Stuck

Simon George Begg, Cassia Scarlett Littlewood Begg, Damon William Baxter — Gentle

Лифт разразился мелодичным перезвоном, и мы оказались в зале со столом ресепшена. Народ набегающими волнами сновал туда-сюда. Кто-то пытался первоочередно и стремительно попасть к хостес, кто-то как можно скорее получить багаж и выйти прочь через крутящиеся двери. Настоящий муравейник. После душной мрачной комнаты без окон большой и просторный светлый зал ослепил. На секунду меня дезориентировало. Голова закружилась, и я добровольно вцепилась в плотную ткань пиджака Томпсона, обхватив его локоть пальцами. Кевин, видимо приняв это за хороший знак, чуть улыбнулся, снисходительно и покровительственно глядя сверху-вниз, а затем повел нас из лифта сразу к выходу из отеля. Но не успели мы сделать и с десяток шагов, как знакомый с подростковых времен голос окликнул: — Сью! Я продолжила бы идти, подобно куклам с ключиком в спине, если бы Кевин не остановился. Положив ладонь на мою, продолжавшую крепко держать локоть спутника, он нахмурился и медленно обернулся. Джоэл, замерев с десяток шагов от нас, недоуменно и вопросительно развел руками в стороны, пытаясь одним жестом описать свои чувства. Наверное, со стороны я выглядела спокойной, но внутри желудок сделал кульбит. Осознание того, что друг никуда не ушел, после того как мой телефон разрядился, принесло странное тепло. Мой широкоплечий ангел-хранитель со школьных времен со своей растрепанной черной шевелюрой и пронзительным голубым взглядом двинулся к нам. Он был выше Томпсона, да и сложен был более ладно со своим широким разворотом плеч, и я с удовольствием бы хотела, чтобы и в этот раз Джоэл заступился за меня, отмутузив обидчика… Но, насторожившись, друг не спешил действовать, а Кевин даже не изменился в лице, невозмутимо разглядывая приближающегося. — Кто это, Сью? — остановившись в двух шагах от нас, Джоэл засунул руки в карманы кожаной куртки с болтающейся бахромой на плечах. Томпсон чуть неприязненно прищурил взор и, демонстративно прижав меня к себе, положил руку на поясницу, прошептав в самое ухо: — Поговори с ним. Скажи, что я твой любовник и приехал забрать тебя. Пусть твой друг едет домой… Почти ласково проведя большим пальцем по позвоночнику, он коротко скрестил взгляды с мрачным Джоэлом. Секунды потекли медленно, загустев, будто мед. Мне показалось, что сам зал замер в ожидании, потемнев. Звуки смазались, нечетко проникая в уши, краски исчезли, а перед глазами стояли два абсолютно разных мужчины, которые по какой-то причине хотели быть рядом со мной. Мгновения превратились в часы, и мне начало казаться, что Джоэл сейчас ударит Томпсона. Но Кевин лишь развернулся и легкой походкой пошел к крутящейся двери. Я преданно проследила за ним взором, — меня внутренне передернуло от омерзения к самой себе, — заметив, что работник парковки подвез к выходу уже знакомый фиолетовый Mercedes. — Ну, и? — напомнил о себе Джоэл. — Что за напыщенная британская задница? Я обернулась и, сглотнув, выпалила, хотя в душе очень мечтала сказать совершенно другое: — Это Кевин, мой любовник. Он за мной приехал, так что ты можешь ехать домой. Слово в слово, умница, Сью. Друг ошарашенно моргнул, а затем медленно изогнул бровь, подавшись чуть вперед: — Ты прикалываешься? Что значит «домой»? Я сбежал с работы, час тащился в пробках до этого сраного отеля, а ты говоришь мне валить, потому что твой богатенький мужик предложил провести еще одну шикарную ночь?! Я скользнула горьким взглядом по костюму, поддетому под кожаную куртку, что явно подтверждал слова Джоэла. Невольно опустила