Никто не совершенен

От лица Николаса Торна Я сплю и вижу странный сон, сон, который мне не хотелось бы досматривать до самого конца, да и вообще я бы предпочел такое не видеть ни во сне, ни наяву. Я так редко вижу сновидения, в которых присутствует какой-то сюжет или оформленная мысль, что в те редкие ночи, когда мне снятся осмысленные сны, я всегда их запоминаю до мельчайших подробностей. Чувствую, что в этом случае со мной произойдет аналогичное. Я стал маленьким шарообразным сгустком энергии, и мимо меня проходят все, кто хоть как-то отметился в моей жизни. Я наблюдаю за тем, как уходит эпоха, как меня постепенно покидают дорогие или просто знакомые мне существа. Сначала – мать под ручку с новым мужем, за ней – моя сестра с семьей, далее – Лэннор с вереницей своих жен, затем – Коннор в компании двух женщин, как я понимаю его бабушки и матери, за ними – Эверс и мой отец. Они следуют по темному длинному коридору, уходя в далекое никуда, растворившись в безвременье, а я, я кручусь как светящийся шар под потолком странного сводчатого зала и вижу, что там осталась лишь одна единственная стоящая в тени фигура. Я подлетаю ближе и понимаю, что это – Зейндэн. - Все уже прошли, Зейндэн, почему вы здесь? - Я не хочу уходить один, все, кто ушел, были не одиноки. Мне становится его жалко, но в тот же момент я понимаю, что также останусь в полном одиночестве, как только он уйдет из этого зала. Я думаю, размышляю, я никуда не спешу, я испытываю странный и непередаваемый спектр эмоций. Я понимаю, что так не должно быть, никто не может быть один. Никто не должен оставаться в полном одиночестве, стоя перед лицом вечности. - Если вы не хотите уходить, вы можете остаться со мной. – Предлагаю ему и понимаю, что мне бы хотелось, чтобы он остался, чтобы не бросил меня аналогично одного в опустевшем тёмном сводчатом зале. Ведь вместе с кем-то, вдвоём всё проще. – Или я могу пойти с вами, но ведь тогда мы оба умрем? - Да, Николас, если ты пойдешь за мной, то это значит, что мы оба умрем и навсегда останемся в не-живом мире, в Запретных Землях. Но мы останемся вместе навеки. - Я не хотел бы уходить сейчас, мне хотелось бы еще пожить. Присоединяйтесь тогда ко мне, - он молчит, но через пару секунд я уже не вижу мордрэйдсколй темной фигуры в зале, а рядом со мной светится такой же, как я, светлый шарик. - Всё это временно, всё это временно, но как только мы оба покинем мир живых, для нас наступит одна вечность для двоих… - Но ведь у каждого из нас своё посмертие, Зейндэн, у меня – ормондская Бездна, а у вас – ваши мордрэйдские Запретные Земли и… В этот момент я просыпаюсь. Возвращаюсь в реальность, как будто выныривая из глубин черных тяжелых вод. Надо же, приснится такое, странное, страшное. В моём сне, получается, все умерли, а мы с Зейндэном стоим на пороге смерти и, похоже, я добровольно решил разделить с ним не только жизнь, но и посмертное существование… Бред какой-то. Но где я сейчас, вокруг – уже ставшая привычной кромешная чернота. Я пока не готов отправиться в мир иной. И, как обычно, очнувшись хрен пойми где, погружаюсь в очередной кошмар наяву. Где я и что случилось? С трудом взяв себя в руки, сажусь на поверхности, шарю вокруг себя руками – похоже на грубый и шершавый камень. Вспоминаю последние события, мы с Эверсом по моему настоянию все же высадились на спутник, я увязался с ним на разведку, а потом, мы куда-то провалились и всё… Я больше ничего не могу вспомнить. Я, похоже, снова отшиб себе часть тела, это уже становится какой-то дурной привычкой, и снова приложился головой, судя по легкой тошноте и странной вялости во всем организме. Здесь, где бы я ни был, жутко холодно, буквально, как в холодильнике. Ощупываю себя, на мне остался лишь мой костюм, а куртка где-то потерялась, этак я скоро замерзну. Твою мать, где же Эверс, и куда я попал? - Генерал, вы здесь? - Мне с трудом удалось сделать так, чтобы мой голос не дрожал. Обманывать самого себя не имеет смысла, мне до смерти страшно. Я, наверное, впервые в жизни чувствую свою полную беспомощность. – Эверс, вы меня слышите? Эверс, если вы здесь, отзовитесь, это не смешно. Пожалуйста, генерал! Блядь, лишь тишина в ответ. Сидеть на каменном полу холодно, поднимаюсь на четвереньки, надо ведь как-то исследовать пространство рядом, но моя многострадальная голова кружится, и распрямиться в полный рост я не в силах. Шарю руками по полу, на четвереньках двигаюсь в направлении какого-то отдаленного шума, и буквально через пару-тройку метров я упираюсь в решетку перед собой. Что за нахрен? Это что – клетка или тюрьма? Вцепившись в металлические прутья, с трудом встаю с пола. В отдалении слышны шаркающие шаги и звуки, как будто по полу неспешно волочат что-то тяжелое. Меня охватывает паника, куда мне деться? Инстинкт орет, что мне нужно где-то спрятаться. Вряд ли это генерал спешит на помощь. Но где? И я отчетливо понимаю, что я в беде. Перемещаюсь вдоль решетки и оказываюсь у каменной стены, прижимаюсь к ней спиной и замираю. К звукам шагов примешивается какой-то странный бубнёж, по мере приближения ко мне которого я с удивлением понимаю, что бубнят на ломаном сложно узнаваемом древнеормондском. В Ормонде уже давно никто на нём не говорит, да и мало кто помнит этот язык, я-то случайно его изучал в далеком детстве, хотел какую-то древнюю книжку из дедовой библиотеки прочитать, и случайно втянулся в изучение. Способность