В тени короля

***

Прямо за массивными двустворчатыми дверями, которые отделяли палаты от остальной части здания, начинался длинный, залитый светом коридор. Утренние лучи, мягкие и приглушённые, словно невесомый туман, проникали через огромные, до самого потолка, окна. Эти лучи струились так свободно, что казалось, сам воздух вбирал в себя свет, наполняясь какой-то почти мистической тишиной. Всё вокруг, от высоких потолков, украшенных замысловатыми узорами, до светлых стен с тонкими, почти невидимыми декоративными линиями, будто было пропитано ощущением величественной старинной роскоши. Это было не простой приют – стены этого места дышали историей. Казалось, что каждый камень, каждый кирпич видел не одно поколение людей, которые когда-то жили здесь, и хранил в себе следы их жизни. В отличие от приглушённого, немного подавляющего покоя больничного крыла, коридор дышал иной энергией – энергией жизни, движения и свободы, которой мне так не хватало. Огромные окна, обрамлённые тонкой резьбой, беспощадно впускали яркий свет, который, словно озаряя всё вокруг, делал пространство ещё более просторным и живым. Пол и стены буквально утопали в этих солнечных лучах, которые, отражаясь от гладкой поверхности, создавали ощущение лёгкости и даже некоторой воздушности. Лёгкие, почти невесомые занавеси, нежно покачиваясь на сквозняке, добавляли всему помещению динамики – как будто сам воздух, насыщенный светом, двигался в унисон с нашими шагами. Чугунные светильники на стенах, искусно выкованные мастерами прошлого, словно продолжали рассказывать свою историю, подчёркивая этот вековой интерьер своим тихим, но уверенным присутствием. В их элегантных линиях и изгибах была скрыта тайна старого мира, который всё ещё жил здесь, среди обновлённых стен. Я шёл медленно, опираясь на трость, чувствуя, как боль в правой ноге, которая до этого притаилась на время, снова начала пульсировать с каждым новым шагом. С каждым движением я всё больше осознавал, насколько моё молодое тело стало уязвимым после всего, что произошло. Трость, которую я крепко сжимал, уже не была просто инструментом для передвижения – она превратилась в якорь, в нечто большее, что удерживало меня в реальности, когда слабость и боль грозили свалить с ног. Каждый новый шаг отдавался тяжёлой пульсацией в мышцах, и я знал, что это временно. Но я продолжал идти вперёд, не позволяя себе остановиться. Я знал, что этот путь был важен, что в каждом шаге была борьба – не только с болью, но и с самим собой. Крукабена, как всегда уверенная в себе, шла рядом. Но на этот раз её шаг был медленнее, чем обычно. Она не торопилась, не ускорялась, словно понимала, что я не смогу поддерживать её обычный темп. Это молчаливое, ненавязчивое подстраивание под мой ритм шагов говорило о многом. Она не задавала вопросов, не предлагала помощи, но её присутствие было заметно в каждом движении. Мне казалось, что она понимала моё состояние лучше, чем я сам, и не пыталась лишний раз напомнить мне о том, насколько мне тяжело. Её дыхание казалось синхронизированным с моим, как будто она разделяла со мной эту боль и усталость, помогая мне выдерживать этот путь. — Здесь… слишком тихо, — пробормотал я, переводя взгляд с окон на пустой коридор, тянущийся вперёд словно бесконечная линия, ведущая в неизвестность. Тишина казалась почти пугающей в своей плотности, как будто все звуки были поглощены самим зданием. Крукабена посмотрела на меня и, чуть приподняв уголки губ в лёгкой, почти невидимой улыбке, ответила спокойным, уверенным голосом: — Сейчас идут занятия, — её голос звучал так, будто она знала ответы на все вопросы мира, как будто эта тишина была для неё естественной частью жизни здесь. — Воспитанники Дома Очага учатся самостоятельности с самого раннего возраста. У нас здесь нет прислуги – дети сами поддерживают порядок, учатся заботиться не только о себе, но и друг о друге. Каждый осознаёт свою ответственность за благополучие остальных. Я, преподаватели, повара и врач – единственные взрослые, но даже они постепенно передают свои обязанности старшим