В тени короля

***

Мои глаза были прикованы к тетради, которая лежала на парте передо мной, но я не видел ни одной строчки, ни одного символа. Бумага была размытой, как будто кто-то разлил воду по её поверхности, стирая чернила. Но дело было не в том, что я не мог сфокусироваться. Мой разум был абсолютно ясен и отчётливо понимал, что повода для паники нет. Это обычный класс, обычные дети, простая ситуация, хоть и в непривычном месте. Никакой реальной угрозы. Но тело вело себя так, будто этот факт не существовал для него. Оно реагировало по-своему, как если бы вокруг происходило нечто угрожающее. Мои ладони взмокли от пота, сердце колотилось так сильно, что казалось, грудная клетка вот-вот не выдержит, а в ушах стоял гул, который заглушал даже собственные мысли. Паника накатывала тяжёлыми, вязкими волнами, охватывая каждую клеточку моего тела, полностью игнорируя любые мои попытки удержать контроль. Я сидел на самой последней парте, посреди среднего ряда, стараясь сосредоточиться, заставить разум переварить последние события. Может, если удастся их разобрать по частям, я смогу вернуть контроль над этим телом, подавить необъяснимую панику? Всё началось с того момента, как мы с Крукабеной вошли в этот класс. Ничего примечательного, обстановка была абсолютно обычной. И тем не менее, именно тогда меня резко «накрыло», словно кто-то нажал на скрытую кнопку страха, которую я даже не знал, что имею. Мои глаза скользнули по классу, охватывая его в несколько мгновений: просторное, залитое тёплым светом помещение, который проникал сквозь высокие, арочные витражные окна. Лучи солнца дробились на разноцветные пятна, освещая ровные ряды одноместных парт. На стенах были развешаны карты, по углам стояли книжные шкафы, полные толстых томов, от которых пахло пылью и старыми страницами. Всё выглядело дисциплинированно, аккуратно, даже уютно. Но я не мог избавиться от ощущения, что был здесь раньше, хотя одновременно это место казалось мне абсолютно чужим. Эти два чувства смешались в странную мешанину, усиливая непонимание, что здесь происходит. Ученики – почти все девочки в строгих чёрных кителях и белых юбках, которые выглядели одинаково опрятно – сидели в своих рядах и смотрели на меня. Я отчётливо ощущал их взгляды на себе, как острые иглы. Их интерес был естественным, даже безобидным, но моё тело почему-то воспринимало это иначе. Разум, то есть я, знал: они просто любопытствуют, ничего враждебного здесь нет. Однако тело отказывалось слушать и эти доводы. Каждый взгляд казался холодным, пронизывающим, хотя на самом деле они просто смотрели на нового человека в классе. Я не мог избавиться от ощущения, что они ждут чего-то, что вот-вот произойдёт что-то непоправимое. Они были обычными детьми, примерно двенадцати лет, собранными, но не агрессивными. Однако в их внимании моё тело почему-то увидело угрозу. В возрасте, когда ещё должны бегать и дурачиться, они выглядели слишком серьёзными. Это странное сочетание не укладывалось в моей голове, и это ещё больше подогревало тревогу. Крукабена, стоявшая рядом, спокойно представила меня классу. Её голос был уверенным и ровным, без каких-либо колебаний, но мне он казался далёким, как будто я слышал его через толстое стекло. Она рассказала им о моих травмах, о том, что я потерял память в пожаре, который разрушил мастерскую, а также сильно травмировал ногу, и попросила их поддержать меня, как члена семьи. Всё, что она говорила, я уже слышал раньше, эти факты были известны мне, но почему-то сейчас каждое её слово било по нервам, словно заточенный нож. Вместо того, чтобы успокоиться, моё тело реагировало противоположным образом. Сердце забилось ещё сильнее, пот стекал по рукам, а ноги дрожали, как если бы я стоял на краю обрыва. Такого ещё ни разу не было, даже во время прогулки по Дому Очага. Я отчётливо понимал, что она всего лишь пересказывает факты, но моё тело действовало так, словно её слова были угрозой. В какой-то момент я почувствовал, что больше не управляю им. Руки и ноги перестали полноценно подчиняться разуму, превратившись в чужие конечности. Я пытался