взгляд, рассматривая бордовый ковер под ногами, дорожкой выстланный от входа к ресепшену. Я, может, и была эмоциональным дальтоником, но явно не полным дерьмом. Вроде бы как стало стыдно, хотя головой и понимала, что это не мои слова. Взгляд друга стал совсем уж обвиняющим. Он явно начинал закипать, и мое молчание не облегчало ситуации. Но приказ Кевина я выполнила — больше сказать мне было нечего. — Господи, я думал, что он тебя запер! Собирается, не знаю, изнасиловать… — Еще скажи, что планирует вшить в меня наркотики, — не смогла сдержаться я с неуместной улыбкой, растянувшей губы. — Меньше смотри криминальную хронику. — Ты просто… — он тут же обиженно замолчал, задыхаясь от разрывающих эмоций, и я лишь вздохнула. Лишь понаслышке знаю, что бывает с людьми, когда они не могут справиться с собой, и не очень хотела сталкиваться с этой стороной друга. Знала, что не навредит мне, но… Фыркнув, он неверяще покачал головой, закидывая руку вверх и пальцами закапываясь в недлинные пряди. — Джоэл, — с трудом выдавила я, пытаясь вложить в это слово все, что скрылось за приказом Кевина, но знала, что со стороны всегда звучу устало и утомленно. Как будто делаю одолжение, разговаривая с ним. — Пошла ты!.. — не выдержав, рявкнул Джоэл, а затем прошел мимо меня, сильно толкнув плечом. Я прикрыла на секунду глаза, чувствуя себя, будто измазалась в дерьме. Не знаю, почему он вообще со мной общается. Ладно в школе, ему было жалко меня, но сейчас… Вокруг взрослая жизнь в самом разгаре, каждый общается только с теми, кто ему удобен и выгоден, что никак не относится ко мне. Почему друг так яростно цеплялся за наше общение, я не знала, и в моменты, подобные этому, всегда ненавидела себя. Ненавидела бы, если бы умела и четко осознавала данную эмоцию. Хотя, думаю, объедание чипсами и алкогольные запои под тупые теле-шоу — это и есть ненависть к себе. — Сьюзан, — раздался требовательный, но скрытый за маской ласковости голос за спиной и, обернувшись, я подняла слезящийся взор на Томпсона. Слезящийся? Сама не заметила, как взор застелила пелена, а фигуры размазались в бесконтурные пятна… Мужчина со вздохом неспешно приблизился, вынув ладони из карманов штанов. Окинул меня странным взглядом, а затем, потемнев лицом, недовольно зацокал языком. Покачав головой, Кевин большими пальцами провел мне под глазами, стирая мокрые дорожки: — Ну-ну, перестань… Он не достоин твоих слез! — Почему я? — осторожно подала голос, чувствуя горячие, сухие ладони мужчины на своих щеках. — Прости?.. — Почему ты выбрал меня? Кевин отвел взгляд, явно замечая, что наша пара начинает привлекать внимание. Я тоже подметила: на ресепшене хостес напряженно выглядывала из-за стойки, люди заметно замедляли шаг, посматривая на нас, но мне было плевать. Обхватив меня за талию, Томпсон потянул меня в сторону улицы, проходя крутящиеся двери. — Ты мне понравилась, — наконец просто пожал плечами мужчина, выведя меня на свежий воздух. Налетевший ветер подкинул вверх полы пальто мужчины, которое тут же, подобно щупальцам осьминога, обхватило мои бедра. Дверь перед лицом взлетела вверх, позволяя мне опуститься в салон. Когда она закрылась, ветер стих, и я оказалась в звенящей темноте с терпким запахом дорогой кожи. — То, что я понравилась, не значит, что я кукла, — едва слышно произнесла я, когда Кевин сел рядом. Он вздохнул и повернулся ко мне лицом, которое сверху осветилось белым светом потолочной лампы. И вновь его глаза были скрыты тенью. — Ты не права, именно это и значит, — он протянул руку, немного резко сорвав гребень с моего затылка и не глядя швырнув