Никто не совершенен

Всякое тело продолжает удерживаться в своём состоянии покоя или равномерного и прямолинейного движения, пока и поскольку оно не понуждается приложенными силами изменить это состояние. Первый закон Ньютона

От лица Николаса Торна Существование мое с каждым днем превращается все в более бессмысленную, тошнотворную и невыносимую тяжесть бытия. За какие-то жалкие чуть меньше, чем пару недель назад я перестал быть кем-то значимым для этого мира и стал ничем, пустым местом, менее заметным для окружающих, чем черная беспросветная пустота вокруг меня. Зачем хренов Эверс спас осколки моей никчемной жизни, я разве просил его об этом, ну помучился бы я минут десять, и умер, как мой предшественник. Мир живых отпустил бы меня, и тьма окончательно сомкнулась бы надо мной навеки. А так я продолжаю просыпаться каждое утро, только не понятно, зачем, для чего и почему. Да и не жизнь это вовсе, а унылое дерьмовое течение вязкого обволакивающего времени, гнилая болотная топь, засасывающая случайного путника на недосягаемые свету глубины. Почему мерзкий Зейндэн не смог загулять с момента заключения этого паршивого унизительного брака на пару-тройку дней, я уверен, что постоянное переохлаждение доконало бы меня окончательно за это время, и я прямиком попал бы в уютные объятья Бездны, покинув этот жестокий и немилосердный смертельно надоевший невидимый мне больше мир. Мои страдания среди живых оборвались бы уместно и своевременно, раз и навсегда, как же это было бы хорошо. Воспользоваться своим правом ройалтера на мгновенную смерть Судьба мне так и не дала, уж как я только не старался все эти дни, разве что головой об стену не бился. Видимо, Судьба, полагая, что мое существование, раз уж мне не ломают кости, морду не бьют, голодом не морят и на цепь в подвал не сажают, не является столь беспросветным и невозможным для продолжения этого тупого тоскливого мутного бесперспективного прозябания. Или я сам лишил себя этой возможности, единственного ценного для меня в этот момент права ройалтера, столько лет добросовестно вживаясь в роль эспарта. Одиннадцать дней прошло с момента моего самого страшного пробуждения за все мои тридцать три года. Я никогда до этого переломного момента не считал себя слабаком, и в любой, даже самой сложной ситуации, старался сохранять оптимизм, например, в тот день, когда мне пришлось взять на себя ответственность за спасение жизни Алианы Нейри и ее детей, даже во время мордрэйдской экспертизы, да даже во время этой дурацкой войны, я никогда не боялся брать ответственность на себя, как за свою судьбу, так и за жизни тех, кто в тот или иной момент со мной связан. Но с утратой свободы и возможности что-то видеть, мое желание продолжать какую-то бессмысленную борьбу за мифическое достижение выдуманных целей у меня полностью пропало, испарилось за первый же проведенный в сознании день в Мордрэйде. Все эти дни, с той первой брачной ночи, которую, пользуясь отсутствием Зейндэна, я провел полностью погруженный в воспоминания Рэймонда Лэнтэра, в моем мозгу билась одна единственная мысль, что лучше бы я умер тогда, лучше бы я красиво погиб как герой войны вместе со своим «Демоном Ночи», и эта затянувшаяся игра под названием жизнь для меня бы закончилась раз и навсегда. Все вокруг потеряло для меня какой-либо смысл. О, возможно, для ряда других дальнейшее продолжение моего жизненного пути имело значение. Для моей матери — в оплате ее счетов, для Лэннора — в продолжении совместной работы и нашего бизнеса, строящегося на моей репутации и имени, для Ормонда я был гарантом прекращения войны, для Зейндэна — забавной игрушкой и подтверждением того, что он всегда добивается всего, чего бы ему не захотелось. А лично для меня вся моя дальнейшая Судьба была покрыта пеленой черной мглы, стоящей перед глазами. И выхода из этой вечной тьмы для меня не было ни в ближайшей, ни в далекой перспективе. По сути, всем окружающим был нужен не я сам, им от меня что-то было нужно. Я