сжать кулаки, чтобы остановить дрожь, но мышцы не слушались. Казалось, что тело начало жить своей жизнью, полностью отделённой от моих мыслей. Чувство беспомощности сковало меня ещё сильнее, и каждый новый удар сердца отдавался глухой болью в груди. Учитель, который оказался высоким и слегка сутулым мужчиной лет сорока, в бежевом костюме и с длинными седыми волосами, просто указал мне на свободное место. Он выглядел слегка уставшим, безразличным, и его жест был обычным, ничем не примечательным. Но для моего тела это был почти сигнал тревоги. Ватные ноги начали подкашиваться, и я чувствовал, как с каждым шагом они становятся всё более ватными. Удары трости, которой я опирался, были единственным, что я ясно слышал. Этот гулкий звук эхом разносился по классу, отражаясь в моей голове, как тревожный сигнал. С каждым ударом трости я всё больше ощущал свою уязвимость. Это чувство невозможно было подавить, даже несмотря на то, что разум отчаянно пытался убедить меня, что опасности нет. Крукабена что-то ещё говорила учителю, её слова сливались в единый гул, как будто я слушал их под водой. Всё вокруг казалось каким-то размытым, далеким. Я просто шёл к своему месту, стараясь игнорировать всё это. Ученики продолжали смотреть на меня, их взгляды усиливали ощущение того, что я здесь чужой, не на своём месте. Когда я наконец добрался до парты, я сел, чувствуя, как ноги дрожат, а сердце колотится так, будто пытается вырваться из груди. Теперь я сидел за партой, и моё тело продолжало своё необъяснимое безумие. Разум был спокоен и пытался понять, что происходит, но тело будто не слушало его. Я чисто автоматом достал тетрадь – ту самую, которую взял с собой из комнаты, – и положил её перед собой. Казалось, что так будет легче успокоиться. Но это было лишь попыткой сделать хоть что-то, чтобы отвлечь себя от паники. Мои глаза уставились на пустые строчки, но я ничего не видел. Моё сознание было за пределами этих строк. Оно будто боролось с телом, стараясь вернуть себе контроль, но паника держала меня в своих цепких руках. Крукабена уже ушла, оставив меня одного в этом чужом месте, и с её уходом тревога только усилилась, обволакивая меня как плотное, липкое одеяло. Урок шёл своим чередом, но я продолжал сидеть, не поднимая головы. Учитель объяснял что-то на доске, ученики с интересом слушали, погружённые в свои записи, а для меня всё это превратилось в фоновый шум. Этот белый шум был непроницаем, словно стены, которые моё собственное тело возводило между разумом и окружающей реальностью. Я отчётливо осознавал, что нахожусь в безопасности, что вокруг меня просто идёт обычный урок, но моё тело, казалось, не разделяло этого мнения. Оно вело себя так, будто я оказался в ловушке, из которой нет выхода. Чувство просто отвратительное, и я не мог ничего с этим сделать. Тетрадь передо мной лежала открытая, но я даже не пытался вчитываться в её страницы. Всё внутри меня словно замерло. Сидя за этой партой, я пытался найти рациональное объяснение своей панике, но не мог ухватить её корни. Из того, что я сумел узнать, было понятно, что у «Фили» были друзья, успехи в учёбе и даже определённый лимит доверия со стороны «Мамы». Так почему меня вдруг так накрыло? Я уже начал привыкать к идее того, что оказался в чужом мире, в чужом теле. Почему же здесь, в обычной школьной атмосфере, всё рухнуло? Бред… Словно моё собственное тело мстило мне за что-то, закорачивая на ровном месте. Тем не менее каждая секунда становилась всё более мучительной. Грудь сдавило, дыхание становилось тяжёлым и сбивчивым, сердце бешено стучало, как если бы пыталось пробиться наружу. Я сидел неподвижно, словно боясь, что любое движение может обострить ситуацию. Учитель продолжал что-то говорить, его мел быстро скользил по доске, оставляя после себя белые линии, но я почти не различал его слов. Шорох тетрадей и ручек учеников тоже сливался в монотонный, невнятный фон. Всё происходящее вокруг меня будто текло мимо, не касаясь моего сознания. Я закрыл глаза на несколько секунд, стараясь сосредоточиться на дыхании. Вдох, выдох. Я пытался таким образом вернуть