This is the Way the World Ends

      I.       Сжимающиеся пальцы. Сбивающиеся вздохи. Опухшие губы.       Мир останавливается.       Дрожащие легкие. Касающиеся языки. Бьющиеся сердца.       Мир начинается.       — Здесь?       — Да.       — Это–       — Да.       Еще одно прикосновение; еще один оборот вокруг солнца.       Революция, говорят его губы.       Воскрешение; еще один день.       Где-то рядом — и одновременно так далеко, — звонит телефон. Его игнорируют целых три секунды, пока тела не расплетаются. Раздраженно.       Головы поворачиваются в поисках. Бинго. Источник прерывания упрямо лежит на столе комнаты для отдыха, рядом с забытыми рюкзаками и проигнорированными рабочими тетрадями. Первый парень тупо смотрит на звонящий аппарат. Его руки все еще сжаты по бокам, где они послушно оставались мгновением раньше, отчаянные узы несмотря на финал.       — Ну так? — Другой говорит, его голос искусственно нейтральный. — Он сам на себя не ответит, Кевин.       Упомянутый парень медленно кивает. Вверх-вниз, вверх-вниз.       — Я знаю. — Он все равно не двигается. — Это не важно.       — Ты не знаешь этого. — Лживая беспристрастность выдает себя, когда тот прижимает свои губы к шее Кевина, возвращая их на правильное место. — Ответь.       — Эндрю–       — Сейчас.       Кевин вздыхает, но делает так, как ему сказано. Когда он наконец стоит с телефоном в руке, он думает о том, чтобы сбросить звонок и вернуться к делу. Пока голос Эндрю не доносится снова.       — Кевин.       О, Левин, однажды вынужденный признать поражение в Битве при Гераклее. Дай нам сил.       По такому же принципу, Кевин не мог избегать неизбежного. Он берет телефон и подносит к своему уху.       — Что?       — У меня все хорошо, спасибо, что спросил. — Мягкий смех на другом конце линии заставляет Кевина хотеть разбить телефон. Благородно, он этого не делает.       — Привет, Ники. — Кевин отходит назад к дивану и падает на него. — Я не спрашивал, все еще все равно. Что ты хочешь?       — Резкий, — он напевает, — какая муха тебя укусила?       Кевин выдыхает. Названная в честь выпускника академии, комната для отдыха Мора Клера, обычно наполненная активностью, наконец милостиво пуста. Кашемировые диваны и турецкие пуфики заполняют пространство, такие же, с которых Кевин должен поднять себя в ближайшие десять минут. Он с большим удовольствием бы не тратил это время на слишком настойчивый телефонный звонок.       — Прости, это было неуместно. Я так-то занят.       Эндрю хмыкает рядом с ним. За секунды, прошедшие с их расставания, блондин умудрился достать какую-то книгу, чтобы занять себя. Одно отвлечение оставлено ради другого. Типично.       — О? — Ники мурлычет. Черт его возьми. Даже по телефону ухмылка Ники настолько же громкая, как и музыка Хуана Габриэля, которую он бесстыдно включает в нечестивые часы. — Это минотавр там, с тобой?       — Ники, — Кевин пытается сделать замечание. — не надо–       Словно по сигналу, скучающий взгляд Эндрю поднимается от его манускрипта. Кевин может различить только название; копия «Этики» Аристотеля, которая не волнует ни одного из них. В руках Эндрю книга выглядит как ироничный реквизит, но не как серьезный труд.       — Все в порядке, я его кузен, — Ники говорит. Как будто такое отношение позволяет любую форму унижения. — В любом случае, мне нужна помощь с репетиторством.       Кевин быстро вспомнил прошлые просьбы Ники о «помощи». Они включали в себя сломанную клюшку для экси (трагедия), записи из драмкружка (о трагедии) и пару ужасающе узких леггинсов, которые могли бы стать трагедией, учитывая растяжку Ники. Он сглотнул желчь и прорычал:       — Что?       Через две минуты и одну головную боль Кевин сбрасывает. Он ждет всего мгновение, пока Эндрю спросит о звонке, но вспоминает, что эта упертая катастрофа работает не так. В двадцать один год Эндрю имеет навыки наблюдения полубога и общую заинтересованность камня. Эндрю скорее всего услышал большую часть разговора и предал ему едва толику значения в лучшем случае.       