Никто не совершенен

Оделся по моде, как требует век. Вы скажете сами: «Да это же просто другой человек!» А я — тот же самый © Владимир Высоцкий

От лица Эдмонда Эверса Просидев пару часов в полном молчании напротив унылого размораживающегося сына, я, конечно, понял, что общения в том приветливом и доброжелательном стиле, в котором я ранее его оптимистично собирался начать с Николасом, у нас не выйдет, обстоятельства не те. Что ж, вполне ожидаемо, глупо ведь было бы надеяться, что за пару недель Торн забудет несколько лет моих насмешек над ним, год войны, и наплюет на свою слепоту, быстренько простив Мордрэйдской Империи все её прегрешения. Но я готов смириться с тем, что друзьями за день-два не становятся, надо для начала вывести его из этого полумертвого состояния. План действий я начал прикидывать, уже сидя с сыном за обеденным столом, тем более, что ушедший в себя несчастненький страдалец на меня особого внимания не обращал, упиваясь своими бедами и потерями. Несложно с такими, как Николас, план злокозненный придумать, надо всего лишь полностью занять его так, чтобы на какие-либо мысли о судьбе своей горемычной у него уже просто не оставалось сил, и к концу напряженного дня бедняга мечтал бы только о глубоком сне. Я решил не просто чем-то сплошь приятным его занять, а добавить толику негатива, чтобы было о чем сыночку всласть пострадать, помимо собственной слепоты, если ему нравится плавать в море разочарования. Ведь если хочешь отвлечь кого-то от текущих проблем — подкинь ему новых, и старые мгновенно отойдут на второй план. Я начал прикидывать расписание для дорогого гостя на ближайшие, ну для начала, дней десять-двадцать, а там уж дальше посмотрим, что из этого выйдет. Однако, придумать новое полезное занятие тому, кто ничем особенно в жизни не интересовался, кроме космоса, потерянного для него теперь навсегда, да и неактуальной сейчас работы оказалось не так уж просто. Ну, ничего, гастрономической деятельностью, дружок, я тебя загружу по-полной, банально из-за собственного эгоизма, уж больно я сам пожрать вкусно люблю. Так что, готовить ты мне, сынок, будешь по полной: и завтрак, и обед, и ужин. Хэх, на тортик тебя еще раскрутить надо, ну ничего, не страшно, если кривеньким получится из-за слепоты твоей, я и на кривенький согласен — лишь бы вкусно, а уж я умею аргументировано убеждать, не отвертишься. Да и тебе самому отъесться не помешает, похудел что-то и выглядишь так, что в ближайшие дни тебя в обществе демонстрировать никак нельзя, точно общественность решит, что мы над бедняжкой жестокие эксперименты всем Мордрэйдом круглосуточно проводим. А вот дней через, скажем, пять, когда ты откатишься обратно до нормального состояния, как физически, так и морально, можно в салон красоты тебя на денек сдать, чтоб над тобой там хорошенько поработали феи прекрасных дел. Приодеть тебя надо нормально, сынок, не может мой спутник в обществе появиться в том барахле, которым Зейндэн твою гардеробную укомплектовал. Это не вещи, а срамота позорная, может быть, бордельной шлюхе бы это и подошно в ряде случаев для приема невзыскательных клиентов, но уж никак не моему сыну, и не риконту Мордрэйда. Зейндэн, честно говоря, особо никогда хорошим вкусом, в отличие от меня, не отличался, выбирая для себя всю жизнь однотипную и весьма консервативную одежду. Мог бы, однако, Повелитель и сам вспомнить, что Торн — такой же консерватор, или, проще говоря, пофигист, все у него было унылое и серенькое, рубашки одинаково белые, да еще и форма ормондская синего цвета. Для официальных приемов — или белая парадная форма, или банальный скучный черный смокинг. Не могу сказать, что у Торна уж совсем вкуса не было, но его вкус — это некий стандартный набор, пусть и дорогих, но весьма однотипных классических скучных шмоток. Никакой фантазии, креатива и разнообразия. Но, ведь не розовая шубка, не голубой плащик, не зеленый