This is the Way the World Ends

      I.       Проходит время, и вместе с ним проходит и злость.       В этом загвоздка с чувствами. Они такие временные. Такие мимолетные.       Полуночная страсть с бесконечным страхом может вспыхнуть так быстро, словно в первый раз. Летняя любовь, теперь — осеннее сожаление. Даже мальчику с разбитым сердцем в конце концов станет лучше по прошествии времени.       И ему становится.       В этом заключается другая загвоздка с чувствами. Как бы ты не хотел ненавидеть их, чувствовать отвращение к ним, отрицать их, в итоге это то, чем ты являешься. Сломанный, прекрасный беспорядок эмоций.       Это делает нас людьми, в конце концов.       — Я не согласен с этим, — Эндрю говорит мягко. Он раскинулся на кровати Кевина и кидает заброшенный мяч для экси в стену. Каждый отдельный бам-бам-бам мяча сводит Кевина с ума. Он удивлен, что соседи по общежитию еще ничего не сказали. — Животные тоже могут чувствовать эмоции, и они не люди.       Кевин поднимает взгляд от своих записей на ноутбуке. Его презентация про человеческие эмоции должна быть готова только через несколько недель, но Эндрю согласился помочь и побыть его аудиторией, пока он практикуется. Как оказалось, концепция «помощи» Эндрю включает в себя озвучивание своего несогласия в любой возможный момент. Кевин пытается не считать это очаровательным.       — Но люди — это, технически, животные, — говорит Кевин. — Все животные в какой-то степени могут чувствовать эмоции. А вот люди уникальны в том, как именно мы испытываем эмоции.       — Оу? — Эндрю выпячивает подбородок. Запах сигаретного дыма достаточно тяжел в маленькой комнате, но Кевин просто рад, что то никотин, а не что-то похуже. — И как именно мы испытываем эмоции?       — Это то, что я пытаюсь узнать, — Кевин смеется. — Если ты дашь мне закончить.       — Если ты хочешь сдать, тебе лучше послушать мое мнение. — Эндрю пожимает плечами. — Не то чтобы у меня есть опыт в этой сфере, конечно.       Кевин снова смеется. Он любит такие дни, когда они могут шутить и общаться, как нормальные люди. Дни, когда Эндрю сияет, но не обжигает. Дни, когда кирпичная стена скорее похожа на глиняную.       В некоторые дни, например, сегодня, Эндрю не хочет ничего делать, кроме как валяться или говорить, и Кевин принимает такие случаи так же тепло, как и вечера, полные ленивых поцелуев или жестких, безумных прикосновений.       Прошло две недели с Инцидента С Нилом, как Кевин прозвал в голове первый раз, когда он занимался с Нилом. Они с Эндрю вернулись к их привычному ритму удивительно быстрее, чем ожидал Кевин. Как и договаривались, они сходили на ужин, который начался с неловких, но знакомых подшучиваний и кончился взаимно удовлетворяющей кульминацией. Когда слова Эндрю не могут описать то, что он чувствует, его губы и руки говорят больше. Когда желания и надежды Кевина слишком велики, он позволяет Эндрю задать планку.       В некоторые моменты ему все еще кажется, что он стоит на тонком льду, но он научился скользить несмотря ни на что.       — О, заткнись, будущий дипломированный психотерапевт, — он говорит, но все равно ухмыляется, когда Эндрю одаряет его собственным удивленным закатыванием глаз.       — Я не слушаю твои приказы, — говорит Эндрю. Он отбивает мяч в последний раз перед тем, как кинуть его прямо в Кевина. Мышечная память становится единственным, что спасает его от полноценного удара в нос, и Кевин победоносно крутит мяч в своей руке.       — Ага. — Кевин закрывает свой ноутбук. Он должен был догадаться, что он не сможет проверить больше половины с Эндрю в одной комнате. На самом деле, где-то в глубине души он надеялся именно на это. — Ты бы сам предпочел мне приказывать, да?       