И, судя по пустому, но напряженному выражению лица, та значимая толика не рада новому расписанию Кевина. Им придется отложить созданные планы.       — Ники сваливает на меня очередного студента. — Кевин предлагает Эндрю часть информации, о которой он не спросит.       — Мне жаль дурака.       Вопреки себе, Кевин усмехается.       — Я встречу его позже. Я знаю, что мы не сможем пойти в тот бар, в который ты хотел, но, может, ты захочешь провести время вместе, когда я закончу?       Бар был скорее нестандартным центром для поэтри-слэмов. Им с Эндрю нравилось смеяться над участниками, пока не становилось скучно и они не уходили наслаждаться… другими вещами. Можно считать это прелюдией, если позволите.       Эндрю, чей взгляд все еще погружен в его текст, не дает ответа. Что, конечно, является достаточным ответом. Приливы и отливы его интересов непостоянны, никогда не остаются в одном и том же потоке. В одну минуту Кевин является осью, вокруг которой вращается Эндрю; в другую, он может быть вне орбиты Эндрю на неопределенный срок.       Революция; революция. Vive la révolution.       — Эндрю–       — Нет.       Рука Кевина замирает там, где она тянулась к плечу Эндрю, пальцы останавливаются в миллиметрах от угольного шарфа. Он отступает.       Десять минут до отбытия? Ему стоит не тратить время здесь после смены атмосферы.       — Хорошо. Мне нужно на практику. Моя репетиторская штука после нее… Тогда встретимся позже?       Эндрю перелистывает страницу в его книге. Медленно. Намеренно. Упрямо.       — Я не хочу сбегать, правда, — Кевин говорит, — но мне нужно репетиторствовать для волонтерских часов. Мы все еще можем встретиться позже.       Ничего. Бойкот продолжается.       Кевин решительно кивает сам себе. Он собирает рюкзак и сумку для практики и уходит. Класс. Отлично. Если он может совмещать расписание, полное курсов повышенной сложности с университетским экси и драмкружком, то он может справиться с холодным отношением его не-парня.       Не-парень.       Есть ли термин для такого? Друзья с привилегиями, возможно? С другой стороны, «друзья» может быть нестандартном термином для их отношений. Это большее, чем простая дружба. Но парень — это табу.       Выражение просто не существует в словаре Эндрю. Кевин привык думать, что то связано с работой Эндрю, какая-то «супер-секретная-если-я-тебе-скажу-то-придется-тебя-убить» профессия. Он больше не знает о том, чем занимается Эндрю на подработке, и он не уверен, что хочет знать. Что бы то ни было, оно не может быть хорошим. Никто в Фокс не занимается чем-либо хорошим.       Он ошибочно считал, что эта загадочная миссия Эндрю не позволяла давать обещания. Но дело было не в этом.       Проще говоря, таких интимных отношений просто не существует для него, если отложить семантику. Только удобный обмен временным удовлетворением. Как сам Эндрю сформулировал спустя день после напряженной ссоры.       Ты врешь, Кевин сказал. Он до сих пор так думает. Он знает, как его видел Эндрю, как трогал его, как держал его. Несмотря на то, что говорит Эндрю, он врет. И это ранит Кевина еще больше, потому что правда настолько очевидна, но Эндрю отказывается признавать ее.       Вопреки больше чем годовой продолжительности их взаимопонимания, Эндрю, похоже, не собирается решать, хочет он большего или нет.       Как будто я могу дать еще больше, Кевин думает. У тебя мое сердце. У тебя мое тело. У тебя есть все. За исключением… Ты не хочешь обещаний.       Если бы Эндрю правда спал с кем-то на стороне, он бы, как минимум, сделал это душераздирающе очевидным для Кевина, на что у него есть право. Кевин может уйти, если он не может это принять, но Кевин не уйдет. Никогда от Эндрю.       Так что не отсутствие ярлыков занижает самооценку Кевина — в конце концов, Кевин не видел никаких признаков того, что Эндрю был с кем-то из Фоксборо. Именно легкое отрицание даже возможности того, что их партнерство может значить больше, разъедает остатки сердца Кевина.       Такова судьба драматургов.       