воспитанникам. Всё для того, чтобы дети росли независимыми и ответственными. Во время занятий дом пустеет, и в такие моменты можно услышать даже самые лёгкие шаги с другого конца здания. — Вот как… Её слова были словно ключ к разгадке той тишины, что царила вокруг. Но эта тишина не была пугающей, не нависала тяжестью. Напротив, она казалась живой, дышащей, как само здание, которое словно пропускало через себя свет и воздух, создавая ощущение жизни и движения. Дом не был мёртв, но и не был полностью живым – в нём витала некая таинственная энергия, которая соединяла прошлое и настоящее в едином ритме. Я продолжал идти, медленно переставляя ноги, и в процессе размышлял о Крукабене. Было ли справедливо судить её за ту холодность, которую я чувствовал раньше? Моё восприятие её могло быть искажено страхом, болью и растерянностью, которые наполнили меня последние дни. Воспоминания о директрисе из детского дома, где я провёл своё детство, начали невольно всплывать в моём сознании. Та женщина, управлявшая приютом, всегда держалась отстранённо и никогда не проявляла истинной заботы. Её холодные глаза и равнодушие создавали барьер между ней и нами, детьми. Но Крукабена казалась другой. В её действиях ощущалась забота, хотя и скрытая за маской строгой отрешённости. Может быть, за её внешней сдержанностью крылась какая-то глубокая история, которую я пока не мог понять. Мы прошли мимо застеклённых дверей библиотеки. Я краем глаза заметил длинные полки с книгами, которые скрывались за стеклом. На мгновение у меня возникло желание остановиться и войти внутрь, погрузиться в мир книг, чтобы найти что-то, что помогло бы мне разобраться в происходящем. Но я не решился заговорить об этом, понимая, что на это будет время позже. Сейчас нужно было продолжать наш путь. Вскоре мы подошли к массивной, обугленной двери. Это было пока самое мрачное место, которое я видел в этом доме. Дверь, почерневшая от огня, казалась символом чего-то страшного, что случилось здесь когда-то. Едва уловимый запах гари всё ещё витал в воздухе, как призрак прошлого, который отказывался исчезнуть. Крукабена, не произнеся ни слова, достала связку ключей и тихо звякнула ими, открывая дверь. То, что я увидел, потрясло меня: перед нами предстала картина полного опустошения. Обугленные стены, чёрные доски и разрушенные балки, которые когда-то поддерживали потолок, теперь лежали на полу, напоминая о разрушении, произошедшем здесь. Пол был усеян обломками, и даже свет, пробивавшийся через дыры в стенах и крыше, казался беспомощным перед мрачной атмосферой этого места. — Это… и есть та самая «мастерская»? — мой голос был хриплым и неуверенным, словно я не хотел верить в увиденное. Сердце забилось чуть быстрее и появилось небольшое головокружение. — Да, — Крукабена ответила тихо, её голос прозвучал почти шёпотом. В её тоне чувствовалась не только грусть, но и глубокая личная связь с этим местом. — Здесь когда-то дети учились ремёслам, создавали инструменты, вещи, которые были необходимы для жизни. Всё это место было полным энергии и жизни. Но после пожара… — она замолчала, её глаза на мгновение затуманились, как будто она погрузилась в воспоминания. Я пытался что-то вспомнить, пытался найти в себе образы прошлого, которые могли бы помочь мне понять, что случилось здесь. Но внутри была лишь пустота. Сколько я ни старался, моё сознание отказывалось восстановить хоть один момент, связанный с этим местом. Где-то на краю сознания мелькали образы пожирающего всё пожара, но я не мог понять кому именно они принадлежали. Огонь везде одинаков. Крукабена внимательно посмотрела на меня, её глаза были полны ожидания. Она явно надеялась, что я вспомню что-то, что поможет нам обоим. — Ты ничего не вспомнил? — её голос прозвучал мягко, но в нём была скрыта какая-то боль. Я покачал головой, чувствуя, как отчаяние вновь поднимается внутри меня. — Нет... ничего, — прошептал я, ощущая, как груз моих «невоспоминаний» ложится на плечи всё тяжелее. «Матерь» больше ничего не сказала. Она лишь кивнула, её взгляд по-прежнему оставался