же, как личность, как банально живое существо, со своими мыслями и желаниями и отсутствием каких-бы то ни было собственных интересов в дальнейшем, не был нужен никому. Даже самому себе. Я стал противен самому себе, в один день перейдя в разряд «бывших», со мной случилось то, чего я хронически в глубине души боялся. Бывший адмирал, бывший бизнесмен, бывший эксперт, бывший член Совета Ормонда, бывший член светского общества, бывший герой, бывший всегда свободным и независимым, потерявший в одно мгновенье все, что было для меня важно и дорого. По сути, я превратился просто в еще один безмолвный и бесправный предмет интерьера в этом чужом, наполненном страданиями моих предшественников доме. После болезни я провалился в пустую пустоту, у меня не было ни сил, ни желания отвечать на входящие звонки, поступавшие на мой комм, и я сначала перевел его в беззвучный режим, а потом и вовсе снял и засунул в какой-то ящик прикроватной тумбочки. У меня совершенно не было мотивации ни с кем общаться, да и о чем со мной теперь можно было разговаривать? Об утраченном здоровье и вымышленных перспективах, вот уж спасибо, мне то что за радость от подобных бесед и приторного фальшивого сочувствия. Да пошли вы все… Я не нужен никому, и никто аналогично не нужен мне. Я тупо и механически выполнял из вежливости и порядочности условия моего брачного контракта, хотя, скорее пытался выполнять, однако, похоже, от меня и того больше не требовалось. Большую часть дня я вообще спал, заваливаясь в кровать примерно в послеобеденное время. Зейндэн мое поведение не комментировал, полагая, видимо, что я не пришел в себя после переохлаждения или просто до сих пор плохо себя чувствую. Даже руки ко мне не тянул и обниматься почему-то больше ночами не лез, наигрался, наверно. Но это и к лучшему, с каждым днем он становился мне все более неприятен. Его присутствие давило на меня вплоть до того, что мне хотелось просто исчезнуть, едва я только чувствовал, что он бросает на меня мимолетный взгляд. Утром я вставал, уныло плелся в ванную, приводил себя в порядок, хотя насколько хорошо мне это удавалось, я оценить, естественно, не мог. Ну, пуговицы вроде правильно застегнуты, волосы чистые, Зейндэн недовольства не высказывает, а все остальное — и так сойдет, я все равно ничего не вижу, не ради ж дорогого супруга стараться. За завтраком я медленно гонял по тарелке какую-то отвратительную на мой вкус жратву, назвать которую едой у меня бы никогда язык не повернулся, запивая все это не менее омерзительным пойлом, вкуса которого я даже не мог распознать — то ли чай, то ли кофе, то ли травы какие-то, а то может и вовсе лекарство, пил то, что стояло передо мной в стакане, да и все равно, лишь бы не спорить и не разговаривать с дорогим супругом. За завтраком первые дни, когда я пришел в себя после простуды, Зейндэн искренне пытался, надо отдать ему должное, то показать мне дом, то как-то выстроить диалог, сначала подкалывая меня, но, не видя ответной реакции, в итоге отстал. Потом старался вести со мной светские беседы о новостях, политике и даже местной погоде, все мое участие в которых сводилось к репликам типа «да», «нет», и что-то вроде «угу», «мне все равно» или «не знаю». А в последние дни и ему надоело соблюдать какие-то правила этикета и приличия и два дня мы провели, разойдясь по разным этажам, в полной блаженной тишине, прерванной всего два раза пожеланием друг другу доброго утра ради соблюдения подобия этикета. Время до обеда, с нетерпением ожидая, когда же можно наконец пойти и лечь спать, чтобы проспать до следующего не менее поганого нежданного и ненужного мне утра, я проводил тупо включая новостной канал, но, честно говоря, я даже не слушал того, о чем там вещалось. Я все больше и больше погружался в чужую память, в воспоминания Рэймонда Лэнтэра, как бы проживая заново мелькающими в моем мозгу ожившими картинами чужую жизнь. Не могу сказать, что это меня особо развлекало, эти мгновения чужой жизни просто