Никто не совершенен

Куда менее рискованно просто играть со мной в открытую, нежели всякими уловками пытаться контролировать мои действия. Я хотел быть подальше как от тех, кто намеревался контролировать меня, так и от игр, в которые они играли.© Роджер Желязны. Хроники Амбера

От лица Николаса Торна Я страстно хотел проснуться. Я как будто спал и видел долгий и длинный, тяжелый, недобрый и нескончаемый сон, в котором вокруг меня кружили размытые лица и приглушенно звучали многочисленные голоса. Одни звали меня, маня к себе, другие проклинали, третьи добивались моего внимания, как будто прося меня, проснувшись, передать от них родным и близким весточку с того света. И спал, но в тоже время бодрствовал. Я мог рассуждать, но не мог контролировать ход своих мыслей. Если бы это происходило со мной наяву, то я бы точно был уверен, что окончательно и бесповоротно утратил разум и контроль над собой. Иногда эта пытка сменялась черной непроглядной мглой, и я мог хоть немного отдохнуть, зависая в далеком и темном пустом пространстве, не думая ни о чем. Наконец, богиня сна сжалилась надо мной и выпустила меня из своих порочных объятий. Я стал просыпаться. Если бы я знал, что несет мне пробуждение, то предпочел бы оставаться в плену своих тяжелых сновидений как можно дольше. Я открыл глаза и увидел… Ничего. Вокруг была кромешная тьма. Поморгал, пошевелился — снова ничего. Я лежал на чем-то мягком, пошарил вокруг себя руками, нащупал одеяло и подушки, я дома, в своей кровати, нет, вроде не похоже. Интересно, где я нахожусь. Ночь настолько темна, что даже свет фонарей не долетает до моих глаз? — Проснулся, Торн? Как спалось? Знакомый язвительный голос вывел меня окончательно из состояния полудремы. Император Зейндэн? Как такое возможно, где я и что со мной произошло? И тут память начала потихоньку ко мне возвращаться. Я вспомнил последний бой, свой подбитый крейсер, сильный удар, падение и почему-то Эверса. Что Эверс делал в моих кошмарах? Он орал на меня и куда-то тащил в кромешной тьме. И, проснувшись окончательно, я понял, что день вряд ли будет прекрасным. Жутко болела голова, мысли разбегались, и мне никак не удавалось собрать их и… дальше ничего. — Ваше Величество? — У меня получилось только тихо почти беззвучно это просипеть, горло саднило бешено, хотелось пить. Моих губ коснулся стакан с водой. Надо же, какая щедрость и забота. Даже водички попить дают, как будто прочитав мои мысли. — Где я? — А сам не догадываешься? В Мордрэйде. — Голос Императора звучал все так же язвительно. — У меня, кхм, в гостях. В гостях? Я спать продолжаю что ли или я умер и попал в Бездну недостойных грешников? «В плену» звучало бы более логично, но мордрэйцы не берут пленных. Никогда и ни при каких обстоятельствах. Это общеизвестный факт, ни разу в истории такого не случалось. — А что я здесь делаю? — Да, сглупил, вопрос на грани фола, но это первое, что пришло мне в голову. — Спишь, уже неделю, — Император засмеялся. — В моей постели. Но пока всего лишь спишь. Еще более глубокомысленные вопросы будут? Или сэкономим время, Торн, и перейдем сразу к сути? — Сразу к сути. — Выдавил из себя я, уверенный, что эта его суть мне ни разу не понравится. — А свет нельзя включить? Не вижу лица собеседника. Он проигнорировал мою просьбу. Мне показалось, что рядом со мной кто-то садится на стул, или в кресло, судя по звуку. И его голос зазвучал ближе, почти мне в ухо, но все также ехидно. — Что ж, хорошо, сразу к сути. Если тебе еще и память отшибло, напомню, твой крейсер был сбит во время боя. Эверс тебя спас и доставил в Мордрэйд. Эверс меня спас? Может, я все же продолжаю спать и видеть кошмар? — Что с «Демоном»? — Его больше нет, взорвался, это главное, что тебя интересует, Торн? Я думал, ты можешь мыслить шире, глубже, перспективней. Я молчал, предчувствуя, что ничего хорошего не услышу. Да и очевидно это, что можно положительного услышать, находясь в плену в Мордрэйде во время войны с ними? — Во время аварии тебя ранило, ты упал, ударился головой и ослеп. — Никакого сочувствия в голосе Императора нет и в помине. — Я — что? — Темнота, вот почему я не вижу ничего, кроме темноты! Значит, я не сплю. И сейчас не ночь. — Ты — слепой, а не глухой, не заставляй меня повторять. Ты ослеп. Врачи подтвердили, что это необратимо. Три лучших врача — Мордрэйда, Ормонда и Бентона. Видеть ты не будешь больше никогда. — Ровный, равнодушный холодный тон Его Величества как будто вбивал гвозди в мой мозг. — Надеюсь, слово «никогда» тебе понятно. Я почувствовал себя так, как будто меня ударили в живот и из меня вышибли весь воздух. Ослеп навсегда? Да мне же всего тридцать с небольшим, как же я дальше… И тут же на смену пришла другая мысль: а что дальше то, я — пленник в Мордрэйде, идет война, перспектив у меня нет. Сначала меня уничтожат