к языкам у меня с детства врожденная и отличная, так что я понимаю, что эта версия языка сильно искажена, да и произношение оставляет желать лучшего, однако общий смысл уловить можно. Шаги останавливаются рядом с моей решеткой. - Папочка, смотри, маленький проснулся. Он, наверное, папу потерял и испугался. Сидит, глазками хлопает, значит, он не спит. Нельзя, чтобы он пугался, у него кровь испортится, и он невкусненьким станет. Папочка, давай не будем маленького сильно пугать. – Странный искаженный лепет, как будто говорит подросток. – Не надо на него ошейник надевать, вдруг он плакать начнёт. О чём это они говорят? Блядь, да куда же пропал Эверс, в тот самый важный момент, когда он мне жизненно необходим! В этот момент я слышу звук отпирающейся решетки, закрывающей мою тюрьму. Звуки волочения, потом как будто что-то упало рядом, замок снова закрывается. Меня колотит одновременно от ужаса и холода, я сползаю на пол по стенке, слыша то, что этот «папочка» отвечает странному подростковому голосу. - Я говорил. Уже не раз говорил. Это – не маленький, он – просто другой. Он - не сын этого огромного. Не сын. Попутчик. Они разные. Еда. - Нет, папочка, я читал много книжек. Больше чем ты читал. Я знаю, что детеныши у некоторых видов рождаются слепенькими, а он – маленький, мягкий, слепенький и беленький. Это – точно детеныш, он просто не дозрел ещё. Смотри, он испугался ещё больше, в уголок забился, переживает, что папу потерял, у него лапки трясутся. Он маленький ещё, один быть не привык. Видишь, у него волосики беленькие, заколочка с камешками красивая, коготки серебряные, сам как игрушечка, это – детёныш. Я бы с ним поиграл до того, как мы бы его съели, поохотился бы на него. Он, наверно, вкуснее, чем тот второй, тот - старый и жесткий, волосы черные, ростом высокий, точно жилистый окажется. А малыши – всегда вкусные и мягкие, сочные. Я схожу с ума? Невидимые мне существа на древнем языке моей родины обсуждают, что собираются мной закусить? Получается, что генерал в своих подозрениях был прав по поводу истребленной цивилизации. В жизни не думал, что скажу, что страстно хочу воссоединиться с генералом! О, Эверс, вернитесь, спасите меня в очередной раз, вытащите меня отсюда, я всё прощу, и войну, и всё остальное. Я не хочу, чтобы меня сожрали вместо обеда. - Нельзя с едой играть. Еда – не игрушка. - Нет, папочка, ты не прав… - Замолчи. Решить надо, кого мы первого разделывать будем, что скажет Большая Мать. Кого сначала съесть, маленького или старого. Маленький вкуснее, его можно оставить на потом. Сначала старого съесть, в нём мяса больше. - Папочка, а если он быстро вырастет и тоже будет жестким? Я закрыл уши руками, я не мог это слышать, я не мог это больше слушать. Но я больше и не мог ничего услышать, голоса уходили все дальше и дальше. Так, надо срочно переключиться, что они мне в камеру подбросили? Отлепившись от стены, медленно передвигаюсь вдоль решетки, и буквально спотыкаюсь о какой-то большой предмет. Опускаюсь на колени, блядь, никогда столько по полу за всю свою жизнь не ползал. Начинаю ощупывать лежащее передо мной… Тело, это - чье-то тело, жесткие волосы, короткая стрижка, неужели это - Эверс? Аккуратно трогаю его лицо, я, конечно, не обучен по ощущениям представлять себе, как выглядит то, что я ощупываю, но вроде на Эверса похоже, и запах его туалетной воды совпадает. Трясу лежащую передо мной тушку. - Эверс, генерал, пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста, придите в себя! Эверс, вы мне нужны, Эверс, - не знаю, сколько я тряс это неподвижное тело, пока не услышал легкий стон. – Прошу вас, придите в себя! Генерал завозился на полу. А потом, похоже, принял сидячее положение. А дальше меня заключают в буквально железные объятия. - Живой! Хвала Демонам, Николас, ты живой! – Ни разу в жизни, ни в чьем голосе не слышал такого волнения и радости от того, что моя персона в относительном порядке. – О, я когда увидел, как ты упал на пол, я думал, что ты умер, что всё, тебе конец. А ты – живой! - Эмм, - еле выдавливаю из себя, пытаясь слегка отстраниться от генерала, он же вертит меня из стороны в сторону, как неодушевленное нечто, видимо, рассматривает на предмет повреждений. Не так давно меня так же Рэрдон рассматривал, полагаю, это у них традиционное, мордрэйдское. Но я, судя по своей глупой улыбке, рад ему ничуть не меньше, чем он мне. - Я тоже очень рад вас… слышать, но, пожалуйста, не трясите меня так сильно, меня сейчас стошнит. Вы-то в порядке? - Не считая разбитой морды, отшибленной напрочь сломанной руки и электрического ошейника на шее, я в полном порядке. А тебе плохо, что болит? – Мой опекун искренне взволнован. - Да я… относительно в норме, - с возвращением генерала в мою жизнь я слегка расслабляюсь, и даже дрожу теперь лишь от холода. Мне, однозначно, стало намного лучше. Я даже готов, пожалуй, смириться с тем, что он меня трогает. Нафиг, плевать на приличия, уж лучше знакомый Эверс рядом, чем те, кто обсуждал, как приготовить из нас с ним вкусные блюда. Стыдно, конечно, военный, адмирал, а так поддался панике, и, вообще, в целом стыдно, но... Но я ведь даже не вижу ничего вокруг. А Эверс, ну уж хотя бы есть меня он точно не будет. – Просто, видимо, ушибся при падении. Ну, так, по мелочи. В целом нормально. Переживу. Мы оба живы и … Генерал скептически хмыкает. Если на насмешки хватает моральных сил, то