This is the Way the World Ends

      I.       Свет. Камера. Мотор.       Ну, на самом деле.       Свет сломан.       Камер нет.       И Кевину очень тяжело даются попытки играть на сцене.       Все же.       – Что за задержка, милый? – Эбби Уинфилд, ведущий режиссер и удивительная моральная поддержка, зовет из центра зала. Она ходит вдоль рядов, проверяя акустику – или ее отсутствие, спасибо нынешней расстановке сидений.       – Извините, ничего, – Кевин отвечает, сдерживая вздох. Другие студенты, бродящие вокруг сцены и кулис с разным уровнем терпения, ждут, пока смогут исполнить свои отрезки.       Разминки пусть и очень важны, но адски утомляющие для большинства. Он не против обильных упражнений для голоса, которые все они делают, или почти-смешных-практически-развлекательных игр, в которые они играют в начале каждого занятия. Именно бесконечные монологи съедают силы Кевина. Однажды они были его любимой частью разминок: этот шанс выбрать собственный текст и донести его слова, его мысли, его жизнь на сцене самостоятельно. Во многих смыслах Кевин был создан для таких упражнений.       Неугасимая жажда внимания звучит в голове Кевина, и Кевин едва может не сжать зубы от досады.       – Со дня на день, Дэй, – один из первокурсников, Джек, смеется справа от Кевина. Они опирается на реквизит барной стойки.       Рядом с ним Джереми Нокс закатывает глаза.       – Ха, ха. – Он изображает медленные аплодисменты. – Как оригинально, придурок.       – Заткнись, золотой мальчик, – Джек бормочет. Джереми улыбается, ласково успокаивая. Кевин игнорирует их и обращает внимание на авансцену. Ему не нужно смотреть снова, чтобы знать, что тот, кого он правда хотел увидеть, отсутствует. У Эндрю есть печально известная привычка пробираться в классы, следить за Кевином с заднего ряда, слушать лекции. Они никогда не признавали эту рутину друг перед другом, но Эндрю прекрасно знает, что Кевин отчаянно ожидает их встречи, неважно насколько далеко они друг от друга.       Но сегодня все иначе. Это пятница, и, несмотря на то, что у Эндрю нет занятий в это время (он распланировал свое расписание именно для этого – не то чтобы он когда-либо признает это вслух), Кевин знает, что Эндрю не появится. Только пара дней прошла с ситуации в учебном центре, и несмотря на то, что Кевин постоянно чувствовал присутствие Эндрю на их общих занятиях по философии или взгляд, наблюдавший за ним в коридорах, ни один из них не мог проглотить собственную гордость и разбить лед.       Боже, он скучал по парню.       Он прочищает горло, кажется, в сотый раз за день. Со дня на день. В любой день.       И он начинает:       – Возлюбленных все убивают.       Уинфилд поднимает ладонь, и он прикусывает выдох.       – Громче, – она командует, – и больше дикции. Проговаривай, пожалуйста. Сначала.       Вдох.       – Возлюбленных все убивают, –       Так повелось в веках, –       Тот – с дикой злобою во взоре,       Тот – с лестью на устах,       Он ненавидит слово “ирония”. Он ненавидит его значение, его претенциозность, жалкость ситуации, которую оно подразумевает. Но, Боже правый, он может чувствовать его вкус на своем языке – кислый и кроваво насыщенный.       – Кто трус – с коварным поцелуем,       Кто смел – с клинком в руках!       Кевин скорее чувствует, чем видит взгляд на себе, пока говорит. Ужасный монолог, как же сильно он хочет скорее его закончить. Уинфилд продолжает ходить вдоль рядов, поднимая руку время от времени с просьбой увеличить громкость. Он следует ей, все время кипя от злости. Не из-за нее, не из-за аудитории, его друзей, а из-за себя. Из-за собственной тени. Из-за того, что она постоянно следит за ним; эта злая, ранящая, безжалостная тень, которая никогда не забудет напомнить ему о том, кем он является.       