выворачивали наизнанку все мои чувства, но я никак не мог избавить свой мозг от этого наваждения. По большому счету, мне было совершенно не интересно, что там творилось в его жизни аж за четыреста лет до моего рождения. Да и у моего предшественника воспоминания были либо мрачные — подвал с цепями, сломанные ребра, постоянные скандалы с Его Величеством, жуткие последние минуты перед смертью, либо откровенно омерзительно пошлые, в которых помимо моего драгоценного супруга присутствовал периодически Эверс. Гадость какая, как будто не просто смотришь чужое порно, а участвуешь в нем, но в своем мозгу. Судя по всему увиденному, ничего хорошего в браке с Зейндэном и меня ожидать не могло, через пару-тройку лет я отправлюсь вслед за своим предшественником, стоит хоть чем-то его разозлить. Но вытравить из своей памяти мгновения чужой жизни я не мог, как уж не старался. В итоге, я не видел никакого смысла для себя в затягивании своего дальнейшего существования. Тем более, что финал был однозначно предопределен. Это явственно следовало из так вовремя появившихся в моей голове воспоминаний бедняги Рэймонда, из которых однозначно следовало, что живые игрушки быстро надоедают Его Величеству, ломаются и приходят в полную физическую негодность, ведь, судя по увиденным мной картинкам, Зейндэн все проблемы предпочитает решать применением насилия или просто убийства. Ляпнул что-то не то — в подвал на цепь, сделал не так какую-то мелочь — туда же, но с половиной переломанных костей. Надоел — прикажет тому же генералу меня убить, а может и лично не побрезгует. Какой смысл препираться и играть в словесные игры с Зейндэном, который при любом раскладе имеет на руках все козыри, и что бы я не сказал, все равно выйдет в итоге победителем. Выхода для меня из этого дома, однозначно, пока я живой, не предусмотрено, а с Зейндэном судя по всему долго вместе никто не живет. Как же я мог так ошибиться, еще несколько лет назад глупо подумав, что у него ко мне ну пусть не чувства, а хоть небольшая симпатия имеется. О каком там еще уважении с его стороны к моим поступкам пытался мне рассказать во время войны сказку Эверс. Каким же я был наивным идиотом, от властного мордрэйдца ничего хорошего никому, кто от него зависит, ждать не приходится. Если уж он был настолько жесток на пустом месте с представителем своей цивилизации, то что уж говорить обо мне — военном призе, проигравшем враге, да и вообще о том, кто в иерархии привязанностей не может занимать место выше домашней ззбаки. Странно, что он меня на месте не прибил после нашего последнего с ним разговора относительно на равных в день моего пробуждения в Мордрэйде. Каким же я был идиотом, несколько лет назад уверенно заявляя в Ормонде, что я отлично разбираюсь в психологии мордрэйдцев. Что ж, спасибо моему предшественнику за прекрасный свадебный подарочек, благодаря которому я точно понял, что хуже здесь мне может стать в любой момент. У чужих навязчивых воспоминаний был один единственный плюс: Рэймонд отлично знал этот дом, а Зейндэн, судя по всему, отличался большой консервативностью, не изменив за столь долгий срок во внутреннем дизайне практически ничего. И на основе посторонней памяти, с учетом моего идеального чувства равновесия и окружающего пространства, я как-то приспособился самостоятельно перемещаться по этому огромному дому. Если дорогого супруга моя осведомленность и удивляла, то вида он не подавал и никак это не комментировал. Или же ему банально взаимно стало на меня наплевать и он предпочитал меня просто не замечать, что меня в общем-то вполне устраивало. Если бы я был врачом, то, со стороны, наверное, мог бы сказать, что у меня депрессия. Выражаясь же своим языком, я просто потерял вкус к жизни. Да и зачем нужно-то такое тупое беспросветное существование? Ну почему же я тогда не умер, право слово. Нет жизни — нет проблемы как убить время в ожидании неминуемой смерти. Или жаль, что нельзя спать сутки напролет. Я понимал, что сейчас я просто пытаюсь