генерал точно в норме. А я… я примерно лишь могу представить, как я выгляжу, проползав на карачках после падения в неизвестную яму в тоненьком выходном костюме, у меня ведь не было с собой иной одежды, всё, что было куплено на Бентоне, как я понял, было из серии «парадное-нарядное-выходное». Ощупываю пальцами ткань и понимаю, что она лишь слегка потрепана, но не порвана. Уже отлично. Да, куртка где-то утрачена, но разве это повод для смеха. Хотя, возможно, у него это тоже слегка нервная реакция. Что он там про разбитое лицо и электронный ошейник говорил? - Ну, живой, и хорошо, Николас, - генерал никак не может выпустить меня из объятий. А я, я… Я слегка отодвигаюсь, но не вырываюсь. Температура тела мордрэйдца намного выше, чем у ормондца. Я так замерз, а он – теплый и… И, это - недопустимо, Николас. Окончательно прихожу в себя, в итоге отпихиваю от себя уютное теплое тело. Нахрен, неприлично, уж лучше я слегка померзну. Генерал наконец-то отстраняется от меня. Судя по положению и звукам, мы теперь просто сидим на полу друг напротив друга. Зашибись, ситуация! - Генерал, что с нами случилось, вы что-то помните? Всё, что помню я, мы высадились, и решили пройти до сигнала маячка, боты показали, что сигнал лишь слегка утоплен вниз. Бот показал, что внизу, прямо под нами есть техногенное нечто. Мы решили, что просто крейсер Нордлинн опустился в песках. Мы ведь совсем немного прошли. А потом, как будто удар, падение. Да мы же даже едва могли выйти за пределы безопасного кислородного горизонта! – Я судорожно сглатываю, ну ведь не самые приятные воспоминания. – А потом, я одновременно почувствовал падение вниз и как будто разряд тока, шокового оружия, странное поле и всё… Я очнулся совсем недавно, здесь. Где мы, что вокруг? Эверс тяжело вздыхает. - Прости меня, драгоценный мой дорогой господин риконт, я тебя не уберег, - снова вздох и, как будто нотки сожаления в голосе, - мне действительно стоило послушать свою интуицию, а не твою, и не эх, не мой корабль, мне надо было оставить тебя на Борту номер 2. Пусть я бы не вернулся, но, зная тебя, рано или поздно, ты бы всё равно заговорил с кораблем. Ты… ты понравился Ноэлю, он бы тебе ответил. Ноэль – так зовут мой Борт. Если бы ты был там один, у тебя бы осталось минимум лет десять в запасе. Возможно, тебя бы нашли. Борт бы помог тебе. И от попадания астероидов и иной угрозы он бы тебя спас, поверь. Я… сожалею… - Эй, Эверс, вы о чем вообще? Да вы ж меня только несколько часов назад чуть не прибили за то, что я лишь заикнулся о том, что хотел вступить в диалог с вашим кораблём и… - Если бы Ноэль понял, что я умер, то есть мой комм бы перестал синхронизироваться с ним, то он бы сам с тобой заговорил. Так… я перепрограммировал его так. Он не дал бы тебе умереть, пока живо его сознание, сознание борта. Мне жаль, прости… Ничего себе, не окажись мы в столь страшной ситуации, я бы искренне и от всей души удивился. Что творится с Эверсом? Да он же всю мою жизнь, после ого самого памятного нашего с ним разговора о Демонах Ночи ненавидел меня, унижал при каждом любом случае. А тут, вдруг, да всего-то не больше месяца прошло с моего попадания в плен! Как он мог за такой короткий срок начать вести себя так, как будто я ему нисколько не неприятен. Дело в моём браке, дело в его союзе с моим отцом? Ладно, не то сейчас время, место и ситуация, чтобы думать о таких глупых вещах. - Давайте обо всём, что могло произойти, но не произошло позже порассуждаем.- Конечно, потом, но сейчас, как же тут холодно, да и отвратительная подступающая к горлу тошнота не давала мне возможности произносить длинные речи. – Что с вами случилось? Почему вы сказали, что подумали, что я умер? - Мы, как ты помнишь, шли по радару на сигнал якобы нордлиннского крейсера. Теперь я абсолютно уверен, что это была обманка. Таким же образом заманили сюда наших предшественников. Мы шли, а потом провалились в подземную ловушку, ты потерял сознание, ты уже на пол упал неподвижным, я был уверен, Николас, что ты точно мертв. Я тоже упал, но смог подняться на ноги, а потом сразу бросился к тебе, а дальше вокруг моей шеи обвился, как будто живая змея ошейник этот проклятый, уж не знаю точно, что это за излучение, но точно не просто электрошок. Я пытался прорваться к тебе, то тварь нажала кнопку, и я отрубился, сначала я попал в волну боли, страшной боли, а потом просто потерял сознание. Когда ты упал, как мертвый, я просто забыл про то, что в моих руках было оружие, способное уничтожить весь этот гребанный спутник со всем его содержимым, да и планету, вокруг которой он вращается… Генерал скорбно вздыхает. - Я впервые в жизни так облажался, попал в подобную, по сути-то элементарную западню, какие частенько устраивал другим. Просто… Просто прости, малыш. - Просто не ожидали, приборы не показали наличия ловушки под землей, и… - и тут я понимаю, что, возможно, не кинься он мне на помощь, он бы успел воспользоваться оружием, и что он подумал в первую очередь обо мне, а не о себе. – Если бы вы были один, то вы бы смогли… Просто вы были со мной, а я был совсем бесполезен… Но какой смысл переживать о прошлом? Какой теперь смысл пережевывать то, что произошло, вот выберемся отсюда, сможем сделать работу над ошибками. Я… глупо прозвучит, но я рад, что вы здесь со мной, уж если я тут… и я… просто… ну… Я низко опустил голову, хоть я и не мог посмотреть ему в лицо, но он вполне