Никто не совершенен

К тому, кто все отпускает — все приходит.© Силуан (Симеон) Афонский Никогда не любите что-то так сильно, чтобы не суметь отпустить. © Джинни Рометти От лица Николаса Торна Последние пару лет были для меня, не побоюсь этого слова, медленным, но верным погружением в Бездну заживо. Нелепый и унизительный порно-скандал, конечно, не прошел для меня бесследно. Официально я выпутался из этой ситуации и формально вроде бы как вышел с гордо поднятой головой с того незабываемого Заседания Совета Ормонда, но в реальности все было совсем иначе. Несмотря на мою правоту, зачастую, на меня странно смотрели и за спиной обсуждали то, к чему я не имел ни малейшего отношения. Доказать окружающим, что я — не активный посетитель борделей и вообще никакого отношения к подобным развлечениям не имею, ввиду наличия подобных арендаторов в моем небоскребе было малореально. И, безусловно, после последнего скандала в Совете Ормонда никакого повышения в должности мне не светило, несмотря на все мои предыдущие заслуги перед Родиной. Зато в качестве «приятного» бонуса я по-полной получил море насмешек и ухмылок со стороны своих мордрэйдских клиентов. Как именно до мордрэйдцев дошла информация о моем несостоявшемся позоре, для меня осталось загадкой. Но знаменитое видео им, похоже, кто-то тоже слил. Первым меня, что вполне естественно, подколол вездесущий Эверс, с которым я буквально через пару дней после столь громкого и памятного обсуждения моего морального падения столкнулся на выходе из ресторана: — Примите мои искренне поздравления с началом яркой личной жизни, господин Торн, — он мерзко рассмеялся и даже хлопнул как бы по-дружески меня рукой по плечу, да так, что я едва на ногах устоял. — Очень рад за вас! Давно пора было отличиться не только в военной сфере деятельности! Вы, если что, обращайтесь за советом к старшему поколению, обязательно окажу любую методическую поддержку. Теоретическую, Торн, исключительно теоретическую, на практике, знаешь ли, ни «тройнички», ни ты совершенно не в моем вкусе, герой Ормонда. И свалил, гадина престарелая, продолжая смеяться и не дав мне ни малейшей возможности адекватно нахамить в ответ. А если сплетню знает Эверс, то, что уж тогда говорить о его ближайшем окружении, да и всей мордрэйдской элите. Отличился, пожалуй, только Зейндэн, который на меня с ухмылкой не смотрел и гадостей не говорил, что меня порядком удивило. В итоге, от моей и без того не самой лучшей репутации за пару недель остались одни воспоминания. И хотя все прекрасно понимали, что видео было подделкой, мне от этого было не легче. Члены Совета Ормонда, как ни странно свои извинения мне принесли, даже Его Величество Ордвел снизойти соизволил, но никакого расследования, как я и предполагал, проводить никто не собирался, и личность отправителя этого мерзкого видео так и осталась для меня тайной, покрытой мраком. Лэннор посоветовал мне не раздувать ситуацию, чтобы не выставлять себе еще в более невыгодном свете. — Николас, успокойтесь и забудьте, не стоит накручивать себя и постоянно самому напоминать об этом инциденте на весь свет. Не ведите себя, как обиженный ребенок, просто забудьте, отпустите ситуацию. Пройдет время, и в новостях обязательно появится что-то более интересное, чем скандал с вашим участием, и внимание общества с ваших злоключений переключится на новое происшествие. В итоге я просто на это забил — и на расследование, и на насмешки. Наплевал. Надоело вечно оправдываться по поводу и без оного. Ну, нравится окружающим думать, что я такая уж развратная тварь — на здоровье, я не могу и не хочу контролировать мысли тех, кто и так до этого ко мне относился свысока. Но вот полностью забыть случившееся мне никак не удавалось, слишком большой осадочек остался. В таком мерзком настроении и дискомфорте я и жил в последнее время. Больше всего мне было обидно где-то там, в глубине души, потому что опыта личной жизни у меня не было от слова «совсем», я никогда и ни с кем… А мне ведь уже тридцать один год. Общественность перемывала мне косточки, еще бы, в таком возрасте добропорядочный ормондец обычно давно состоит в законном браке. А я все чего-то ждал. Чего? Сам не знаю. Брачными предложениями Судьба не обделила, с учетом моего положения в обществе, несмотря даже на подпорченную репутацию, и уж особенно, учитывая мое немалое на этот момент состояние, я без внимания окружающих к своей персоне не остался. Да ко мне очередь