Он подразумевает это как поддразнивание, что-то, что заставит Эндрю усмехаться. Поэтому он удивляется, когда лицо Эндрю в секунду опустошается, и он опирается об изголовье кровати, отклоняясь от Кевина.       — Я никогда не заставлю тебя делать то, что ты не хочешь, — Эндрю мрачно обещает.       Кевин начинает, сбитый с толку тем, как резко Эндрю посерьезнел:       — Я знаю, Эндрю.       Потому что он правда, правда знает. И пока одна часть Кевина хочет освежить в память Инцидент С Нилом, другая часть убеждает его, что это был просто промах, единичная ошибка. Даже если он бесит Кевина или непреднамеренно разбивает его сердце время от времени, это не стирает того факта, что он доверяет Эндрю.       Как и любая истина, это запутанно.       Когда Эндрю не отвечает, внезапно находя простыни невозможно интересными,       Кевин встает из-за стола и подходит к кровати. Кевину кажется, что это как-то связано с тем самым разговором, произошедшим недели назад. Он указывает на небольшое местечко рядом с Эндрю:       — Можно?       Эндрю выдыхает «да» и притягивает Кевина к себе на колени, полностью игнорируя пустое пространство. Кевин не то чтобы недоволен. Он хочет сцеловать серьезное выражение с лица Эндрю. Он хочет, чтобы Эндрю выцеловал напряжение из него. Он думал, что шутил, но, по правде говоря, он не был бы против, если бы Эндрю побыл властным.       В конце концов, он доверяет Эндрю.       — Хватит так на меня смотреть, — Эндрю говорит и убирает локон Кевина с его лица. Он ему не мешал, но любая причина хороша, если он сможет коснуться Кевина.       — Как так? — Кевин рассеянно спрашивает. Он не слушает, что говорит Эндрю. Он сконцентрирован только на идеальном изгибе рта Эндрю, на выцветшем шраме, пересекающем верхнюю губу. В нутре Кевина зарождается огонь, и он начинает понимать, что гореть ради правильной причины — не так уж плохо.       Это делает нас людьми, думает он, пока Эндрю исполняет его единственное желание, в защитном жесте обхватывая шею Кевина сзади и прижимая его ближе. Вторая рука лежит на сгибе соединенных ладоней Кевина, и Кевин едва ли может что-то сделать, чтобы не зажечься слишком рано.       Но все тщетно, потому что губы Эндрю — это печь, и Кевин всего лишь глина, и он никогда не хотел ничего больше, чем быть поглощенным жарой.       Горение было наслаждением.       — Ты дрожишь. — Эндрю отстраняется. Его лицо делает что-то странное, и Кевину нужна секунда, чтобы понять, что это выражение, которое он никогда не видел. Волнение? Оно сглаживается в нормальную маску в тот же момент, как Кевин замечает его. — Скажи мне.       Кевин сжимает руки на коленях и выдыхает. Он не замечал, что дрожал, пока Эндрю не заговорил.       — Ничего. Мы можем–?       — Нет, — ласково говорит Эндрю. Он двигает руку позади шеи Кевина, чтобы обнять его щеку, большим пальцем проходясь по шрамам Кевина. Кевин не может сопротивляться желанию податься к прикосновению. — Я не буду спрашивать еще раз.       — Ты не спросил ни одного раза, — Кевин выстреливает в ответ. Он немедленно ругает сам себя за это. — Прости, забудь, что я сказал.       Он заставляет свои руки лежать ровно.       — Просто, иногда… — он не может закончить предложение, пока Эндрю так настойчиво смотрит на него. Он предпочел бы поцеловаться и забыть о ненужных словах.       — Ты всегда умоляешь о серьезном разговоре, — Эндрю напоминает, как будто он может читать мысли Кевина. — Не говори мне, что я не пытался.       — Я не умоляю, — Кевин скулит, и он правда скулит, и это так запутанно, потому что Эндрю прав. — Тебя иногда слишком много.       