Воздаяние нечастивых

Лэйн.

"Секреты — это замки, которые мы ставим на двери своей души.

Но даже самый прочный замок нуждается в ключе,

а ключ — в человеке, которому ты решишь довериться,

рискуя шагнуть над пропастью"

"Deep Watch - Moments"

      Ночь. Мрак. Холод.       Я бежала за Яном по тёмным, узким улицам Оксфорда. Тишину разрывали только наши шаги, гулко отскакивающие от каменных стен, и моё неровное дыхание. В одной руке я крепко сжимала палочку «ХИС», её холодная поверхность впивалась в ладонь, а второй рукой я держалась за Яна, который тащил меня вперёд, не сбавляя темпа.       Я едва поспевала за его длинными ногами, почти спотыкаясь на каждом шагу, чувствуя, как накидка цепляется за мостовую и тянет меня назад. Ян не оглядывался. Он не спрашивал, как я справляюсь. Его решимость тянула нас обоих вперёд, словно он видел путь сквозь мрак.       Лёгкие жгло от частых, рваных вдохов, словно внутри них разгорались искры. Но я не сбавляла темпа. Не умоляла Яна остановиться, чтобы передохнуть, не просила дать мне хоть минуту прийти в себя. Жаловаться было бесполезно. Вместо этого я просто покорно следовала за ним, крепко держась за его руку, чувствуя его силу, его стремление вырваться из этого кошмара.       Ночь сжимала город своими холодными объятиями. Луна тускло освещала мощёные улицы, превращая их в дорожку из серебристых пятен и глубоких теней. Шорохи и отголоски шагов отражались от каменных стен, усиливая гнетущую тишину. Ян крепко держал мою ладонь, будто боялся, что я могу исчезнуть, раствориться в этих улицах, словно призрак. Его пальцы были холодными, но хватка — уверенной, как у человека, который точно знает куда бежит.       Каждый шаг отдавался в ушах болезненным эхом. Накидка путалась под ногами, а густой воздух ночного Оксфорда становился все тяжелее, наполняя грудь неприятной тяжестью. Но я не останавливалась. Впереди маячил силуэт Яна, словно путеводная звезда среди этого хаоса. Его спина казалась такой выпрямленной, решительной, что я начала верить — он знает, как нас спасти. Его движение было бесшумным, слаженным, как у охотника, которого невозможно сбить с пути.       Я обернулась на миг. Темнота позади нас казалась неподвижной, но в ней таилась угроза. Я чувствовала жгучую смесь страха, гнева и чего-то ещё, неуловимого, оседающего в самом сердце. Тёмная улица становилась нашим спасением, но каждый её поворот скрывал и возможную погибель.       Они шли за нами. Бежали. Догоняли. Шаги преследователей звучали всё ближе, гулко отдаваясь в ночной пустоте. Тяжёлое дыхание догоняющих смешивалось с шумом города, создавая ощущение, будто сама ночь сжалась вокруг нас в одно единое существо, жаждущее нас поглотить.       — Сбрось свою мантию здесь, — Ян ткнул пальцем на обочину, не переставая бежать. Его голос был отрывистым, но твёрдым, как приказ.       В попыхах я стянула с себя багровую накидку, что мы нашли в кабинете у пастора, и скинула её в лужу. Вода впитала ткань, оставляя вокруг алые разводы, словно следы крови. Затем я вновь ухватила Яна за руку, не думая о том, что это может ему помешать. На какое-то мгновенье его лицо застыло, едва уловимая тень пробежала по чертам. Мне показалось, но он схватил мою ладонь крепче, и мы ускорились, оставляя позади тихий всплеск воды.       Мы пробирались через разрушенные дома, путая их след. Ян выбрал путь, где даже нам приходилось замедляться, чтобы не угодить в западню — расщелины в камнях, оставшиеся после обстрелов, или хрупкие деревянные балки, что трещали под ногами. Время от времени он оборачивался, проверяя, не теряю ли я темп, но мы не обменялись ни словом. Не знаю, обладали ли они какой-то магией, или им сам дьявол подсказывал путь к нам.       Приспешники пастора. Вернее, грязные, порочные оккультисты нашли пропажу, когда мы уже выбежали к центру города. Ян услышал их раньше, чем я поняла, что опасность близко. Его реакция была молниеносной: он сменил направление, резко уводя нас в сторону. Но спустя несколько минут я и сама могла различить их движение. Это был хаос: нестройные тени скользили по углам, фонари словно дробились на части, становясь всё ближе и ближе.       Они были как призраки, практически бесшумные. Их было явно больше, чем мы видели в церкви. Гораздо больше. Если кто-то и заметил их, то явно предпочёл остаться в стороне — город жил своей жизнью, слепо игнорируя нашу драму. Но как они смогли обойти солдат? Если только… нет. Исключено. Солдаты, хоть и молили о спасении, никогда бы не опустились до связей с церковью. Эти вояки думали, что мир можно спасти лишь войной и оружием. Глупцы.       