стояла, без преувеличения, говоря честно! Но я отказывал всем. В такие моменты я часто вспоминал своего отца, как он сказал в тот день в бентонском ресторане: «ну, не нравится никто». И мне никто не нравился и не был нужен, мне просто хорошо и спокойно было одному. Или наследственность у меня такая, или со мной что-то не так, или я просто равнодушный и зацикленный на собственной персоне. Этот день был для меня таким же обычно-напряженным, как и все предыдущие в последний год. Я ужасно себя чувствовал, притом, что ничем не болел — ни в этот год, ни когда-либо раньше, я же — чудо генетики, я вообще не болел никогда. Навалившаяся хроническая бессонница грызла меня ночами как дикий зверь случайно попавшего под руку охотника. Постоянная усталость, вполне возможно, была следствием напряженной работы — как в деловой сфере (бизнес постоянно разрастался и уже давно вышел за рамки строго ресторанного), так и в регулярной военной карьере (не смотря ни на что, военный контракт Империя со мной регулярно продлевала), но что-то физически со мной было не так, что-то было ощутимо странным. Общий отвратительный фон самочувствия иногда улучшался по прилете на Бентон, но, правда, за таким сильным улучшением буквально через час-другой следовало жесточайшее ухудшение. Как будто я увидел перед собой волшебную таблетку от всех хворей, но не смог ее принять, и мне становилось хуже не только от общего плохого самочувствия, но еще и от осознания какого-то огромного упущения и испытытанного разочарования. А вот что это было за упущение — я не знал. На Бентоне своим постоянным офисом я сделал кабинет в флагманском ресторане, как к первому своему успешному предприятию я питал к нему особое пристрастие, хотя давно уже, с момента постройки небоскреба, названного в мою честь, вполне мог сделать там отличный просторный офис для работы и с Лэннором и с поставщиками. Но меня как будто незримой цепью притягивало именно в это место, я думал, что это проявление сентиментальности и ностальгии по первому успеху, поэтому смирился и от открытия представительского офиса решил отказаться. Итак, этот день… Этот день отпечатался в моей памяти на ближайшие годы так, как ни один из других — с каким бы успехом или неудачами они не были бы связаны. Обсудив все традиционные дела с Лэннором, проводив его и, как обычно, просидев еще примерно час в кабинете, в этот раз почему-то тупо глядя в стену, не в силах сосредоточиться на делах, я традиционно вышел на улицу, чтобы выкурить сигаретку-другую до того, как отправиться в свою квартиру на сорок шестом этаже небоскреба. Завтра должен был быть спокойный день, свободный от выполнения военных обязанностей и дежурств, и у меня все еще тлела надежда, что рано или поздно мне все же удастся выспаться утром выходного дня. В зале ресторана веселилась шумная компания мордрэйдцев — самые сливки общества, непременный Эверс, с которым я в последнее время после нашего разговора в день моего награждения Орденом Мужества Нодлинн и его обещаний в последствии оказать мне «методическую поддержку» старался не пересекаться, не разговаривать, да и, честно сказать, даже здороваться у нас взаимно желания не возникало, пара министров и во главе — Его Величество Зейндэн. Наступившее время суток сложно было назвать вечерним, начало ночи — так будет точнее. Особенность злачных районов центра Бентона — освещение в ночное время не более яркое, чем создание полумрака, что меня, безусловно, устраивало. Жутко болела голова, никакого общения сегодня не хотелось сильнее, чем обычно, поэтому вместо того, чтобы как всегда спокойно курить у входа в ресторан, я свернул за угол здания в переулок, вытащил сигарету, но зажигалку даже не успел достать. Мне заботливо подсунули под нос уже зажженную спичку. — Трудный день, Торн? — Голос Императора Мордрэйда с его обычной легкой насмешкой, раздавшийся где-то сзади, был совершенно некстати. Опять насмешками доставать будут, да что ж такое, хоть по улицам не ходи! — Как обычно, обычный день, — без выражения промямлил я. В иной момент я бы ответил ему что-то резкое, что мол, не ваше дело, или какое-то яркое приветствие, но сегодня у меня не было ни сил, ни желания ни с кем препираться, традиционно ожидаемо хамить, да и просто разговаривать. — Ваши обычные дни в последнее время сложно назвать легкими, не так ли? — Вкрадчивый голос вывел меня из состояния ступора. Да что ж тебе надо то от меня, иди, развлекайся, сплетничай, пей свой