Оу.       Щеки Эндрю слегка краснеют, но именно Кевин чувствует себя униженным. Боже, ему нужно взять уроки по ораторству перед тем, как его рот убьет его.       — Эндрю, я не это имел в виду.       Эндрю выглядит так, словно он готов скинуть Кевина со своих колен, так что Кевин пытается исправить ситуацию:       — Я не это имел в виду, — он повторяет, и, потому что он идиот, он продолжает говорить, не имея возможности остановить свой язык от раскапывания еще большей могилы. — Эндрю, я не хотел говорить, потому что есть вещи, которые я иногда хочу тебе сказать, и я боюсь, что ты не захочешь их слышать.       Трагедия в окопах.       — Конечно, я не захочу, — говорит Эндрю. Слова — это рефлекс, так что никто из них им больше не верит. Он полностью убирает руки, и отсутствие прикосновения Кевину хочется рухнуть. — Я ничего–       — Не хочешь, ты ничего не хочешь, я знаю, — Кевин стонет. Он слезает с колен Эндрю до того, как у Эндрю появляется возможность спихнуть его. Он никогда не узнает, как у него получается постоянно все портить. Все было так хорошо, и стресс Кевина просто обязан был высказаться.       Он вспоминает учебный центр и то, как он не хочет повторения этой ссоры. И все равно он не может остановить демона в груди, который заставляет его сказать:       — И несмотря на это ты терпишь меня, и тебя раздражает, когда кто-то всего лишь говорит со мной. Определись уже, Эндрю. Ты не будешь со мной, но ты не хочешь, чтобы я был с кем-то другим–       — У тебя есть кто-то на уме?       Оу.       Гоббс говорил, что поведение человека скорее сломлено, чем нет, не так ли?       — Эндрю–       Но.       — Это не то, о чем–       Это нечто большее.       — Скажи, Кевин. — Искренний интерес, скрытый под разрушающимся безразличием. Все мы носим потрескавшиеся маски. — Каково это?       Это–       Больше, чем слова. Это персиковая кожа, окрашенная угасающим светом библиотеки. Это вишневая кровь, теплая, и сладкая, и смертельная. Это слезы святых. Это улыбка мученика. Это жар ладони напротив другой ладони; сердце напротив другого сердца. Это каждая ложь, и каждый грех, и каждая истина, которую мы слишком боимся произнести, потому что исход всегда один.       Это конец света.       — Каково это, Кевин? — Эндрю снова спрашивает. Вопрос режет, словно лезвие сквозь лед, и исход становится очевидным. Но это хуже учебного центра потому что все движется вокруг Кевина и именно Кевин остановился и на секунду он думает что он окоченел пока он не осознает что все точно наоборот потому что все его тело дрожит и ему больно о боже ему больно никто не говорил ему что в конце будет больно–       И затем оно перестает болеть.       II.       Дыши.       Вдох.       Выдох.       Постоянная мелодия.       Дыши.       Слова в его голове мягкие и густые. Словно нейроны движутся сквозь патоку и не могут передать сигнал достаточно быстро. Проходят секунды. Минуты. Годы. Это неважно. Время — это произвольный фрактал.       Затем патока тает, и поток становится тонким, сильным и быстрым, как воды Миссисипи, и Кевин может слышать слова в воздухе, не только у себя в голове. Вокруг темно, пока он не открывает глаза, и он не уверен, что случилось. Но в нем есть больший страх, страх того, что он начинает вспоминать.       Жизнь — это изнурительная афера.       — Я–       — Если ты закончишь это предложение, я уйду, — предупреждает Эндрю, и Кевин жмурится. Сам факт того, что Эндрю еще не ушел, удивителен, хотя Кевин должен уже привыкнуть к такому. Эндрю давным давно смирился с диагнозом Кевина.       Вазовагальные обмороки.       — Я серьезно.       — Не уходи. — Кевину стыдно за отчаяние в его голосе. Может, тот факт, что он не хочет меня, не так уж невероятен, он думает. Это достаточно хорошая причина, чтобы уйти.       Кевин скорее чувствует, чем слышит, последующий выдох Эндрю, и только тогда он осознает, что он лежит. Его голова на коленях Эндрю, и пальцы Эндрю аккуратно прочесывают волосы Кевина. Он не помнит, как он попал из Точки А: Стоя в Точку Б: Здесь, но это лучше, чем на полу. Успокаивающие движения касаний Эндрю — это наибольший сюрприз, и Кевин хочет погрязнуть в нем. Но он утопает, и он знает, что ему нужно всплыть скорее.       — Говори со мной, Дэй, — указывает Эндрю. — Говори и дыши.       Разве он не только что сказал себе, что он доверяет Эндрю? Ему не должно быть так сложно открыть двери своего разума, клетку его сердца.       Я доверяю ему; я доверяю ему; я должен доверять ему.       Первым грехом стало доверие. Ева доверилась Змию; Адам доверился Еве; Господь изгнал свои создания за то, что они таким образом отпали от благодати.       Но разве мы не были созданы ради такой лжи, как благодать, не так ли?       Это сложно, и влага на щеках Кевина оказывается слезами, которые текли, пока он не осознавал этого. Эндрю методично стирает их. Это скорее похоже на наводнение из слов, чем на осознанный поток, но Эндрю принимает его полностью. Даже истину.       — Есть вещи, которые я хочу тебе сказать, — Кевин начинает, как в первый раз. Каждое нервное окончание требует, чтобы он закрыл свой рот, но он знает, что, скорее всего, у него больше не будет шанса высказать свои мысли. — Все. Все глупые и неважные вещи, которые ты не хочешь слышать, но я все равно хочу сказать. Я хочу сказать, что я люблю, когда ты приходишь на мои игры, несмотря на то, что я знаю, что ты не выносишь экси. Я хочу сказать, что я люблю, когда ты меня так держишь, несмотря на то, что я знаю, что тебе сложно касаться кого-то. Я хочу сказать, что я люблю, когда ты кричишь в небо, словно весь мир настроен против тебя, но это ты, Эндрю, ты настроен против мира, и ты такой чертовски живучий.       — Мне больно, Эндрю. Мне больно держать это в себе все время, но я боюсь, что, если я что-то выскажу, ты уйдешь. Я не хочу заставлять тебя уходить.       Его голос вздрагивает под конец, и Эндрю, кажется, собирается заговорить, так что Кевин спешит продолжить:       — Я знаю, что что ты ничего не хочешь, но я-то хочу. Я хочу так многого. Я хочу сделать тебя счастливым, я хочу узнать тебя, я хочу, чтобы ты знал меня. Я хочу услышать все твои мысли, и шепотки, и идеи, потому что ты такой умный, и твое мнение важно несмотря на то, что ты считаешь иначе.       Ему не хватает воздуха снова, и ему требуется несколько секунд, чтобы собраться. Теперь слезы свободно текут, и Кевин не знает, правда ли слабость покидает его тело, или все точно наоборот. Он не чувствовал себя таким слабым, таким уязвимым ни разу в жизни.       — Эндрю, я хочу держать тебя за руку на улице, если ты мне позволишь, и я хочу, чтобы ты говорил мне «нет», и «да», и все, что между ними. Я хочу быть твоим, даже если ты не хочешь быть моим.       — И если ты вообще не хочешь меня, просто скажи мне. Потому что я устал, что ты относишься ко мне, словно я твоя собственность, пока ты утверждаешь, что ты меня не хочешь. Это будет блядски больно, но я буду уважать твое решение, и я клянусь–       Не слова останавливают Кевина. Именно ощущение руки Эндрю, которая гладит покрытую шрамами ладонь Кевина, заставляет Кевина прерваться со вздохом. Их пальцы переплетаются, пока Эндрю проводит по щеке Кевина другой рукой.       — Ты закончил? — спрашивает Эндрю. — Потому что я — да.       