отоспаться за все предшествующие годы хронического недосыпа, но рано или поздно спать в таких количествах я не смогу, и чем же мне тогда себя занять? Как же жалко, что я, как мой отец или тот же самый Эверс, не могу просто тупо напиваться, чтобы выпасть из окружающей меня беспросветной реальности. Даже такое невинное удовольствие мне не доступно. Что ж за дерьмо-то вокруг, темное, унылое и безрадостное. Положенные традиционные десять дней непременного пребывания моего дорогого супруга дома истекли, и утром одиннадцатого дня он лаконично уведомил меня, что ему необходимо в столицу на еженедельный Совет Мордрэйда, из вежливости предложив мне полететь с ним, на что вполне ожидаемо получив мой отказ, совершенно не удивился. Сдался мне этот ваш мордрэйдский Совет, впечатлений от своих ормондских хватило до конца жизни. Я прекрасно понимал, что сидеть в окружении толпы мордрэйдцев безмолвным слушателем, привлекая взгляды всех любопытствующих, я просто не хочу, уж лучше спокойно посидеть одному в абсолютной тишине и покое. Ведь если Зейндэна не будет дома, то мне и новости включать, чтобы избежать с ним общения, не придется. Можно спокойно сидеть и смотреть в черное ничто, рассуждая и прикидывая, когда ж я наконец-то сдохну и как: сам или с помощью драгоценного супруга. Иных идей как провести свободное время сегодня у меня не было. Да свалил бы он уже поскорее, сколько ж можно собираться! Наконец я слышу, как внизу хлопнула дверь. Какое счастье, я остался ненадолго один. Но, возможно, я действительно из тех, кто всегда и всем вечно недоволен. Где-то примерно час я тупо сидел на диване в гостиной, продолжая по привычке изображать предмет интерьера, еще примерно столько же пытался от скуки осмыслить, что там передают в новостях, машинально переключая каналы и понимая, что бы не происходило в том мире, частью которого я больше не являюсь, мне это больше совершенно не актуально. Попробовать чтоль себя занять чем-то, пока драгоценный супруг оставил меня в одиночестве, кто ж знает, когда мне еще раз выпадет такая прекрасная возможность немного почувствовать иллюзорный вкус свободы, хотя можно ли в моем положении вообще ощутить пусть даже малый ее отголосок — сомневаюсь. И вдруг мне в голову приходит интересная мысль, а не пойти ли мне на улицу прогуляться. Если полагаться на воспоминания Рэймонда, то спустившись с крыльца и пройдя примерно метров триста вперед, я наткнусь на что-то типа водоема. В этот момент мне ярко вспомнилось то, что рассказывал мне Эверс о последнем дне моего отца годы назад: «Он умер по вашей традиционной фамильной торновской дурости: выскочил из дома один на улицу, поскользнулся на льду и попал рукой в термальный источник, его укусила живущая там рыба смерти — от ее укусов противоядия нет и смерть наступает через пару часов». Вот! Это как раз то, что мне и нужно! Дойти до источника, сунуть в него руку и, пара часов — и вся эта унылая история для меня будет навеки закончена! Отличная идея! Зейндэн пару недель свои Советы не проводил, дел, наверно, накопилось там достаточно, полдня его точно не будет дома, времени для реализации спонтанного замысла мне хватит. Я уныло поплелся в гардеробную, ну так эти триста метров еще пройти надо, не мерзнуть же по дороге, пусть желания продолжать жизнь у меня больше и не было, но привычная страсть к комфорту никуда не делась. После своей памятной инспекции я прекрасно помнил, что в это время года температура в Мордрэйде должна быть порядка минус тридцать — тридцать пять градусов, поэтому тащиться на улицу, даже и в последний раз, в одном костюмчике мне не хотелось. Перебираю на ощупь вещи. Мда уж, Зейндэн не поскупился на мой гардероб, столько ненужного барахла у меня за всю мою жизнь суммарно не было. Так, что у меня тут тепленького есть: какая-то то ли куртка, то ли шубка, кхе-кхе, ну уж нет, я ж не девочка, в таком ходить, кожаный плащ — ну тоже та еще пошлость, а вот тут что-то такое приятное. Отлично! Классическое