его на заднее сиденье. Как и вчера, следом он кинул туда же сумочку и мой разряженный телефон. — У меня есть силы, и я могу их использовать так, как считаю нужным. Трудно проигнорировать искушение, когда привык получать то, что хочешь… Сейчас я хочу тебя. Поперек горла встал ком и, напряженно поигрывая кончиками пальцев, я все же спросила: — Мы спали ночью? — О, Сьюзан, конечно, нет! — воскликнул Кевин почти обиженно, сведя брови к переносице и корпусом отвернувшись к рулю. Mercedes коротко рыкнул, заклокотав, повинуясь ключам в зажигании. — Я не буду принуждать тебя к сексу и чему-либо еще! Я же сказал: ты попросишь сама… Тем более, я так утомлен тем, что всегда приходилось девушек заставлять любить и хотеть меня. Хочу посмотреть, что будет, если не заставлять. — Иронично, учитывая то, что ты уже заставляешь меня быть рядом с тобой… Отвернув лицо к окну и глядя, как отель медленно исчезает по мере движения автомобиля, я с трудом наконец сглотнула ком. Над ухом громко защелкал поворотник, и Томпсон влился в уличный поток машин. — Не нагнетай, — поморщился мужчина, а затем сказал более мрачно, явно теряя терпение. — Не говори со мной, если вновь соберешься поныть на эту тему — не хочу даже слышать! Вообще, будь веселее! Я столько всего запланировал, и на сегодняшний вечер два правила: не грустить и не лгать. Я оторопело заморгала, ощутив легкий звон в ушах. В голове резко стало пусто, и я осознала, что забыла о чем думала. Закусив губу, я задумчиво коснулась пальцами виска, как будто это помогло бы сосредоточиться, глядя вперед на дорогу через лобовое покатое стекло. Странно: нос был забит, а щеки мокрыми, да и неприятный осадок еще остался, но я не могла вспомнить, чем он вызван. Может быть, тем, что я пропустила работу? А позвонила ли я Джеремии после этого?.. — Так куда мы едем? — отмахнувшись сама от себя, спросила я и тут же осеклась. Мужчина недовольно сморщился, будто съел лимон, — чего это он? — а затем нехотя пробормотал: — Мы неправильно начали вчера. Хочу по-другому. Ты ничего не знаешь обо мне, я о тебе… У меня есть на примете шикарное заведение, — с каждым предложением в его голос возвращалась заинтересованность, а от прежнего выражения лица ничего не осталось. Он склонил голову влево, глядя в боковое зеркало, чтобы перестроиться. — Туда я вожу лишь особенных людей. Ты ведь такая, Сьюзан? Я откинулась на подголовник, глядя на Кевина и попутно рукой нажимая кнопку на карте двери, чтобы опустить стекло вниз. Ветер ворвался в салон, вскинув волосы вверх и бросив мне их в глаза. Мужчина скосил странный взгляд, а я лишь рассмеялась. По-чужому. Отчужденно. Не моим смехом. Ведь я не знала, как, когда надо смеяться и делала это крайне редко, чаще притворяясь. — Я не знаю, какой выгляжу в твоих глазах, — рассмеялась я новым порывом и с улыбкой подставила лицо ветру. — И, к слову, вчера все было не так уж плохо. Томпсон, кажется, мне не поверил. Встав на светофоре, озарившем салон красной вспышкой, он повернул ко мне лицо и вскинул одну бровь: — Ты правда так думаешь? Правда? Я обернулась. В его глазах столько радости и надежды. Уголки губ дрогнули, и рот растянулся еще шире, обнажая зубы. Со всей искренностью прошептала: — Нет. И вновь отвернулась к окну. Зажегся зеленый сигнал светофора. Кевин все еще смотрел на меня, — я чувствовала его взор, — не дотрагиваясь до руля, и машины, стоявшие за нами, сердито засигналили. Исступленно моргнув, Кевин вернул себе каменное выражение лица и резко вдавил педаль газа в пол так, что мою голову сильно подкинуло на подголовнике, тут же вжав в кресло.