Ян завёл меня в небольшой лесной участок. Тёмные деревья, словно мрачные стражи, склонились над тропинкой, растянувшейся вдоль тихой реки. Мы продолжали бежать, утопая в запахе влажной земли и мха.       — Я больше не могу, — выдохнула я, задыхаясь, чувствуя, как лёгкие горят от недостатка воздуха.       — Можешь, — твёрдо ответил Ян, его голос звучал, как приказ, отрезая возможность возражений. Он сжал мою руку ещё сильнее, словно передавая свою уверенность и силу.       Я послушно продолжила двигаться, хотя ноги словно налились свинцом. Мы бежали дальше, но внезапно Ян резко дёрнул меня в сторону. Я пошатнулась, почти теряя равновесие, но, споткнувшись, перепрыгнула торчащий наружу корень. Адреналин заставил тело подчиниться, даже если разум твердил, что сил больше нет.       Лучи фонарей преследователей скользнули по ветвям позади нас, едва не задевая Яна. Мы вовремя укрылись за деревьями, но казалось, что их свет вот-вот настигнет нас. Сердце билось где-то в горле, дыхание сбилось до хрипов, а в голове шумело. Я была на грани, готовая вот-вот упасть от обессиливания, но Ян продолжал вести меня вперёд, крепко держа за руку.       — Перепрыгивай! — Выдохнул он, его голос пробивался сквозь шум крови в ушах.       Не думая, я послушалась и прыгнула. Где мы? Куда он ведёт меня? Я не знала. Моё сознание словно окутала пелена. Единственное, что я могла сделать, — это следовать за ним, слушать его указания, как приказы, и держаться за эту невидимую нить. Ян был моими глазами, руками и ногами.       Всё вокруг превратилось в расплывчатое пятно — деревья, звуки реки, лязг шагов преследователей где-то позади. Я чувствовала, как мир меркнет, как в глазах сгущается темнота, но не упала в обморок. Ян не позволял мне остановиться, и, несмотря на слабость, я знала, что это и спасало нас обоих.       Мгновение, — и я обнаружила себя сидящей на холодной поверхности. Моё дыхание вырывалось наружу так часто и беспорядочно, что перед глазами всё ещё плясали искры. Я попыталась понять, где я нахожусь, но это оказалось выше моих сил. Вокруг было темно, лишь слабое покачивание давало понять: мы на воде.       — Дыши медленнее и глубже! — Ян схватил меня за плечи и чуть потряс, пытаясь вернуть меня к реальности. — Постарайся, Лэйн!       Я старалась. Но сердце стучало с такой силой, что казалось, готово вырваться из груди. Моё дыхание никак не поддавалось контролю. Это была паника, такая жгучая и всепоглощающая, что я потеряла связь с окружающим миром.       — Лэйн, — настойчиво повторял Ян. Его голос звучал громче, чем хотелось бы. — Лэйн!       — Я… я не… я не могу дышать, — прохрипела я, с трудом выдавливая из себя слова.       — Старайся! — Почти прорычал он, не сдаваясь.       Вдруг тишину разорвал хруст веток и шаги. Кто-то был неподалёку. Луч света прорезал полумрак, скользнув через узкое окно каюты. Ян взглянул на меня, его глаза вспыхнули тревогой.       — Тише, — прошептал он, прижавшись ближе. Его руки обхватили моё лицо. — Нас услышат, — мольба звучала в его голосе, как последний приказ.       Но я лишь покачала головой, задыхаясь всё сильнее. Я не могла. Это не было простым удушьем после бега. Паника овладела мной полностью, превращая всё тело в дрожащую, беспомощную оболочку.       Ещё один луч света проник в помещение, освещая наши лица. Ян сжал челюсти, оглядываясь, будто ищет выход.       — Прошу, успокойся, — выдохнул он настойчиво, но почти беззвучно.       — Я не… — Начала я, но не успела закончить.       Ян резко приблизился ко мне, и его дыхание коснулось моих губ. Я чувствовала, как его тепло окутывает меня, словно плотный кокон, но внутри всё бушевало. Сердце колотилось так сильно, что я боялась, что он тоже его слышит. Голоса снаружи становились громче, и я не могла понять, что происходит — паника мешала сосредоточиться.       Его ладонь вдруг оказалась на моей затылке, мягко, но настойчиво притягивая меня ближе. Его пальцы, тёплые и сильные, слегка сжались, словно он боялся, что я сорвусь, убегу, исчезну. Его другая рука неожиданно скользнула к моей и, обхватив мои пальцы, положила их на свою грудь.       — Чувствуешь? — Ян прошептал так тихо, что его голос почти утонул в тишине.       