костюм из мерцающей ткани и прочая пошлая и вульгарная гадость. Я никогда не смогу терпеть рядом с собой столь безвкусно выглядящего спутника, который, к тому же мой сын. Придется мальчика самому переодевать полностью с нуля, воизбежание совместного позора при выходе в свет. Торн хитро сделал вид, что пошел какие-то вещи собирать, но никакой полезной активности я с его стороны не заметил, он просто бездумно перемещался по этажу. Пару раз, он, бесцельно слоняясь, прошелся по гостиной. Странно, что он отлично ориентируется в доме. Может он не настолько уж слепой, как все думают? Да вряд ли, медсканер не обманешь. Возможно, дело в его отлично развитом чувстве равновесия, но, он ни разу не наткнулся на мебель, рукой ни за что не задел, хотя, перемещаясь в пространстве, руки перед собой не вытягивает, да и тросточка слепого ему, похоже, совершенно без надобности. И ходит обычным шагом, а не медленным и осторожным. Почему бы не проверить, не провести тест на слепоту. Мгновенно и совершенно бесшумно, как истинный опытный мордрэйдец, используя старый военный прием, перемещаюсь и возникаю в пространстве непосредственно перед ним. Никакой реакции, он меня не видит, это точно. Что ж, возможно, все его отточенные передвижения — это просто совпадение, мало ли как случается, ему все одиннадцать дней делать нечего было, вот он и изучил дом от и до. В этот момент я замечаю на себе пристальный взгляд Зейндэна, я и не заметил, увлекшись наблюдением за подопытным объектом, как Повелитель в гостиную вернулся, очевидно, заметил он мой испытательный маневр. — Выйдем на пару слов, Эверс. — Зейндэн кивает головой в сторону лестницы, и мы спускаемся на этаж ниже в его кабинет. Он плотно закрывает за собой дверь, как будто опасаясь, что кто-то может нас подслушать. — Сегодня я отбываю проведать своих драгоценных детишек, ты был еще давно прав со своими донесениями, что-то совсем подраспустились мои юные отроки, судя по последним докладам и разведданным, зря воспитательные мероприятия я лично сам не проводил, разленился, а напрасно. А твоего, не менее ценного отпрыска, оставляю тебе на попечение, но не просто так, а с одним важным условием. С ним что-то не так, Эдмонд, и ты должен за время моего отсутствия решить для меня эту задачу, привести его в норму, и чем скорее, тем лучше. — Ну да, я тоже заметил, что Торн какой-то жизнью помятый. И непривычно молчалив, не хамит, не огрызается. Не похож он на того, кто якобы выставил вас из собственного дома дней десять назад. — Вопросительно поднимаю бровь, смотря Повелителю в глаза. Вот совершенно торново сегодняшнее поведение, общее состояние и внешний вид не вяжутся с рассказом Зейндэна. — Я не только это имел в виду. После аварии и его воспаления легких, с учетом того, что он до последнего времени ни разу в жизни не болел, внешний вид, слабость и апатия вполне предсказуемы, непривычно ему и некомфортно, это я понять могу. Меня беспокоит другое. Во-первых, как ты и заметил наверняка, он почти не разговаривает. Во всяком случае со мной. Вообще. Ни на какую тему. Но и молчание можно списать на болезнь, ну или он на меня все же обиделся за мой загул, хрен его разберешь. Но вот странная штука. Я не могу понять, как он ориентируется в этом доме. У меня нет никаких сомнений в том, что он действительно слепой, но он откуда-то досконально знает не только расположение комнат, но и что, где находится из предметов интерьера. А это уже как минимум подозрительно. Однако, Повелитель, твои мысли практически совпали с моими наблюдениями. Как-то он ведь не только узнал о существовании гейзера, но еще и дошел до него по скользким мордрэйдским льдам. — Что вы хотите этим сказать? У слепых обостряется слух, и если он не сшибает на ходу стулья, то… — Слушай внимательно, Эдмонд. Когда этот слегка оклемался от своей простуды, я решил все же рассказать ему, что и где находится в доме. Пять