Ты хочешь слишком много. Но.       Он продолжает разминку, пока воспоминания, которые он так пытается забыть – хотя бы на один единственный момент, – пузырятся. Эндрю отвергает его снова и снова. Эндрю тянется к нему, держит его, спасает его от его же опасных демонов. Эндрю говорит Нет, но его руки говорят Останься.       Ты можешь целовать, кого хочешь, но ты мой, ты мой, никто не тронет мое.       Все твои слова убивают то, что ты любишь, – Кевин говорит глазами.       Мое прекрасное существо противоречий.       Мы обнажены на алтаре театра. Слова – его природа, его истина.       Он никогда не чувствовал себя настолько пустым.       Он запинается в своей речи, и Уинфилд поднимает голову. Еще одна строка, еще одна строфа, и все. Тридцать секунд до свободы.       – Тот любит слишком, этот – мало;       Те ласку продают,       Те покупают; те смеются,       Разя, те слезы льют.       Руки Эндрю в его волосах, на его талии, на его груди. Зверь, отвергающий прикосновения, но настолько тактильный. Слезы Кевина, его собственный водопад истины. Мы созданы из воспоминаний. Еще одна рука, еще одно воспоминание, стягивающее его грудь. Она не принадлежит Эндрю.       Мы обнажены, мы обнажены, мы обнажены.       – Возлюбленных все убивают,       (мертв ли я? мертв ли я? ты меня еще не убил?)       – Но все ль за то умрут?       Мгновение.       Вдох.       Поклон.       (Он не кланяется, на самом деле.)       Уинфилд оставляет записку на пробковой доске, которую она нашла в неизвестном месте, и благодарит его. Когда он уходит с центра сцены, он видит Джека, наблюдающего за ним со своего насеста с неразборчивым выражением лица.       – Уайлд? – Джек говорит, когда Кевин проходит мимо. – Как иронично.       Привкус крови все еще ощущается, пока он ждет окончания остальных разминок.       II.       Мальчик на балконе слушает с тяжелым взглядом. Он может видеть злость, боль. Он может слышать их в каждом горьком слове.       Возлюбленных все убивают.       Тогда я занимаюсь не тем делом, думает он.       Он думает, почему парень настолько зол. Он думает, почему больше никто не видит абсолютно очевидное.       – Ты не должен быть здесь, – говорит голос, и мальчик ухмыляется.       – Пришел снова меня ударить? – Спрашивает Нил. Он не отводит взгляд от говорящего внизу Кевина.       – Занятия закрыты для гостей, – голос продолжает. – Я не думаю, что им понравилось бы, что ты тут снуешь.       Нил приподнимает плечо.       – Забавно. Ты когда-нибудь следовал своему совету?       Эндрю Миньярд смотрит на затылок Нила.       – О, маленький лис, – он тянет. – Ты не представляешь насколько.       Нил знал, что этот момент наступит. Прошло всего несколько дней, но он знал, что охотник напал на его след. Khorosho. Хорошо.       В конце концов, таков был план.       Наконец, Нил отрывает взгляд и поворачивается к блондину. Он морщит нос в ответ на черный костюм-тройку, который носит Эндрю, безупречная претенциозность.       – Ты трезв, – он бессмысленно отмечает.       – Хмм. Верно. Я всегда трезв. Хочешь медальку за это? – Эндрю скрещивает руки и опирается на кулисы, отделяющие выход. Его голос немного выше, более гнусавый, когда он говорит: – Десять очков Слизерину.       Нил проходится языком по зубам.       – Слизерин? Как ты смеешь так предполагать. Я мог бы быть дерзким гриффиндорцем.       Под ними голоса актеров продолжают наполнять аудиториум. Эндрю поднимает бровь, но наблюдает за Нилом во время короткой паузы.       – Ну, – он бормочет. – Ты чертовски точно не когтевранец.       – Как и ты, – Нил отвечает.       – О? И почему же, маленький лис?       Нил на секунду задумывается, перед тем как шагнуть вперед достаточно близко, чтобы он мог протянуть руку и коснуться Эндрю, если бы попытался.       – Потому что когтевранец был бы достаточно мудр, чтобы не быть наркоманом, – он медленно говорит.       Мышцы в челюсти Эндрю сокращаются, но это единственный знак его реакции на слова.       – Мудрость не имеет ничего общего с обстоятельствами, – говорит Эндрю. – Разгадай эту загадку, лис.       Нил кивает вбок.       – Я уже. И мое имя Нил, – он говорит. – Ты можешь звать меня так, вместо глупого животного.       Эндрю сомневается перед тем, как мрачно усмехается.       – О, ты правда медленно соображаешь? Умный, но медленный. – Нил ждет, неуверенный в том, куда ведет Эндрю. – Лисы не глупые. Они одни из самых хитроумных хищников, знаешь.       Взгляд Эндрю притягивается к ожогам на щеке Нила, и последнему приходится подавить мурашки на коже. Как и Кевин, Эндрю не удостаивает раны ни жалостью, ни отвращением. Скорее: знание; понимание.       Я понимаю тебя.       – Я зову тебя тем, чем ты являешься, – Эндрю едва шепчет. Это поражает Нила, как землетрясение. – Не той ложью, которую ты говоришь мне.       Нил заставляет свое дыхание оставаться ровным. Пока что его план не сбивается с курса. Но как скоро действовать, как быстро бежать?       – Какой ложью?       – Жаль, – Эндрю цыкает. – Я не очень люблю лжецов.       – Я тебе не лгал, – Нил говорит. – Я тебе ничего не говорил.       Эндрю смотрит за Нила, на сцену под ними. Он не знает, на что смотрит Эндрю, но он может догадаться. Они оба пришли за одним и тем же.       – Ничего, – Эндрю повторяет. Его взгляд снова находит Нила. – Почему он?       – Он?       Эндрю закатывает глаза.       – И теперь ты играешь в дурачка. Не становись актером, дорогой. Ты не справишься. Он. Назови его имя для меня. Я хочу услышать его с твоих уст.       Не неприятный трепет зарождается в груди Нила. Ему кажется, что он танцует с Эндрю, опасный вальс слов и замаскированных обвинений. Достаточно похоже на танец болеро в одной из многих зал Дяди.       – Кевин, – Нил говорит, и это похоже на молитву на устах грешника. – Это то, что ты хотел услышать? Кевин Дэй?       Он пытается игнорировать биение собственного сердца, настолько очевидно живого и виновного.       Поймал ли охотник этот другой след слишком рано? Еще одна дорожка, чтобы удовлетворить его жажду крови?       Эндрю медленно кивает.       – Ты хочешь его?       – Извини? – С выключенным светом и всей суетой внизу никто не может ни услышать, ни увидеть их, но Нил все равно чувствует себя выставленным напоказ.       Если ты понимаешь меня, понимаю ли я тебя?       Если я знаю тебя, знаешь ли ты меня?       – Это простой вопрос, правда. Ты не можешь быть настолько легкомысленным.       – Он– – Нил машет головой, но он не знает на что. – Он не мой.       – Я спросил не это.       Эта часть идет не по плану.       – Это, – Нил настаивает. Он сглатывает. – Он не мой, чтобы хотеть.       Эндрю смеется в ответ. Это звучит неправильно, как сломанная пластинка.       – Что ж, Нил. – Плевок именем. – Ты интереснее, чем позволяешь себе. Но ты избегаешь ответа, который мы оба знаем, и я хочу знать, почему.       – Почему тебя это волнует? – Нил требует. Он ожидал других вопросов, возможно угроз. Не про Кевина. Не так рано. – Если ты думаешь, что я какая-то угроза–       – О, я и правда, – Эндрю перебивает, – так думаю. Но мне интересно для кого? Для себя?       – Что ты от меня хочешь? Нужна книга, чтобы снова ударить меня? – Нил скрещивает руки, разум в бешенстве. Он собирает столько визуальных подсказок про Эндрю, сколько может, собирая пазл фраз Эндрю, пока он тянет со словами.       – Нет, – Эндрю говорит сухо. – Я ничего не хочу.       – Мы ходим кругами, – Нил стонет. – Ты очевидно чего-то хочешь, ты сам так сказал–       – Bist du eine Bedrohung? – Эндрю спрашивает, и Нилу требуется больше самоконтроля, чем обычно, чтобы скрыть реакцию на немецкие слова.       – Извини? – он говорит по-английски.       – Я думаю, ты меня услышал, – Эндрю продолжает по-немецки. – И я думаю, ты понимаешь.       Нил смотрит без эмоций, слишком упорный, чтобы сдаться.       – Жаль, – Эндрю зевает, возвращая английский. – Весь мир – это сцена или какое-то подобное дерьмо, не так ли?       – Как скажешь. – Нил поворачивает голову, на сцене внизу глаза находят Кевин, который теперь делает дыхательные упражнения с другим студентом. Он не поднимает взгляд даже тогда, когда Эндрю подходит ближе, почти толкая его плечом в бок, пока они оба смотрят на одну и ту же цель.       – Ты ценишь то, что имеешь? – Нил спрашивает. Он прекрасно знает, что он дразнит зверя, но он никогда не замалчивал свои мысли.       Все еще смотря вперед, зацепившись глазами за ничего не подозревающего слона в комнате, Эндрю бормочет:       – Я ничего не имею.       Его голова вздрагивает, будто сдерживая собственные слова, перед тем как он добавляет:       – Люди – это не вещи, и их чертовски точно нельзя иметь. Ты слышишь собственную ложь или тебе просто все равно? Нил размышляет.       – Тогда он не твой? – Нил спрашивает вслух. Он удивленно размышляет, когда зверь все же отпустит себя и оторвет ему голову. Он бы принял это.       Пальцы Эндрю сжимаются вокруг перил балкона.       – Есть идеи, да?       – У меня всегда есть идеи, – Нил говорит серьезно. Он замечает избегание вопроса. – Важно скорее то, будут ли люди их слушать.       – Могу тебя убедить, что я не буду слушать.       – Особенно собственные слова. – Возможно в первый раз, с тех пор как Дядя нашел Нила копающимся в сейфе с оружием год назад, Нилу сложно скрыть свое беспокойство под жестоким взглядом Эндрю. Он смакует это чувство.       – Что? – он требует, симулируя уверенность, которую он хотел бы иметь. – Никто раньше не указывал на твое лицемерие?       – Лицемерие? – Эндрю плюется, словно само существование слова оскорбляет его.       – Да, лицемерие. – Нил закатывает глаза, чтобы скрыть собственную зудящую ухмылку. Кевин сам по себе тороплив, но спустя всего пару минут Эндрю становится почти болезненно предсказуемым. Это очаровательно. – Ты ведешь себя так, словно тебе все равно, но каждая совершенная тобой мелочь говорит иначе. Бедный Кевин не понимает, насколько ты заботишься о нем.       В глазах Эндрю поднимается пламя, и Нил понимает, что парень наслаждается этой переменчивой игрой. В резком, мазохистском смысле, но все же наслаждается.       О, да, это просто очаровательно для Нила.       – Ты его не знаешь, – Эндрю выдавливает. И ты не знаешь меня, остается несказанным.       Нил задумывается о том, нормально ли это для блондина – так сильно реагировать, хотя он и может не без оснований догадаться, что все ровно наоборот. Нил не думает о том, как жестоко Эндрю обратился с его животом в первый раз, когда встретил его. В конце концов, реакция Эндрю была частью плана Нила (не сам удар, конечно, но любая похожая реакция подтвердила бы опасения Нила); плана, о котором блондин все еще не подозревает. Кроме того, Нил испытывал намного, намного худшее обращение ради намного, намного меньшего. Хотя было очень мило видеть то, как Кевин смущался перед Нилом. Если бы Нилу повезло, может, Эндрю ударил бы его снова, чтобы у Кевина был еще один повод суетиться вокруг Нила.       – Мне бы хотелось, – искренне говорит Нил. – Но более того, я хотел бы узнать и тебя.       Эндрю делает пару вдохов, его глаза снова возвращаются к сцене внизу. Чистое недоверие могло бы соперничать со сломанным стеклом.       – Почему?       Почему? Хороший вопрос. Старый отпечаток от утюга на груди Нила задает его же. Блеклые шрамы от пуль повторяют его. Почему? Почему он хочет чего-то настолько проблематичного? Дядя бы насмехался над ситуацией Нила.       Но Дядя мертв, так что это ничего не значит, да?       – Потому что, если ты знаешь кого-то, – говорит Нил, – значит, тебя знают в ответ.       Губы Эндрю сжимаются.       – И что такого можно узнать о тебе?       – Ничего, – убеждает Нил. Такая ложь, такой азарт. – Тебе нечего хотеть узнать обо мне, потому что я сам всю жизнь был никем.       – Тогда почему ты здесь? – Эндрю рычит, – В Фоксе нет места Никому.       Нил смотрит через балкон. Огонь в Эндрю может вызвать зависимость, если Нил не будет аккуратным. Как мотылек к свету, Нила тянет к огню.       – Впервые я сюда пришел, – Нил говорит, – против своей воли. Мой дядя считал, что мне лучше продолжить получать образование в безопасности. Для улучшения семейной компании.       Он останавливается, сдерживая дикую ухмылку. О, порыв Обмана.       – Здешние студенты, я наблюдаю за ними.       – О, правда? – Если бы сарказм мог прорезать кожу, Нил бы уже кровоточил.       – Да, – он говорит невозмутимо. – И, забавно, я удивился, когда узнал, что за мной наблюдают в ответ.       Еще одна пауза, но Эндрю не говорит.       – Все это время я оглядывался в ожидании следующей пули. Мне понадобилось некоторое время, чтобы понять, что, если меня ранят, это будет значить, что ты уже мертв.       Эндрю хмыкает. Его пальцы снова едва сжимаются на перилах, костяшки белеют.       – Может, я был неправ, – он говорит. – Если ты думаешь, что я слежу за тобой, то ты реально глуп.       – Не следишь за мной, – Нил отвечает, – а следишь за остальными из-за меня. Тебя легче прочитать, чем ты думаешь.       – Неужели? – Ожог настойчив, и Нил даже не смотрит. Может, он все же проклят. – И что ты прочитал обо мне?       Динь динь динь.       – Достаточно. – Все. Список фактов настолько же четкий в голове Нила, словно он читает их с физического носителя. – Достаточно, чтобы знать, что ты, возможно, самый опасный человек в университете. И ты не позволишь никому, кого считаешь угрозой, долго ходить по свету.       Нил слышит, как Эндрю смеется, но не по-доброму.       – Но это не новость, маленький лис. Меня называли Монстром с того дня, как я ступил на кампус.       – Ты не монстр, – Нил легко отрицает. – Есть разница между ним и Законом.       Воздух возле Нила замирает, оповещая его о том, что Эндрю полностью застыл.       Да, наркоман. Я знаю, кто ты. Я не врал об этом. Но… знаешь ли ты меня?       – Интересно, – Эндрю бормочет. – Потому что слишком много раз я замечал, что это одно и то же.       Нил смотрит, как Кевин пропадает за кулисой на сцене, вместе со всей злостью и контролируемым хаосом. Великолепно. Он возвращается секундой позже с чем-то похожим на свернутую веревку, какой-то реквизит.       Нил говорит:       – Он не знает о тебе, да?       – Нет. – Это признание приходит нелегко. Но после напряженной, молчаливой секунды один слог практически вырывается с губ Эндрю.       Он не думал, что я тоже буду знать, Нил понимает.       