себе контроль над телом, хотя бы частично. Дышать стало чуть легче, но чувство отрешённости и дрожь в руках никуда не исчезли. И вдруг, неожиданно, на тетрадь передо мной упала небольшая свёрнутая бумажка. Я вздрогнул от неожиданности, а сердце, словно от удара, на мгновение замерло. Это был всего лишь маленький клочок бумаги, не несущий никакой угрозы, но его появление странным образом резко выбило меня из того панического состояния, в котором я находился. Эта бумажка, такая крохотная и ничем не примечательная, словно отключила нажатую кнопку паники, которая мучила меня с момента, когда я вошёл в класс. Пелена, затуманивающая моё сознание, начала рассеиваться. Я, наконец, начал понимать, что происходит вокруг. Мои мысли вернулись в реальность, а тело вновь стало мне подчиняться. Я услышал голос учителя, шорох карандашей, ощутил на себе редкие любопытные взгляды детей, но теперь они не казались такими агрессивными. Всё это будто медленно возвращалось на свои места, и я смог глубоко вздохнуть, чувствуя, как напряжение отступает. — Фух… — выдохнул я еле слышно, рефлекторно вытирая потные ладони о штаны. Я осторожно взял записку в руки и развернул её. Внутри было написано несколько строк на местном языке, но я ничего не мог понять. Символы выглядели чуждо и непонятно, но среди них выделялись несколько карикатурных рожиц и знаков вопроса. Они, по крайней мере, не требовали перевода. Но кто и зачем это прислал? Я попытался разгадать намерение отправителя, но всё, что мог, – это гадать и взглядом искать нужного одноклассника. Класс был светлым и просторным, как и раньше, но теперь я мог более ясно и адекватно воспринимать его детали. Витражные окна, через которые мягко проникал свет, ряды аккуратно расставленных парт, карты и книжные полки вдоль стен – всё это казалось таким обычным, ничем не примечательным. Но одно ощущение осталось: непропорциональное количество девочек в классе всё ещё выделялось. Мой взгляд скользнул по ученикам, и я заметил светловолосую девочку с косичками, сидящую на первой парте у двери. Это была та самая девочка, с которой я уже встречался в больничном крыле. Она была глубоко погружена в запись урока, явно не обращая на меня никакого внимания. Вряд ли это она прислала записку. Продолжая медленно осматривать класс, я остановил взгляд на девочке с мягкими розовыми волосами, сидящей буквально слева от меня. Её серо-зелёные глаза были прикованы ко мне, и она почти не двигалась. В её руках была ручка, которая, казалось, замерла в воздухе, а её ноги в высоких тёмных чулках слегка дёргались под столом, как если бы она ожидала чего-то. Её напряжённое ожидание было очевидно, и я понял, что именно она и есть отправитель. Это была Клерви. Я сразу же узнал её, и стало ясно, что она настоящая родственница Крукабены – сходство между ними просто невероятное, что прогадать нельзя было. Буквально – маленькая копия. Но, в отличие от её матери, в этой девочке не было той загадочной ауры, она казалась более открытой и простой. Её лицо выражало смесь волнения и нетерпения. Я едва заметно пожал плечами, как бы говоря: — «Я не понимаю». Затем спрятал записку в карман, давая ей понять, что мы поговорим позже. Клерви кивнула и вновь погрузилась в урок, начав что-то записывать в свою тетрадь. Тем временем учитель продолжал объяснять материал, рисуя на доске треугольник. Его линии были чёткими, а мел быстро скользил по тёмной поверхности. — …обратите внимание на этот треугольник, — сказал он, постукивая мелом по доске. — Это прямоугольный треугольник, и сейчас мы обсудим соотношение его сторон. Кто может назвать теорему, применимую для прямоугольного треугольника? Его голос эхом разнёсся по классу, и я взглянул на доску, чувствуя, как знакомые формулы начинают всплывать в памяти. Пифагор, соотношение сторон – цифры и формулы медленно пробуждали во мне что-то знакомое и родное. Странное чувство спокойствия начало накатывать, как будто среди этого хаоса я нашёл островок стабильности. — «Ну, хотя бы это я понимаю», — подумал я с лёгкой улыбкой, ощущая, как остатки паники постепенно растворяются.