коньяк! — Прошу меня извинить, Ваше Величество. Зейндэн, я сегодня не самый лучший собеседник, нет настроения ни препираться, ни даже сил банально вам нахамить, если вы именно этого ожидали. — Я был вполне искренен. Странно, когда он подкрался сзади, я снова ощутил легкое улучшение самочувствия, но оно тут же сменилось чем-то отвратительным до тошноты. Я не мог понять, что со мной происходит, и в мои намерения входило как можно быстрее добраться до моего бентонского убежища и банально лечь спать. Однако, Зейндэн Аурис Лэнтэр III никогда не выпускал жертву из цепких когтей, хоть слегка почувствовав ее слабость. — Николас, а вам не приходит в голову, что именно и только у меня есть то, что вам нужно для того, чтобы прийти в нормальное состояние? — Легкая усмешка в его голосе была слышна, но это не был обычный мордрэйдский издевательский тон, это было что-то более личное. — Последние годы вы находитесь в не слишком хорошей форме, как возможно, вам кажется из-за долгого отсутствия очередного заслуженного отпуска. Но в глубине души вы чувствуете, что отпуск не решит вашу проблему, не так ли? — Откуда вы знаете… — я вовремя прикусил язык. Еще бы, столько лет прятать свою медкарту даже от военной комиссии, прикрываясь идеальными 110 баллами из 100, как ребенок, рожденный в результате генетического эксперимента, а тут чуть было не ляпнуть, да еще и кому, свою тайну! Я не могу себе позволить публично признать, что я вообще хоть когда-либо себя могу плохо чувствовать! Точно, мне пора в отпуск, или хотя бы день глубокого сна мне жизненно необходим. — А я давно, мой дорогой, знаю, — его голос стал еще более вкрадчивым, как бы интимным, и вибрировал странными нотками, и я точно почувствовал, что этот разговор он завел не просто так, — что с вами не все в порядке, давно не в порядке, уже несколько лет, правда? И с каждым годом ваше состояние от «хорошо» до «отвратительно» стремится все сильнее в сторону «отвратительно», и становится все заметней. А последний год был особенно нелегким, правда, дорогой мой Торн? Я молчал, не понимая, с чего это вдруг обращение ко мне стало таким… уж не побоюсь этого слова — откровенно непристойным и унизительным. Опять и снова решил мне про пресловутое видео напомнить? Поводов так со мной говорить я ему вроде не давал. Возможно, усталость на моем лице и была заметна всем, кто внимательно на меня смотрел, но за последние годы я настолько привык к чужим зачастую откровенно неприличным взглядам, что не обращал на них внимания. Если я на каждого мордрэйдца буду внимание обращать, то мне работать некогда будет. Хотите смотреть — ну смотрите, не жалко, мне то что за дело до всех вас! Но его тон, его вкрадчивый и слегка уничижительный тон и странный тембр голоса говорили о чем-то совсем другом и неординарном, иначе вряд ли он подкрался бы ко мне в почти полной темноте. — В последние годы, лет могу предположить пять, вам постепенно становится все хуже, как только вы появляетесь на Бентоне, но там же вам кратковременно становится чуть лучше, почти хорошо, но откат от этого «хорошо» еще сильнее, чем изначальный дискомфорт. Потом вы улетаете в Ормонд, и вам кажется, что вам стало легче, не так ли мой дорогой? — Это странное обращение, которым он никогда меня (да и насколько я слышал никого) раньше, соблюдая правила приличия, не называл, ставило в тупик. — Зейнден, чего вы добиваетесь? Хотите рассказать, что в последнее время у меня усталый вид? Это я знаю и без вас, я много работаю и зеркал в моих домах предостаточно, также, как и доброжелателей в моем окружении, — открыто хамить не хотелось, чтобы не затягивать этот разговор, но сигарета догорала, а он перекрывал мне выход из переулка, необходимо было или прекратить эту весьма странную с оттенком непристойности беседу, или просить его меня пропустить, что было не очень приятным. Просить его о чем либо мне совсем не хотелось, почему-то мне казалось, что любая просьба будет выглядеть унизительно для меня в подобной ситуации. Но разве можно заставить мордрэйдца замолчать прежде, чем он выскажет все, что собирался! — Вам не приходит в голову, Николас, что если только я знаю, что с вами происходит, то только у меня есть то, что вам нужно для возвращения в нормальное состояние? И не приходит ли в вашу, не спорю, весьма умную голову хоть иногда мысль, что своим плохим и странным самочувствием вы расплачиваетесь за один весьма глупый и неосторожный поступок вашей ранней