мог сделать это, посмотрев мне пусть и не в глаза, но в мою напряженную и расстроенную физиономию. Прошел всего лишь месяц, всего лишь один единственный месяц после разгрома Ормонда Мордрэйдом, я проиграл, попал в плен, и… не более сорока дней прошло, а я уже рад тому, что еще пару дней назад ненавидимый мною Эверс рядом со мной. Проклятая слепота! Ненавижу всё! Твою ж мать! Но и он, если б был один, точно избежал бы этой тюрьмы, я уверен. Мы просто мешали друг другу. Мы помолчали с минуту. Но, я должен был поделиться с ним информацией, которой мне удалось случайно завладеть. - Я пришел в себя не так давно, но я должен рассказать вам то, что я слышал. Вас принесли сюда в бессознательном состоянии и закинули в эту… Эту клетку, камеру, да я даже не знаю, как оно выглядит: решетка из металла на входе и каменные стены. Но, эти твари, я слышал их разговор. - Мне показалось, сквозь пелену спутанного сознания, что я тоже это слышал. Но это ведь невозможно, мне показалось, что они на вашем, Торн, умершем языке говорят. Я на нём говорить не умею, уж, прости, забыл ваш отсталый язык за давностью лет. Но вот понимать я это вполне в состоянии, так вот мне показалось, что это древнеормондский. Понимаю, бред… Но они – птицеклювы, мы их так называем. - Нет, не бред и вам не показалось. Я знаю древнеормондский, не так уж плохо, кстати, но они говорят на странно ломанном его варианте. И очень-очень старом. – А теперь самое страшное. Я набрал воздуха в грудь и буквально выдохнул следующие слова. – И они, генерал собираются нас съесть. Сначала меня, потому, что решили, что я ваш… это как бы сказать детёныш, а потом вас – потому что вы старый, жёсткий и побольше в вас мяса. Вот. Я, честно, говоря, ожидал, что сейчас генерал в лучше своей манере попробует надо мной подшутить, ну или скажет нечто пошлое, но моим надеждам не суждено было сбыться. Он вздыхает, а потом… - Я их видел, Торн. Слышал их разговор, как фон, уловив лишь язык, но не содержание. Но, как только я их увидел, я сразу понял, что мы с тобой попали, попали в… - впервые в жизни у Эверса, похоже, не нашлось подходящих слов. – В общем, если ты помнишь, на том крейсере, с которого я забрал Ларри, где ты с покойничком поручкался…. Ларри в тот момент, когда я нашел его, выглядел как младенец, отвратительный многорукий младенец, похожий на гусеницу. Это был крейсер, полный призраков, Торн, тупо, смерти, разложения и ужаса. Их, гусениц, их цивилизацию всю сожрали на корню! И никто бы не узнал. Но в одном из залов постоянно крутилось пятиминутное видео. Чтобы те, кто обнаружит этот потерянный последний оплот вымершей цивилизации, смогли узнать причину её гибели. Их не просто поработили и выгнали с родной планеты. На них напали, но вовсе не с той целью, с которой ненавидимый всеми Мордрэйд порабощает и угнетает планеты – не для того, чтобы получить рабов, полезные ископаемые или построить очередную военную базу, расширив свои границы. Мы, как ты знаешь, не едим разумных существ. Разумных хоть в каком-то состоянии. А здесь… На них напали, Николас, потому что… потому что, всё живое на планете для этих нападающих – не более, чем еда. Банальная жратва. И мы, похоже, просто попались в их ловушку. Мы с тобой – запас провианта. - Но, но… почему они говорят на языке, пусть древнем, старом, но языке моей родины? Ормонд никогда ни с кем не воевал, за исключением первым в истории с вами в последний год, никогда ни на кого не нападал, не участвовал в конфликтах. Да, мы по воспитанию, ормондская аристократия – хамы, но, но… но ведь это просто слова! Мы ведь даже убивать не умеем. У нас и смертной казни нет и не было никогда в Империи. – Я не могу найти адекватных слов. Как ормондцы могут быть убийцами? Мы просто по праву рождения так не можем, не умеем. А тут не просто убить, а потом еще и съесть… Съесть разумного, говорящего с тобой на одном языке! - Я не знаю, - в голосе генерала я слышу вдруг легкую сонливость, - я не помню такого, я не слышал о таком, лишь очень давно, пару легенд о том, что в направлении Ормонда пропадали корабли… Но это было в те времена, когда вы лишь начинали выходить в космос. Это могли быть банальные технические ошибки. Задница замерзла от сидения на ледяном полу, да здесь вообще было жутко холодно. - Генерал, а что вокруг нас, что вы видите… Но я не успеваю закончить фразу, как вдруг слышу странный шум, как будто доносящийся у меня над головой, но слегка сверху. - Папочка, вот смотри, я ведь прав. Маленький сидит рядом с папой. - Нет. Не прав. Они просто сидят. Собеседники. Разговор. - Нет, папочка, я уверен, маленький жалуется. Я только не пойму, почему они не идут в гнездо. Ведь отец должен маленького согреть, уложить спать. Слепыши-малыши много спят. Надо как-то отреагировать. Я прекрасно понимаю, что если уж они и знают староормондский, то не факт, что они знают остальные языки нашей вселенной. А если уж Эверс ничего про таких уродов не знает, то вряд ли они владеют мордрэйдским. Наклоняюсь в его сторону и тихо шепчу на мордрэйдском: - Вы слышали? Что здесь есть в этой камере, какая она? - Не маленькая, примерно двадцать квадратов, - генерал, судя по звукам, встал и осматривается, - ведро с прозрачной жидкостью, могу предложить, что это вода, пустое ведро, ну сам догадайся для чего, каменные пол и стены, высота потолков метров 6-7, верху окошко небольшое типа наблюдательного, из него голоса