внимательным, но в нём читалась скрытая печаль. Казалось, что она знала больше, чем говорила, но по какой-то причине не раскрывала всех карт. Она медленно закрыла дверь мастерской и повернулась ко мне. — Пойдём, — тихо сказала она, и мы продолжили наш путь по длинным коридорам Дома. Мы продолжили путь по коридору, когда перед нами возникла широкая лестница, ведущая вниз. Я замедлился, ожидая, что мы пойдём по ней, но Крукабена, не обращая внимания на лестницу, уверенно повернула налево. — Мы не спустимся? — спросил я, указывая на лестницу. — Нет, там сейчас ничего для тебя интересного, — ответила она, не поворачивая головы. — У нас немного другой маршрут. Я уловил, как сквозняк из открытых окон слегка колыхал тяжёлые, потускневшие от времени занавеси. Окна на этом этаже выходили на потрясающие виды: просторы зелёных холмов, через которые вилась река, удаляясь за горизонт, а на дальнем плане, как естественные сторожевые башни, возвышались горные вершины. Вся эта панорама выглядела настолько чуждо, что я снова почувствовал лёгкий укол осознания — я больше не был в своём мире. Тем не менее, это чувство не тревожило меня так, как в первый день. Пожалуй, привыкание происходило быстрее, чем я ожидал, и с каждым новым моментом я принимал происходящее всё легче. Захваченный видом, я не заметил, как мы дошли до конца коридора. Там нас ждала ещё одна лестница, точная копия той, что мы только что миновали. — Странно, — я посмотрел на неё. — Вторая лестница. Дом больше, чем кажется. Женщина на мгновение остановилась, посмотрев на меня с лёгкой улыбкой: — О, ты удивишься, сколько здесь всего, что не видно с первого взгляда. Приют гораздо обширнее, чем можно предположить. Но я покажу тебе всё по порядку. Мы снова повернули, и передо мной открылся почти идентичный коридор. В этот момент я вдруг осознал, что здание имеет форму буквы "П", а количество этажей в нём, вероятно, не ограничивается двумя. Это открытие немного удивило меня – я представлял приют как место скромное и простое, а на деле передо мной развернулось довольно обширное и внушительное сооружение, в котором было продумано всё до мельчайших деталей. — Это душевая, — объявила Крукабена, останавливаясь у двери, рядом с которой висело расписание. В её голосе не было ничего примечательного, но я уловил оттенок спокойной рутинности, будто это место она посещала так часто, что не замечала ничего особенного в его существовании. — Ты сможешь уточнить текущее расписание у своих братьев и сестёр, когда с ними встретишься. Только не забудь узнать своё расписание. Это важно. — Здесь всё строго по расписанию? — спросил я с лёгкой иронией. Она мельком взглянула на меня: — В Доме Очага порядок – это основа. Здесь нет места хаосу. Мой взгляд ненадолго задержался на приоткрытой двери, за которой скрывалась обычная, лишённая каких-либо особенностей душевая. Всё было предельно функционально, без намёка на роскошь, которой я, возможно, когда-то был окружён. Строгий и минималистичный интерьер словно подчёркивал дисциплину и экономию, царящие в этом доме. Крукабена не дала мне много времени на осмотр и молча продолжила путь. Уже через несколько шагов мы достигли другой двери в середине длинного коридора. Когда она открылась, передо мной предстала небольшая комната с двумя дверьми по бокам и окном напротив. — Это общежития, — пояснила Крукабена, указывая на правую дверь. — Справа находятся комнаты для девочек, слева – для мальчиков. Мы направились в левую дверь, и я оказался в длинной комнате, устроенной, как больничное отделение, но с элементами аккуратности и порядка. Вдоль стен стояли кровати, лишённые любых украшений или намёка на личные вещи. Расстояние между кроватями было минимальным, что создавало чувство тесноты и ограниченного пространства. Лишь некоторые воспитанники могли позволить себе ширмы, скрывающие их от посторонних взглядов и дарующие каплю уединения. В конце комнаты был шкаф с многочисленными дверцами – вероятно, единственное место, где местные дети хранили свои скромные пожитки. Крукабена остановилась у кровати справа