юности? — Опять легкая усмешка и настойчивость в его голосе все же настроила меня на мысль, что придется дослушать его до конца и выкурить еще одну сигарету, после чего мне будет намного сложнее уснуть. — Что вы хотите этим сказать? Опять хотите меня ткнуть носом в пол названием моего крейсера? Эту тему мы вроде давно уже закрыли. — Иных догадок у меня, честно говоря, не было — ни умных, ни глупых. — О нет, дорогой Николас. Все началось для вас намного раньше. Хотите, я расскажу вам? — Я молчал, но его это, конечно, не остановило. — Вы, несомненно, были неглупым по вашему о себе представлению и весьма начитанным ребенком. Ваша семья и прочее окружение пыталось воспитывать вас в мыслях, что смотреть в глаза злым, страшным и ужасным мордрэйдцам нельзя. А вы очень сильно любите делать что-либо, как вызов обществу, назло другим, чтобы что-то доказать себе. Не очень часто, но в какие-то знаковые моменты жизни в вас просыпается странных дух противоречия, которой на корню забивает ваш природный ормондский инстинкт самосохранения. А зря… Вам интересно, что было дальше? Молчите, ну что ж, сегодня я достаточно добр, чтобы объяснить вам кое-что, уж если сами вы до этого не смогли додуматься за пятнадцать лет, именно пятнадцать лет, Торн! Маленький начитанный мальчик прочитал интересное психологическое наблюдение, скорей всего в старой или очень старой книжке, что можно добиться иммунитета со стороны влияния мордрэйдцев на вашу расу, а именно: в первый раз посмотреть в глаза сильному доминанту или занимающему самое высокое положение в обществе, тогда и другие не будут для вас опасны. Я поднял на него взгляд и больше не мог отвести от него глаз. Как и откуда он мог так точно узнать, о чем я думал в свои неполные шестнадцать лет? — Вспомните тот день, который вы впервые провели в общественном месте за пределами вашей драгоценной планетки. Это был тот самый день, когда вы со своим глуповатым папочкой сидели в ресторане Бентона впервые в жизни. Помните наш первый разговор, Торн? Как вы нагло, со всем своим умением притворяться и напускать на себя презрительно-хамоватый вид, пялились мне в глаза. Я был первым мордрэйдцем, на которого вы так посмотрели, правда? Можете не отвечать, мне не нужен ваш ответ, я его и так доподлинно знаю. В общем, могу сказать вам, что расчет-то ваш, а точнее его попытка, был не таким уж и неверным. А дальше, вы могли без страха и последствий пялиться на любого представителя нашей цивилизации, смотреть мордрэйдцам в глаза, и это не вызывало в вас сильного дискомфорта, что безмерно до сих пор продолжает удивлять всех. Однако в вашем расчете, мой дорогой мальчик, была одна существенная ошибка: или статейка была написана криво, или вы в ней что-то упустили, или, что наиболее верно, вы решили, что уж если вы столько лет строите из себя эспарта в вашем ормондском обществе, то этот метод прокатит и с мордрэйдцем. Я стоял, проглотив язык, мое сердце колотилось, но уже не столько потому, что я был близок к разгадке своей мнимой болезни, а потому, что он… Он что, сейчас собирается раскрыть мою страшную позорную тайну, мой сокровенный глубоко запрятанный секрет, который не знал никто кроме меня, даже члены моей семьи, даже мой единственный друг и юрист? — Эспарт, посмотревший в глаза кому-то по положению в нашей иерархии близкому мне, вполне смог бы избавиться от своей зависимости перед взглядами остальных мордрэйдцев… Вам понятно каким способом, о, хотя вам, судя по всему, надо все разжевать ввиду отсутствия у вас определенного жизненного опыта. Настоящий эспарт, малыш Торн, переспал бы со мной пару раз и пошел бы дальше со своим иммунитетом, если бы даже любой из нас не захотел продолжать эти отношения. Но вы, Торн, вы ведь не эспарт, вы — ройалтер, хоть вы всю жизнь ведете себя так, как будто вы круче любого эспарта. Вы можете виртуозно врать на эту тему всему обществу, обвести вокруг пальца любого ормондца, своих близких, и, даже спрятать свою медкарту от ваших военных начальников, раздавать огромные взятки вместо прохождения необходимых медкомиссий, чтобы ваш пол случайно не высветился при стандартной проверке медсканером. Вы даже можете обвести вокруг пальца иных представителей всех остальных цивилизаций и других мордрэйдцев. Но! Вы никогда в вашей жизни, ни при каких обстоятельствах не сможете ни в чем обмануть того мордрэйдца, которому вы впервые посмотрели в глаза, так долго, нагло, да еще и до возраста наступления вашего