этажей, знаешь ли, заботу решил проявить о дорогом супруге… Но когда я подвел его к дверям, за которыми находится термальный бассейн, я еще слова не успел вымолвить, что там скрыто за этими дверями, а он уже развернулся в обратную сторону со словами, что воду он не любит и в бассейн не сунется ни за что, и даже пытаться заходить в эти двери не будет. Ну ладно бы мордрэйдец догадался, у нас у всех традиционно дома аристократов на горячих источниках стоят. Но мы ведь эту информацию нигде не разглашаем. Да и как он мог догадаться, что вход в термы — именно там? Двери абсолютно герметичны, ни испарений, ни звуков не просачивается. У меня ни одной догадки нет, но я не стал его сразу расспрашивать, решил к нему получше присмотреться. Спросил его, чем он хочет до обеда заняться, он ответил, что новости посмотреть. Я отвел его в гостиную, вручил пульт от видеоэкрана, до него как-то до самого дошло, что на нем нажать надо и развернулся он ровно лицом к экрану до того, как оттуда пошла картинка и звук. Откуда ормондишке знать, как пользоваться нашей техникой? И, получается, он что, знал, на какой стене висит экран? Я ему точно об этом не говорил. А по поводу сшибленных стульев и прочего, так он ни разу ни в какую мебель, стену или дверь не влетел. Я сначала думал, что мне его за руку таскать по всему дому придется, но ему, похоже, подсказки не нужны. Вот так вот, друг мой. Что скажешь, есть идеи? Я задумался. — Ну, есть только одно предположение, когда вы на сутки его одного в доме оставили, ему ж делать нечего было, вот он и разведал, что тут и как. Память у него отличная, это и по его экспертным работам всегда заметно было, и вообще он по жизни излишне любознательный, вот и бродил по дому. — Хмм… странно, мне бы тоже показалось все подозрительным, особенно учитывая то, что он так легко нашел источник потенциальной смерти на улице. Судя по тому времени, когда Зейндэн отбыл на Совет и до того, как я прилетел к их дому, прошло от силы часа полтора. За это время сообразить, где искать гейзер на улице достаточно сложно, если ты не видишь нихрена. Да и изначально знать надо было о его существовании. Но если уж я решил Николаса покрывать, но придется разыграть эту карту дальше. Равнодушно пожимаю плечами и продолжаю, как ни в чем не бывало. — Так что, обойти, пусть и большой дом, за сутки можно раз десять, даже если не видишь ничего. Ну, а по поводу стульев и прочей мебели — возможно, он просто запомнил расположение предметов или руками их обшарил, или по слуху ориентируется, хрен их слепых разберешь, я не врач, ничего в этом не понимаю. Но другие-то слепые в нашем мире живут как-то. Я вижу, что до конца Зейндэна я не убедил, но слегка успокоил. — Слепые ходят или с сопровождением или с тростью. Но не бывает так, что ослепший во взрослом возрасте за пару-тройку дней абсолютно нормально научился ориентироваться в пространстве. К слепоте привыкнуть надо, а он в этом доме отродясь не был и с пространственной традиционной архитектурой наших домов просто не может быть знаком даже в теории. — Я думаю, это просто совпадение. Ну, или он слишком умный, — равнодушно пожимаю плечами, хотя самого так и распирает от любопытства. — А не проще напрямую спросить его было? — Я спросил, он сказал, что это просто случайность, плечиками дернул и свалил типа спать, утомился он вдруг сильно. Даже обедать в тот день не стал, банально сбежал от меня, спрятался в спальне под видом сна. У меня мысль была сыворотку правды ему подлить, но пожалел потом болезного, я и так его на одних таблетках держу несколько дней. — Так от меня-то вы что хотите? Чтоб я его спросил, так это глупо выглядеть будет. Или вы мне его предлагаете ядом сыворотки травить? Нет уж, увольте, он у меня помрет, так вы ж мне потом голову оторвете, да и вообще жалко сына. — Два месяца, Эдмонд, у тебя есть два месяца как минимум. Ты хотел с сыночком отношения наладить, вот