прямо у входа и жестом указала на неё. — Это твоё место, — произнесла она спокойно. — У тебя есть ширма, это своего рода привилегия за твои успехи в учёбе. Не каждый получает такую возможность. Я слегка кивнул, чувствуя неловкость от её слов. — Спасибо... Я это ценю. — Ценить ты должен не меня, а свою работу и свои успехи, — Крукабена посмотрела на меня, как будто пытаясь оценить мою реакцию. — Хорошо. Я подошёл ближе и сел на указанную кровать. Матрас был в меру жёстким, под ним ощущались тугие пружины, но, несмотря на это, я воспринял место как нечто особенное. Пространство, выделенное для меня, казалось привилегией, особенно учитывая, что личные комнаты были неслыханной роскошью в этом доме. Воспитанники, казалось, привыкли к таким условиям, и мне предстояло привыкнуть тоже. Крукабена осмотрела комнату, а затем её взгляд задержался на моей тумбочке. Там лежала толстая тетрадь с синей обложкой. — Это твоя рабочая тетрадь, — произнесла она, и в её тоне сквозила какая-то тревога. — Она может помочь тебе вспомнить что-то. А если нет, то она в любом случае пригодится сегодня. Я осторожно взял тетрадь. Когда я открыл её, меня охватило чувство замешательства: страницы были заполнены текстом, но я не смог разобрать ни одного слова. Строчки текста были написаны на языке, который был мне совершенно чужд. По структуре я понимал, что в этой тетради велись ученические записи сразу нескольких предметов. Некоторые математические формулы и цифры были знакомы, хотя я уже многое подзабыл. Пролистывая тетрадь, меня охватило лёгкое волнение и страх, ведь о таком я даже не подумал, лёжа в медпункте, но я решил не упоминать об этом перед Крукабеной. Лишние вопросы могли вызвать ненужные подозрения, и я спрятал тетрадь в карман, сохраняя невозмутимость. Когда мы покинули комнату, Крукабена повела меня обратно к лестнице, которая вела на первый этаж. — А на этом этаже больше ничего интересного нет? — спросил я, чувствуя, как боль в ноге усиливается с каждым шагом. Она замедлила шаг, но не остановилась: — Ничего, кроме моего кабинета в самом конце коридора. Тебе туда пока не нужно. Моя комната – это часть моей работы. У меня свои обязанности, и мне нужно пространство для них. Остальное тебе знать пока не нужно. Я понял, что дальнейших вопросов она не потерпит, и решил не настаивать. Мы начали спускаться, и каждый шаг отзывался болью в моей правой ноге, но я упорно продолжал идти, не позволяя себе остановиться. Как только мы спустились на первый этаж, я заметил почти идентичную "П"-образную форму коридора, но на этот раз моё внимание привлек открытый внутренний двор. Небольшой, но ухоженный, он был окружён кустами и деревьями, создающими прохладную тень. В центре двора находился круг для поединков, а вокруг него стояли тренировочные манекены. Некоторые из них были испещрены следами от ударов – результат регулярных тренировок воспитанников. По периметру стояли тренажёры, хоть и ржавые, но, судя по всему, всё ещё в рабочем состоянии. Мы остановились у перил, откуда открывался вид на двор, и я тяжело опёрся на свою трость, чувствуя, как напряжение отдаётся дрожью в руке. Нога болела, но к ней добавилась и рука, которая затекла от постоянной нагрузки. — Здесь проводятся тренировки? — спросил я, подходя ближе. — Да. Мир за пределами Дома суров, — проговорила Крукабена. Её голос был мягким, но полным глубокого смысла. — К сожалению, сиротам в большом мире бывает не просто, и никто не будет за них бороться, если станет такая нужда. Ваше единственное оружие – это ваша сила, ловкость, выносливость, ум и, конечно же, единство. Вы должны уметь постоять не только за себя, но и за своих близких. Фехтование и физическая подготовка – являются необходимыми атрибутами. Хоть и непросто такое признавать, но за пределами Дома каждый день может стать последним. Мы учимся защищаться, и это не вопрос выбора. Я слушал её внимательно, пытаясь осмыслить сказанное. В этом мире фехтование казалось необходимостью, чем-то, что здесь принимали как должное. Это меня насторожило, ведь для меня, человека из другого