***

Школьный звонок здесь отсутствовал, и урок завершился только тогда, когда учитель сам объявил его окончание. Он спросил под конец, есть ли вопросы, и, не получив отклика, сказал, что на сегодня всё. Это был обычный урок геометрии, где многие вещи носили иные названия, но их суть была знакома мне, уже давно окончившему школу и почти забывшему об этом предмете. После того как я пришёл в себя, урок прошёл абсолютно спокойно, без панических атак. Окружение вновь стало восприниматься адекватно, и я даже смог немного вникнуть в объяснения учителя. На доске чертили треугольники, и знакомые формулы вновь оживали в памяти. Хотелось бы попасть на урок истории или географии, но для первого дня и этот урок сойдёт. Я уже начал закрывать тетрадь и хотел выдохнуть с облегчением, как внезапно сбоку на меня налетел настоящий ураган. Меня крепко обхватили руки за шею, словно в захват, и я сразу почувствовал это знакомое, бурное присутствие. — Фили! — мягкий и высокий голос прорвался сквозь шум моих мыслей. — Ты как? Это правда то, что «Мама» сказала? Ты потерял память? А нога? Ты с тростью ходишь? Сильно болит? А ожоги? Пожар был сильным, мы все так переживали за тебя... Её голос становился всё тише и мягче, пока она говорила у моего левого уха. Тёплые, но слишком бурные эмоции девочки застали меня врасплох. — Слишком много вопросов, Клерви… — прохрипел я, едва не задохнувшись в её объятиях. От неё веяло лёгким цветочным ароматом, но хватка на моей шее была слишком сильной, чтобы оценить духи по достоинству. — О! Так ты помнишь меня! — её восторженное личико выглянуло из-за моего плеча, и её серо-зелёные глаза буквально светились от облегчения. — Значит, ты забыл не прямо всё, а лишь какую-то часть? Я права? — Прости... Я действительно ничего не помню, — начал я, пытаясь выбрать правильные слова. — Про тебя мне рассказала… ««Мама»» в общих чертах, но как только увидел тебя, сразу понял, что ты – это ты. А по всему остальному – всё не так плохо. Лечат меня, но ногу я сильно повредил и потребуется время на восстановление. — Ну… Ну и ладно! — с энтузиазмом ответила она. — Главное, что ты жив! Раны вылечить можно, а память – это не проблема, мы поможем тебе её вернуть! Правда, девочки? Я попытался осмотреться, ожидая увидеть полный класс, но… он уже был пуст. Только я, Клерви и две другие девочки остались в этом просторном кабинете. Впереди у парты стояла девочка с яркими жёлтыми волосами и заколкой в виде апельсинки – та самая, что уже попадалась мне на глаза в больничном крыле. Она стояла спокойно, внимательно разглядывая нас, её глаза блестели интересом и нетерпением. Слева от неё находилась другая девочка, с белоснежными волосами и прядью чёрных, и странными чёрными зрачками с красными линиями в виде буквы «х», полными тревоги. Её лицо казалось почти безэмоциональным, но во взгляде читалось неравнодушие – она явно беспокоилась за моё состояние. Эта скрытая забота чувствовалась в каждом её движении, как будто она колебалась между тем, чтобы что-то сказать или остаться в стороне. Они обе стояли в молчании, никак не вмешиваясь в разговор. Никакого другого шума, никаких посторонних звуков – кроме нас четверых, в классе никого не осталось. — «Мама» упоминала, что у тебя проблемы с ногой, которую так просто не решить, но про потерю памяти она ничего не говорила, — сказала девочка со светлыми волосами, опираясь на мою парту обеими руками. Её голос был ровным, но в глазах сквозило нечто похожее на беспокойство. — Ты, правда, совсем ничего не помнишь? Я