═╬╬══╬╬══╬╬═

Я растеряно посмотрела на вывеску ресторана азиатской кухни Niku. Ничем не примечательный вход и не было хостеса или парковщика. Почти центр Нью-Йорка, что совсем не вязалось с простым антуражем азиатского ресторана. Кевин молча протянул руку, и я практически не удивилась тому, что беспрекословно, уже привычно вложила пальцы в его ладонь. Хотя до конца и не могу поверить: я же совершенно его не знаю… Мы не спеша спустились по ступеням, уходящим вниз, — Кевин, как истинный джентльмен, придержал, помогая спуститься. Сначала нас поглотила тьма, а затем сотни китайских фонариков сочного красного цвета окружили со всех сторон. Пока Томпсон что-то внушал персоналу, я выскользнула из его хватки, пройдя чуть вглубь. Аккуратные, крепконогие и коренастые столики и стулья. Каждое из мест огорожено ширмой из красного дерева с черной сеткой, прикрывавшей дизайнерские бреши в узорах. Играла тихая незатейливая музыка в азиатских мотивах. Руки с аристократичными, будто фарфоровыми пальцами скользнули мне на талию, и я почувствовала, как крепкое мужское тело прижалось ко мне сзади. Мурашки мандражной тряской пробежались по телу. Легким, но терпким, проникающим во все клетки организма облаком окутал аромат тика. — Нравится? Мимо нас пронеслось двое официантов с подносами, но я не обратила на них внимания. Здесь было уютно и, как ни странно, тепло. Так тепло бывает дома или в приятном душе месту. Я, заговоренная прошлым приказом, честно выдохнула: — Да. Хриплый, довольный смешок Кевина отвибрировал резонансом от его груди к моей и затих где-то внизу живота, где пальцы мужчины выводили лишь ему известные узоры. Теплое дыхание коснулось моего уха. — Я рад. Ведь для особенных людей — особенное место. Острые зубы больно куснули меня за мочку уха, и я чуть вздрогнула, изогнувшись в чужих руках, однако Томпсон моментально перехватил, притянув обратно к себе, и направил меня глубже в ресторан. Оказалось, что мы находимся на втором этаже, в то время как первый был чуть ниже, относительно улицы находясь в подвале. В углу, поблескивая свечами, нас ожидал пустой, но засервированный столик. Между тарелок, перекрывая солонку и перечницу, стояли два бокала с водой и деревянная ваза, будто собранная из одинаковых, темных брусочков, — из нее выходила роза, чуть нависая над столешницей без скатерти. Кто-то явно пытался произвести впечатление. Я безошибочно скосила взгляд вбок, наткнувшись на столь же внимательный взор, и тут же смущенно отвела глаза. Официант к нам так и не подошел, даже спустя пятнадцать минут после того, как мы сели за стол, да и лицо Кевина было умиротворенным, из чего я сделала вывод, что он спланировал обед так, чтобы наш тет-а-тет старались не прерывать. По крайней мере, до поры до времени. — Итак, — промолвил он, сидя напротив меня с таким видом, будто восседал на троне, — что ты можешь рассказать о себе? Говори все. Я прикусила язык до боли в попытке сдержать слова, но они сами вырвались из плотно сжатых губ: — Мне двадцать пять лет, я работаю ландшафтным дизайнером и живу за городом… — Ну, ради Бога, Сью, не столь банальное! — недовольно перебил мужчина. — Давай что-нибудь необычно-стыдное. Что-то, в чем ты редко признаешься, но обязательно хочешь со мной поделиться… Это так сблизит нас. Я, тяжело сглотнув и подумав о том, что не имею никакого желания сближаться с ним, выдала помимо воли: — У меня алекситимия… — А вот это уже интересно, — довольно осклабился Кевин. — Судя по названию, какая-то неприятная штука, но, по отсутствию физических недостатков, предположу, что это скорее психологическое заболевание? — Не совсем, — я коснулась пересохшего от перенапряжения горла и потянулась за стаканом с водой, который поставили заранее. Сделав жадный глоток, я торопливо продолжила, будто подсознательно желая угодить собеседнику. — Это особенность работы нервной системы. Я не способна понять, принять