совершеннолетия. — Он уже откровенно насмехался надо мной, я же стоял столбом. Но я не мог позволить этой тайне выплыть наружу, мне нужно хотя бы сделать попытку оправдаться. — Вы заблуждаетесь, Зейндэн, и по поводу мотива моего поступка, да, он был просто детский и глупый, но я видел мордрэйдца впервые в жизни и… — договорить он мне не дал. — Не врите мне, Николас, никогда и ни в чем не врите мне, даже не пытайтесь — это не сработает, лишь разозлит меня, не стоит загонять себя в угол еще больше, чем так, как вы сделали в далеком детстве. Не стоит злить меня именно сегодня, когда я в относительно добром расположении духа. То, что вы ройалтер, я знаю уже пятнадцать лет. Вы хотите настоять на своей правоте и пройти проверку, хотя бы для удовлетворения моего любопытства на медицинском сканере? Вы ведь эксперт Межпланетного Космического Совета, любая цивилизация при возможной проверке квалификации эксперта может потребовать большей информации о проводившем ревизию. Хотя, если я ошибся, — тут он откровенно усмехнулся и посмотрел на меня с пренебрежительной улыбкой, — я готов принести вам свои извинения, господин Торн. Однако, возможно, мотивы моего интереса к вашему самочувствию несколько иные, чем… проверка вашей экспертной пригодности. — Что вы хотите от меня, Зейндэн? — Я произнес эту фразу настолько тихо, что не был уверен, что он меня услышал. Я — в полной заднице, моя достаточно четко выстроенная жизнь рушилась у меня перед глазами, разбиваясь не на осколки, а стираясь в мельчайший порошок. Он был абсолютно прав, врать дальше было глупо, а уж злить его мне совершенно не хотелось. Да и смысла в этом никакого не было. Он был прав. Я — никчемный ройалтер, как мой отец, я — не эспарт. Зейндэн не из тех, кто отступает, если доподлинно знает, что он прав, он действительно мог заставить меня пройти официальную проверку перед даже межпланетной медкомиссией, как действующего эксперта в любой момент. Я нарушил один из главных законов Ормонда, единственный раз в жизни позволив себе солгать, но солгать всему миру. Я чувствовал, как с позором рушится моя годами непосильным трудом выстроенная карьера, как разлетаются по сторонам жалкие остатки моей репутации, а он стоял настолько близко, что его присутствие просто давило на меня, как будто физически, голова раскалывалась и, вместе с этим, присутствовало какое-то привычное надоедливое ощущение ожидания… Ожидания чего-то приятного? Что от Императора Мордрэйда я мог ждать хорошего, помимо того, что он, как самый страшный кошмар, просто исчезнет, растает в воздухе, как будто его и не было в моей жизни, а весь этот разговор — всего лишь мой личный бред от хронического недосыпа и постоянной усталости. — Вас, конечно, больше всего беспокоит моя информированность о Военном Уставе Ормонда, в котором четко прописано, что ройалтерам не место в военном флоте, как и в Военной Академии? Что я могу быть в курсе, что для таких, как вы, Николас, открыт только торговый флот, да и то… с большой натяжкой и что ройалтеры не могут занимать руководящих постов в военной сфере в вашей Империи. Вы переживаете за свою карьеру, не так ли, полковник Торн? За карьеру лучшего пилота последнего десятилетия? Или за престиж вашего положения межпланетного эксперта и безупречную репутацию того, кто никогда и никому не лгал? Мне хотелось бы услышать честный ответ. — Звучание непревзойденного превосходства в его голосе просто размазало меня по стенке. — Иного ответа я не приму. Я молча стоял, опустив глаза, но чувствуя на своем горящем от стыда лице его пристальный ожидающий взгляд. Молчание затягивалось, и я понял, что тянуть дальше просто не имеет смысла. — Хорошо, вы правы, признаю, вы узнали мою тайну. Да, я бы не хотел, чтобы она стала достоянием общественности. Что вы еще хотите услышать? Что мне в настоящий момент искренне и больше всего жаль, что я пятнадцать лет пытался вылезти из того дерьма, в котором оказался после смерти своих деда и отца, и что одна лишь ваша произнесенная вслух фраза вернет меня обратно в то самое дерьмо, только на более глубокий уровень? Что ж, признаю, это так. Вам достаточно произнести пару фраз и моя жизнь будет разрушена окончательно. Вы это услышали, и вам стало легче и приятней жить? — Вдруг в какой-то момент я физически ощутил, что мысленно я снова вернулся во весь тот позор и унижение моего детства, я опять почувствовал себя маленьким одиноким ребенком, который годами подвергался