Кевин закрывает глаза и думает, как можно утонуть в километрах от какого-либо водоема. Его легкие никогда не чувствовали такого недостатка воздуха. Но он дал обещание, и он собирается сдержать его.       — Хорошо. Как я и сказал, я уважаю твое решение. Спасибо, что сказал–       — С меня хватит выслушивать твое нытье, — Эндрю перебивает. — С меня хватит выслушивать то, как ты сомневаешься в себе. С меня хватит выслушивать то, как ты говоришь такие глупые вещи снова и снова.       — Эндрю? — начинает Кевин, но его снова перебивают.       — Нет, ты сказал свою часть. — Эндрю двигается и тянет Кевина выше, поворачивая его к себе. Его лицо смягчается, но Кевин не знает, как интерпретировать это. — Тебе больно.       — Я– — Кевин сглатывает. Он едва слышит, как говорит: — Да. Но–              — Нет, — Эндрю перебивает снова. Он приподнимает его за подбородок, чтобы посмотреть ему в глаза. — Сейчас нет никаких «но». Сейчас–              — Перестань, — Кевин умоляет. — Я не знаю, что ты собираешься сказать, но перестань. Смотри, я неправильно выразился сначала, ладно? Я сказал, что тебя слишком много. Это так. — Он сжимает руку Эндрю слишком нежн. — Это не плохо. Я хочу, чтобы тебя было много.              Эндрю сглатывает, его выражение лица нечитаемо.              — Почему?              — Потому что это ты, Эндрю, — говорит он. — Я хочу–              Почему-то, каким-то образом это было не тем, что он должен был сказать.              Эндрю внезапно встает, и у Кевина не остается выбора, кроме как перекатиться в сторону и раскинуться на кровати.              — Ты не знаешь, что ты хочешь, — Эндрю говорит не так недобро. Он смотрит то на Кевина, то на дверь, словно в его голове идет битва.              И потом:              — Мне нужно на воздух.              Кевин разевает рот, его лицо краснеет. После всего этого, после того, как он наконец смог высказаться, Эндрю просто снова отталкивает его.              — На воздух? — он повторяет, его губы немеют. Мысль зарождается в голове, и цветущий ужас говорит за него: — Ты теперь так ее называешь? Пыль?              Эндрю замирает. Он стоит спиной к Кевину, все еще достаточно близко, чтобы коснуться протянутой рукой. Он этого не делает.              — Ты не стоишь наркотиков, — Эндрю говорит после напряженного момента. Кевин не знает, что говорить, поэтому он продолжает молчать даже после того, как Эндрю забрал свою куртку и ушел прочь с мягким звуком закрывшейся двери.              Шторм бушует.              Не в первый раз Кевин остается в раздумьях о том, что за херня произошла между ними.              III.              Январский ветер жжет его лицо; это пламенный мороз, который не дает пощады.              Потому что это ты, Эндрю.              Потому что это ты.              Ты.              — Блять, — Эндрю выдыхает. Он опирается на стену здания общежития, кирпич и цемент колят через его пальто. Он засовывает руку в карман, пытаясь найти пальцами три вещи одновременно.              Телефон: есть.              Зажигалка: есть.              Коробка рака–              Дважды есть.              Несмотря на то, что фасад здания поглощает большую часть силы, дует еще один жестокий порыв ветра. Как обычно, больший из самозванцев, Петля, стоит по-наглому спокойно. Корни-сволочи.              Эндрю забыл свои перчатки из-за того, чтобы поскорее сбежать из общежития; впрочем, голыми пальцами легче расстегнуть заржавевшую молнию и зажечь первую сигарету.              Воздух? Так ты ее теперь называешь?              Пыль?              — Нахуй тебя, — Эндрю стонет в пустоту. — Нахуй меня.              