Сначала я не поняла, что он имел в виду, но потом ощутила его сердце. Оно билось быстро, ритмично, глухо отдаваясь у меня под ладонью. Биение было отчётливым, будто стучало не только в его груди, но и во мне самой. Мой взгляд был всё ещё рассеянным, но я автоматически сосредоточилась на этом ритме. Один удар. Второй. Третий.       — Считай, — тихо сказал он, словно угадывая мои мысли.       И я начала считать. Один. Два. Пять. Десять. Постепенно дыхание стало выравниваться, как будто сердце Яна задавало мне темп. Я не могла сосредоточиться ни на чём другом — только на его тепле и глухих, уверенных ударах.       Пятнадцать. Двадцать три. Тридцать. Счёт в голове начал успокаивать меня. В какой-то момент я уже не пыталась сдерживать себя, просто следовала за этим ритмом, позволяя ему утянуть меня в тишину.       — Сто тридцать шесть, — шепнула я, не отрывая ладони от его груди.       — Что? — Ян чуть наклонил голову, всматриваясь в меня.       — Я насчитала сто тридцать шесть ударов, — ответила я почти машинально, чувствуя, как моё тело, наконец, перестаёт дрожать. А лёгкие могли полностью набрать воздух.       Он долго смотрел на меня, а потом его рука, всё ещё лежащая у меня на затылке, чуть дрогнула, поглаживая волосы.       — Здесь никого, — прозвучал голос снаружи, возвращая нас в реальность.       Ян резко отстранился, его движение было настолько быстрым, что я едва успела понять, что произошло. Он отодвинулся, как будто этого напряжённого момента между нами вообще не было. Его взгляд сразу стал холодным и сосредоточенным, а голос, несмотря на его силу, всё же сохранял лёгкую грубость.       — Можешь дышать? — Его вопрос был прямым, но в нём я уловила нечто большее — усталость, скрытую за внешней невозмутимостью. Он наблюдал за мной, как если бы проверял, не потеряла ли я сознание, не сломалась ли.       Я проморгала, чувствуя, как глаза вновь наполняются ясностью. Моя голова кружилась от неожиданности, но дыхание наконец стало ровным. Всё ещё находясь в его объятиях, я заметила, как его челюсти сжаты так сильно, что зубы едва не скрежетали. Его рука слегка дрогнула, как будто он хотел что-то сказать, что-то добавить, но затем замолчал, подавив свои мысли.       — Да, — прошептала я, чувствуя, как напряжение отступает, но не позволяя себе оправдаться перед ним.       Мы сидели молча, стараясь поймать хоть секунду покоя. Ветер, пробиваясь сквозь треснувшее окно, приносил запах влажной земли и прелых листьев. Всё вокруг, казалось, замерло. Только слабое постукивание металла нарушало тишину.       Я повернула голову, чтобы понять, что это за звук, и заметила, что Ян кусает изнутри щёку. Его металлические скобы едва виднелись в полумраке, но теперь я могла различить, как они блестят на свету. Эти странные конструкции у рта выглядели зловеще — как будто они не просто часть его тела, а инструмент боли.       Я моргнула, пытаясь осознать, что он делал. Он буквально прокалывал собственную щёку, крепя эти скобы. Боль, которую он должен был чувствовать, была невообразимой. Ведь когда тебя ранит кто-то другой, шок на мгновение оглушает, и осознание приходит только потом. Но Ян… он сознательно шёл на это, принимая эту пытку. Ему пришлось сделать это.       — Где мы? — Решительно разорвала я тишину, уставившись на Яна. Мой голос прозвучал громче, чем я ожидала, но внутри всё ещё трепетала неуверенность.       Он не сразу ответил. Казалось, он отстранился не только физически, но и мысленно, избегая моего взгляда.       — На яхте… — Произнёс Ян раздражённо, но как будто без особого интереса. Его голос был хриплым, пропитанным усталостью.       Его зубы продолжали терзать скобы во рту. Металл слегка скрежетал, когда он, кажется, пытался поправить их или снять. Я заметила, как на его лице отразилась тень боли, но он никак её не выдал — ни жестом, ни стонами.       Я перевела взгляд на окружающее пространство. Мы действительно находились в каюте старой яхты. Узкое помещение, пропахшее сыростью, едва освещалось слабым лунным светом. Где-то за стенами плескалась вода, сопровождаемая тихими ударами волн о корпус судна.       — Чья это яхта? — Задала я новый вопрос, чувствуя, что Ян явно не спешит объяснять.       — Не важно, — отрезал он резко, избегая дальнейших разговоров.       Но я упрямо не отводила взгляда. Ян поднял на меня глаза, и в его выражении мелькнуло что-то, что я не могла точно разобрать — смесь раздражения, усталости и… вины?       