насмешкам сверстников из-за скандального поведения непутевых родителей. Только здесь и сейчас я мог ожидать падения на дно уже исключительно по своей вине. Если моя история станет достоянием общественности, мне припомнят все — и яркую смерть деда, и разгульный образ жизни и смерть отца, долги семьи, поведение моей матери в первом браке, мои ресторанные дела, деловые связи с мордрэйдцами, этот омерзительный несостоявшийся порно-скандал. А то, что я герой Ормонда, спасший ценой риска для своей жизни два больших города и герой Нордлинна — во всем этом потоке информационного шлака может в лучшем случае проскочить мельком. — Чего вы добиваетесь этим разговором, Ваше Величество? — Я владею вашей тайной уже пятнадцать лет, и пока, заметьте, только пока, я не намерен ее обнародовать, но, как сами понимаете, я могу сделать это в любой момент. Но в настоящий момент у меня нет настроения рушить вашу жизнь и карьеру, однако, я вообще-то хотел спросить вас не о карьерных моментах, — опять лукавый тон и усмешка. — Сегодня я хотел спросить вас, не догадываетесь ли вы в итоге, что ваше физическое, да, Торн, физическое состояние связано со мной и только у меня есть способ… вам помочь? Если я, конечно, этого захочу… Вторая сигарета обожгла мне губы, я даже забыл о ее существовании, так напряженно пытался работать мой мозг. — О, демон, простите, я это не вам. Нет у меня никаких мыслей, но что вы хотите от меня, Зейндэн, чего вы все же добиваетесь этим разговором, если разрушать мою репутацию вы не собираетесь? — Я снова задал тот же вопрос, но точного ответа так и не получил. И я опять чувствовал какое-то физическое давление, какое-то странное физическое воздействие. Опять стало хуже, ох, демоны, свалил бы он уже вместе со всеми моими тайнами в свои ледяные чертоги! Мне казалось, что если этот разговор в ближайшее время не прекратится, я точно на его глазах упаду в обморок, настолько мне было плохо, я еле держался на ногах. Мой публичный позор тогда неизбежен, стану не героем Ормондской Империи, а героем анекдотов бентонских тусовок. Он пристально смотрел мне в глаза, слегка склонив голову набок. Помолчав минуту, он спросил: — Если у меня есть способ помочь вам, примете ли вы его, не спрашивая, в чем он состоит? Ответ может быть только «да» или «нет». — И впервые за весь этот, честно скажу, неприятный разговор, в его голосе насмешки или издевки не было. Я хотел, чтобы все это уже закончилось, так или иначе, с другой стороны, что он мог мне сделать, чтобы мне стало еще хуже, да я и так практически умирал на месте, поэтому я просто ответил без лишних раздумий: — Да. Он сделал шаг вперед ко мне, и я почему-то инстинктивно закрыл глаза. Он прикоснулся к тыльной стороне моего левого запястья большим пальцем, а второй рукой просто обхватил меня за талию и усадил на подоконник. Я был не в силах ни шевельнуться, ни открыть глаза. А потом он обнял меня, прижал к себе и просто поцеловал, долго, мягко, и восхитительно вкусно. Его руки обнимали меня, проникнув под пиджак, прямо через рубашку, и это было незабываемо приятно. Через пару минут, хотя, я, кажется, потерял счет времени, он медленно разжал свои объятья, поставил меня обратно на мощеную булыжником мостовую переулка, аккуратно, как будто действительно обращался с фарфоровой статуэткой, как меня всегда называли мордрэйдцы, и небрежно произнес: — Прощайте, Торн, приятных сновидений. Сегодня, обещаю, вы будете великолепно спать, — спокойно, даже почти равнодушно, не глядя на меня, произнес Император, и растворился в темноте, не бросив на меня больше ни единого взгляда, как будто его и всех этих последних десяти минут моей жизни и не было, как будто я для него больше не существовал. А я остался там, остался один. А я хотел… Я страстно хотел, чтобы он остался, просто остался, обнимая и прижимая меня к себе. И, возможно, не только обнимая. Мне хотелось чего-то большего. И мне в тот момент было все равно, что это просто переулок, что нас могут увидеть, что нас уже могли заметить из окна ресторана. Зейндэн был таким приятным, уютным и теплым в эти пару минут… Но он банально ушел, растворившись во мраке ночи, не оглянувшись, не бросив на меня ни единого прощального взгляда, как будто я — пустое место. Я не помню, сколько я еще простоял в тихом сумраке переулка, не помню, как вышел на более освещенную главную улицу, как добрался до своей квартиры, поднявшись на свой этаж. Не помню, как разделся и упал в