This is the Way the World Ends

      I.       Безусловно, мир громок.       Проезжающие машины, пробуждающие птицы, разозленные дети. Звон разбитого окна, смех едва разведенного бухгалтера. Привычный хаос, принятый как должное. Телефон звонит. Ручка щелкает. Костяшки пальцев бьют.       Жизнь громка, и мир требует этой громкости. Копит ее. Окутывает ее.       Шум не только привычен, но и ожидаем. Так что невозможно разделить такой устоявшийся факт, как жизнь, с его упрямой невестой – звуком.       Поэтому, когда наступает конец света, нет никакого грома. Нет гула. Нет шума.       Нет предупреждения.       II.       В зависимости от того, кого вы спросите, конца света не происходило вовсе. Другие скажут, что мир никогда и не начинался. И как во многих обманах, в каждом есть частичка правды.       В тот день, когда мир Сета Гордона подошел к концу, тысячи других миров только начинались.       Неудивительно, но последний день Сета был красивым. На самом деле, было непросто найти такой день, который бы отражал внутренний беспорядок молодого человека на физическом уровне. Чистое небо и яблочный запах в воздухе – это стандартная погода. Солнечные лучи, теплые, как мед, были рутиной.       У университета Фоксборо – нынешнего и единственного настоящего дома Сета, – расположенного в Южной Каролине, был привлекательный кампус. Для Сета он был вершиной величия. Хотя это не говорило о многом. Молодой человек не имел многого, с чем можно было бы сравнить подобное звание – если считать заброшенные детские дома и стерильные больницы чем-то достойным сравнения. Живописный пейзаж был первым и последним видом, в который Сет когда-либо влюблялся. И в его последний день он наконец был достаточно трезв, чтобы насладиться им.       – Закат.       Сет обернулся на голос. Его владелица была почти такой же красивой, как и вид перед ним. Лимонные волосы, глаза, словно огонь. Закат, он тихо согласился. Эллисон Рейнольдс, богиня в хрупкой плоти. Если бы Судьба, или Бог, или Вселенная подарили бы ему больше времени – еще одну неделю, может, даже еще один день, – он мог бы влюбиться и в нее тоже. Но никто этого не узнает. У него не было больше времени, и он тоже этого не знал.       – Я скучала по тебе на занятиях, – она продолжила, пока он не говорил.       Он пожал плечами:       – На которых?       В среднем требуется пять минут, чтобы солнце полностью зашло осенью. Сет думал о том, какие силы, если они существовали, могли бы ускорить этот неизбежный финал.       – Экономика. Французский. – ее губы дрогнули в подобии улыбки. О, боги, он убил бы ради этой улыбки. – К обеду я поняла, что ты не собираешься появляться.       Сет ответил самым безопасным способом, который знал: он снова пожал плечами. Если бы он озвучил что-либо, он бы только ранил ее. Боль – это порочный круг с когтями, шипами и сетями. Она разрушает не только тех, кто терпит ее; наоборот, больше она разрушает тех, кто пытается ее контролировать. Сет устал от контроля.       – Ты зайдешь внутрь? – спросила Эллисон. Она немного подрагивала на прохладе, но они оба знали, что это было всего лишь притворством. Моя прекрасная актриса.       – Я позже присоединюсь, – он понял, что говорил, еще до того, как решил это сделать. – Мне нужно немного личного пространства. Чтобы подумать.       – Подумать? – она засмеялась. Звук, такой же звонкий, как колокольчики. – С каких пор?       Он не ответил на ее удивление. Вместо этого он вернул взгляд на простиравшиеся поля перед ним. Балкон на четвертом этаже библиотеки был лучшим местом на кампусе, и точно не из-за коллекции книг.       Когда она поняла, что он не планирует говорить, она собралась с мыслями и ушла. Принцесса искривленного королевства, только от него она могла принять отказ. Ее ладонь аккуратно легла на его предплечье, пока она бормотала прощание.       Прощай, прощай. Adieu, ma tempête. Несмотря на прохладу, там, где задержалась ее рука, он чувствовал только огонь. Он прожигал его кости и превращал его внутренности в рагу. Воздух был печью, а она – его кочегаром. Он не мог вздохнуть от жары, пока она не отпустила. Однако, когда она ушла, он жаждал этого огненного касания больше, чем порошка.       Солнце зашло, конечно же, через пять минут и сорок шесть секунд. Ни одна крупица звука не помешала снисхождению звезды. Вместе с ней пал и сгорающий мальчик.       Когда они нашли его тело в метрах от балкона, стало очевидно, чтобы было слишком поздно. Рассвет еще не наступил, но было ясно, чтоб он лежал там уже некоторое время. Место быстро оцепили, и все занятия в тот день отменили. Студенты отчаянно избегали библиотеки, как чумы.       Мальчик был мертв достаточно долго для того, чтобы ночной холод просочился в его одежду. Но, как ни странно, когда врач аккуратно положила ткань поверх измятого тела Сета, она могла поклясться, что воздух вокруг него был обжигающе горячим. К сожалению, врач привыкла к смертям, но это не помогало справляться с каждым новым делом. Когда она в ту ночь вернулась домой в успокаивающие объятия ее жены, она позволила себе поплакать за молодого мальчика, который не успел вырасти. И на следующий день, когда она помогала доктору принимать роды – кричащих близнецов, – ее слезы снова бесстыдно пролились.       Боль – это порочный круг, но жизнь сильнее.       За годы до того, как Сет Гордон испустил свой последний вздох, опасная женщина испустила свой. В тот ужасающий день, день, когда мир Мэри Хэтфорд подошел к концу, жизнь ее убийцы продолжилась. Ut solet.       В отличие от последнего дня Сета, этот день был холодным и беспощадным. Грязно-серое небо, достойное описания Достоевского, насмехалось над ее трясущимися конечностями. В этом монохромном мире она оставила кровь, кости и одного опустевшего сына.       – Ма-ма. – это был шепот. Мольба. Требование. – Ма-ма!       Он звал ее, словно читал молитву. Она не отвечала.       Когда он сжег ее на берегах Калифорнии, он не плакал. В океане уже хватало слез. Грохот волн, жестокий и беспристрастный, утопил звуки его разбитого сердца.       Грохот. Возвращение. Грохот. Возвращение.       Достаточно скоро мальчик осознал, что больше не был целым. На том калифорнийском пляже, на самом деле, умерли два человека: жена мафиози и сын дьявола. Но только один из них возродился.       В тот день, когда мир Натаниэля Веснински подошел к концу, началась жизнь другого человека.       И, к его недовольному удивлению, начало было не настолько плохим, как конец. Оно было, конечно, хаотичным. Кровавым, очевидно. И таким, таким громким.       Сначала послышались сирены. Потом выстрелы. И, наконец, трясясь на холоде пустынной ночи, спасительный голос нашел останки Натаниэля Веснински.       III.       В зависимости от того, кого вы спросите, прибытие мальчика в Академию не стало началом.       Для большинства студентов Фоксборо стоял поздний ноябрь. Время подготовки к экзаменам. Иначе говоря, ад. Начало было таким же далеким, как и конец.       Для Сета Гордона конец наступил уже достаточно давно.       Для Эллисон Рейнольдс больше не было времени. Только До и После. Она не знала, что было хуже.       Для Кевина Дэя это было серединой всего. Середина жизни, середина занятия, середина очередного кризиса.       И для Эндрю Миньярда, что ж.       Не было никакого начала. Не было никакого конца.       История еще не началась.