морально, а потом и физически, устроят показательную казнь, без сомнения, как члену императорской семьи проигравшего Ормонда в назидание всем отсталым цивилизациям. Я кашлянул и повернул голову в ту сторону, откуда шел этот холодный равнодушный голос, предвещающий конец всей моей недолгой жизни. — Убивать меня как будете? Показательно и публично, или просто медленно, с удовольствием и в узком кругу избранных? — Я пытался говорить спокойно, но от долгого молчания и обезвоживания голос подвел меня, и я опять совался на кашель. — О, у меня совершенно другие планы на тебя, адмирал Торн, — Зейндэн даже не пытается скрыть торжествующую усмешку в своем голосе. Это — правда, казнить меня не собираются, или у меня от обилия новостей крыша едет? Но молчать не получается, я проспал целую неделю, что с Ормондом случилось за это время? — А война, что… — я пытаюсь выдавить из себя вопрос, но он перебивает меня. — Молчи и слушай внимательно, детка. Война, точнее наша военная игра продолжается. От вашего флота осталось три крейсера. Всего три. После того как ты попал сюда, ваш гениальный Первый Адмирал космофлота попытался провести свою операцию и потерял последние остатки вашего жалкого космофлота быстрее, чем за один час. — Смешок. — Глупо, правда? Глупо с их стороны было не слушать твои доводы о том, что это лишь видимость войны, да, Торн? Приятно, наверно, быть настолько непопулярной фигурой в своем аристократическом обществе, что, даже пожертвовав на благо родины свой оборонный завод и получив звание адмирала, данное тебе только в угоду простому народу… приятно чувствовать себя ненужным своей любимой планете, когда ты чуть не сдох за нее? — Но Ормонд готов был подписать мирное соглашение еще две недели назад! — Плевал я на его подколы, он не первый, кто меня пытается лишить самоуважения. Я к этому привык. — Мирное соглашение? А нахрена оно надо Мордрэйду? — Император злобно смеется. — Ты за неделю совершенно отстал от жизни. Ормонд капитулировал и просто на коленях ползает, заливаясь слезами, и умоляет нас подписать их жалкую капитуляцию, не переводя войну в военные действия непосредственно на вашей миленькой планетке. А я все думал, думал, как же мне поступить, и, наконец, у меня родилась прекрасная идея. Родственные отношения между Ормондом и Мордрэйдом отлично закрепят капитуляцию вашей Империи и установление мира. Мы против родственников не воюем, официально во всяком случае. Не по-семейному это. Поэтому, как только добрейший Эверс подобрал тебя в космосе и доставил ко мне в гости, — снова мерзкий смешок, — я подумал, а почему бы мне не сделать предложение члену императорской семьи Ормонда? А, как думаешь, детка? Холодный пот струился по моей спине, стекал по вискам. А выражение своего лица я даже не мог себе представить. Я молчал. Если бы я мог видеть, я бы впился глазами в его жестокое лицо, но я видел одну только черноту. — Неделю назад я отправил императору Ормонда брачный контракт для тебя, мой дорогой адмирал. О, это самый лучший брачный контракт из тех, что предлагались кому-либо когда-либо в Мордрэйде по нашим законам. Копию я отправил твоему драгоценному юристу. И он абсолютно согласен, что лучшего контракта в соответствии с брачным законодательством Мордрэйда и быть не может. Хочешь знать, сколько заняло у Ормондской Империи размышление откупиться от меня твоей жизнью, мой дорогой адмирал, жертвовавший собой во имя своей неблагодарной и глупой родины? А я тебе отвечу — ровно шесть минут. Ровно шесть минут и ни секундой больше. Даже спасение твоей драгоценной жизни заняло у Эверса больше времени. Но я ведь не могу поступить непорядочно со своим женихом, — Император уже открыто смеется издевательским смехом. — Поэтому моим условиям было твое лично подтвержденное согласие. Лично, Торн, а не по доверенности Ормондского Совета, на что они, судя по вашим брачным законам, имеют право, если дело касается политических браков в ряде особых ситуаций. Видишь ли, все имеет свою цену, даже ты и твоя жизнь, Николас. И проблема для Ормонда состояла не в том, как бы продать тебя подороже, а заключалась лишь в том, что ты тут лежал в отключке всю неделю и дать свой ответ мне лично не мог. Императора просто трясет от смеха и радости. А я… я понимаю, что бы я ни сказал, что бы я ни думал, мое мнение в данной ситуации никого вообще не интересует. Я стал разменной фигурой в политической игре, превратившись в ничто, за меня уже все решили. — Так какой вариант тебе больше нравится, Торн — быть военнопленным или официальным супругом Императора Мордрэйда? Результат по большому счету для тебя лично будет один и тот же, просто у военнопленного нет прав, а в браке они у тебя будут. Не наравне со мной, конечно, сам понимаешь, и всей той свободы, что у тебя была, тоже не будет, но какие-то небольшие права у тебя