постель. Я заснул, едва только моя голова коснулась подушки. И проспал я без малого четырнадцать часов — впервые со времен своего далекого детства. Проснулся я бодрым, чего со мной не было последние лет пять точно, и в прекрасном настроении. Тогда то я понял причину своих перепадов самочувствия. За пятнадцать лет мой организм ройалтера привык жить без того доминанта, которого сам давно и столь глупо выбрал, а потом забыл об этом. Возможно, не встречайся я с ним постоянно последние годы, последствия этого детского поступка, совершенного до совершеннолетия, так бы и сошли на нет. Но я бывал в своих ресторанах по несколько раз в месяц и регулярно там с ним сталкивался, здоровался, если он меня замечал, в соответствии с этикетом, не более, если он со мной заговаривал — мог обменяться парой фраз просто из вежливости. Официальные межпланетные мероприятия, банкеты, экспертиза — не так уж редко мы с ним виделись, если подумать. В последние годы мне было плохо, если я долго его не видел, при встрече мне слегка становилось лучше, но… так как ничего не происходило, и мы быстро разбегались в разные стороны, мне потом становилось еще хуже, чем было до встречи. А сегодня я понял, что я его хотел. И хотел не просто увидеть. Я хотел его как мужчину, как своего доминанта. А он просто ушел. Просто оставил меня одного наедине с моими мыслями, чувствами и новыми ощущениями. Возможно, расскажи я об этой ситуации Лэннору, он бы что-то мне объяснил или посоветовал, как мордрэйдец, но тогда бы мне пришлось раскрыть ему свою тайну, я же предпочел молчать до победного, оберегая свою репутацию якобы эспарта. Кем меня все и считали. Все, кроме Зейндэна. И что же мне делать теперь? Ройалтер всего один раз в жизни имеет право на реализацию личных отношений. Получается, что Зейндэн вчера забрал это мое право себе? И так и ушел, не воспользовавшись ситуацией? Но почему он все же не воспользовался случаем, почему он не воспользовался мной? Я ведь… Я бы ему не отказал. Точно бы не отказал. Ни за что бы не отказал. Ни в чем. Я ведь ему ничего плохого не сделал. Неужели он настолько меня ненавидит, что лишил меня права на какую-то личную жизнь навсегда? Перед отлетом, когда я уже собирался отправиться прямо в Ормонд, мне позвонили из флагманского ресторана. Доставлена посылка с запиской «Торну, лично в руки, срочно вскрыть». Интуиция не подвела, я прекрасно понял, кто отправитель, хотя подписи и не было. Посылка ждала меня на столе в кабинете, там уже был Лэннор. Небольшая изящная коробочка, когда я ее открыл, то увидел внутри 3 цветка эдельвейдеров — маленьких синих цветов, на языке цветов Ормонда означавших расставание. Я застыл на месте, ощутив вдруг страшное разочарование, ощущение утраты чего-то долго ожидаемого и очень приятного, но, вместе с тем почувствовал и легкое облегчение, смешанное с горечью. Неужели он меня отпускает? Или прогоняет из своей жизни? За что он со мной так поступил? Видимо, я слишком долго для соблюдения приличий смотрел на эти 3 небольших цветочка, думая о вчерашнем вечере, пока меня не вывел из состояния стопора голос Лэннерта: — Николас, там записка, — грустный голос. Он слишком хорошо знал меня, а возможно и язык цветов Ормонда, многие его у нас переняли. Понял, друг мой старинный, что мне дали отставку! Я открыл небольшой конверт. Всего 4 слова, «Отпускаю тебя. На время». На время, все вроде неплохо, но, почему же так обидно, больно, почему так сдавило грудь и … обморок, который я ждал вчера вечером все же запоздало пришел ко мне. Именно благодаря своему удачному падению в кресло без чувств я и пропустил первое срочное сообщение, транслировавшееся по всем каналам, коммуникатору и личным каналам связи. Мордрэйд предъявил ноту весьма резкого содержания Ормонду из-за неправомерного одновременного нахождения трех ормондских патрульных крейсеров в своем воздушном пространстве. И тут меня осенило, до меня наконец-то дошло. Дело, судя по всему, шло к войне. Война Ормонда с Мордрэйдом была предсказуема, ведь мы были единственной цивилизацией, кто еще не вступал в военные действия с Повелителем Вселенной, кого еще полностью не унизили, заставив капитулировать на коленях и умолять о пощаде. Мне стало предельно ясно, почему он после стольких лет нейтралитета вчера подошел ко мне с этим разговором и почему дал мне свободу от себя. Не по доброте своей, не для того, чтобы мне стало легче спать и проще жить — у меня не было иллюзий относительно