Я привыкала к темноте, оглядываясь вокруг и пытаясь ощутить это пространство. Лёгкий свет, пробивающийся из окна, размытыми линиями очерчивал тесные границы помещения. Тусклое свечение заставляло комнату казаться ещё более мрачной. Скрипучая кровать с потрёпанным матрасом едва выделялась в полумраке, словно не приглашая к отдыху, а только усиливая желание бежать. В углу стоял огромный шкаф. На столе тени скрывали что-то неопределённое, создавая странный узор из света и мрака, словно там лежало нечто, что я не должна видеть. Вся эта обстановка навевала ощущение безысходности, замкнутости, будто стены давили на грудь, отнимая возможность дышать полной грудью. Мне казалось, что время застыло здесь навсегда, оставив эту комнату в состоянии вечного полураспада.       Каждый звук — скрип половиц, слабый стук капель дождя по окну — был слишком громким в этой тишине. Даже моё собственное дыхание казалось чужим и неестественным. В этом мрачном месте я чувствовала себя будто в капкане, и тьма словно питалась моими мыслями, выгоняя из них последние проблески спокойствия.       Где мы? Почему Ян привёл меня сюда?       Я попыталась подняться, но слабость всё ещё приковывала меня к месту. Ян же вскочил с места резко и напряжённо. Он даже не посмотрел в мою сторону, не подал руку. Его движения были резкими, словно его тело сковывала злость или боль.       Он поднял с пола потухшую палочку «ХИС» и вновь её зажёг. Мягкий свет осветил его лицо, — и я вздрогнула. Ян выглядел так, будто боролся с чем-то внутри себя. Он сел на край кровати, провёл пальцами по волосам и опустил голову в ладони.       — Ян? — Обеспокоенно позвала я, стараясь, чтобы голос звучал мягко.       Он вздохнул, тяжело и громко, но не ответил.       Я подтянулась к кровати, опираясь на руки, и, не зная, что делать, осторожно коснулась его плеча. Я почувствовала, как его тело дрожит, словно в нём кипела невыносимая напряжённость.       — Ян, — тихо повторила я.       Медленно я протянула руку и убрала прядь волос, упавшую на его лицо. Мой палец слегка коснулся его кожи. Он вздрогнул сильнее, словно моё прикосновение обжигало. Резко повернул голову ко мне, и я увидела, как его глаза блестят. Но это был не блеск слёз, а что-то иное, подавленное и злое.       — Они… — прошипел Ян сдавленно, с ненавистью, которая почти царапала слух. — Они делали с ней…       Он не договорил, его голос дрогнул, но он стиснул зубы, будто боялся сорваться.       — Да, — тихо согласилась я, стараясь говорить твёрдо, хотя мне было всё ещё страшно.       Ян резко повернулся ко мне, его взгляд стал острым, обжигающим.       — И ты ничего не почувствовала? — Спросил он, глядя на меня с упрёком, который меня поразил.       — Нет, — ответила я без колебаний.       Моя правда обожгла его больше, чем он ожидал.       Такое мне уже приходилось видеть. Картинки, что я старательно загоняла в глубины памяти, всплыли с новой силой, как ледяная вода, льющаяся за ворот. Мне вспомнился зимний Ротков. Тот пастор, что оказался не более чем безумным оккультистом, и… Борис.       От одной мысли о Борисе меня передёрнуло.       Я вспомнила как случайно застала половой акт. Где двое мужчин и девушка были переплетённые, словно в каком-то дьявольском танце. Тогда я почувствовала себя грязной просто от того, что была свидетельницей. И сейчас мне это казалось чем-то неважным. Это меня уже не испугало.       А что, если Борис хотел сделать со мной тоже самое? Нет. Нет! Я тряхнула головой, стараясь выкинуть это из мыслей. Он не мог. Я повторяла это, словно заклинание, хотя сама уже не верила своим словам.       Ян кивнул, будто соглашаясь со мной, но я знала, что он не понимает, о чём я думаю. Возможно, он даже не хотел понимать меня в этот момент.       Вспомнив церковь, я вновь ощутила то странное чувство, что было там. Когда я стояла у книги, что-то пробудилось внутри меня. Я чувствовала пламя, огонь, рвавшийся наружу, как если бы сама моя душа хотела вырваться из клетки. Это была сила. Но, чем ближе я подходила, тем больше она угасала. Словно её кто-то или что-то сдерживало, загоняло обратно в глубины моего существа.       Ян вдруг тихо хохотнул, хотя в его смехе звучали нервозность и усталость. Это было не похоже на него. Затем он резко встал, стараясь выглядеть спокойным, но неестественно рваная улыбка выдавала всё.       — Всё в порядке, — проговорил он. Его голос был уверен, но я видела, как сжались его перебинтованные пальцы, как мелькнула тень сомнения в глазах. — Я выйду, осмотрюсь.       Я молча кивнула, позволяя ему уйти. Ян быстро вышел из каюты, оставив меня одну.