Сюрприз, ублюдок.       – Что ты сказал ему? – Нил интересуется. – Ты же точно не врал все это время?       Мысль, на удивление Нила, расстраивает его. Он не ожидал, что станет настолько привязанным к Кевину, как и не ожидал, что будет так волноваться за состояние сердца Кевина.       – Он знает, что не знает всего, – Эндрю говорит решительно.       Нил фыркает, полный дерзости и адреналина.       – Наш местный Сократ, хм?       – Он знает то, что ему нужно знать, – Эндрю выплевывает. Затем всего на децибелу мягче он добавляет: – Ему достаточно опыта. Чтобы хватило на всю жизнь. Его не нужно втягивать во что-то еще.       К удивлению, Нил начинает кивать. Звучит справедливо. Нил знает Кевина всего несколько недель, но, если с ним что-то случится, Нилу кажется, он убил бы себя или кого-то еще. Или и то, и другое.       Что является частью проблемы. У Нила есть миссия, и не навредить Кевину будет практически невозможным, если он хочет преуспеть. Ему интересно, осознает ли Эндрю то, кем именно является Нил; и если да, то почему Эндрю еще не убил его?       Не то чтобы он жалуется на то, что он жив, конечно.       – Я хочу защитить его так же, как и ты, – Нил окончательно говорит Эндрю. – Я знаю, что ты мне не доверяешь, но–       – А почему я должен? – Эндрю требует. – Парень, который носит свои шрамы, как вызов, и отказывается говорить что-либо, кроме лжи? Я попытаю шансы с плебеями. Они бесполезны, но хотя бы безвредны.       – Эндрю, если бы я правда был угрозой, – Нил говорит приглушенно, – ты бы не позволил мне зайти так далеко.       О, этот наш танец такой интересный, да? Всегда помним о мизинцах друг друга, но не знаем, в каком направлении идем.       Эндрю вдыхает через нос и выдыхает перед тем, как ответить:       – Кто сказал, что ты куда-то зашел?       – Я все еще стою здесь, не так ли? И несмотря на то, что ты притворяешься, что мое существование оскорбляет тебя– – Нил щелкает языком, смелость поглощает его снова, – ты не лучше меня.       – И почему же. – Эндрю снова монотонен, единственный знак того, что услышанное повлияло на него.       – Хорошие актеры узнают хороших актеров, – Нил шепчет. – И мы оба всего лишь игроки.       Эндрю продолжает наблюдать за Кевином с пустым лицом, горящим сердцем, пока Нил уходит с балкона.       III.       Эндрю нужно позвонить.       Прошла всего пара часов с его встречи с Нилом, но он знает, что чем раньше он разберется с этим, тем лучше. Он пялится на телефон в руках, пока его сердце стучит. Как обычно, учебный центр полон активностей, достаточно громких, чтобы скрыть все, что он скажет. Так безопаснее, чем скрываться и рисковать попасть в западню. Уборщица центральной секции бросает взгляд на раскинувшегося на стуле Эндрю, обтянутые саржей ноги вызывающе растянуты по столу. Он неприятно ухмыляется ей.       Но внутри, его разум воет. Эндрю нужно позвонить, и он не может заставить себя набрать номер.       Потому что что-то так неописуемо неправильно, и его чутье говорит ему, что проблема не там, где должна быть.       Эндрю не считает себя суицидником. Уже нет. Но он не может заставить себя сделать свою работу, единственную вещь, которая должна оставлять его в живых. Просто есть что-то в языкастом лисе, что заставляет Эндрю идти против каждой секунды прошедших тренировок.       Ты обожаешь загадки. Но надолго ли? Когда этой загадке найдется разгадка?       Он не доверяет Нилу. Но не по тем причинам, которые можно было бы ожидать.       Приходит сообщение. Он читает текст, затем перечитывает. Он выдыхает.       