доброты самого жестокого представителя нашего мира. Он поступил подобным образом только по одной единственной причине: чтобы нам обоим стало легче играть по разные стороны баррикад, и в случае необходимости каждый из нас мог без сожалений уничтожить, унизить или растоптать другого — как морально, так и физически. Он отпустил меня, потому что решил начать играть в войну против моей родной планеты. И к величайшему моему сожалению, к этой войне Ормонд был совершенно не готов. Я знал, что нам не победить никогда. Не с нашим космофлотом. Не с нашей армией. Не с нашими традициями и мирным характером населения нашей империи. Оставалось одно — проиграть с наименьшими потерями — как в количестве потерянных жизней, так и с точки зрения репутации. Для этого нам нужна была хотя бы минимальная информация о том, что Мордрэйд будет предпринимать, в какие сроки, и насколько они серьезно настроены разгромить Ормонд. Для остальных пяти цивилизаций Союза война с Мордрэйдом была скоротечной, с большими потерями и полной и безоговорочной капитуляцией. Я, даже со своим небольшим военным опытом, отлично понимал, что это были не войны — а истребление Мордрэйдом лучших военных, пилотов, дипломатов. Целью этих военных действий была не сама война, а желание указать всем остальным цивилизациям их место, чтобы заставить беспрекословно подчиняться сильнейшему. Империю Ормонд Мордрэйдцы не стесняясь в глаза называли отсталой, и в чем-то, конечно, они были правы. Мы — не цивилизация военных, для нас войны никогда не стояли на первом месте, нас больше интересовала наука, медицина, сельское хозяйство, искусство и обычная рядовая спокойная жизнь. Желающих служить в космофлоте с каждым годом было все меньше и меньше, в основном наши аристократы видели себя в бизнесе и той же науке, по большей части теоретической. Да и в отличие от Мордрэйда, у нас даже армии или серьезного космодесанта не было, в основном патрульные крейсеры, да пара-тройка полноценных военных. Остальное — такое старье, что и говорить о нем стыдно. С таким вооружением войну против лидера не выиграть. Никогда не выиграть. Мы бы, наверно, даже Нордлинну и Трисбергу проиграли. И Мордрэйд это прекрасно знал. Значит, война им была нужна для того, чтобы доказать нам нашу же отсталость и указать на наше место в космосе. Однако, сдаться без боя и не принять вызов мы не могли, гордость не позволила бы. Да и наше основное население никогда не простит правящей династии капитуляцию без попыток борьбы, что чревато сменой власти. Необходимо было донести все эти идеи до Совета Ормонда, но проверенной информации у меня было маловато. Мне нужен был источник информации — близкий к власти, который мог бы конфиденциально ответить на пару-тройку важных вопросов. Но кто это мог бы быть в Мордрэйде? Я общался с Рэрдоном Коннором, как с членом Экспертного Совета, но не настолько близко, чтобы даже в неформальной беседе задать генералу пару вопросов. Мелкие аристократы и рядовые пилоты — тот еще вариант, ничего не расскажут, но о разговоре доложат наверх. Промышленники и банкиры могут не знать о военных планах и реальном положении дел. И тут мне в голову пришла очевидная, но бредовая идея: Министр Войн, Первый Генерал Мордрэйда Эверс! Конечно, ни о какой симпатии ко мне и речи не шло, я его почему-то хронически раздражал одним своим видом и до печально известной инспекции из космофлота, а уж после моего награждения Орденом Мужества Нордлинн и знаменитого видео, он вообще смотрел на меня с откровенной насмешкой, бесил я его больше, чем всех остальных мордрейдцев вместе взятых, которых я раздражал, как я подозревал только из-за давней истории с «Демоном Ночи». Но, с другой стороны, я его не сдал — ни с информацией о Демоне Ночи, да и жалобу на его подопечных после спасения Алианы Нейри подавать не стал, он знал, что тайны я хранить умею. Эверс обладал поистине неуёмным любопытством, на конфиденциальный разговор, не зная его темы, он вполне мог согласиться. К тому же, характер у него взрывной, вдруг ляпнет что-нибудь интересное случайно, да и сам он по себе чрезмерно болтливый. На Бентоне он бывал достаточно часто, нейтральное место для подобного разговора — лучшее, что я смог придумать. К тому же, у меня был и личный вопрос к Эверсу, на который кроме него никто мне ответа был дать не в состоянии. Однако, напрямую, ввиду нашей взаимной неприязни, я обратиться к нему не мог. Пришлось просить незаменимого Лэннерта о помощи.