Перекур; перекур. Ему нужен воздух, но его легкие заполняются дымом.              Затем он включает телефон и вбивает номер, который давно запомнил. Он должен был сделать это недели назад, но он не сделал. Слишком потерялся в собственной голове, слишком долго терпел придирки собственного волнения. Теперь все развалится, если он не исправит это.              Исправит что? Отношения с Кевином? Это не новость.              — Иди нахуй, — он говорит снова.              Он знает, что Кевин не последует за ним сюда. Но все же Эндрю ведет себя достаточно безрассудно, когда звонит. У него нет сил, чтобы волноваться по этому поводу.              Четыре гудка, две и две десятых секунды между ними. Его щеки горят на холоде, пока он разрывает все, на что смотрит.              Ну же, сволочь. Ну же, ну же.              Вызов соединяется.              — Джозеф, — голос говорит в ухо Эндрю. — Сегодня не день доклада.              — Неужели, — Эндрю ворчит в трубку. Успокойся, говорит его разум. Успокойся. — У нас проблема.              — О? — Если бы Эндрю мог задушить своего куратора, он пропустил бы формальности и перешел бы сразу к делу. — Ты наконец-то проебался?              Эндрю долго затягивается своим Парламентом перед тем, как ответить, просто чтобы побесить Сицилу.              — Я не проебываюсь. Я подчищаю то дерьмо, которое ты оставляешь.              Сицила смеется на другом конце трубки. Hurensohn.              — Я на обеде, Джозеф. Ближе к делу.              Джозеф. Эндрю убивал людей за меньшее. Блядская ОБПД и их кодировки.              Организация по Борьбе с Преступностью и ее Деятельностью всего лишь средство для достижения цели Эндрю Миньярда. Он изначально согласился быть их крысой в Фоксборо в начале первого курса; за то, что он предупреждает ОБПД (которая, по мнению Эндрю, является просто хипстерской пародией на ЦРУ) о любых угрозах/зацепках, касающихся преступной деятельности студентов Фокса и их семей, кровь самого Эндрю получает пожизненную защиту — не важно, от властей Соединенных Штатов или от ее врагов. ОБПД, пусть технически и спонсируется государством, любит играть по собственным правилам, когда занимается делом. Короче, хипстерская.              Оплата тоже не так уж плоха. Не важно, что случается с Эндрю, у Ники и Аарона есть гарантированная возможность жить так по-гедонистически и так эгоистично, как они пожелают.              Примерно в десяти ярдах от того места, где стоит Эндрю, группа студентов направляется ко входу в общежитие. Не достаточно близко, чтобы услышать, но достаточно близко, чтобы быть осторожным. Он ждет, пока они пройдут через передние двери общежития, и только потом говорит:              — Тут есть лис в округе, Сиц. Мне нужна подмога.              — Подмога? — повторяет Сицила. — Ты знаешь правила, Дж. Ты вообще говорил со своим партнером перед тем, как обратиться ко мне?              Партнер: Рене Уокер. Кодовое имя: Танцовщица. Бывшая убийца Черного Лебедя работает на ОБПД на тех же условиях, что и Эндрю. Но вместо защиты семьи, которой у нее больше нет, она просит личной безопасности, чтобы жизнь, которую она оставила, никогда не настигла ее снова.              — Конечно я знаю блядские правила, — Эндрю выдавливает. — А еще, я знаю признаки скорой кровавой бани–              — Кровавой бани? — Сицила устало выдыхает на другом конце. Звучит так, словно они в каком-то ресторане, и Эндрю может поставить свою левую ногу на то, что его куратор не воспринимает серьезно ни грамм слов Эндрю. — И с какого перепугу ты предполагаешь кровавую баню?              — Потому что я скоро начну ее, если не получу немного блядской подмоги. — При этом, Эндрю тяжело признать тот факт, что он самый большой лицемер потому, что не позвонил раньше.              Он проводит рукой по лицу. Проблема слишком быстро проявляется прямо перед ним, а его босс не слушает.              Хуже, Эндрю тоже не хочет слышать сам себя, пусть и опоздал со звонком. Он хочет– он хочет–              (Ничего)              — больше никогда не видеть того выражения на лице Кевина.              — больше никогда не быть тем, кто заставит Кевина выглядеть так.              — больше никогда не врать о свой работе последнему человеку, кому он хочет врать.              Это не ложь, он говорит сам себе в тысячный раз. Это защита.              Защита для кого? Спрашивает пустота. Тебя?              Кевина.              Всегда Кевина.              Никого не осталось, чтобы назвать твоим звенит в голове Эндрю, и пусть все идет нахуй в ад–              — … ты понимаешь, Джозеф? — Сицила говорит. — Пока нет доказательств физического вторжения, ты не обращаешься ко мне вне Докладов. Обсуди ситуацию со своим партнером.              Я уже. Она сказала обсудить ситуацию с тобой, кусок дерьма.              — Слушай. Меня. Внимательно. — Эндрю сжимает рукой, которой не держит телефон, сигарету, боль прожигает его ладонь и позволяет ему сфокусироваться.              — Вы наняли меня для единственной цели: наблюдать и докладывать, — он говорит. Плоть его ладони кричит от контакта с сигаретой. Он наслаждается этим. — Я наблюдаю. Я докладываю. Вне этого всего я не трачу время на вас, ублюдков. Мне уже пришлось отдать слишком много…              Он затыкается, дыхание дрожит. Сломленное выражение лица Кевина в его голове, стыдливо текущие перед Эндрю слезы. Кевин, который смотрит, как Эндрю отталкивает его, уходит из общежития. Будто Кевин был виноватым. Будто Эндрю не был абсолютным чудовищем.              Если бы я просто мог рассказать ему, почему–              Нет.              Лучше, чтобы он в один день возненавидел тебя, чем однажды пострадал из-за тебя.              — … ради вас, — он продолжает. — Поэтому, когда я говорю тебе, что есть блядская проблема, ты будешь делать свою работу и слушать меня.              Сицила молчит на другом конце трубки. Возможно, им нечего ответить редкому случаю, когда Эндрю выражает эмоции. Эндрю никогда не встречал своего куратора; он не знает ничего о человеке, которому докладывает, кроме кодового имени, по которому их нужно называть. Даже голос Сицилы спрятан с помощью какой-то программы, из-за которой слова звучат ниже или выше в зависимости от автоматической частоты.              Но ему не нужно больше информации, чтобы понимать, что он ненавидит Сицилу. Если они встретятся в реальной жизни, его куратор упокоится с миром, прямо на месте.              — Хорошо, — наконец говорит Сицила, интонация побежденная, но сосредоточенная. — Расскажи мне о ситуации. Я предполагаю, больше не было никаких стычек?              Никаких стычек. Как будто прошлый раз, когда Эндрю чуть не умер из-за ОБПД, был, черт возьми, стычкой.              Это не наркотики, Эндрю сказал Кевину. Он нуждался больше, чем когда либо, в том, чтобы Кевин ему поверил. Чтобы Кевин понял, что его слова были правдой.              Я тебе не верю, Кевин выдавил. Твои глаза.              Эндрю хотел наорать на него. Хотел пинаться и кричать до тех пор, пока Кевин не поверит ему.       Яд. Но Эндрю не мог сказать этого. Он не мог ни пинаться, ни кричать.              Кто-то отравил Эндрю.              Он позволил Кевину думать иначе.              