мужское пальто строго стиля, как раз под костюмчик подойдет. Надеваю пальтишко, нащупал еще какой-то шарф, замотал шею, ну вроде должно сойти. Что тут идти то, минут десять максимум, за десять минут не замерзну настолько, чтоб не дойти до нужного объекта. Выхожу из гардеробной, наша личная зона с гардеробными и спальней — на третьем этаже. Осталось не так уж и много, спуститься по лестнице, не сломав при этом ноги, они мне еще в моем походе пригодятся. Лестница на месте, перила присутствуют, спускаюсь в холл, двадцать шагов и я у двери. В голове запоздало промелькнула мысль, возможно, Зейндэн запер дверь, но ему, видимо, и в голову не пришло, что я захочу выйти на мороз добровольно, нажимаю на ручку, дверь распахивается, и в лицо мне ударяет поток морозного воздуха, мгновенно стягивающий кожу. Блядь, как они тут вообще живут-то, при таком морозе! Температура зимой в Ормондской Империи никогда не опускается ниже плюс десяти градусов, а здесь даже дышать можно с трудом. Натягиваю шарф на нос, закрыв нижнюю половину лица. Постоял с минуту, привыкая к ледяному воздуху, а, ладно, и так сойдет, недолго мне мучаться осталось. Тщательно захлопываю дверь, в надежде что вернувшийся Зейндэн не сразу заметит мое исчезновение. Медленно и аккуратно спускаюсь по ступенькам на скользкий лед, благо опыт хождения по нему имеется, и направляюсь к вожделенному источнику неминуемой гибели. Скользко, снег слегка хрустит под ногами, которые буквально через минуту начинает пробирать до костей неимоверный холод. Да и голове предсказуемо зябко, однако я решаю абстрагироваться от этих телесных ощущений. Редкие снежинки падают сверху, судя по ощущениям, сегодня — замечательный день и светит солнце. Прекрасный день, чтобы картинно умереть. Я отлично знал, что на морозе тела не разлагаются, значит, найдут меня все таким же красивым, мелочь, а приятно радует душу. Продолжаю движение вперед, и буквально через несколько минут я слышу звуки как бы бурлящей воды, или чего-то напоминающего водоворот. Отлично, я на верном пути и направления не потерял. Воздух по мере приближения становится все более теплым и влажным. И вот я буквально упираюсь в преграду, напоминающую или кусок скалы, или стену из камней. Провожу по ней руками, высота мне примерно — чуть выше талии. Что ж, я дошел, вытягиваю вперед руку, и ощущаю на ней теплые водяные брызги. Рядом с источником тепло, я стою как будто в паровой дымке, но понимаю, что это ощущение обманчиво, под ногами — все такой же лед. А ведь будь тут тепло по-настоящему, он бы давно растаял. Здесь приятно, мне нравится шум бурлящей в источнике воды, он как-то слегка умиротворяет душу, расслабляет и успокаивает. Даже в сон как будто клонит. Немного постоял в задумчивости, конечно, всегда есть над чем подумать в конце жизненного пути, да и особой спешки нет. И тут я как будто ощущаю, мог бы сказать слышу, но нет, именно ощущаю какой-то странный зов, исходящий из этого источника, как будто кто-то или что-то незримо зовет меня, зовет, но не к себе, не в источник, не в глубину. Снова поднимаю руку и заношу ее над водой, чувствуя, как по моей ладони начинают бить отскакивающие от поверхности источника теплые капли. — И что ты собрался делать дальше? — Странный бесплотный, как бы бестелесный голос заставляет меня подпрыгнуть от неожиданности. Блядь, я чуть на задницу не упал, с трудом сохранив равновесие, но на ногах все же устоял. — Эмм… Кто здесь? — Со стороны мой голос как будто слегка дрожит и звучит непривычно хрипловато. Еще бы, как минимум двое суток непрерывного молчания дают о себе знать. — Я-то здесь давно, я здесь живу, а вот ты кто такой и что ты собираешься сейчас сделать? — В бестелесном голосе нет агрессии, в нем звучит явное неприкрытое любопытство. — Я, эмм… — не могу же я признаться таинственному незнакомцу, что я собираюсь сунуть руку в пасть, или что там у нее, у рыбы смерти, чем она кусается, чтобы спокойно покинуть этот надоевший мне мир. — Я, да я просто… Я в общем-то тоже тут вроде как живу. Рядом. — Как-то странно ты тут живешь, я тебя ни разу за тысячелетия здесь не видел. Здесь уже рядом давно никто кроме хозяина большого дома не появлялся, лет этак больше трехсот я только его одного вижу и то редко. А сделать ты, похоже, собирался какую-то глупость, судя по выражению твоего лица и если уж ты не можешь подобрать адекватных слов, чтобы ответить на мой, в общем-то, элементарный вопрос.