времени и места, мысль о том, что дети здесь учатся обращаться с оружием, казалась странной. Но в то же время я начинал понимать: правила этого мира были другими. Мой взгляд невольно привлёк высокий массив ворот вдалеке, у края двора, ведущий за пределы приюта. Я не смог удержаться и тихо спросил: — А что там, за воротами? Крукабена повернула голову в мою сторону, и в её глазах промелькнула лёгкая грусть. — Выход в большой мир... Однако правила таковы, что воспитанники Дома не могут покидать его до совершеннолетия, — продолжила она, слегка поворачивая голову в сторону. — За исключением тех редких случаев, когда я сама выхожу в город и могу взять кого-то с собой. Но это происходит крайне редко. К слову, ты уже бывал там пару раз, и ты не был впечатлён. Её слова прозвучали слишком уклончиво, и я попытался вникнуть в смысл сказанного, но прежде чем успел задать хоть один вопрос, она добавила: — Сразу предупреждаю: покидать Дом своевольно строго запрещено. Мы находимся далеко от городов, в глубине леса, где полно опасностей. И это не просто страшилки для детей. Ты уже взрослый юноша, Филипп, и должен понимать все риски, даже без воспоминаний. Я поймал её серьёзный взгляд, от которого пробежал холодок по спине. Её голос был спокоен, но интонации выдавали твёрдую решимость. — После нескольких подобных побегов в желании утолить интерес и несчастных случаев я отношусь к вопросу безопасности крайне щепетильно. Надеюсь на твоё понимание и благоразумие в дальнейшем. Сердце матери не выдержит новой трагедии, — добавила она, слегка смягчив тон. Её голос стал отстранённым, как будто она не хотела углубляться в болезненную тему. Меня зацепила фраза про несчастные случаи, и я был готов спросить, что она имела в виду, но Крукабена снова плавно сменила тему, словно намеренно уходила от неудобных вопросов. — Пойдём. У нас впереди ещё несколько мест, которые ты должен увидеть, — произнесла она, кивая в сторону приоткрытой двери за нами. Я ощутил лёгкое разочарование, но понял, что не стоит настаивать. Мы остановились у следующей двери. На втором этаже подобная дверь вела в душевую, а здесь – в столовую. Из-за двери доносились приятные ароматы, которые мгновенно пробудили во мне аппетит. Помещение оказалось больше, чем я ожидал: длинные деревянные столы тянулись через весь зал, окружённые тяжёлыми массивными стульями. По углам комнаты возвышались шкафы с посудой, а стены украшали старинные картины с изображениями природных пейзажей – они выглядели запылёнными, как будто забытыми, но всё же сохраняли дух времени. В дальнем углу стоял большой камин, его угли тлели, излучая последнее тепло. — Здесь все едят вместе? — спросил я, оглядываясь. — Да, — ответила Крукабена, её взгляд скользнул в сторону кухни, скрытой за массивными дверями. — На кухню лучше не заглядывать. Повара и старшие воспитанники уже заняты, и их не стоит отвлекать. А пока... — она посмотрела на меня с ноткой заботы в голосе. — Как твоя нога? Я пожал плечами, пытаясь скрыть очевидное: — Нормально. Привыкаю. Но правда была в том, что боль становилась всё более настойчивой. Трость уже не помогала как раньше – мне пришлось сильнее на неё опираться, чтобы не потерять равновесие. От этого уже правая рука немела и болела. В общем, ситуация так себе. — Можем сделать паузу, если хочешь, — предложила она мягким тоном, чуть наклоняясь ко мне. Я отвернулся от неё, глядя на картины на стенах. Мои пальцы сжали рукоятку трости. — Нет, всё в порядке. Я справлюсь. Она ненадолго замолчала, как будто взвешивая моё состояние, но затем кивнула с удовлетворённым видом. — Что ж, если так, тогда пойдём дальше, — сказала она, в её голосе на этот раз прозвучала решимость. — Сейчас я покажу тебе внешний сад. Думаю, тебе понравится. Обычно там ты проводил много времени с девочками. Может, это место навеет воспоминания о прошлых годах. Мы направились дальше, и вскоре оказались в коридоре с окнами, выходящими во внутренний двор. В отличие от коридоров на втором этаже, здесь было несколько выходов во внешний мир. За одним из них находился