мы и услышали сейчас. Странная конструкция в середине камеры, что-то типа мягкого округлого дивана с большими бортами. - Значит, это то, что они назвали гнездом. Эмм, я даже не знаю, что нам делать, Эверс… - Что делать, что делать, - недовольно проговаривает генерал, - греть тебя, вот что. Ты ж замерзаешь на ходу и засыпаешь. Ты по паре слов в минуту говоришь. И голова свешивается, как будто ты реально спишь на ходу. Да и мне как-то странно, сонливо, хотя мордрэйдцы обычно мало спят. Может, пока я в отключке был, мне вкололи что-то. С этими словами он поднимает меня с пола, как тогда, когда я валялся во льдах у гейзера, и куда-то недалеко относит, приземляя мою пятую точку на нечто мягкое. Потом звуки сопения, странного шуршания и меня, поднимая подмышки, кладут на что-то мягкое и теплое. Это что, я на генерале в итоге во всю длину расположился? - Да что вы себе… - Просто заткнись. Здесь не просто прохладно, здесь и по моим меркам холодно. На ведре с предположительно водой пленка льдистая образовалась. Так что, лежи и не выпендривайся. Всем телом по мне по длине распределился, и лежишь, греешься, если сдохнуть не хочешь. - С этими словами меня чем-то накрывают. Похоже, Эверс-то в отличие от меня свою куртку не потерял. – Забудь и болт положи на все приличия. Мы в жопе, в полном дерьме мы, Торн, нам выжить банально надо, не до этики, морали и светских реверансов. А что ты, что я не шикарно себя чувствуем, оружия у нас нет, а нас, похоже, сожрать собираются. На мне ещё для полноты картины ошейник, за долю секунды меня вырубающий. Нам надо подремать слегка. Вода, или её подобие – только лишь в совсем крайней ситуации, мало ли что там намешано. Ну и, кхм, если нужда приспичит, так говори, не стесняйся, отнесу тебя в сторону свободного ведра. Я предсказуемо краснею, но генерал на это даже не реагирует. - Не до приличий, Торн, поверь. На повестке дня выживание стоит. – Его голос звучит все тише и тише. – Послушай, если ты в состоянии хоть немного пободрствовать, не спи, меня срубает, потом разбуди. Мне надо хоть часок… Тело Эверса подо мной расслабляется. Блядь… Хуйня какая-то. Лежу, греясь о тело своего самого злейшего врага, по совместительству единственного существа рядом со мной, на помощь которого я вообще могу рассчитывать. Непристойно до безобразия, накрытый его курткой, или пальто, а он меня обнимает и прижимает к себе. Я лишь могу догадываться, что если бы нас с Эверсом в подобной ситуации застукали, это было бы не менее адекватным поводом для развода, чем то, что у нас было несколько дней назад с Рэрдоном. Но я замерзаю. Не будь в этом помещении настолько холодно, я бы ни в жизни, да никогда и ни за что не позволили бы себе такого поведения. Но уж слишком тут холодно, реально, как в промышленном холодильнике. И я решил забить на эту ситуацию, тем более, что генерал вцепился в меня так, что я как будто для него – некий ценнейший и вожделенный приз. Не спать, Николас! Категорически нельзя спать, пока генерал не проснётся. А от него в бодрствовании пользы точно больше, чем от меня, пусть выспится, потом вместе подумаем, что нам делать. А у меня есть пока время поразмышлять, мне уже не первый день кажется, что я что-то важное упустил. Надо напрячь мозги, попытаться вспомнить это самое, вдруг пригодится, ну или в любом случае, изведусь, пока не вспомню, не будет мне покоя, у меня память отличная, а тут – ну просто как блок стоит, никак не могу вспомнить. Что с нами, где же мы? Снова неприятно режущие слух голоса доносятся откуда-то сверху. Подросток и взрослый. - Папочка, я думаю, Большая Мать со мной согласится. Маленький – детёныш. Посмотри, он с папой спать лег, тот его обнимает, греет. Точно – детёныш. Совсем малыш, потому и слепой, поменьше. Я заметил, он не видит ничего. Точно-точно. Совсем-совсем слепой. - Надоел. Ты надоел. Говоришь одно и то же. Разные. Просто совпало. Случайно вместе прилетели на этой большой громадине. Надо узнать, есть там внутри ещё съедобные. Не может быть, чтобы в таком летучем доме всего два съедобных было. Как проверить… Как проверить… - Проверить, что это папа и детёныш. Папочка, анализ, только анализ. - Анализ. Точно. Проверить. Если детёныш, скоро Большая Мать вернётся. Детеныша первым приготовить, забить, порадовать Большую Мать. Готовь прибор, включи. Я пойду. Соберу кровь. - Папочка, осторожней. Если маленькому больно будет, он нервным станет. Может заплакать. - Нельзя плакать. Мы не переносим детский плач. Несъедобный станет. Он… До того, как забить надо, спокойным быть должен. И тут в моих мозгах как выстрелило! Ещё в первый раз, дома у Эверса, когда он рассказал о первом же пропавшем крейсере, у меня в мозгах что-то крутилось из воспоминаний, связанное с детским плачем и космосом одновременно. Мне тогда это показалось бредом, а сейчас я вспомнил, мгновенно вспомнил тот самый рассказ моего деда, Первого Адмирала Ормонда Дейвиса Торна. Дед был, в отличие от большинства ормондцев, которые не особо увлекались историческими изысканиями, знатным любителем истории и различных легенд. Дед собирал не только легенды и исторические рассказы, а записывал все сплетни, слухи. Я-то как раз был совершенно равнодушен к историческим изысканиям, мне всегда ближе было развитие науки и техники, а всякое старье меня мало интересовало, но та история мне запомнилась. Блядь, мы с генералом в полной жопе. Мы в полной-полной-полной