и сделай так, чтоб вы с ним лучшими друзьями стали. Я не пойму, что у него на уме. Я на него не ору, бить не бью, разговариваю вежливо, заботу пытаюсь проявить, руки к нему не тяну даже. А он с каждым днем все больше от меня шарахается и скрыться с глаз моих пытается. Мне вообще кажется, что он меня бояться вдруг стал до одури. Молчит, жрать ничего не хочет, сидит с кислым лицом в тарелке ковыряясь, после обеда спать ложится и спит до полудня следующего дня, коммуникатор снял и засунул куда-то, ни с кем говорить не хочет, прям ушел в себя — вернусь не скоро. Да он сроду ни меня, да и никого вообще не боялся, и хамил, как обычно, когда я его подвалом с цепями и ролью военнопленного пугал, даже после заключения брачного договора нахамил мне в своей традиционной манере. Нормально же все было! А когда я с Бентона вернулся, его как будто подменили. Как будто и не он это вовсе. Я даже по камерам проверил — никто в дом не приходил, один он тут сидел. И звонить по комму никому не мог, его комм все это время у меня был. В общем, у тебя свои методы дознания, вот и влезь к нему в душу и мозги, узнай, в чем тут дело. — Ну, не понимаю, что вы хотите от меня, чтобы я сотворил чудо? Но то, что ни к кому из нас после войны он светлых чувств не питает, вполне логично. А чего вы ожидали то? Мы его год по космосу гоняли, в плен попал, войну проиграл, да и ослеп потом еще по нашей же вине, а до этого лет десять унижали его при любом случае. Я бы сам на его месте не в восторге был, вспомните, какую он вам отповедь закатил на Бентоне про честь, совесть и достоинство. Я бы на его месте сейчас всех вокруг ненавидел лютой ненавистью. Могу, конечно, на этику ему надавить при случае, что он мне жизнью обязан, но судя по его кислой роже, не очень-то он доволен сейчас жизнью. Единственное, что стоит попробовать сделать, пинка ему придать, чтоб из ступора вывести. Применить к нему методы, до того на наших начинающих военных опробованные. Таким как этот, надо мозги чем-то занимать постоянно, чтоб не думал слишком много, а то ведь так и спятить можно. Но вот будет ли он меня слушать, при его упрямстве — я совсем не уверен. Да и я так понимаю, что он в курсе, что риконт министру подчиняться не обязан. — Эверс, у тебя два месяца. Это приказ. Через два месяца верни мне его в том состоянии, в каком он до войны был. Пусть лучше опять привычно хамит всем вподряд, чем от страха трясется и от меня шарахается. Делай что хочешь, но блядь, чтоб стал ему лучшим другом, объясни, что я ему уже больше не враг, пытать и убивать его никто не собирается. Да и неплохо все же, чтобы он снова начал с обществом общаться, а то слухи поползли из всех щелей, как мне донесли сегодня, что не видно и не слышно бедного адмиралишку, пропал с радаров, сгинул в проклятом Мордрэйде. Через три месяца традиционный ежегодный прием для аристократии на Бентоне. Он мне там нужен в наилучшем виде, и со своей наглой счастливой естественной улыбкой, без фальши. Мда уж, Повелитель, ну и запросы у тебя. Торну, похоже, настолько тошно, что он решил покинуть мир живых, а ты мне поручение даешь, чтоб он за пару месяцев от счастья красками заиграл в светском обществе. Да он половину жизни с равнодушной или недовольной мордой прожил, с чего ему вдруг внезапно возрадоваться. Но, в любом случае, я и так собирался сделать все возможное, что в моих силах. Да и любопытство мучает, что за загадочное поведение. Мы возвращаемся в гостиную. Торн снова сидит, как статуя, задницей к дивану приклеился намертво, как будто и не двигался все это время. Но, ничего, сынок, шоковая терапия в моем исполнении быстро приведет тебя в чувство. — Николас, ты собрался или помощь нужна? — Зейндэн — ну просто сама предупредительность. — Да, собрался, ничего не нужно. — Торн, а комм твой где? — Искренне надеюсь, что он не остался рядом с гейзером, нехорошо выйдет. Статуя небрежно дергает