Только через несколько часов Кевин завершает беговые упражнения, которые никто никогда не увидит, улучшение навыков, которые никто никогда не похвалит, тренировки для игр, которые он никогда не выиграет, и тогда отчаяние Кевина начинает приливать. Нет ничего лучше, чем животная нужда развиваться в каждом монотонном аспекте, для того, чтобы заставить кровь бежать по жилам. Синапсы соединяться. Эмоции воссоздаваться.       Но, к чести Кевина, о его былой раздраженности его заставляет забыть не слабость с его стороны.       А суицидальная записка.       Он находит ее заброшенной позади шкафчика и забытой клюшки. На обратной стороне есть имя:       Брайан С. Гордон       Позже Кевин поздравит себя за то, что его все же не стошнило. Или за то, что он не упал в обморок. Но он был близок. Очень близок. Сейчас же Кевин бледнеет. Пот выступает от онемевшего ужаса, смешиваясь с оставшимися от душа каплями воды. Ему тяжело дышать. Ему тяжело дышать.       Он не может дышать–       Когда Кевину было восемь, он удивился тому, насколько тяжелой может быть вода. Конечно, было больно задерживать дыхание на слишком долгое время. Но это была другая боль: когда он заплывал так глубоко, что вода больше не скользила вдоль него по потоку, а сжимала его маленькие кости и угрожала раздавить каждый доступный сантиметр из его легких.       Так он чувствовал себя сейчас. Сжатым. Раздавленным. Но тут нет воды, чтобы утопить его; сам воздух душит его.       Затем.       Его легкие снова узнали о кислороде. Это чудо, правда. Словно находишь новый мир, но без колониальной жестокости, и геноцида, и прочего. С тяжелой грудью, он роняет записку. Он снова поднимает ее. Его руки дрожат. Он снова роняет ее.       Дышать. Вдох. Выдох. Вдох. Выдох.       Голова между коленями, он спускается на пол раздевалки, присоединяясь к заброшенному пергаменту.       Вдох. Выдох.       Минута за минутой.       Каким-то образом, он находит достаточно внутреннего стержня, чтобы поблагодарить бога, в которого не верит, что рядом нет никого, кто видел бы его истерику. Иногда у задержания после тренировок есть свои преимущества. Когда он достаточно собран, чтобы полностью прочитать небольшое письмо, сердце Кевина почти начало функционировать нормально. Почти нормально.       К его большому облегчению и разоваровывающему унижению, в конце концов это не суицидальная записка.       Это сценарий.       Несмотря на то, что он один, Кевин автоматически смущается тревожной атаки. Ему не стоит. Но это так. В его защиту, прочитанные им слова — это извращенная версия монолога Отелло перед тем, как он себя убивает. Драмкружок ставил Отелло два семестра назад. Еще до того, как Кевин присоединился к ним, но он все еще хорошо помнит частые жалобы Сета на то, как поздно проходят репетиции, на то, как часто представления совпадают с его собственными тренировками по экси.       — Почему ты просто не бросишь? — Кевин однажды спросил. — Если ты так сильно ненавидишь выступать.       — Я не ненавижу выступать, — Сет сказал. Он снова опоздал на тренировку, но их тренеру было слишком наплевать, чтобы разговаривать с Гордоном самой, так что она отправила Кевина делать выговор. — Это единственное, что мне нравится, на самом деле.       — Я думал единственным, что тебе нравилось, была та девчонка, о которой ты никогда не затыкаешься. — Кевин пробормотал.       — Я слышу.       — Я и не скрываю, — Кевин выдохнул. — Слушай, просто поправь свое расписание и не опаздывай больше. Ты один из наших лучших нападающих, и нам надо–       — Ага, потому что единственное, для чего я годен — это то, насколько люди, как ты, могут использовать меня, — перебил Сет. Он копался в его экипировке в шкафчике, но сейчас захлопнул его изо всех сил. — Мне едва хватает времени, чтобы вдохнуть между всем этим дерьмом, так что закончим?       Кевин зевнул. Возможно, он напоминал рыбу, но он не знал, что сказать. Сет не был самым послушным человеком, но Кевин задумался, было ли еще что-то, что он должен был заметить.       — Я тебя не использую, — было единственным, что он смог придумать.       — О, не принимай близко к сердцу, Дэй.       