"Aindulmedir — Wind-Bitten"

      Я сидела неподвижно, окружённая тишиной, но внутри всё бурлило. Мысли хаотично сменяли друг друга, словно беспорядочный поток воды, сносящий всё на своём пути.       В Сибири, в Роткове, они ведь тоже поклонялись кому-то, пытались вызвать своего «Повелителя». Я вспомнила, как на глазах людей отступали последние остатки разума, как в их молитвах и ритуалах звучал безумный восторг. И то, что я увидела здесь, было пугающе похожим. Одни и те же слова, те же действия. Значит ли это, что та книга… эта самая книга, была в Роткове?       Пульс в висках стал громче. Если это так, то почему тогда Нику она не понадобилась? Возможно, он уже добился того, чего хотел? Может, книга больше не представляла для него ценности? Или же… он знал что-то, чего не знала я?       Я сжала кулаки, чувствуя, как холодный страх пробирается по позвоночнику. Эти вопросы, без ответа, обрушились на меня тяжёлым грузом. Всё, что я видела, казалось частью одной огромной, зловещей мозаики, но сколько бы я ни старалась, я не могла сложить её воедино.       «Я ничего не понимаю», — проговорила я про себе, словно это могло помочь хоть как-то прояснить мои мысли.       Густая темнота, в которую я пыталась всматриваться, будто ожила. Она уже смотрела в меня, впитывая моё напряжение, мои мысли, мои страхи. Я машинально прикусила губу, пытаясь заглушить дрожь, и обхватила ноги руками, как ребёнок, прячущийся от чего-то непонятного.       «Что нам дальше делать?» — этот вопрос эхом звучал в моей голове. Я ведь не знала. У меня не было плана, ни малейшего понятия, куда мы идём и чего пытаемся добиться. Всё, что я делала, было случайностью, шагами в темноту, безумной игрой наугад.       И что хуже всего, я доверяла Яну. Полностью и безоговорочно. Без видимых причин, без доказательств его правоты. Я просто шла за ним, словно слепая, ведомая лишь слабой искрой надежды.       Почему? Откуда эта слепая вера? Что заставляло меня продолжать? Каждый раз, когда мне казалось, что я теряю себя, что всё катится в пропасть, его взгляд или голос будто притягивал меня обратно. Но почему?       Но без причины ничего и никогда не бывает. Эта мысль застряла где-то в голове, словно острая заноза, от которой невозможно избавиться. Я доверяла Яну, как когда-то доверяла Каину. Он тоже казался мне надёжным, сильным, тем, кто знает ответы. Но тогда, когда он отпустил меня из своих объятий, и я падала с высоты, ощущая, как ветер рвёт меня на части, моё доверие к нему дрогнуло. Оно не разрушилось окончательно, но трещина осталась. Каин никогда не отвечал на мои вопросы прямо, как будто простота слов была для него запретной. Он говорил загадками, оставляя меня в догадках и сомнениях. Все они так делали. Каждый из них что-то скрывал, отгораживал меня от правды, как будто я не заслуживала знать её.       Но разве я не была достойна правды? Разве я не заслужила хотя бы одного честного ответа? Хотя… в глубине души я знала, что сама далеко не всегда была прямолинейной. Я часто увиливала от ответов, скрывала свои мысли или чувства, когда это казалось удобным или безопасным. И всё же, я требовала прямоты от каждого вокруг. Это казалось справедливым: ведь их слова и поступки влияли на мою жизнь, на её каждый поворот. Но теперь я видела в этом ироничную двойственность. Как можно ожидать абсолютной честности от других, если сама прячешься за ширмой неискренности?       Так или иначе, мне нужно собраться. Я не могу позволить хаосу в своей голове взять верх. Нужно упорядочить мысли, иначе этот беспорядок непременно приведёт меня к беде.       Книга, которую мы украли… Ян знал о ней заранее. И всё же он только вскользь упомянул, что Дмитрий тоже имел с ней дело. Этот факт не давал мне покоя. Почему Дмитрий, с его загадочным и порой пугающим поведением, толкал меня к тому, чтобы я нашла эту книгу? Какова его роль в этом? Ведь Ян и Дмитрий явно ненавидели друг друга, их вражда была ощутима, как электричество в воздухе перед грозой. Но тогда почему их цели, кажется, пересекались? Или это просто ещё один ход в их игре, в которой я, как всегда, была лишь пешкой?       