плечиками. — Не знаю, где-то здесь валяется. Зачем он мне, я все равно ни с кем общаться не хочу. Как же ты задолбал своими страданиями, достаточно уже на сегодня, сынок! Даже моей доброте рано или поздно приходит конец, у нее свои границы имеются. — Ну, так подними ленивую задницу и найди свой комм, что ты тут расселся, как привидение. Мне нужно, чтоб ты всегда на связи был. Зейндэну нужно, чтоб ты на связи был всегда. Давай, шевелись, время позднее, нам еще на другой континент тащиться. С тяжелым вздохом и обиженным сопением фарфоровая статуэтка снимается с насиженного места и, нацепив на лицо традиционную недовольно-презрительную гримасу, уплывает в сторону спальни под откровенно расстроенным взглядом драгоценного супруга. Зейндэн грустно вздыхает. Да как же вы оба задолбали взаимными страданиями, что это за драмтеатр сегодня вместо дома лучшего друга! Надо и Его печальному Величеству, пожалуй, пинка придать для тонуса, чтоб по примеру дорогого супруга не раскис. — Ладно, Повелитель, что-то не вижу я никаких собранных вещей. Пойдем-ка, глянем, что за гардероб модных обновок ты супругу прикупил, поможем мальчику в сборах. — Не могу же я выдать свою осведомленность и показать, что не только в гардеробной, но и ванной риконта сегодня уже побывал. — Эдмонд, ну тебе-то в гардеробной риконта делать нечего. — Не доверяю я вкусу в одежде ничьему кроме своего. Если уж мне с Торном на Совет Мордрэйда лететь, да и на Бентон в свет выходить пару раз, то одет он должен быть с иголочки, безупречно и элегантно, по последнему слову моды. Так что, тут уж не до стеснения, ты мой пунктик по поводу идеального внешнего вида знаешь. Пойдем, глянем, а то так до ночи собираться можно. Зейндэн недовольно скривился, но в гардеробную меня все же запустил. О, космос, о, Демоны, давненько я так не веселился! Пока я Торна приводил в порядок, я как-то не особенно заострил свое внимание на всем этом великолепии и взрыве ярких кислотных цветов. Но как только я представил адмирала космофлота в таких прикидах, да еще и в общественном пространстве, да еще и с собой рядом, я чуть не захлебнулся от смеха. — Ха-ха, Повелитель, ты сколько выпил-то перед тем, как заказ оформить? Костюмчик из блестящей ткани, жопа в облипку, шубка розовая, сапожки беленькие, ну хоть не на каблуках, плащик кожаный голубенький, с, ха-ха, стразиками вместо пуговиц, ох, я не могу на это смотреть. — Это натуральные сапфиры, Эдмонд… — Повелитель искренне оскорблен в лучших чувствах. — Да насрать, хоть брильянты, хоть Лэнтариум. Ты кого, скажи мне на милость, вот в эти розовые рубашечки наряжать хотел? Вот в эти брючки в клеточку, к ним разве что бантик на задницу не пришили. О, Зейндэн, я не хочу на старости лет от смеха помереть в чужой гардеробной… — Торн — блондин, ему розовый цвет подходит и голубой тоже. — Он что, шлюха из борделя, или девочка с Дальних Рубежей, в столице ни разу не бывавшая? Торн — адмирал в отставке, эксперт, член Совета и далее по списку. Да я б даже от одетой в подобное барахло прошмандовки сбежал, у меня б не встал на такое чудо, я столько не выпью, о, какой же у тебя отвратительный вкус, друг мой! Ты его хоть раз в обществе в подобном виде встречал? Или уж решил на мальчике отыграться, типа он слепой и все равно не заметит ничего? Ай-ай-ай, как нехорошо обижать дорогого супруга, Зейндэн! Да он бы это барахло увидел, так не только на месте б ослеп от подобного благолепия, а еще б до кучи и дар речи потерял на пару лет. — Ты хоть представляешь, сколько стоил весь этот гардероб из самого лучшего и дорогого бутика Бентона. — Зейндэн злобно таращится на меня, разве что руку не занес, чтоб меня в морду припечатать. — Бентона, Зейндэн, Бентона. Это магазин молодежной одежды для тусовщиков ночных заведений, молодежной, понимаешь, тех, кому чуть больше, чем двадцать, как я могу предположить. Для тех, кто прожигает время в дорогих ночных