- Голос звучит насмешливо, но искренне заинтересовано. — Вроде на лицо выглядишь молодым, а волосы белые, как у древнего старца. И глаза странного цвета, и смотришь чудно. И злости в тебе нет и ненависти ко всему живому. Да и душа у тебя странная… Цельная душа! Давно таких не встречал. Так кто же ты такой? — Я, ну… Я — просто никто, наверно. — Я как раз тут собираюсь в этого никто превратиться, а ты мне мешаешь, подкрался незаметно, с вопросами дурацкими лезешь, про душу мою чушь какую-то понес. — Никто не может быть никем. Невозможно быть никем, мы все — кто-то. Чудной ты. Зачем бродишь тут посреди дня, в мой дом руку зачем сунуть хотел, а, признавайся? Ага, сейчас, разбежался, голой задницей об лед. Так вот всё тебе и выложу. Вряд ли мой собеседник — это та самая нужная мне рыба. Рыбы не разговаривают. И потом, что значит — в твой дом, некий мордрэйдец живет в гейзере среди льдов на территории Зейндэна? Бред, да и только. — Да я просто, хотел воду потрогать, она теплая и… — Ой, вот врать ты совершенно не умеешь. Да и кто в здравом уме в эти воды руки совать будет, и ребенку ясно, что так делать нельзя! Это тебе повезло еще, что я тут живу и всех рыбок переловил и сожрал. А так-то, она бы тебя в прыжке б тяпнула и все, добро пожаловать в мир мертвых! Давай, складно рассказывай. Или правду говори, или соври уж качественно и интересно. Мда, врать качественно я никогда не умел. Но что ж это получается, таинственный незнакомец всех рыб смерти сожрал, и мой план пошел ззбаке в подхвостье! Почему мне так во всем не везет в последнее время. Ну почему я такой неудачник, что ни жить не мог нормально, ровно и спокойно, без проблем, ни смерти найти легко. С моим невезением я бы и на конкурсе лохов не занял бы призового места. Однако, любопытство пересиливает. Пожалуй, могу позволить себе пару минут поболтать с непонятным собеседником. — Ты-то сам кто такой вообще? И с чего это — твой дом, это вообще поместье Зейндэна, частная собственность, тут другим мордрэйдцам без его позволения делать нечего. — А ты что, не видишь что ли и не понимаешь? Я — Дух этого места из Рода Духов Термальных Вод. Какой я тебе мордрэйдец, тьфу, глупость какую сказанул! Разве я на мордрэйдца похож, приглядись внимательно! — Не знаю, я тебя не вижу, я — слепой. — Так вот почему у тебя такие глаза странные и смотришь ты чудно, вроде и на меня, а вроде и нет. А зачем ты тут бродишь тогда, если ничего не видишь, уж не красотами природы же ты сюда любоваться пришел, коли и вправду слепой. И обманываешь меня. Да и сам ты на мордрэйдца не тянешь, мелковат ты, однако. Вроде седой, а по голосу и внешне — маленький еще, да и душу свою не успел поделить. Ты кто будешь-то, а? — Я не мордрэйдец, я — ормондец. В гейзере что-то плюхнуло, водяные брызги упали мне на лицо, и некто придвинулся ко мне ближе, заинтересованно вопрошая: — А это кто такой — «ормондец»? Говорить по-мордрэйдски умеешь, значит — не животное, отвечаешь вроде складно, смысл в словах уловить можно. Только врешь много, правду не говоришь и странный ты, мутный какой-то. Может ты — Демон? Не ешь меня тогда, пожалуйста, о, Великий и Ужасный Повелитель Ночи, я — старый, костлявый, жесткий и невкусный. — И тут загадочный мой собеседник забубнил себе под нос. — Хотя, нет, не может он быть Демоном, хоть и душа у него цельная, Демоны слепыми не бывают. Да и Демон сразу бы сожрал меня, а этот вроде безобидный, говорит со мной, не ругается, прочь не гонит. Бродит тут, ходит, руки в мой дом зачем-то тянет, разговоры странные ведет. Ничего