От Т: Поговори с СЦЛ       – Я знаю, – он бормочет сам себе. С того момента, как он связался с Танцовщицей, она настойчиво заставляла его позвонить их куратору. Она могла бы сделать это сама, но у нее не было всей информации. И Эндрю едва мог разобраться с тем, что он знал, не то что рассказать ей об этом.       Знакомый силуэт мелькает в уголке глаз Эндрю, и он оборачивается. Это Кевин, идущий к кофейной стойке центра с Ники и Эллисон. У них у всех следующим будет французский, и несмотря на то, что Эндрю достаточно упрям, чтобы оставить Кевина одного на неопределенный срок, всего лишь его вид заставляет грудь Эндрю болеть.       Используй и злоупотребляй столько, сколько хочешь…       Эндрю засовывает телефон в свой карман, игнорируя звонок. Он заплатит цену за это позже, но сейчас ему нужно расплатиться по другому долгу. В тот же момент, когда он встает со стула, Кевин поворачивается и видит Эндрю. Он замирает посреди чего бы он там ни говорил Эллисон, пока Ники делает заказ, и его глаза опускаются.       Не в разочаровании, Эндрю замечает, а в подготовке. Подготавливая себя к очередному отказу. И после этого осознания Эндрю понимает, что он больше не может притворяться, что бы там ни говорил Нил.       – Кевин, – он говорит, когда подходит к парню. Взгляд Кевина следовал за Эндрю все десять метров его похода к нему, неуверенный в том, чего стоит ожидать. – У тебя есть минутка?       Есть минутка. Как блядски официально. Но Кевин кивает, все еще чертовски хорошо зная, что он не может позволить себе опоздать на занятия. Ему все равно.       – Привет, э, да, – он говорит Эндрю. Они с Эллисон переглядываются перед тем, как он делает шаг к Эндрю. Он ждет, пока Эндрю заговорит, что угодно, все, что Эндрю может сказать. Разбить его сердце, построить его заново. Подбрось монетку, и возможности крутятся-вертятся каждую секунду.       – Я… – Эндрю делает вдох. Гордыня, его гамартия; одна из многих, как минимум. Он всего лишь жертва ее смертельных крюков. Но он не хочет ей быть.       – Ты сегодня свободен? На ужин?       Кевин краснеет, все же не ожидая такого вопроса. Обычно Эндрю использует меньше слов, и те – в виде утверждения, подразумевающим недоверие. Не так вежливо, никогда – с сомнениями.       Они ссорились раньше. Не в обычном смысле слова, но все-таки ссорились. Кевин, желающий большего, чем Эндрю может дать, Эндрю, отталкивающий то, что он дал. Эта ситуация, хождение на носочках друг вокруг друга, пока один из них не треснет, не были новыми.       Но пойти на ужин? Это другое.       Кевин задумывается, является ли это способом извиниться для Эндрю, еще одним побитым мостом, который должен соединить их. Затем он понимает, что об этом глупо задумываться; то, что Эндрю делает, не может быть более очевидным.       Прошло всего несколько дней, но воля Кевина не настолько сильна, чтобы тянуть еще больше. В любом случае, он не хочет этого делать.       – Я буду только рад, – Кевин наконец говорит. Он мягко улыбается – облегчение, такое блядское облегчение, – и указывается на стойку с кофе, где ждут Ники и Эллисон. Ники машет Эндрю, и Эндрю игнорирует его: – Хочешь кофе? Я куплю тебе–       – Нет, – Эндрю аккуратно перебивает. – У тебя занятия. Но, в шесть. Сегодня. Я заберу тебя.       Так-то лучше. Прямая почти-команда, но Кевин знает, что это всего лишь дверной проем, в который он может либо войти, либо нет. Он чертовски точно войдет, несмотря на невзгоды их лабиринта.       – Окей, – говорит Кевин. Он предлагает Эндрю небольшую улыбку в знак капитуляции и возвращается к своим друзьям. Эндрю выдыхает. Один день за раз.       Но шторм не заканчивается.       Он назревает.