жопе, и если мы из неё не выберемся в ближайшие максимум сутки, то нам придет окончательный пиздец, иначе я не могу назвать тот конец жизни, что нас неминуемо ожидает. Нас не просто сожрут, нас или заживо забьют, или заживо поджарят. Потому и холодно в этом помещении, как в холодильнике, ибо это – холодильник и есть, для охлажденного, пусть и живого мяса. Начинаю усиленно расталкивать Эверса, или проще говоря, пихаться и пытаться отлепить от него свое полупромерзшее тело, чтобы поделиться внезапной, пусть, возможно, и глупой догадкой. - Эверс, проснитесь, пожалуйста, я вас прошу, пожалуйста, я тут подумал и… - Но я не успеваю ни договорить, ни разбудить спящего глубоким сном генерала. Где-то рядом я снова слышу звук открывающегося замка и скрип металлической решетки. Шаги в нашем направлении. И тут некто хватает мою левую руку, и я ору от боли, о, я был к такому не готов, чем-то типа острого ножа мне разрезают ладонь, судя по ощущениям – до костей. Эверс подо мной предсказуемо просыпается, начинает шевелиться, но буквально через несколько секунд я слышу и его страстный вопль: - Да че за нахрен! Блядь! Больно ж, сука сраная! Меня спихивают с теплой живой грелки, я слышу звук удара, а потом, как будто электрический треск, и тело генерала снова обмякло, упав рядом со мной. - Старый. Наглый агрессор. Непослушный. Жесткий. Съесть надо быстро, невкусный наверно… Кроо-оо-вь взяли, проверим… - Бурчит под нос носитель староормондского языка, удаляясь от нас с генералом в обратном направлении. Снова скрип решетки, звук запираемого замка. Я снова остаюсь в полной тишине наедине с неподвижным телом моего опекуна, моей надежды на вызволение отсюда. Выбора нет, мне нужно, чтобы он как можно скорее пришел в себя. У меня родился, пусть и глупый, и очень сомнительный, и рискованный, но всё же план, как нам вернуться обратно на крейсер. Время играет против нас, нельзя терять ни минуты. Снова начинаю, презрев любые приличия, наплевав на сильную боль в разрезанной ладони, трясти генерала с такой силой, на которую я лишь только способен, хоть я и чувствую слабость. Первые несколько минут, ну или, может и не минут, я никак не могу понять, как тут течет время, его голова безвольно моталась из стороны в сторону и никакой реакции не было. Потом, наконец-то! Тяжелый вздох и… - Что? А, это ты, Торн, - выдыхает Эверс. – Мать ж твою, опять меня разрядом шарахнули, рука болит, сука… А ты, ты, что с тобой, о, и тебе тоже досталось. Подожди, сейчас надо этот порез как-то замотать хотя бы. Эверс, не теряя времени на раздумья и разъяснения, снимает с меня галстук, и заматывает им мою пострадавшую конечность. - Тебе хуже, чем мне. У мордрэйдцев-то регенерация быстрая, через пару часов только лишь след останется, и тот у меня через два-три дня исчезнет. Порез глубокий, не до кости, конечно, но, больно тебе? - Эверс, это сейчас не важно. Я вспомнил то, что никак не мог вспомнить, и у меня план появился, как нам попробовать отсюда выбраться. Только не отключайтесь больше, пожалуйста, время дорого и … И тут снова голоса, доносящиеся сверху, прерывают мой страстный монолог. - Папочка я прав был! Прав! Прав! Совсем прав! Я – умный, я читал! Маленький и правда родной детёныш этого старого и жесткого. Они - папа и детёныш! Я угадал, да-да-да! И он – малыш совсем, он – мелкий детёныш, разница в возрасте у них по анализу больше, чем в сто раз! Детёныш – маленький совсем, незрелый, потому и беленький и слепой. Наверное, он совсем недавно вылупился и из гнезда вышел. - Маленький, мягонький, тепленький. Точно вкусненький. Большая Мать довольна будет! Маленького первым съедим, пока не испортился. – Голоса снова отдаляются от нас. Я… Сказать, что я был в ахуе, это не сказать ничего. Вот для чего они у нас кровь брали. Анализ сделать. Но это что же получается, если с нашей с генералом разницей в возрасте примерно похоже получается, при его пяти тысячах и моих неполных тридцати пяти годах, то как же все остальное? «Папа и детёныш»? Да это же полный бред… Эверс и я, мы с ним…? Или не бред? И потому этот, трахающий всё, что движется, именно мне всегда единственный из мордрэйдцев открыто говорил, что я не в его вкусе и честно о том, что я в последнее время плохо выгляжу. Носился со мной в последнее время как с … как с собственным ребенком. Нет. Этого не может быть. Я не готов к такому повороту событий. Я – Торн, мой отец – Торн, я – не какой-то там замшелый Эверс, а член Императорского Дома Империи Ормонд. Этого-просто-не-может-быть! Я вообще родился в результате генетического эксперимента, и я – сын Ларри Торна. Но почему тогда генерал молчит, просто усиленно сопеть начал, задышал чаще. - Эверс, вы… вы это слышали… - Я хочу получить комментарий от второго участника событий, и в этот момент мне даже слегка наплевать стало, что ещё пара часов и нас попросту сожрут. – Вы ничего не хотите мне рассказать? Прокомментировать, честно… - Так, Торн, - генерал судорожно кашляет, но быстро приходит в себя, выравнивая дыхание, и возвращается к командному тону, - не время сейчас всякую фигню обсуждать. Ты что там говорил про план, и про то, что ты там что-то вспомнил? Давай, выкладывай всё, что знаешь, пока не сожрали нас на самом деле. В твоих интересах поторопиться, они ж тебя первого, как более молодого, сожрать хотят. Только открываю рот, чтобы таки выдавить сначала правду из противного генералишки, о