клубах, наркоты обожравшись! Торн — взрослый мужчина с иным социальным статусом, и одеваться ему теперь по статусу положено по мордрэйдской классической моде, друг ты мой драгоценный! — Не могу сдержать смех, продолжая перебирать шмотье на вешалках. — Вот один серенький костюмчик с белой рубашкой можно взять, ну и вон ту еще, голубую невульгарного оттенка. Ну, и куртку вот эту черную. Все, друг мой, остальное можешь спустить в утилизатор, говори, что хочешь, но так нельзя над военным, пусть и в отставке, издеваться, хоть он сам себя не видит, окружающие не поймут, подумают, что ты ормондишку трофейного специально унизить решил. — Ты намекаешь, Эдмонд, что у меня полностью отсутствует вкус? — Зейндэн удивленно приподнимает одну бровь. — Но сам-то ты в такое дерьмо не одеваешься! В общем, мы полетим на Бентон, я сам его приодену, как мужчину, а не как игрушку. Извини, но в таком виде в приличное общество выйти нельзя. Неужели ты полагал обрядить его в розовую шубку, белые сапожки вот эти и взять с собой на мордрэйдский Совет? Это была бы новость номер один во всех светских хрониках. Зато мир бы понял, почему у Торна такая кислая морда. Так что, друг мой, до отлета собери всю эту кучу дерьма и выкини ее с глаз долой, не позорься. Ну, хорошо, вот пару пижамок взять еще можно и вон те ботинки оставить. Все остальное — мусор, дерьмецо и позорище! Настроение у меня поднялось, эх, сынок, ты даже не представляешь, от какого публичного унижения я тебя сегодня спас. Я так понимаю, что единственной действительно приличной вещью в этой коллекции было пальтишко, которое я несколько часов назад сунул в утилизатор после твоей прогулки. Возвращаемся в гостиную, Николас сидит с привычным уже отсутствующи видом. На столике перед ним грустно и одиноко лежит его комм. — Ладно, Торн, собрал там всякие штучки для красоты? Кремы, шампуни, что там еще, без чего ормондишки жить не могут? Комм нашел? — Да. — Что-то немногословный ты сегодня, скучный и неинтересный собеседник. Да и ладно, хрен с тобой. Что ж, Зейндэн, прощайся с дорогим супругом, будем на связи. Николас, куртку надень. Мороз на улице. А на моем континенте еще холоднее. — До свидания, Зейндэн, — отстраненное холодное равнодушное выражение лица, ровный тон, легкий кивок головой. Странно, мне то уже давно казалось, что Торн к Повелителю, несмотря на все разногласия, все же хоть и слегка, но неровно дышит. Не мог я настолько ошибиться, ну никак не мог, я ж проницательный до жути! — До свидания, Николас, — голос Зейндэна звучит немного обиженно и разочарованно. Вот ведь, ситуация! Расстаются минимум на два месяца, а не то, что объятий с поцелуями на прощанье, даже и традиционного рукопожатия нет. Мда, как будто не два супруга расстаются, а случайные попутчики. Ну и хрен с вами, оба — зануды с говнистым характером. Все равно рано или поздно кому-то из вас придется другому уступить. Пока драгоценные супруги столь многословно и нежно прощались, я незаметно подцепил Торнов комм и отправил послание в Экспертный Совет, попросив от его имени сохранить за ним возможность остаться в должности эксперта, ну пусть уже и не военно-технического, а по разбору транспортных и таможенных конфликтов. Для этого зрение не особо нужно, всего-то аудиофайлы с показаниями прослушать, да и вынести решение. И еще одна подлянка с моей стороны. Быстренько отправляю короткий запрос Алиане Нейри, уверен, что спасенная Торном мадам точно не откажет бедненькому слепенькому адмиралу в совершенствовании его таланта игры на клавире, с детства заброшенному без гениального звездного наставничества. Вот тебе, сыночек, уже пара занятий придумана. И не самых для тебя, как я полагаю, приятных. Я тебя, мой дорогой, сейчас так загружу непривычной активностью, что ты эти десять дней с дражайшим супругом с ностальгией вспоминать будешь. Пожалеешь еще, что расстались вы с ним на такой холодной ноте.