и выразить свои чувства. Томпсон расхохотался так, что заоборачивались соседние столики, и хлопнул в ладоши, откинувшись на спинку стула. Будто узнал что-то невероятно ценное и интересное. Когда-то давным-давно я читала «Коллекционера». Клегге — вот кого напоминал мне Кевин. Бабочка и коллекционер. Девушка и психопат. Никогда не думала, что стану героиней Фаулза. Я не привыкла говорить о себе много и уж тем более вываливать самую сокровенную тайну вот так человеку, которого знаю второй день. Неприятное ощущение заскребло где-то в груди, желчью поднимаясь к глотке и будто сводя язык судорогой. Джоэл узнал о моем диагнозе в пятом классе, когда отец Эмми, моей одноклассницы, работавший врачом, проболтался об этом дочери, а она — всему классу. С утра это были тихие шепотки, крадущиеся за мной по пятам вместе с косыми взглядами, затем, ближе к обеду, они сменились громкими насмешками, брошенными как бы в никуда. — Эй, Сью! — кричал кто-то из толпы мальчишек, которые едва обзавелись воспаленными красными угрями: точками, покрывшими их лица. — Правду говорят, что ты ничего не боишься? Или ты все же прибегаешь по ночам к мамочке под бок? Дети жестоки, и к вечеру, после факультативных занятий, окрики приобрели более злые, обидные оттенки: — Сью, я слышал, что когда твой папочка умер, ты не пролила ни слезинки! Смех копился, лепился, как снежный ком, нагоняя бесстрастную меня и все же выбивая из колеи. В тот день Джоэл, спешивший в раздевалку к своим друзьям, — чтобы успеть погулять с ними перед тем, как придется идти домой, — услышал тихий, едва слышный плач и остановился. Не по воле судьбы ли?.. Помню, он толкнул тяжелую для пятиклассника дверь класса и, заглянув, смущенно провел по волосам. Я этого не видела, но он безнадежно махнул рукой, сделав шаг прочь, в сторону коридора, и все же затем остановился, неловко обернувшись. — Че ты ревешь? — грубо и нехотя бросил он в темноту класса. Я шмыгнула носом и, в отражении стекла окна глядя на пацана, буркнула: — Ничего! Вали давай! — Ну и пожалуйста! Ной дальше! — огрызнулся он. И остался. Спустя мгновение подошел ко мне, залез и сел рядом на подоконник, со вздохом уронив голову на брякнувшее стекло. — Так чего ты плачешь? — спросил он более спокойно, наблюдая исподлобья в окно за спешащими домой детьми с рюкзаками на спинах и мешками сменки в руках — привычная суета для школьного двора… Лишь потом я узнала, что маленький кудрявый мальчик с невероятными голубыми глазами отчасти считал себя виноватым в том, что не прекратил насмешки одноклассников и позволял шутки в сторону беззащитной девочки. Его отец воспитывал его не так, но и быть белой вороной в классе он не хотел. Для десятилетки он весьма сильно был озадачен моральными дилеммами: с одной стороны, желание тусоваться среди крутых парней класса, а с другой, — воспитание, приказывавшее заступаться за слабых. — Я не знаю, — честно ответила я, проведя белым накрахмаленным рукавом блузки под носом, стирая текущую из носа жидкость. — Ах, ну, да, — кривляясь, подался ко мне Джоэл, — ты же холодная королева! Ничего не чувствуешь! — Я чувствую! — крикнула я, давясь слезами. Поперхнувшись, я осеклась, отворачиваясь к окну, а затем едва слышно сказала: — Но не понимаю, что именно… Мальчик напротив меня нахмурился, отстранившись назад, и так посмотрел, что я невольно рассказала и о непутевой мамаше, считавшей меня отродьем, и о диагнозе, и о том, как мне тяжело и непонятно находиться среди других людей. Наверное, тогда и пролегла первая нить нашей дружбы, связавшей нас на долгие годы. Однако Кевин вырвал меня из воспоминаний деликатным покашливанием, и мне пришлось поднять на него взор. — Это лечится? — Я не знаю, — честно ответила я. — С возрастом поняла, что эмоции, чувства — все это бесполезная маска для того, чтобы люди тебя принимали такой, какой им хочется тебя видеть. Ну и не стала ходить по врачам или