Ян тоже хотел эту книгу, но для чего? Были ли наши цели действительно одинаковыми? Сплетаются ли наши планы, или мы движемся в разных направлениях, не осознавая этого? Хотел ли он, как и я, покончить с Апокалипсисом, или его мотивы были более туманными и личными? Этот вопрос не давал мне покоя, и с каждым часом всё больше терялось ясности. Я всё чаще ловила себя на мысли, что мои действия могут быть частью чьей-то игры. Но чьей?       Миллион вопросов, к которым не было ни одного ответа. Я пыталась их разгадать, искала хоть малейший намёк на истину, но чем больше размышляла, тем больше погружалась в туман сомнений. Каждый шаг казался ускользающим, каждый взгляд скрывал в себе что-то большее, чем я могла понять. Все происходящее вокруг мне не давалось внятно. Я ощущала, как с каждым моментом растёт моя растерянность, а мир вокруг становится ещё более запутанным.       Резкий всплеск света ударил мне в глаза, и я зажмурилась от боли, ослеплённая ярким светом. Однако, не теряя времени, я схватила первое, что попалось под руку. Пытаясь держать своё "оружие" крепко, я направила его вперёд, готовая защищаться. Нужно было выиграть хоть немного времени, чтобы понять кто передо мной.       — Арматура в твоих руках казалась более подходящей, чем этот нож, — услышала я голос Яна. Он звучал отчаянно, но с лёгкой насмешкой, но мне не хотелось верить в то, что я слышала.       Откуда он узнал про арматуру? Рылся в моих вещах?       Значит сегодня мне повезло дважды. Нас не нашли, а первое, что я схватила с прикроватной тумбочки, оказалось ножом.       Я бросила взгляд на тумбочку, словно ища ответ на вопрос: а что, если бы вместо ножа я схватила что-то бесполезное? Этот момент заставил меня осознать, насколько тонка грань между жизнью и смертью, удачей и неудачей. Всё могло сложиться иначе. Но сегодня мне повезло.       Ян шагал к окну, не обращая внимания на мою защиту, и аккуратно зашторил его. Его манеры не изменились, а вот я… Я чувствовала себя растерянной.       Я не могла понять, как Ян всё знал. Как он мог знать про арматуру, о которой я даже не успела рассказать? С каждой секундой мне становилось всё труднее держать самообладание. Он был везде, в каждом уголке моей жизни, и всё это время я думала, что могу контролировать хотя бы что-то. Но как оказалось, ничего не контролировала.       Я попыталась выдохнуть, опуская нож, и смотрела, как Ян тихо скользит вокруг, будто всё это для него просто очередная игра. И я снова оказалась в ловушке, и снова не могла найти ответа на свои вопросы.       Я наконец-то привыкла к свету. Мгновение, и мне было непосильно сдержать удивления. Лёгкая, но искренняя улыбка невольно скользнула по моим губам — редкий гость на моём лице, но какой-то светлый и тёплый.       Спальная каюта выглядела почти совершенно новой. Дорогая белая древесина, большая кровать с аккуратно заправленными простынями — всё оставалось нетронутым, будто время остановилось здесь, чтобы сохранить этот уголок мира в идеальном состоянии. Но это было не главное, когда я заметила детали, которые казались незначительными на первый взгляд. Несколько гирлянд, развешанных вдоль стены, создавали мягкий, уютный свет. Разнообразные статуэтки в виде хрустальных шаров, привезённые из разных стран, отражали свет, переливаясь миллионом оттенков. Под столом стояли картонные коробки, набитые виниловыми пластинками — знакомый запах старых альбомов, как запах забытых воспоминаний. На столе красовался огромный проигрыватель, напоминающий о тех временах, когда музыка ещё имела значение. В маленьком блюдце лежала кучка колец, подвесок и браслетов, будто каждый из этих предметов хранил в себе свою маленькую историю. На полках томились книги, наклеенные старыми записями и подписями, как если бы они сохраняли ту магию, которая когда-то их наполнила.       Мои глаза разбегались, и я не могла сдержать восхищение. В прошлом, такой декор показался бы мне хламом, — ни на что не годные вещи, которые лишают пространства свободы. Минималистичный интерьер, наполненный пустыми стенами, так и просил выкинуть всё это за борт. Но сейчас… я вдруг поняла, что всё это было чем-то большим, чем просто старинные вещи. Это были отголоски прошлого. Нашего прошлого. Вещи, которые пережили время и всё, что с ним было связано. Они сохраняли память о том, что когда-то было ценным, даже если теперь об этом забыли. Это была ценность, которую никто не замечал, но которую я видела совершенно иначе.       