отвёл взгляд, ощущая лёгкую неловкость, но ответил твёрдым голосом, стараясь звучать уверенно: — Да, совсем. Я даже язык забыл, на котором говорю сейчас с вами. Весь урок сидел, смотрел в тетрадь, но ни понять, ни вспомнить ничего так и не смог. Всё казалось каким-то знакомым, но одновременно чужим. Клерви кивнула, продолжая внимательно меня рассматривать, как будто искала в моём лице подтверждение тому, что я действительно её прежний друг, а не какой-то другой человек. — Так вот почему ты выглядел потерянным, — протянула она, чуть сбавив тон. — Скоро контрольные и тесты начнутся, а ты всегда в них разбирался лучше всех. Помогал мне решать задачи, помнишь? Ты ведь был лучшим в классе, Фили, — в её голосе прозвучала уверенность, будто она не принимала иной реальности, кроме той, где мои навыки остались прежними. — Но ничего! Я уверена, что память можно восстановить! Она ведь не могла просто исчезнуть, правда? Клерви наконец ослабила свои объятия, но не отпустила совсем – её ладони так и остались лежать на моих плечах, словно она хотела удержать какую-то невидимую связь между нами. Её прикосновение казалось тёплым, поддерживающим, и это внимание со стороны девочки, которую я видел впервые, вдруг вызвало у меня странное чувство покоя. Было ли это результатом моего «погружения» в роль или чего-то иного – неважно. На мгновение я даже позволил себе расслабиться. — Возможно, — сказал я спокойным голосом, понимая, что воспоминания прошлого владельца тела вряд ли ко мне вернутся. — Может, поэтому «Мама» и решила отправить меня сюда, чтобы я быстрее вернулся к обычной жизни. Но пока ничего не вспоминается, — добавил я, делая вид, что говорю легко, хотя внутри меня всё ещё было много неопределённости. — Возможно, с течением времени что-то и прояснится. Но пока мне сказали не слишком на это надеяться. Девочка с заколкой в виде апельсинки вдруг шагнула вперёд и представилась с серьёзным выражением лица: — Меня зовут Флорин. Можно просто Флори. Я твоя одноклассница, друг и... часть семьи, — её голос был глубоким, будто она обдумывала каждое слово. — Рада видеть, что ты цел и постепенно поправляешься, Фили. Я надеюсь, что память вернётся, а до тех пор – не стесняйся обращаться за любой помощью. Мы будем рядом. И прости, что тогда убежала так быстро и не вернулась потом – я долго не спала, переживала, а потом «Мама» сказала, что тебя нельзя тревожить ближайшие дни. Мы пытались прийти, правда, но нас постоянно ловили... Её серьёзный тон неожиданно показался мне взрослым для девочки её возраста, хотя что-то в её глазах выдавало привычную детскую наивность, которая все равно проглядывала, несмотря на её сдержанность. Третья девочка, с белыми волосами и странными, словно бездонными глазами тихо произнесла, как будто боялась нарушить атмосферу: — Я Перуэр... или «Перри». Твоя сестра, одноклассница и друг. Твои травмы... надеюсь, они пройдут как можно скорее, а память вернётся. Пожар в мастерской был сильным, и мы все очень волновались. Хорошо, что ты выжил… Её слова звучали почти шёпотом, но за ними угадывалась какая-то глубинная эмоция, которую она скрывала за внешней отстранённостью. В её глазах, казалось, стояла тревога – не открытая, но ясно ощущаемая. Она словно искала в моём лице ответы, которые не могла высказать вслух. Но в её взгляде был намёк на сострадание, не слишком явное, но точно неравнодушное. — А меня ты уже знаешь, — с гордостью заявила Клерви, резко меняя тон на более весёлый и звонкий. Она пересела на парту, свесив ноги. — Я – Клерви, твоя лучшая подруга и староста нашей группы. Считай, я тут за главную по вопросам и поручениям! Можешь обращаться ко мне, если что-то понадобится, и я непременно помогу. Мы ведь всегда были лучшими друзьями, не так ли, Фили? Даже если ты ничего не помнишь сейчас, — её улыбка стала чуть мягче. — Это не значит, что мы не сможем снова стать близкими. Я уверена в этом. — Спасибо вам, — кивнул я, глядя на них. — Мы были близки, да? — Именно так, — подтвердила Клерви. — Мы всегда держались вместе, как неразлучная «четвёрка». Сёстры и братья в Доме – это не просто слова. Мы относимся к этому серьёзно, как к настоящей семье. — Это правда, — кивнула Флорин, её серьёзность вдруг смягчилась. Перуэр тоже кивнула, её взгляд всё ещё был прикован ко мне, словно она пыталась что-то прочитать в моих чертах. — Но я заметил, что кроме вас троих ко мне никто не подошёл. В классе ведь были другие ребята. У меня были отношения только с вами? — спросил я, не отрывая глаз от их лиц. Девочки переглянулись, как будто молча обменялись мыслями. Первой ответила Перуэр, её голос звучал спокойно, но с оттенком грусти: — Раньше мы все дружили крепче, но со временем многое изменилось… Клерви не удержалась и добавила: — Да, время многое меняет. Но мы все ещё одна большая семья, как бы там ни было. И даже если кто-то отдалился, это не значит, что мы перестали быть единым целым. Флорин вздохнула, будто смиряясь с чем-то неизбежным, и посмотрела на Клерви с лёгким упрёком: — Клерви, хватит уже. Фили ничего не помнит и должен узнавать от нас только правду. — А что я не так сказала? — староста удивлённо приподняла брови, явно не понимая, в чём её упрекают. Флорин слегка нахмурилась, бросив короткий взгляд на меня, прежде чем продолжить: — Ты пытаешься сгладить углы, как это делает «Мама», но если говорить честно… — она остановилась на мгновение и взглянула на меня, словно подбирая слова. — Большинство ребят давно разбились на свои маленькие группы, как мы вчетвером, и семьёй это назвать уже сложно. Это произошло не потому, что кто-то хотел отдалиться. Просто со временем так сложилось само по себе. Интересы у всех свои, и «Мама» периодически разделяет нас на группы по четыре человека для разных заданий. Конечно, мы все общаемся, помогаем друг другу, но... настоящей дружбы и семейности, как раньше, уже не осталось. Клерви нахмурилась и буркнула себе под нос: — Не нужно нагонять жути… Флорин не отреагировала на это, но не позволила разговору сойти на нет: — Тогда почему все остальные ушли сразу после урока, даже не подойдя к Фили? — в её голосе было больше горечи, чем упрёка, и она явно пыталась привлечь внимание к тому, что происходило вокруг. Клерви на мгновение замерла, поджав губы, не зная, что ответить. Её лицо выдавало замешательство, и она пыталась скрыть это, но все было очевидно. Она хотела, чтобы всё казалось проще, чем оно было на самом деле, но Флорин смотрела на вещи иначе и взрослее. Тишина начала затягиваться, но её прервал неожиданно распахнувшийся дверной проём. В класс заглянул худощавый мальчик с каштановыми волосами: — Клерви! Сейчас обед, «Мама» просила не задерживаться и, главное, Филиппа накормить! Староста подскочила на месте, словно что-то вдруг осознав: — Ой! Обед! — она вскочила с парты и торопливо заозиралась по сторонам. — Идёмте быстрее, пока всё не разобрали! Перри, сегодня ведь должны были кучу мяса пожарить! Аа, я совсем забыла!.. — её голос прозвучал чуть громче, чем нужно, явно стараясь уйти от темы, о которой говорили только что.

