движение было уверенным, но аккуратным, как будто она знала, где проходит грань между болью и безопасностью. — Не двигайся. Мне нужно выровнять тебя. Она уложила меня на холодный каменный пол. Лёгкий холод пробирался через одежду, и я вздрогнул. Госпожа Дот'те склонилась надо мной, словно хирург над своим пациентом. Её лицо теперь было серьёзным, но в уголках глаз теплилось нечто другое. — Славно. Можешь пока сам задать вопросы, пока я сосредоточена. Вижу, что тебе уже лучше и взгляд прояснился немного, — её голос звучал спокойно, с легкой ноткой удовлетворения, как будто она уже успела оценить результат своих действий. Я сглотнул, чувствуя, как медленно возвращается ясность мысли. Тем не менее, в её присутствии оставалась какая-то напряжённость, словно за этой внешней уравновешенностью скрывалась скрытая угроза. — Кто вы на самом деле? — спросил я осторожно, стараясь не показать своей тревоги. — Вы из Организации, которая владеет Домом Очага? Она чуть замедлила свои действия, перевела взгляд на меня и прищурилась. Её красные глаза словно просвечивали меня насквозь. — Твоя информированность меня уже несколько настораживает, — в её голосе мелькнуло недоверие, но затем она продолжила ровным тоном. — Но в целом всё так. Профессор прибыл сегодня сюда для проверки и предъявления претензий к «Матери», которая скрыла важную информацию о тебе и твоём Глазе Боге. Ты ведь в курсе, что у тебя есть Глаз Бога? Эта новость была ожидаемой, но всё равно резанула по нервам. Я кивнул, стараясь говорить как можно спокойнее. — Да, я узнал недавно. Я не видел лично, но как мне передали – он довольно необычный, не такой как все. — Всё верно, — девушка чуть приподняла бровь, словно проверяя, насколько искренен мой ответ. — Профессор мне его показал, и таких экземпляров я ни разу не видела в своей жизни. Хоть в целом Глаза Бога не являются сейчас предметом глубокого изучения и опытов, но подобные экземпляры – исключения. Именно по этой причине я сейчас здесь и исправляю ошибку Крукабены, едва не ставшей для неё смертельной. Как я закончу, отправимся на выход из этого злачного места. Думаю, ты рад. Мысль о том, что я покину это проклятое место, воодушевляла. В груди затеплилась надежда, но вместе с ней возникло чувство тревоги. — А... а только я покину это место? — спросил я, почти шёпотом. Она нахмурилась, словно этот вопрос был неуместен. — Профессор не сообщал мне о ком-то другом. А вопросы, касательно Дома Очага, контролируются исключительно его «Матерью». Крукабена, несмотря на свою ошибку, должности не лишилась, как я понимаю, и другие воспитанники остаются под её непосредственным контролем. Понимаю, что могут оставаться друзья, но с какими-то потерями в жизни приходится смиряться. И лучше принять это как можно раньше, так будет легче. Её слова звучали холодно, но в них сквозила логика. Тем не менее, я не мог смириться с мыслью, что оставлю других детей здесь. — Но среди других детей тоже есть необычные... — начал я, но её жест заставил меня замолчать. Госпожа Дот'те подняла руку, плавно и уверенно, как будто уже привыкла управлять чужими действиями одним движением. — В любом случае у меня нет подобных полномочий, — её голос снова стал холодным, почти безразличным. — Они есть у Профессора, с которым тебе в любом случае придётся говорить. Вот ему и расскажешь о «необычных друзьях». А пока лежи и отдыхай. Сейчас тебя должно начать резко клонить в сон, но это нормально. Не сопротивляйся этому. Некоторые этапы экстренного лечения необходимо пережить без активного сознания. Но переживать не стоит – это не займёт много времени. Профессор не собирается задерживаться здесь дольше запланированного, и я разделяю его мнение, — добавила она спокойно, будто ставя точку в разговоре. Её слова звучали как приказ, и я почувствовал, как усталость накатывает волной, притупляя мысли и ощущения. — Спасибо вам... — произнёс я, глядя в потолок. Голос мой был слабым, почти шепот. Госпожа Дот'те лишь коротко хмыкнула, но на этот раз её тон показался чуть мягче, чем прежде.