не понимаю, кого это и зачем сюда занесло… — Я не Демон и не собираюсь тебя есть. Я из Империи Ормонд, я там родился, Ормонд — это планета такая, далеко отсюда. А Демонов не существует, это сказка местная. Я услышал странный клокочущий звук, похоже, что я развеселил своего собеседника. — Точно, ты — не Демон, они такими глупыми не бывают. Как же это, не существует Демонов. Ничего-то ты не знаешь, понятно теперь, что и правда — с другой планеты свалился вдруг на мою голову, ходишь тут, топаешь, сопишь, руки тянешь, куда не надо, сон мой и покой нарушаешь. Я тут тысячи лет живу, еще с тех пор, как эта планета была покрыта деревьями и лесами, и Духи жили повсеместно, пока не пришли в этот мир Демоны и не уничтожили его красоту, и не пожрали почти всех Духов, — голос странного существа становится печальным. — Таких, как я почти не осталось. Нам, выжившим приходится прятаться. Существо на миг умолкло, а потом как будто слегка еще приблизилось ко мне и принюхалось. — От тебя не пахнет злом. Ну, уж если ты тут где-то живешь и знаешься с Зейндэном, ты меня прогонишь, расскажешь ему про меня? Не выдавай меня, пожалуйста, я тут живу много тысяч лет, это мой дом, если мне придется уйти, мне будет очень сложно найти новый дом, мне будет очень плохо. — Не беспокойся, я никому не скажу, — да не успею я никому ничего рассказать. Ты, конечно, забавный, но я тут по своим делам. И уж коль ты всех рыб смерти уничтожил, то придется мне умирать по-другому. Я сейчас весь пропитался влажными испарениями источника, если отойти немного в сторону и просто прилечь на лед, то я быстро замерзну. Но пусть сначала это существо уйдет. Со всех сторон обложили, умереть в тишине и покое и то нет никакой возможности! — Живи тут сколько хочешь, мне не жалко. Да и мне просто дела до этого нет. Зейндэну я ничего не скажу, мы с ним… не друзья. — А кто вы с ним? Вот что за манера такая, лезть так бесцеремонно в чужие дела. Видимо, это существо так соскучилось по общению, что никак не может просто тактично удалиться по своим важным делам и оставить меня в покое наедине с моими последними печальными мыслями. — Сложно объяснить. Я здесь не по своей воле. Я его пленник. И уйти отсюда не могу... — Живым уйти не могу. Но тебе-то, случайному прохожему, что за дело до моей жизни или смерти. — А, так ты из тех, кого крадут для разных развлечений. Что ж, тогда понятно, почему ты такой печальный и странный. Загадочное существо максимально приблизилось ко мне, я чувствую его влажное дыхание почти у своего лица. Но только я собираюсь чуть отступить назад, как оно внезапно хватает цепкой мокрой хваткой меня за руку. И тут я чувствую, как будто я прохожу через плотное влажное облако или, правильней сказать, облако проходит сквозь меня. Существо так же внезапно отбрасывает мою руку в сторону. — Ты глупец! — Теперь этот голос звучит как голос действительно веками умудренного старца. В нем появляется странная вибрирующая мощь. — Ты пришел сюда искать смерти, вот почему ты хотел засунуть руку в мой дом. Надеялся поймать ту особенную рыбку и быстро умереть. Но теперь ты узнал, что здесь рыбы нет, и решил уйти из жизни другим, не менее глупым способом. Ты разочарован жизнью, своим положением, своими потерями и утратами. Тебе кажется, что ты действительно потерял все и думаешь, что ты никому не нужен. Но ты ошибаешься и потому выбрал неверный путь. Ошибка! Ошибка! Ошибка! Нельзя уходить из жизни в столь раннем возрасте, не исполнив своего предназначения. Нельзя оставить вот так просто всех тех, кому ты дорог, необходим, покинуть тех, кто тебя любит. Тебе нельзя делать того, что ты задумал. Нельзя! Нельзя! Нельзя! Ты — глупый, ормондец. Исполнишь задуманное — обратного пути уже не будет и ничего тогда не изменить. Я наконец-то делаю шаг назад. Да какого ж хрена! Задолбали уже своими наставлениями, нравоучениями и принятием решений о моей жизни все кому не лень, все эти мимо проходящие посторонние личности. — Что ты знаешь о моей