***

Мы вышли из кабинета, и яркий свет из широких окон мгновенно наполнил коридор, заставив глаза немного прищуриться. Коридор казался живым: длинные резные окна пропускали лучи солнца, которые отражались от полированных полов, создавая ощущение простора и легкости. Лёгкие занавеси колыхались от еле заметного сквозняка, а тишину нарушали только наши шаги. Впереди нас шли Клерви и Флорин, погружённые в свой спор. Староста группы была такой же оживлённой и энергичной, не переставая размахивать руками, словно её слова требовали поддержки не только голосом, но и жестами. — …говорю тебе, ты слишком серьёзно ко всему относишься, Флори! — возмущённо махала руками Клерви, почти подпрыгивая от воодушевления. — Ничего подобного. — Семья – это не про то, чтобы быть вместе каждую секунду. Главное, что мы всегда поддерживаем друг друга! — Ты опять всё упрощаешь, как будто в сказке находишься, — отрезала Флорин, не показывая сильных эмоций, хотя её взгляд стал чуть более напряжённым. — Не правда. — Правда. Настоящей близости уже не осталось. Если важна семья, тогда всё должно быть честным. А так это просто видимость… Я слушал их разговор с лёгкой улыбкой, невольно сравнивая происходящее с тем, что было в моей прошлой жизни. В детском доме не было разговоров о семье или дружбе. Там царила тишина, наполненная безразличием и ожиданием того момента, когда кто-то уйдёт в «свободное плавание». Словно тюрьма с установленным сроком, где каждый жил в ожидании своего освобождения. А здесь… здесь было иначе. Настоящие братья и сёстры, хоть и связанные искусственными узами «семьи». Это напоминало что-то далёкое и странное для меня, но при этом вызывало тёплое, хотя и немного тревожное ощущение. Мы прошли мимо внутреннего двора, и мой взгляд привлекли несколько ребят, которые сражались в центре круга на деревянных мечах. Они тренировались с видимой увлечённостью, их удары были точными и ритмичными, как будто отработаны до автоматизма. Рядом несколько девочек отрабатывали удары на тренировочных манекенах, которые были уже заметно потрёпаны. Следы многочисленных ударов покрывали их поверхность, напоминая о том, как часто здесь происходят тренировки. Ржавые тренажёры вокруг круга ещё служили верой и правдой, несмотря на их ветхий вид, явно показывая, что дух тренировок здесь никогда не угасает. Перуэр шла рядом со мной, тихо и сдержанно. Она держалась справа, чуть позади, словно её место всегда было рядом с моей тростью и повреждённой ногой. Я ощущал её внимание, её готовность помочь, если вдруг что-то пойдёт не так. Её присутствие действовало успокаивающе, как будто мы уже не раз ходили так вместе, и эта ситуация была для нас обоих чем-то привычным. Рядом с ней я чувствовал странный покой, хотя не мог понять, почему. Она казалась смущённой, её необычные тёмные глаза время от времени скользили по мне, но каждый раз она быстро отводила взгляд, как будто что-то её беспокоило. Молчание между нами затянулось, и, наблюдая за тренировкой во дворе, я решил заговорить: — Вы часто тренируетесь? — я бросил взгляд на Перуэр, надеясь, что разговор сдвинется с места. Перуэр не сразу ответила. Она словно вырвалась из своих мыслей, посмотрела на меня, но быстро отвела глаза в сторону. Она держалась всё так же сдержанно и холодно, но было что-то в её поведении, что выдавало её лёгкую настороженность. — Да, — её голос был тихим, почти