узнавать что-то про лечение. В детстве хватило… Томпсон по-дьявольски искушающе улыбнулся и подался вперед, оперевшись подбородком на подставленную ладонь. Мне не требовалось приказа, но видимо он не мог отказать себе в удовольствии и протянул: — Расскажи… Я сделала глубокий вдох, пальцами продолжая играть со стаканом: обводя стеклянный ободок, мне нравилось смотреть, как трепещет на свету вода. Мне не хотелось вспоминать о матери. Даже умей я четко определять свои чувства, я бы не могла сказать, что ненавижу ее. — Тяжело ненавидеть своих родителей, — в такт мыслям хрипло протянула я и обратила внимание на замершего Кевина. Он чуть прищурил взор, в котором заблестели неясные мне опасные огоньки. — Даже если они сделали слишком много плохого. — Смотря что считать за плохое, — мрачно протянул мужчина напротив меня. Улыбка сползла с его лица. Под глазами пролегли злые тени, вновь скрывая его взор от меня. На мгновение мне показалось, что он хочет поспорить со мной. Опровергнуть. Но Кевин молчал. — Все что угодно, — твердо произнесла я, попутно пытаясь понять причину смены настроения мужчины. — Ни один ребенок никогда не будет ненавидеть своего родителя до глубины души. Особенно мать. Мама — это слово, которое пропитано любовью тысячи поколений предков. Хочется детям того или нет, но они всегда будут трепетны к нему. Я не знала, что в голове у Кевина проносятся вспышки воспоминаний. Просто не могла этого знать, потому что, к сожалению или счастью, не владела телепатией. Возможно, если бы я видела их и слышала, поняла бы, что мне стоит замолчать. Не стоит совать голову в пасть дракону, а сейчас я неосознанно делала именно это. Ворошила его гнездо, по шею сидя в глотке ящера. Я не знала, что там — годы мучений, скрытых заботой эгоистичных родителей, которые не дали ребенку умереть в десять лет, подвергнув его медицинским пыткам. Я не знала, что перед глазами Томпсона в такт моим словам возникает образ матери, которая по его команде прижгла себе лицо утюгом, — просто в отместку. Да так, что кожа прикипела и ее пришлось отрывать ее мужу, отцу Кевина, по шматкам, тонкими лоскутами. Не знала, что после этого он вспоминает маленького растерянного и испуганного себя, боящегося своих новых способностей, который сидит в спальне и осознает, что его бросили… Я была поглощена своими воспоминаниями. После смерти отца прошло несколько недель. Детский, калеченый болезнью разум даже не счел нужным считать, как давно не стало того, кто любил его больше жизни. Прошли похороны и моим единственным воспоминанием осталась неприязнь: тогда шел дикий дождь, и я промокла до нитки. Помнила, как мечтала поскорее попасть домой, чтобы снять сырые ботинки и носки, пока гроб опускали в яму влажной земли. Сидя на кровати, я спокойно листала журнал с комиксами, когда внутрь зашла мать. Осунувшаяся, с синяками под глазами и навязчивым запахом алкоголя, который не отставал от нее ни на шаг уже долгое время. Минус отец, плюс алкоголь — простая арифметика, которая была понятна даже мне. Еще со времен развода она стала прикладываться к бутылке, а похороны будто подтолкнули ее, заставив слететь с тормозов. Мать качнулась, неловко кутаясь в серую шаль, и, заметив меня, подошла ближе. — Маленькая дрянь! — протянула она, сильно растягивая гласные. Потянувшись и чуть не завалившись, она вырвала журнал из моих рук, отступая на шаг. Нетрезво переступив с ноги на ногу, она распахнула глянцевые страницы и протянула: — «Лейла выступила вперед, храбро отгораживая своего папу от злых ведьм. У нее не было сил, но она готова была пойти на все, чтобы защитить родного человека…» — мать зло хохотнула и, подняв насмешливый взгляд на спокойную дочь, резко и с хрустом рванула журнал пополам, разжимая руки. Листы медленно закружились в водовороте танца, неспешно падая на пол разноцветными огрызками. Мать горько сплюнула прямо на пол, возле моей кровати. — Даже