жизни? Что тебе до нее за дело! Я потерял все, что только у меня было, я никому не нужен, никому не дорог, и никто меня не любит. Я был много кем, а сейчас я — никто, ничто и вообще даже не вижу ничего. Да кто ты вообще такой, чтобы читать мне мораль! Сидишь в своей водяной луже, вот и сиди там булькай тихо в сторону, не лезь в чужие дела. Я сам разберусь, что мне надо или не надо дальше делать. — Ты потерял не всё. У тебя много чего осталось, и в первую очередь у тебя остался ты сам. А вот если совершишь задуманное, то точно потеряешь всё и обратно не вернешь. И ты не прав, я считал твою линию Судьбы, когда дотронулся до тебя. К твоей жизни идет много линий тех, кому ты нужен, тех, кто тебя любит. Ты не просто незрячий, ты — эмоционально слепой. Не умеешь ценить то, что у тебя есть и не чувствуешь никого и ничего вокруг. — Послушай, булькалка, мне плевать, что ты там высмотрел и о каких там линиях ты что-то несешь. Хватит с меня философских нравоучений, наговорился с тобой, мне пора, у меня есть дела поважнее, чем пустые разговоры. Прощай, счастливо оставаться. Разворачиваюсь и иду, да сам не знаю куда, направление я уже потерял. Но неугомонное существо продолжает орать мне вслед. И, природная вежливость, ну, или что там мне ее заменяющее за отсутствием должного воспитания, заставляет меня слегка притормозить и остановиться. — Подожди, ормондец, послушай меня, погоди немного, умереть ты всегда успеешь. Не заканчивается твоя жизнь сегодня, здесь и сейчас. Так не должно быть! Не иди против предназначенного тебе Судьбой. Дождись своего гостя, не торопись исполнить твой глупый замысел. Он скоро будет здесь, и ты ему очень нужен, я это вижу. — Что, почуял возвращение хозяина поместья, Зейндэн возвращается? — Твою ж мать, неужели я с этим водоплавающим так долго проболтал. Мне показалось, что прошло не более получаса, я даже замерзнуть как следует не успел. Надо спешить. — Это не Зейндэн. Это кто-то иной. Ты очень нужен ему. Он не несет тебе зла. Прислушайся к его словам, если не веришь мне. Он — тот, кто сможет тебе помочь. Выслушай его, не совершай глупого поступка, не губи свою душу таким молодым. А будет скучно, так приходи ко мне, поболтаем, я почти всегда здесь, от тебя прятаться не буду. Ей, ормондец, слышишь, приходи ко мне поболтать в любое время, если тебе будет грустно! Но я уже не слушал дальнейшие слова загадочного существа. Я прямо как в дурдоме. Кто-то помешан на Демонах, кто-то Духом чего-то там прикидывается. Да пошли вы все нахрен! Духи, Демоны, так до призраков и оживших мертвецов дойдет. Я-то знаю, что не в волшебной сказке живу, а в реальной трагедии. И пора ее заканчивать, пока зрители не подтянулись. По мере удаления от теплого источника мороз снова начинает пробирать до костей. Вся моя одежда пропиталась влагой и начала застывать на морозном воздухе, становясь не только обжигающе холодной, но и неприятно жесткой. Что ж, я так понял, что этот водоплавающий, кем бы он там не был, из своей природной купальни не вылезет. А мне уже дальше тяжело идти, да и не знаю я, куда идти. И смысла куда-то дальше тащиться нет никакого. Умереть можно и здесь, холода, льда и снега везде предостаточно. Опускаюсь на неровный лед, устраиваюсь поудобней, если так можно выразиться. Я потихоньку перестаю ощущать холод и жесткость моих одежд, на меня наваливаются усталость и сонливость. Чудесно, просто прекрасно — тихо и спокойно умереть во сне и больше никого не видеть и не слышать ни-ког-да. Ложусь на спину, веки становятся непомерно тяжелыми, я сонно закрываю глаза и в полудреме начинаю ждать неотвратимо приближающийся долгожданный конец. Блаженное небытие накатывает, как волны далекого прибоя. Зейндэн не задал мне того самого вопроса, и я не обещал никому возвращения в следующей жизни. И сегодня мои связи с опостылевшим мне миром живых окончательно разорвутся, и я навсегда останусь в уютных объятиях небытия Бездны. Спи спокойно, дорогой Джейк Дейвис Николас, покойся с миром.