приглушённым. — Мы занимаемся каждый день. «Мама» говорит, что это необходимо. Важно быть готовыми ко всему, что нас ждёт за пределами Дома. Её слова звучали обыденно, но, когда она упомянула мать, её лицо слегка изменилось. Едва заметная хмурость на лбу, небольшой зажим в голосе. Она явно говорила это как нечто привычное, но за этим скрывалось что-то большее. Я уловил это, но не стал углубляться, хотя внутри зацепился за этот момент. Что-то в этой связи с её матерью вызывало у неё странное напряжение. — А кто вас… Ну, то есть, нас учит этому? — решил я поддержать разговор, ощущая, что Перуэр, хотя и молчаливая, всё-таки хочет поговорить. — Обычно... «Мама», — она говорила ещё тише, как будто сама не хотела это произносить. Я снова заметил, как она нахмурилась, её губы сжались в тонкую линию. — Она... очень хороша. Настоящий мастер фехтования. Но она не всегда обучает нас лично. Иногда приезжают другие учителя. Они показывают разные приёмы, проводят дуэли, рассказывают различные истории о своих приключениях и сражениях с самыми разными противниками. Но «Мама»... она всё равно лучше всех. Она иногда проводит индивидуальные занятия с отличившимися учениками. Это считается чем-то особенным. — Индивидуальные занятия? — я приподнял бровь, удивлённый этим фактом. Она не сразу ответила, её взгляд снова скользнул в сторону, как будто она искала в этом движение облегчения. — Да, — ответила она, чуть медленнее, чем обычно. — Ты был одним из лучших учеников, и «Мама» иногда проводила для тебя специальные занятия с настоящим мечом. Она часто говорила, что у тебя талант к этому, и хвалила перед другими. Я почувствовал лёгкую неловкость, когда услышал это. Само упоминание моего таланта в фехтовании казалось мне чем-то отдалённым, чужим. Я не мог вспомнить, как это было – быть мастером в этом. Но что-то в её словах заставляло меня чувствовать себя важным, даже если это чувство было сейчас далёким от реальности. — А ты? — спросил я, решив не зацикливаться на себе. — Ты ведь тоже хороша в фехтовании? Перуэр вновь замялась, но на этот раз её лицо чуть смягчилось. Это была почти невидимая смена выражения – лёгкий намёк на смущение. Она посмотрела на меня боковым взглядом, как будто проверяя, насколько серьёзно я задал этот вопрос. — Я... не так хороша, как ты, но «Мама» также проводила для меня несколько личных уроков с настоящим мечом, — её голос был более мягким, но всё ещё спокойным. — Я была твоим постоянным партнёром на дуэлях. «Мама» считает, что противник должен быть достойным, чтобы вы оба росли. Поэтому мы почти всегда тренировались вместе. В её словах было что-то искреннее, но при этом сдержанное, как будто она говорила о чём-то личном, но не хотела погружаться в это глубже. Я заметил, как она украдкой взглянула на меня, и в этот момент я впервые уловил что-то большее. Её холодность была не равнодушием, а, скорее, барьером, за которым скрывались чувства, которые она не показывала так явно. — Уверен, ты тоже хорошо владеешь мечом, — сказал я с лёгкой улыбкой, стараясь развеять её сомнения в своей силе. — Если мы тренировались вместе, значит, ты была не хуже. К тому времени, как я восстановлюсь, ты можешь даже обогнать меня. Но я буду только рад этому. Она чуть заметно кивнула, но ничего не ответила. Тем временем мы подошли к столовой, и я сразу заметил, что с моего последнего визита здесь всё заметно оживилось…