в твоих журналах и книгах дети любят родителей, а ты и слезинки не смогла пролить по отцу… — Зачем? — я подняла обе брови, разведя маленькими ладошками. И тут же охнула, когда крепкая, сухая ладонь прилетела по скуле, отвесив кривую и смазанную, но не менее болезненную пощечину. Схватившись за лицо, я отползла подальше к стене, чувствуя, как жжет изнутри ребра, а глаза неприятно намокают. Мать облизала потрескавшиеся губы и, обдав парами алкоголя, хрипло фыркнула: — Потому что это все из-за тебя, сука. Надо было избавиться от тебя, пока была возможность! Ты и есть антихрист… Все наши страдания из-за тебя, из-за тебя отец ушел и я осталась одна! А теперь он и умер — его забрали, потому что ты проклята. И я тоже проклята по твоей вине. Что, ждешь, когда и я сдохну? — она покачнулась, тыча пальцем мне в лицо. Ее светлые глаза в обрамлении морщин презрительно прищурились. — Так запомни, что пока ты жива и я не сдохну… Каждый день буду в церкви молиться за отпущение твоих грехов, и твой скорейший упокой… Я отпила воды, переводя дыхание после рассказа воспоминания, которое дотошно отображало мое детство и являлось одним из многих. Из сотен тысяч таких же грязных и неприятных. — А твой отец? — спросил Томпсон, глядя на приближавшегося официанта. Я опустила взгляд, поигрывая подолом ношеного платья. Неплохо было бы переодеться… Официант расставил перед нами сушиоке, — специальные тарелки для подачи роллов, — соусники с черно-коричневым соевым и прочую посуду, неспешно заставляя стол. Последним опустилась перед Кевином белая широкая тарелка с длинными бортами, на которой лежала паста. Невольно вспомнила, что и при первой нашей встрече Кевин ел что-то похожее. Кто заказывает пасту в азиатском ресторане?.. Когда официант удалился, я ответила: — Он считал, что мне можно помочь. Защищал меня от матери, водил по врачам: психиатрам и дефектологам… С ним дом был Домом. Я сглотнула сухой ком, вставший поперек горла. Глядя, как Томпсон принялся за еду, неуверенно спросила: — А что с тобой? Откуда все эти способности? — мужчина замер, так и не донеся вилку до рта. Он поднял на меня мрачный, предупреждающий взор, от которого холодок пробежал по позвоночнику, и я поспешила оправдаться: — Ты сказал, что нам нужно узнать друг друга… — Не так близко, — отрезал он, наконец отправив пасту в рот. Жуя, он отложил столовый прибор и вновь откинулся на спинку, глядя на меня в упор. Мысль проскочила в его темных глазах и тут же погасла, когда он как бы отстраненно бросил, отворачивая лицо к залу: — Но теперь я точно рад, что мы познакомились. Мы чем-то даже похожи, особенно детскими «теплыми» воспоминаниями и, думаю, можем помочь друг другу: я — тебе, а ты — мне… Видишь ли, как я уже говорил, всю жизнь мне приходится вынуждать людей быть рядом, что-то делать против их воли. А игра в Бога весьма скучна́, я хочу сказать, — он побарабанил пальцами по столешнице, а затем как-то рвано и дергано взял бокал с водой, сделав жадный глоток. Я бы хотела бросить что-то колкое и насмешливое, но слова против воли осели на языке, растворившись перед единственной командой: будь веселее. Заинтересованная улыбка скользнула на мои губы. Кевин отставил аперитив и, вновь взявшись за вилку, качнул ей из стороны в сторону: — Ты мне симпатична и мне было бы интересно побыть с тобой. С настоящей тобой. Взамен предлагаю помочь тебе с твоей… С твоими особенностями. — Если зазубрить с попугаем пару слов, это не значит, что он сможет самостоятельно говорить о политике или о росте цен на нефть, — парировала я, проведя ногтем по краю сушиоке. — Да, но, возможно, у тебя в голове есть барьер, который я могу сломать, — пожал плечами Томпсон, как-то суетливо и нервно поигрывая вилкой между пальцев. — Да. Хорошее предложение, согласна? — Нет. — Ну, что ты, не бурчи, — улыбнулся он, игриво подмигнув. — Это будет весело и интересно! Ты ешь… Здесь шикарный повар!..