большой сад, окружённый высокой каменной стеной. Десятки деревьев образовали густую тень, а по всей территории можно было заметить остатки каменной плитки и архитектурные элементы, напоминавшие о том, что здесь когда-то было что-то большее. — Когда-то давно здесь был величественный храм, — заговорила Крукабена, словно отвечая на мои мысли. — К несчастью, его разрушили почти до основания около пятисот лет назад. Но предыдущие главы Дома восстановили ту часть, что была необходима для создания приюта. Теперь это место – один из самых спокойных уголков Фонтейна. — Храм? — переспросил я, останавливаясь и оглядываясь. — Это объясняет некоторые вещи... Но почему храм был разрушен? Она слегка вздохнула, будто готовясь рассказать что-то неприятное. — Время было непростое. Война, разрушения, голод... — И что, больше ничего не осталось? — спросил я, задумчиво разглядывая старую каменную плитку, поросшую травой, у своих ног. «Мама» посмотрела на меня с лёгкой улыбкой, в её глазах мелькнула искра понимания. — Осталось больше, чем кажется. Камни хранят память, даже если люди забыли. Она двинулась вперёд, а я последовал за ней, тяжело опираясь на трость. Моя нога всё больше беспокоила, но я старался не показывать свою слабость. Крукабена снова остановилась и повернулась ко мне, заметив мою замедленность: — Ты точно не хочешь передохнуть? Нельзя торопиться, когда есть боль. Я сжал зубы, чтобы не показаться слабым. Боль нужно было просто перетерпеть. — Всё в порядке. Лучше продолжим. Она кивнула, но в её взгляде было заметно некоторое сомнение. — Ну что ж, раз так. Дальше я покажу тебе классы и познакомлю с учителями. Все важные места мы с тобой уже посетили. Мы продолжили наш путь через сад. Я всё больше замечал архитектурные элементы, которые свидетельствовали о древнем прошлом этого места. Старая арка, заросшая мхом, полуразрушенные статуи – всё это добавляло загадочности приюту. По мере того как мы двигались, я начал всё больше ощущать лёгкое волнение – скоро мне предстояло встретить остальных воспитанников и учителей. — Учителя строгие? — поинтересовался я, пытаясь заглушить свою нервозность. К этому моменту вы зашли через дверь в первый корпус на первый этаж. — Справедливые, — коротко ответила Крукабена. — Они понимают, что от их уроков зависит будущее воспитанников. Иногда это требует жёсткости. — А сами воспитанники? Как они... ладят? Какие у меня отношения были с ними? — я помедлил, не зная, как лучше сформулировать вопрос. — По-разному, — её ответ был уклончивым, но она явно не собиралась углубляться в эту тему. — Ты сам всё увидишь. В любом случае Клерви тебе всё расскажет и покажет не хуже меня. — Кл... Клерви? — переспросил я, слегка растерявшись. Имя казалось мне знакомым, но я не мог вспомнить лицо. — Да, Клерви, — подтвердила Крукабена с лёгкой улыбкой. — Она староста вашей группы. Ты всегда мог на неё положиться в любых вопросах. Насколько я знаю, вы хорошо ладите, и она каждый день интересовалась твоим состоянием. Так что можешь не сомневаться, она поможет тебе освоиться заново в Доме. Я невольно нахмурился, пытаясь найти в памяти хоть что-то, что подтверждало бы её слова. Когда мы подошли к дверям учебного корпуса, откуда доносились приглушённые голоса, «Матерь» на мгновение задержалась перед входом. Она посмотрела на меня с той же спокойной улыбкой, что сопровождала нас всю экскурсию. — Не волнуйся, — сказала она, положив руку мне на плечо. — Ты уже достаточно много знаешь, чтобы справиться. Я почувствовал, как трость слегка дрогнула у меня в руке. Нервное напряжение смешивалось с болью в ноге и жжением в правой части тела, но её слова внушали некое странное спокойствие. — А если не справлюсь? — прошептал я, больше обращаясь к себе, чем к ней. Всё может произойти. Я ещё не до конца понимаю, что происходит вокруг, и кто я такой на самом деле, и меня сейчас бросают в клетку с тиграми. — Ты справишься, — ответила Крукабена твёрдо. — Они - твоя семья, Филипп. Они тоже хотят помочь и помогут. Можешь в этом не сомневаться. Она открыла дверь, и мы шагнули внутрь.