Потому что из-за его проклятой работы, физического манифеста его обещания защищать тех, кто ему дорог, Эндрю не мог сказать Кевину, что именно почти убило его. Кто именно почти убил его.              Мне уже пришлось отдать слишком много.              Я не могу потерять и его тоже.              Никого не осталось– Никого не осталось–              Эндрю роняет скомканную сигарету на землю, пламя полностью потушено кожей его ладони. Плоть адски обожжена, но он не выпустил ни вздоха.              — Если ударить цель считается за стычку, — медленно говорит Эндрю, — тогда может быть.              Сицила матерится на другом конце трубки.              — Мы разве уже не говорили об этом? Ты не можешь– — Они внезапно останавливают нотацию, которую, очевидно, собирались прочитать. — Какая цель? Мы не заказывали никаких уточнений.              — Нет, заказывали, — Эндрю говорит нетерпеливо. Он осматривает ожог, шипящий на его руки; это самая интересная часть разговора. — Следи за лисами. Я нашел одного, Сиц. Рыжий и яркий, как в дикой природе.              Лисы. Лис в округе. Фоксборо.              Эндрю хотелось бы засунуть идею ОБПД о заумной кодировке туда, куда не светит солнце.              Сицила снова молчит, осознавая информацию.              — Ты точно уверен, Джозеф? Если это ложная тревога…              — Ты отрежешь мою голову и скормишь ее своим канализационным крысам. Да, я знаю, — Эндрю ворчит. — И я более чем уверен. Я не изучал долбанные Файлы, пока мне не захотелось вырвать собственные глаза, чтобы не узнать Веснински, когда я увижу одного–              — Джозеф, — Сицила шипит. — Кодировка!              — Лис! — Эндрю резко шепчет. — Лис, черт его дери. Тебя это радует?              Рядом все еще никого нет, но, черт подери, он терпеть не может эту блядскую организацию. Они думают, что они реально Джеймсы Бонды со своими аббревиатурами, и паролями, и модными-хуедными прозвищами. Что ж, нахуй их.              — Который? — Сицила требует через секунду. Они начинают перечислять все кодовые имена всех живых Веснински, которых ОБПД пытается выследить: — Лезвие? Лаванда? Иуда? Патрокл?              — Заткнись и дай мне договорить, — перебивает Эндрю. Он вспоминает прошедшие дни, то, как он слышал жесткую русскую речь в коридорах, каштаново-рыжие кудри, падающие вместе с их телом, когда Эндрю вмешивается. Мальчик на балконе, сеть лжи и интриг, закружившаяся вместе с его словами.              — Я думаю– — Эндрю стонет. У него есть смертельное подозрение, но нет желания озвучивать его. Не сейчас. — Я не знаю, который. Но я знаю, что он связан с Сетью. Он молодой; студент. Я слышал, как однажды он говорил в коридорах; он говорил о Нем. О Нем, Сиц. Russkiy и все остальное.              — Это все– — Сицила прерывается, и через динамик телефона слышен неразборчивый звук чужой речи. Эндрю не может разобрать слов, но Сицила, похоже, что-то подтверждает и быстро говорит в гаджет.              — Дж, мне надо идти. Но — слушай меня, — свяжись с Танцовщицей. Будь начеку. Мы знаем, что, возможно, сейчас действует помет лисов, но мы не знаем, кто именно. После недавних смертей… — Сицила выдыхает; в этот раз слишком много смертей, чтобы перечислить. — Лучше перестраховаться, чем потом пожалеть. Но ты знаешь, что я не могу отправить подмогу, пока нет физического вторжения.              — Ты имеешь в виду, пока кто-то еще не умрет, — Эндрю хмыкает. — Это отвратительная система ведения дел.              — Ты выразил это мнение намного больше раз, чем стоило, — Сицила говорит. — Танцовщица, Дж. Свяжись с ней. Докладывай, когда наступит подходящее время.              — Подожди– — Я уже связался с ней.              Звонок сбрасывается.              Эндрю матерится.