останутся. А с учетом твоей слепоты я даже не стал накладывать на тебя никаких ограничений, как на младшего супруга, что порядком удивило твоего юриста. Просто смысла не вижу. Куда ж ты денешься то, пожизненно слепой. Я молчал. В этот момент я был счастлив, что давным-давно, с пятилетнего возраста я отучил себя плакать. Ройалтеры не скупятся на эмоции, и если б я только мог себе это позволить, то уже, наверно, в голос бы рыдал. — Помнишь, что я сказал тебе в нашу первую встречу? Что когда-нибудь, когда ты будешь достаточно взрослым и тебе будет, что терять, я сделаю тебе то предложение, отказаться от которого будет ни в твоих силах, ни в твоей власти. И условия соглашения вряд ли будут для тебя приятными, как и обстоятельства, при которых предложение будет сделано. Я заберу у тебя все, что тебе на тот момент будет важно и дорого. Вот что я тебе пообещал. Как видишь, не только ты всегда держишь свое слово. Мой глупый детский поступок, поступок несовершеннолетнего ребенка по пятам преследует меня всю мою жизнь. Так нелепо, из-за минутного поощрения собственного самомнения и дурацкого любопытства я всю жизнь расплачиваюсь, и вот наступил момент финального подведения счетов. А Зейндэн своими словами продолжал забивать гвозди в гроб, в котором упокоились все мои мечты. Каждое слово — как длинный ржавый гвоздь. — Ты никогда не станешь Первым Адмиралом космофлота Ормонда. Бизнес тебе больше не будет нужен, зачем он тебе теперь, ведь по нашим законам все твои желания и требования оплачивать буду я, как твой супруг, начиная от зубной щетки до бесконечности, из своих средств ты не будешь иметь права потратить ни единого кредита. Управлять бизнесом ты все равно не сможешь, счетов и документов ты не увидишь, как ничего и никогда не увидишь больше в своей жизни. Про науку и разработку патентов забудь, наукой на ощупь не занимаются. Экспертом совета ты также больше быть не сможешь, слепым читать не дано. Ну а что касается всего остального, так свое право ройалтера на единственную любовь ты уже потратил, да еще и в шестнадцать лет. Зная тебя, вроде бы ничего более дорогого у тебя, что стоило бы забрать, нет. Что молчишь, проснись! Так что ты скажешь, Торн? — Император получал искреннее удовольствие от своего напыщенного монолога, чего я однозначно не мог сказать о себе. — Пойдешь за меня замуж во имя спасения своей родины? Зейндэн откровенно издевался. А я, а тут я вспомнил, как сквозь туман, слова, что мне проорал Эверс: «Сопли утри, адмиралишка хренов». И вспомнил, что всю свою жизнь я успешно притворялся наглым эспартом, что хамил всем повсеместно и по любому поводу. Вспомнил, что я не дерьма кусок, а адмирал Ормондской Империи, аристократ, и, что уж там скрывать, миллиардер. Что ж, я — всего-навсего слепой, а не немой, и не глухой, да и с интеллектом у меня все отлично. А еще я красивый, и чтобы до этого и как не говорил Император, я не идиот, я его взгляды на себе ловил, и постоянно. Его Величество хочет большой и чистой любви с несчастненьким слепеньким бывшим адмиралишкой проигравшей стороны? Так он ее получит. По-полной получит. Мне терять уже нечего, здесь он прав, своей военной игрой он отнял у меня все, что было мне дорого. Даже Ормонд от меня отказался. И я прекрасно понимал, что никто и никогда меня из Мордрэйда не отпустит, живым, во всяком случае. А мертвым мне становиться вдруг не захотелось, жажда жизни у меня перевесила. О, я, конечно, мог бы воспользоваться правом ройалтера на мгновенную смерть и остановить свое сердце, но мне внезапно показалось, что игра не до конца проиграна. В конце-концов чувство собственного достоинства у меня еще осталось. А это не так уж и мало. А Ормонд, моя драгоценная, продавшая меня без моего согласия, родина, ну что ж, пусть тоже получит свое в какой-то мере. Или я попытаюсь что-то с Ормонда отжать по-максимуму. Надо хотя бы попробовать не совсем позорно проиграть. Мне всегда казалось, что я стараюсь делать все правильно, не совершая уж откровенно порочных и непорядочных поступков, но со стороны любые мои действия таковыми не выглядели. У меня не получилось стать идеальным в глазах окружающих. Что ж, возможно, сегодня — тот самый переломный момент в моей жизни, когда стоит пересмотреть свои приоритеты, пока еще не совсем поздно. Идеальность и совершенство — понятия эфемерные, совершенство даже в своих глазах — вещь хрупкая и ее легко разрушить как самому, так и с чужой помощью. Чем больше я стремился к совершенству, тем выше становились ставки в игре, в которой, по сути, я был всего лишь пешкой Императора Мордрэйда или разменной монетой для Ормондской Империи. И хотя я всегда и больше всего на свете стремился к совершенству во всем, жизнь преподала мне урок, который показал моему эгоцентризму, самовлюбленности и самомнению, что никто не совершенен, даже я.