вдруг чувствую, что меня опять укладывают в положение «вдоль тела Эверса», обняв и укрыв сверху курткой. Предсказуемо становится теплее. Но… А стоит ли мне вообще париться приличиями, а вдруг то, что сказали наши похитители – правда? Неужели он на самом деле мой отец? - Не дергайся, замерзнешь, простудишься, заболеешь. Давай, тихо мне на ухо, чтоб эти твари не слышали, коротко и четко рассказывай, что ты там вспомнил и что у тебя за план. Честно скажу, у меня никакого плана нет. На тебя хоть этот проклятый ошейник не надели, а я, как ты видишь, никакого сопротивления физического им оказать не могу, стоит рукой махнуть, так меня тут же вырубает. Ладно, он полностью прав. Если меня сегодня употребят вместо обеда, то по большому счету, мне будет совсем не до выяснения таинственных подробностей моего появления на свет, так что, засунув своё любопытство куда подальше, приступаю к изложению своего плана. - В общем, всё, что я помню, ну сами понимаете, прошло больше двадцати лет... Мне в детстве дед рассказывал какую-то не то легенду, не то страшную сказку, что еще много тысяч лет назад, когда ормондцы только начали осваивать космос, часть ормондского неаристократического населения создало что-то типа общества, которое говорило о необходимости исследовать совсем дальние территории космического пространства, и пара кораблей действительно отправились в какие-то дальние дали, там вступили в контакт со странной цивилизацией, называющей себя Детьми какой-то там Крылатой Богини… Ну не сопите так, Эверс, я знаю, что рассказчик легенд из меня не вышел, просто кратко излагаю то, что помню. И вроде бы как получилось, что обе эти расы совместимы и у них рождалось смешанное потомство. Так вот у крылатых было принято есть не только неразумных, но и разумных, всех, кто не принадлежал к этой расе. Уж не знаю, что там стало с ормондцами, но после этого контакта, как говорили, случались частые пропажи ормондских кораблей в приграничном пространстве. А потом, когда мы начали регулярное патрулирование, пропажи прекратились. Дед считал, что эти поедатели разумных переместились в дальний уголок вселенной, но между нашими мирами были пространственно-временные дыры, коридоры, расположение и происхождение которых неизвестно, позволяющие сделать быстрый переход между разными мирами. - И вы, ормондцы, конечно в силу своей нелюбопытности на это дело подзабили и история забылась, так? И тогда чем это нам с тобой может помочь? - Так, да не совсем. Мой дед искренне интересовался этой темой. И у него были карты этого отдаленного пространства, уж не знаю, на основе чего, кем и когда составленные. - Ну, не томи, ближе к делу, нам-то это чем сейчас может помочь? - В грузовом отсеке вашего борта стоит мой космокар. В его архиве эти карты есть… - Блядь, Торн, вот же ты тормоз! Ну что ж ты раньше-то не мог этого вспомнить, мы б сейчас тут не ожидали неминуемой смерти. Ума не приложу, как нам из этой тюрьмы выбраться, - генерал впервые в жизни, похоже, утратил свой легендарный оптимизм.- Вот же ж срань космическая… Если б не ошейник я б этих мудаков голыми руками разорвал. - Подождите, я ж сказал, что у меня план есть. Только он… я не уверен, что сработает. – И я действительно совершенно не был в себе уверен, да и план мой был, мягко говоря, сомнительный. – В общем, в той легенде говорилось, что эти птицеобразные не переносят детского плача. Потому что, если ребенок плачет больше получаса, то становится эмм… в пищу непригодным. - И, какое к нам это имеет отношение? - Да дайте ж мне сказать. Короче, план такой. Они считают, что я – ваш маленький ребенок, - тут я не смог удержаться от скептического смешка. – Мне всего-то нужно устроить получасовую истерику, прорыдать по-настоящему с полчаса, например, что мне холодно, что мне нужны мои игрушки, а они в моём детском домике на корабле. У них истечет терпение, и вдруг они нас выведут на поверхность? Я ж слепой и маленький и один без кхм… папы не смогу забрать свои игрушки. Как я понял, их тут двое всего, но ещё какая-то Большая Мать должна прибыть. И вот хрен знает, кто с ней ещё заявится. Надо срочно поторопиться. - А мой ошейник? - Я уверен, что они его снимут, думаю, это ограничитель того, что пока он на вас, вы на поверхность подняться не сможете. Только от меня не отцепляйтесь, пожалуйста. Нам надо держаться близко друг к другу. Так вот, дальше слушайте. Нам нужно зайти через вход в грузовой отсек. Дальше, открыть мой космокар. Вы ведь как мой опекун, получается, спокойно его открыть можете. Он по новейшей технологии сделан и в шлюзе установлены две двери. Они сейфовые. Нужно заблокировать эту парочку между дверями. А дальше проходим в пульт управления, я даю вашему борту доступ к дедовым архивам и мы спокойно выходим через дверь кабины пилота. Блокируем грузовой отсек и все. Спокойно валим отсюда, чуть отлетим, там и архив подгрузится, вдруг сработает. Если что-то пойдет не так, то под пультом управления у меня ящик, в котором заряженный револьвер. Что скажете? Генерал скорбно вздыхает. - Честно, Торн? Да дерьмо твой план. Одно отклонение и нас просто на месте пришибут. - А у вас другой план есть, лучше моего? - Нет. Ну ладно, чем Демоны не шутят. Давай. Начинай истерить. И вот наконец-то мы подошли к самому сложному моменту моего плана. - А с этим мне нужна ваша помощь. Я, понимаете, с пяти лет не плакал ни разу. Решил тогда, что никогда