Сет закинул сумку на плечо. Его ноздри раздулись, и Кевин был почти уверен, что его сейчас ударят. На секунду он даже подумал, что заслужил этого, но не понимал почему.       — Я привык к такому. В один день я уже не буду таким полезным, и ты найдешь кого-нибудь другого, чтобы эксплуатировать и поливать дерьмом. — Сет засмеялся. то был жестокий, лающий звук. — C'est la vie, не так ли?       Не так. Что-то было совсем, совсем неправильным. И, возможно, если бы Кевин надавил, если бы Кевин протянул руку и схватил Сета до того, как он успел пропасть из раздевалки, если бы– если бы– если бы–       Он не был бы мертв.       Вина — это такой же порочный круг, как и боль.       Только спустя месяцы все неправильные моменты начали иметь смысл для Кевина. Как в самых ироничных пазлах, кусочки соединились уже после того, как стало слишком поздно.       Суицид, читалось на бумагах       Столкнули, говорили студенты       Мертв. Кровоточило тело.       Мертв. Мертв. Мертв.       Теперь Кевин сидел на пустом полу той же самой раздевалки. Смерть Сета вывела его из равновесия намного сильнее, чем он осознавал. Он просматривает содержимое записки со спокойным сердцем — теперь уже нет смысла считать ее суицидальной запиской. Он перечитывает кривые каракули Сета снова и снова в попытке устаканить в своей голове тот факт, что то, что он читает, — правда всего лишь старые записи, а не смертельный манифест. Слова изменили, подстроили под современность так, что строчки были пронзительно близки.       Слушай, у меня есть оружие, было написано в последнем абзаце записки. Я прошел через ад в двадцать раз страшнее, чем ты с этим оружием. Но кто может контролировать судьбу? Не я. Не бойся, даже несмотря на то, что я перед тобой с этим же оружием. Здесь кончается мое приключение. Здесь кончается моя жизнь. Нет смысла бояться.       Я не боюсь.       II.       Когда голос заговорил, Кевин едва не кричит.       — О.       Кевин запинается и оборачивается. Он думает, суждено ли ему умереть от сердечного приступа. Судя по всему, что происходит, он бы с радостью поставил на это.       — О, — незнакомец повторяет с умом. — Ты выглядишь отвратно.       Кевин стоит, побежденный. Его лицо горит, и он находит в себе злость и смущение одновременно. Он не знает, на кого он зол. Его рука сжимается вокруг записки и выкидывает ее вне поля зрения.       — Тебе что-то нужно? Раздевалка закрыта для посторонних, — у него получается сказать другому мальчику. Он отдаленно узнает его. Рыжие волосы, щеки со шрамами, которые невозможно не заметить, похожие на шрамы Кевина. У них есть занятие вместе. Ниал, может? Ноа? Нет, это не–       — Ты, на самом деле. — Мальчик отвечает, сбитый с толку грубостью Кевина. Нил, вспоминает Кевин. Вот его имя. Он похож на Ноа, кстати… — Ники отправил меня найти тебя, сказал, что ты возможно будешь либо здесь, либо в библиотеке.       Он неопределенно указывает в сторону Кевина.       — Вот и ты.       — Неужели. — Злость и смущение потихоньку пропадают под влиянием непроницаемого лица Нила. Он не выглядит так, словно собирается смеяться над растрепанным состоянием Кевина, или так, будто стал бы предлагать неискреннюю жалость однокласснику, которого едва знает. Отсутствие озабоченности не так отлично от бесстрастия Эндрю, и Кевин неожиданно успокаивается от него. Оно знакомо.       Странно.       — Короче, — Нил пожимает плечами, — Ники ждет тебя.       Похоже, он хочет сказать что-то еще, но все же решает не делать этого.       Кевин кивает и разворачивается, засовывая записку в карман. Он считает, что неловкий обмен фразами закончился, и собирается закончить убирать его экипировку, которую он собирал до того, как его отвлекла записка.       Затем Нил, кстати, заговорил снова.       — Твоя рука дрожит, — он говорит.       — Старая травма, — Кевин бормочет на выдохе. Когда Нил просит его повторить, Кевин только закатывает глаза в ответ, — Забей.       Они уходят. Кевин не ожидает того, что Нил последует за ним, и понимает, что никогда не спрашивал Ники, зачем он послал из всех людей именно Нила, чтобы позвать его, хотя Кевина это и не слишком волновало.       — Ники мог просто позвонить, — он говорит Нилу, не так уж недобро.       — Он мог, — они сворачивают по коридору, пока Кевин ведет их к общежитию. У Фоксборо не огромный кампус, но эта прогулка достаточно долгая, чтобы разговор стал неловким, если не стараться. — Пробовал пару раз, но ты не отвечал. Ники понял, что ты тренировался.       То, как Нил запнулся на последнем предложении, заставил Кевина бросить взгляд в его сторону. Кевин перебирает содержимое сумки и достает телефон, сразу замечая уведомление о семи пропущенных звонках от Ники. Пару раз.       — О. Да. Я не заметил.       Симпатичные брюки и подходящий свитер, которые носит Нил, привлекают внимание Кевина; легкий отблеск пота покрывает лоб Нила, словно он бегал или ходил по округе в поисках Кевина слишком долго.       — Извини за то, что заставил проделать этот путь пешком. — Он говорит Нилу. Не то чтобы я заставил тебя, он добавляет про себя. Но извинения — это вторая шкура.       Нил отмахивается.       — Все в порядке. Я все равно хотел посмотреть на корт.       — О? — Он снова бросает взгляд, в этот раз одобрительный. Даже под зимним прикидом Нила, Кевину кажется, что может разглядеть говорящие изгибы мышц. Или, может, он просто проецирует. — Ты играешь?       Не то чтобы у них есть свободные места, но университетская команда по экси никогда не получала должного внимания, как хотел бы Кевин. Если бы Охотники могли завербовать звездного атлета в программу по экси, то все могло бы поменяться. В отличие от остальной американской коллежской культуры, дополнительное финансирование и ресурсы университета уходили на науку и исследования — если не на пиздецки дорогую охрану, чтобы держать высококвалифицированных студентов в безопасности (хотя Кевин мог бы поспорить, что охрана нужна для защиты администрации от студентов).       И если спортивные подразделения чудесным образом получили бы дополнительное финансирование, из всех команд оно бы тут же пошло команде по гребле. Блядские приоритеты.       Нил начинает кивает в ответ на вопрос Кевина перед тем, как закачать головой.       — Ну так что из этого? Ты играешь, но нет?       — Я… играл. — Нил снова пожимает плечами. — Но я не пробовал несколько лет.       — Жаль, — Кевин даже немного удивлен тому, что он правда имеет это в виду. Вокруг Нила гуляет интересная энергия. Кевин едва заметил его в классе, но вблизи он неожиданно тянется к сдержанному, но могущественному выражению в глазах Нила.       Песня, которую раньше пела его мать, прицепилась к подсознанию Кевина:       Тихий, как морской прибой       Разжигая пламень свой       Он пришёл, он пришёл,       Он пришёл домой.       Это было словно–       — Я слышал, ты будешь в Антигоне. — Неожиданная смена темы не осталось незаметной для обоих. — Премьера будет весной, да?       Кевин кивает в подтверждение, удивляясь тому, что Нил знает что-то о нем.       — И спортсмен, и театрал? Интересно.       — Актер, не театрал. И спорт не значит многого здесь, — Кевин поправляет, — но да, это так. Экси помогает почувствовать адреналин, но театр…       — Способ удовлетворить неугасимую жажду внимания?       Кевин стреляет в него взглядом, пока не замечает, что Нил улыбается, его глаза блестят. На любом другом такой вид показался бы дружелюбным, но Нил выглядит по-зверски. Коварно. Как будто он разделяет локальную шутку сам с собой, и весь мир вокруг него — это кульминация.       — Я хотел сказать «тоже захватывает», — Кевин говорит, — но, наверное, в твоих словах есть смысл.       — Возможно, но я шутил. — Нил выдыхает. — Вся эта штука с разговорами все еще в новинку.       — Почему, ты был на домашнем обучении или что? — Теперь уже Кевин шутит, но к его ужасу, фраза Нила:       — Можно и так сказать.       … осаждает его ухмылку.       — О. Мне жаль?       — Мне тоже.       Они молчат всю оставшуюся дорогу. Тишина почти некомфортна, но ни один из них не знает, чем ее заполнить. Когда Кевин понимает, что они не только дошли до общежития, но и остановились напротив комнаты Кевина и Ники, он сомневается.       — Эм. Мне нужно взять некоторые вещи перед встречей с Ники. Ты–?       — Все в порядке. — Нил указывает на дверь. — Я подожду тебя тут.       — На самом деле, я– — Кевин качает головой. — Не пойми неправильно, но почему ты ждешь?       Нил в смятении наклоняет голову.       — Ники же тебе сказал?       — Сказал о чем?       Нил краснеет. Он выглядит почти смущенным, но его челюсть решительно сжимается.       — Ники сказал, что ты можешь, э… В общем–       Мне нужна помощь.       — О, Боже. — Кевин стонет. Его хватка усиливается на неповернутой дверной ручке. — Прости. Да, Ники сказал мне до этого. Я думаю, он забыл сказать твое имя. Я просто не ожидал… На самом деле, я не знаю, чего я ожидал. Просто не тебя.       — Не меня, — Нил повторяет. Его лицо краснеет еще ярче, но, похоже, он не замечает. — Оу.       — Не в этом смысле, я–       Без всякого смысла его рука вокруг дверной ручки начинает трястись. Сначала Эндрю, потом до смерти изматывающая тренировка, потом записка — о которой Кевин все еще не может забыть, но он не знает, с кем можно поговорить о ней, если это вообще нужно, — и теперь быстро рушащийся разговор — все сбивает Кевина на максимальной скорости.       Он утомлен.       — Если честно, я ожидал очередного балбеса, которому нужно помочь, чтобы Ники мог залезть ему в штаны.       Нил смеется.       — Как твое репетиторство помогает Ники чпокнуться с ним?       Эм. Как кто-то неиронично использует слово «чпокнуться»? Кевин хочет спросить. Он не спрашивает.       — Это суперспособность Ники. И его смертный грех. В любом случае. Давай я просто. — Он указывает на дверь снова, и Нил кивает. Просочившись внутрь, он чувствует легкую толику вины за то, что он не пригласил Нила, но он быстро смиряется. Площадь помещения едва позволяет двум взрослым вместиться, и в лучшем мире Кевин бы увеличил площадь в два раза, чтобы его истерики проходили в покое.       Но у него нет ни места, ни времени, чтобы сделать это, так что он уходит быстро собрать материалы, нужные для его занятия с Нилом, и заметки для Ники. Идет только первая неделя января, и Кевин еще не закончил раскладывать вещи после возвращения с зимних каникул. Ему требуется немного больше времени, чтобы найти свои старые тетради, которые ему нужны, но в конце концов у него получается.       Пока он не забыл, он прячет записку из раздевалки в задний карман его сумки, откладывая ее для позднего рассматривания. Или сожжения. Когда он полностью собран и готов, он смотрит на себя в настенное зеркало и вздыхает.       Синяки под глазами темнее, чем гардероб Эндрю; более подходящие, чем коллекция сумочек Версачи у Ники.       Новый рекорд.       Дыши. Вдох. Выдох. Лучше.       Это успокаивающая ложь. Подходя к двери, он замечает цифровые часы на стене. Сейчас все еще достаточно рано, чтобы заниматься учебой, и уже достаточно поздно, чтобы Кевин хотел упасть и уснуть.       Он открывает дверь.       — Ну что, готов?       В коридоре пусто.       III.       — Ты знаешь, где Нил?       — Нам правда надо поработать над твоими навыками приветствия. — Ники отвечает на звонок, — Подожди, что ты сказал?       — Ты знаешь, где– — он не успевает закончить.       — Он пропал?       — Это подразумевалось.       — Но я отправил его найти тебя!       — Да, я в курсе. Кстати, в следующий раз скажи мне имя студента.       — Что? Ага, да. Так почему ты не с ним?       — Я был с ним! — Кевин выдыхает. Если бы не тот факт, что он самостоятельно подписался на помощь Ники, он бы уже обматерил его. — Я ушел на пару минут взять материалы, и, когда я вернулся, его не было.       — То есть, я правильно понимаю–       — Нет.       — Иди нахуй. Ты потерял моего подопечного?       — Да? — Кевин идет по коридору. — И с каких пор ты за него отвечаешь?       Ники бормочет что-то на неизвестном Кевину языке и стонет.       — Я просил только об одной простой мелочи.       — В свое оправдание, ты никогда не просил ничего простого.       — Неважно. Слушай, э… — звук шуршащей бумаги и молнии на сумке, — я попробую ему позвонить. Он обычно не обращает внимания на свой телефон, но попытка не пытка. У тебя есть его номер? Нет, конечно нет, я скину его контакт. Он иногда так делает, поэтому… да.       — Он так делал раньше? — Кевин смеется, но не от юмора. Он почти решает лечь на пол в коридоре, но ему мешает тот факт, что он потом просто не встанет. — Так что это не моя вина, ему просто нравится срываться с места и сбегать время от времени?       На это Ники не отвечает. Вместо этого он говорит:       — Мы будем звонить ему по очереди; он не может быть далеко. Не то чтобы его украли или…       Именно тогда Кевин слышит крик.       На самом деле, то, что слышит Кевин, сначала больше похоже на задушенный вой, после которого следует садистский смех. А вот Ники кричит в ответ.       — Ники, заткнись. Тебя даже здесь нет. — Кевин шипит, уже направляясь в сторону переполоха.       Пара студентов выглядывают из своих комнат, любопытствующие о происхождении неожиданного шума. Он исходит, кажется, двумя этажами выше. Кевин может поклясться, что проверял этот коридор на предмет присутствия там Нила, но когда он поворачивает за угол, именно его он находит скрючившимся от боли. Ухмыляющийся блондин возвышается над ним.       — Ники, мне пора.       — Подожди– — но Кевин уже сбросил.       Он подбегает к месту событий, не уверенный, стоит ли ему быть в недоумении, злиться или просто смириться. Даже бог наверное не знает, почему именно он постоянно оказывается посреди подобного дерьма.       — Эндрю, — говорит Кевин. Оказывается, Кевину и этому парню было суждено высшими силами снова увидеть друг друга в этот день. Тот не отвечает, за исключением брови, приподнятой в направлении Кевина. Когда Эндрю говорит, он обращается к скомканной фигуре на полу.       — Что с тобой не так? Я не порезал тебя, не так ли? — Эндрю снова смеется. Его глаза горят. Слишком ярко. Как будто у него аллергия на капли для глаз, но еще хуже.       Блять, Кевин думает. Мы точно не встретимся позже.       Именно тогда он замечает книгу в правой руке Эндрю. «Книга» — это довольно щедрое название. Она скорее похожа на бревно, обтянутое кожей, от удара которого можно получить сотрясение. Кевин связывает это с видом лежащего на полу Нила и матерится вслух.       — Эндрю, что ты наделал? — Он наклоняется и пытается помочь Нилу встать. В ту же секунду, когда он слышит поскуливание и видит, как Нил дергается, он останавливается. Холодный пот окутывает Кевина. С Эндрю иногда сложно справляться, но он никогда не был жестоким–       — Я в порядке. — Нил почти задыхается, когда выдавливает эти слова. — Просто встреча с соседями, понимаешь? — Шутка скончалась еще до того, как выходит из его рта. Он даже не пытается подняться. Эндрю все еще улыбается.       — Эндрю, что, блять, происходит? — Кевин хочет закричать из-за абсурдности ситуации, но он заставляет себя говорить так тихо и спокойно, насколько возможно. Три бешеных идиота никому не помогут. Он никогда не знал, как справляться с маниакальным кайфом от таблеток Эндрю, и он, черт возьми, точно не знает, как справляться с травмированным незнакомцем, которому очевидно не нравятся прикосновения. Он не знает, он не–       — Дыши. — рука на его плече, та, которая не держит книгу. — Хватит быть королевой драмы.       Несмотря на кипящую злость Кевина на Эндрю, у него не хватает сил, чтобы не подчиниться.       — Может кто-нибудь объяснить мне, что только что произошло? — он спрашивает, когда чувствует себя под контролем. Нил молча наблюдает за ним, упираясь локтем о пол так, чтобы приподняться. Кевин все еще стоит на коленях около него.       — Нет, — Эндрю ухмыляется, его глаза убивают, — мне не нравится, когда ты просишь по-хорошему. — Он указывает книгой в сторону Кевина, бросая взгляд на яркие кудри и поврежденную кожу Нила. — Держи своего лиса на поводке, Кевин. Не мешайте мне снова.       И все исчезло. Штормовая мощь, терпение бомбы. Было и исчезло, принеся хаос. Эндрю отступает обратно в свое общежитие, захлопывая дверь перед ними. Отстраненная улыбка так и не покидает его лицо. Кевин снова дышит.       — Что ж, это неплохое начало учебного свидания, — Нил бормочет. Он заставляет себя опереться на стену, его рука держится за живот там, куда Эндрю, как видимо, врезал ему. Другие студенты, которые наблюдали за происходящим, возвращаются в свои собственные мирки.       — Что? — Кевин двигается, чтобы сесть рядом с Нилом у стены. Его голова немного кружится, а тело Нила похоже на печку, и на секунду это единственное, что сохраняет рассудок Кевина. — Свидание?       Нил пытается улыбнуться, но тщетно.       — Шутка.       — Оу.       Кевин хочет закрыть глаза.       — Мне жаль, что так вышло с Эндрю. Ему нет, но мне да.       Он чувствует, как Нил пожимает плечами.       — Все в порядке.       — Это не так. — Кевин смотрит на мальчика рядом с ним. Сидя так близко, он замечает расцветающий синяк под челюстью Нила, который он раньше не видел. Он выглядит новым. — Эндрю…       — Не надо. — Нил меняет свое положение в неудачной попытки сесть комфортно на твердом полу. Кевин рад, что комендант обычно не патрулирует их коридоры, или их бы давно уже выгнали. — Мне не нужно объяснение. Это все равно моя вина.       Кевин хмыкает.       — Что ты мог сделать, чтобы заслужить удар в живот?       — Я слишком громко говорил, — Нил говорит так, словно это достаточный ответ на какой-либо вопрос. — Он занимался и хотел, чтобы я был тише.       Кевин замер. Не сам ответ, но искренняя серьезность в нем заставляет Кевина думать, что весь мир сошел с ума. Возможно, так и есть.       — Есть разница между просьбой побыть тише и ударом, чтобы заставить быть тише.       — Строго говоря, меня ударила книга.       — Ты не серьезно.       — Именно. — Нил смотрит на Кевина в первый раз с того момента, как они уселись вместе. — Я сказал ему отъебаться, так что он врезал мне снова.       Медленная улыбка прорывается на его лице несмотря на то, что Кевин пытается сопротивляться. Он начинает смеяться, и Нил присоединяется к нему. Жалкое зрелище, правда. Такое отчаянно жалкое. Они не могут перестать смеяться, пытаются изо всех сил быть тише, чтобы Эндрю не вернулся с кулаками и копией Психологии Чиккарелли.       Когда они приходят в себя, Кевин говорит:       — Тебя не было, когда я вышел из своей комнаты. Я думал ты сбежал или что-то подобное.       — Что-то подобное.       — Ага.       — Звонил мой дядя. — Нил указал в коридор. — Я не думал, что это займет столько времени или что это так грубо прервет чье-то учебное время.       Вместе в отчаянии, они снова смеются. Нил слегка наклоняется к нему, или, возможно, первым наклоняется Кевин. Ни один не отстраняется. Грудь поднимается и опускается, дыхание сбито. Слеза скатывается по щеке Кевина. Наконец, это не слезы боли. Кевин позволяет себе насладиться ею. Он даже не слышит лжи, сказанной Нилом.       Они не поднимаются, пока жесткий стук по стене не напоминает им о том, что Эндрю всего в нескольких метрах от них. Сначала Кевин, затем Нил. Последний едва вздрагивает, когда встает на ноги, но его живот напрягается.       — Тебе нужно приложить лед? — Кевин спрашивает, указывая на живот Нила. Зная Эндрю, Кевин не завидует следу, который, скорее всего, останется. Даже сама мысль раненного Нила от рук Эндрю пускает вспышку гнева вдоль позвоночника.       — Нет, все будет в порядке– Правда. Я обещаю. Мне просто на секунду выбили воздух из легких. — Нил заявляет. Но Кевин прекрасно помнит осколки в глазах Нила, недоверие в костях Нила, когда Кевин попытался ему помочь. — Я просто хочу, чтобы это кончилось.       — Я тоже. — Кевин может представить собственную кровать, твердую, как камень, но доброжелательную, как облако. Он может позаботиться об Эндрю и ситуации завтра, после хорошего ночного сна. Записка точно не будет на повестке дня в ближайшие двенадцать часов. А сейчас–       — Итак, история, да? — Кевин кивает на коридор. Он подберет свою сумку, и поможет Нилу найти Ники, и справится с занятием. — Что ты знаешь о французской революции?       Это долгая ночь.