не буду плакать. И вот… разучился. А сейчас, когда меня этот тюремщик по руке полоснул, я понял, что если мне очень больно будет, то я смогу… - Делаю секундную паузу. – В общем, сами понимаете, самому себе я полчаса боль причинять не смогу. А вы мне – сможете. - Нет, у тебя совсем крыша съехала, - генерал аж отпихнул меня в сторону. - Мало того, что и в целом план твой полное непродуманное дерьмо, да ты что мне предлагаешь тебя полчаса так пытать, чтоб ты от боли рыдал? Уж прости, Николас, я хоть и Зло во плоти, но физически мучить тебя не в состоянии. Мой ответ – нет. Изобрази слезы, сыграй, понуди. Как ты отлично умеешь. - Если они заподозрят фальшь, то у нас точно ничего не выйдет. Мне ж придется сесть лицом к этому их смотровому окошку, чтобы они видели, что мне на самом деле плохо. И плакать мне по-настоящему придется, и орать, и истерить. Не тормозите, Эверс. У нас выбора нет, или я полчаса пострадаю, или нас попросту съедят. Подумайте о перспективах. - Я не смогу. - Да почему это вдруг? Помнится, пару лет назад вы мне с огромным удовольствием в морду дали, да ещё так, что я две недели с синим лицом ходил, да вы ж только что утром меня чуть не придушили. А тут-то делать нечего – сожмите мою руку с порезом пожестче и всё. Что изменилось-то? Только не говорите, что вам меня вдруг жалко стало. Год меня по всему космосу гоняли и ничего, совесть не мучила, а тут… - Не дави мне на совесть. Ты в адмиралы сам полез, война – иная ситуация. А за то, что тогда ударил тебя, мои тебе извинения, за сегодня извинялся уже. Мне тебя как опекуну доверили не для того, чтобы я сам над тобой издевался. - В данной ситуации, это – не издевательство. А спасение наших жизней. Решайтесь уже, ну… Но в этот момент нашу милую беседу прерывает голос тюремщика сверху. - Сын, Большая Мать через три часа будет здесь. Начинай приготовления. Готовь чан. Через два часа пойду, забью маленького, с него начнём. Моё терпение на исходе, а нервы на пределе, я срываюсь и начинаю орать на Эверса. - Хер ли мы ждем? Не можете выполнить мою простую просьбу, так шею мне тогда сверните. Они мясо, пока оно живое, палками до смерти забивают. Я такого финала для себя не хочу, мужик вы или нет. Неужели трудно выполнить мою просьбу! И в этот момент я, чувствую жуткую боль в раненой руке, и срываюсь на визг, хренов генерал, мог бы хоть предупредить! Сначала я просто то ли орал, то ли бессмысленно визжал, а потом, почувствовал, что Эверсова хватка ослабла, у него даже как будто рука затряслась. - Не прекращайте, генерал, подыграйте мне, ну же! - Выдавил я из себя сквозь сопли и слёзы. О, догадываюсь, что видок у меня тот ещё. Но не до того сейчас. И я приступил к делу, издавая истеричные громкие вопли на староормондском. – О, папочка, всё ужасно. Я не могу уснуть, а-а-а-а, я не могу уснуть без своих игрушек. Где мои игрушечки, мне они срочно-срочно, вот прям сейчас нужны! Дай мне мои игрушки, папа! Пойдём сходим на кораблик, там в моём домике мои игрушки, я хочу, мне надо… Генерал что-то такое пробубнил, но за пеленой боли я даже не разобрал его слов, продолжая свои истеричные вопли, пытаясь донести до птицеклювов основную мысль: малышу плохо, он плачет и ему надо сходить на корабль за игрушками. Через какое-то время наши тюремщики наверху засуетились. - Папочка, маленький плачет, он сильно плачет. Он так испортится! – Обеспокоенные голос подростка. - Что делать? Что делать? Давно плачет? Сколько он плачет? – Бурчание старшего наверху и какие-то звуки, как будто в сторону отбросили что-то типа металлической трубы. Твою ж мать, я начал вопить ещё громче, теперь уже не только от боли, но и от ужаса. Я не хочу, чтоб меня насмерть забили металлической трубой, о, космос, дай нам возможность спастись! - Пятнадцать минут, папочка, ещё немного, и его уже нельзя будет есть, неделю нельзя! А мы уже сказали Большой матери, что у нас праздничный обед! Надо делать что-то! Давай отведем их на корабль, пусть возьмет игрушки. Мы ведь туда сами не попадем. А с ними – сможем. Я хочу себе его игрушки! Мы его съедим и они мне останутся. - Риск. Опасно. Сам может замолчит. - Папочка, я тоже хочу его игрушки! - Николас, ты как? – Эверс приобнимает меня, и даже вроде как бы по голове погладил, но руку мою не выпустил. – Потерпишь ещё или хватит? Я лишь трясу головой, продолжая песню о необходимости обрести желаемое. Ещё немного. Или через пятнадцать минут меня признают непригодным в пищу, блядь, да они ж тогда Эверса сожрут! Нет-нет, нельзя этого допустить, я усиливаю свои вопли, ещё немного, тогда навеки без голоса останусь. И тут наверху слышится страшный грохот. - Замолчи. Замолчи. Угомонись. Всё портишь! Маленькое отродье! Топот ног, скрежет замка, визг открываемой металлической решетки. Сейчас всё решится. Меня отдирают от Эверса, мы же продолжаем цепляться друг за друга, он с матом на мордрэйдском, а я – с воплями «Папочка, куда же ты» на староормондском. В итоге, генералу удается удержать в руке мою многострадальную ладонь. Я чувствую, что ещё немного, и я от боли просто сойду с ума, у меня уже даже почти нет сил рыдать. Слышу странный щелчок, и удовлетворенный возглас Эверса, похоже, моя затея сработала, с него сняли ошейник, и нас сейчас поведут наружу. - Держи своё отродье. Попытаешься сбежать, я проткну его этой палкой. Двигайте! Ощущаю приличный толчок в спину, недовольный возглас генерала… И мы пошли…