В детстве я тоже хранила такие вещи — дневники, фантики от конфет, которые мне дарил один парень из средней школы. Каждый из этих предметов был как маленький кусочек моей истории, ценный и незаменимый. Для меня это было так же важно, как для кого-то дорогое колье или кольцо с бриллиантом. Это были не просто вещи — это была память, отражение тех моментов, что оставались в сердце, несмотря на годы. Для других же всё это было просто мусором, ненужным хламом, лишним грузом, который не имел никакой ценности. Но именно в этих вещах, для меня, скрывалась вся прелесть прошлого, в каждой мелочи — частичка того, что я хотела бы сохранить навсегда. Но я не сохранила.       В классе я всегда была изгоем. Они смеялись надо мной, называли странной и не в меру тихой. Мои волосы не были такими, как у всех, а одежда не соответствовала модным тенденциям. Каждый день я сталкивалась с их насмешками, а в столовой это становилось особенно заметным. Они с завистью наблюдали, как я сижу одна, и начали бросать в меня еду. Ощущение унижения было таким острым, что я предпочла прятаться.       Чтобы избежать очередного смеха или презрительного взгляда, мне приходилось доедать свой обед в женском туалете, заперевшись в одной из кабинок. Я сидела в темном уголке, ощущая полное одиночество. Каждая минута здесь казалась бесконечной, но это было лучше, чем возвращаться в столовую, где меня ждали их злые взгляды и подшучивания. Все, что оставалось, это молча доесть и постараться не думать о том, что происходит за дверями.       Моя жизнь в школе стала серой и унылой. Я больше не искала общения с другими, ведь знала, что меня не примут. Я привыкла быть одна, привыкла скрываться. Это стало частью меня. И хотя я мечтала о другом, я понимала, что в том возрасте, в той атмосфере, изменить что-то было невозможно.       Я не припоминаю, чтобы и дома я когда-либо чувствовала себя в безопасности. Место, которое должно быть моим убежищем, больше напоминало тюрьму. Моя мать всегда пила, часами сидела за кухонным столом с бутылкой дешёвого вина, утопая в собственных обидах на жизнь. Её раздражало всё: мой голос, мои вопросы, даже моё присутствие. Она часто уходила из дома, оставляя меня одну ещё в раннем возрасте.       Когда она всё-таки была дома, становилось ещё хуже. Её настроение менялось с молниеносной скоростью, как порыв ветра перед грозой. Порой она просто молча игнорировала меня, а иногда её терпение лопалось, и я оказывалась под градом оскорблений. Она могла ударить меня за невыученные уроки или за то, что я не вымыла вовремя посуду. Боль от её рук была не столько физической, сколько эмоциональной. Это был удар по моему детскому доверию и тому наивному представлению о том, что родители должны любить своих детей.       Я научилась ходить по дому на цыпочках, стараясь не издавать ни звука, чтобы не разбудить в ней очередной всплеск ярости. Школа была адом, но дом, вместо спасения, стал просто другим адом, в котором приходилось притворяться, что ничего не происходит.       Я выросла и, наконец, смогла покинуть её дом. Хотя нет, домом я это место никогда не считала. Оно было всего лишь местом, где я спала, пока не набиралась сил, чтобы однажды сбежать. Когда я уходила, я не оглядывалась, не прощалась, не оставляла записки. Просто захлопнула дверь, как будто отрезала от себя всё, что было связано с этим прошлым.       А потом начался апокалипсис. Я даже не успела подумать о том, как сложилась её судьба. Я не знаю, выжила ли она или растворилась в хаосе, который охватил мир. Не было ни звонков, ни попыток связаться. Мы обе знали: между нами давно не осталось ни мостов, ни привязанностей, чтобы искать друг друга.       Но иногда, в тишине ночей, её голос вдруг пробирается в мою память. Грубый, срывающийся, с той ноткой раздражения, что всегда заставляла меня съёживаться. Он приходит, как призрак, шепча слова упрёков или вопросов, на которые я никогда не могла ответить. Я стараюсь отмахнуться от этих воспоминаний, но они продолжают быть частью меня, как обрывки старого фильма, который уже невозможно перемотать.       — Тебе нужно переодеться, — Ян бросил на кровать стопку чистых вещей, небрежным движением, но с точностью, словно просчитывал каждое движение.       Я лишь краем глаза отметила его жест, продолжая осматриваться вокруг, всё ещё захваченная атмосферой этой каюты.       — Ян, ты сам всё это сделал? — Мой голос прозвучал тихо, почти робко. Я приближалась к полкам, как к музейным экспонатам, боясь дотронуться до чего-то и нарушить эту странную гармонию.       Ян лишь досадно хмыкнул, обводя взглядом комнату, будто и сам видел её впервые.       — Я всегда всё делаю сам, — сухо ответил он, снимая своё пальто и аккуратно вешая его на одну из немногих свободных вешалок в шкафу. Его движения были отточенными, но в них сквозило напряжение.       В этом месте он казался чем-то чужеродным. Ян выглядел, как тёмное пятно в светлом пространстве этой комнаты. Его строгий, словно высеченный из камня силуэт никак не сочетался с уютными мелочами, украшавшими каюту. Но, несмотря на это, я ощущала, что именно он был её хозяином, душой этой странной, но живой комнаты.       — Это потрясающе, — выдохнула я, всё ещё не осмеливаясь дотронуться до полок. Что-то тёплое разливалось внутри меня, растапливая холод, что гнездился там с самого нашего побега.       Ян не ответил, лишь мельком посмотрел на меня, а затем отвернулся, будто не хотел видеть моих эмоций.       Это место… оно словно переносило меня назад, во времени, в тот мир, который уже казался мифом. Мир, где ещё был порядок, где были мечты и мелкие радости. Где ещё всё казалось возможным.       Положив нож обратно на тумбу, я подхватила чистую одежду, краем глаза замечая, что мокрый кардиган уже начал липнуть к коже. Только сейчас я осознала, как сильно промокла. Вся моя одежда была пропитана влагой, а ноги покрыты грязью до колен. Остатки бега ощущались тяжестью в теле, но ещё больше давила на меня сырость.       — Отвернись, — сказала я, не скрывая раздражения, и тут же добавила, — а лучше выйди.       Ян стоял у шкафа, спокойно доставая оттуда очередную стопку одежды. Он вновь мельком бросил на меня взгляд, явно не намереваясь выполнять просьбу.       — Там идёт дождь, — произнёс он тоном, лишённым эмоций, будто это был железный аргумент, чтобы остаться в комнате.       Я нахмурилась, но он, казалось, этого не заметил. Из шкафа Ян вытащил тёплый свитер и штаны — более удобные, скорее домашние, чем походные. Они выглядели уютно, хоть и были неизменно чёрного цвета, словно другой палитры для него не существовало.       Ян, не стесняясь, снял с себя верхнюю одежду, оставшись на какое-то время в одних боксерах. Я взглянула на него, стараясь быть равнодушной, но глаза всё равно задержались на его массивных плечах. Они казались высеченными из камня, только испорченными повязкой, что плотно обвивалась вокруг левой стороны груди. Мне не впервые доводилось видеть его таким — ведь я сама переодевала его, когда он был в отключке.       — Ты можешь сходить в душ, — произнёс он, нарушая тишину. — Воды не так много, но она чистая.       — Здесь есть все принадлежности? — Я бросила едкий взгляд на всё вокруг и ухмыльнулась, но в этой улыбке чувствовалось больше отчаяния, чем насмешки.       Меня вдруг пробила странная мысль. Интересно, кого ещё Ян водил сюда, кроме меня? Никогда бы не поверила, что за столько лет он никого не привёл в это пристанище. Конечно, он выглядел одиноким и в каком-то смысле неприступным, но… разве на такого, как он, никто не заглядывался? Мужчина с его внешностью и таинственностью наверняка вызывал интерес.       Я невольно выдохнула смешок, как будто собственные мысли меня развеселили. В тот же миг Ян резко обернулся, прищурив глаза.       — Да, спасибо, пожалуй, я приму душ, — поспешила я ответить, стараясь скрыть эмоции и уйти от его взгляда.       — Душ здесь.       Он кивнул в сторону небольшой стеклянной двери в углу комнаты. Прозрачная, как я сразу не заметила?       — Не переживай, я не буду подсматривать, — добавил тот.       Я закатила глаза, но молча кивнула.       Я знала, что он говорил правду. Ян не был из тех, кто станет ломиться ко мне в душ или похотливо разглядывать, если я выйду из ванной в одном полотенце. В нём не было той жадной похоти, которую я видела в других мужчинах, встреченном на своём пути. Это странным образом успокаивало, хотя, может быть, стоило бы насторожиться.       Смирившись с ситуацией и упрямством Яна, я вошла в душевое помещение, закрыв за собой дверь. Тёплая вода, даже если её будет совсем немного, казалась почти спасением в этот момент. Я ощутила, как каждый поток воды, касаясь моей кожи, успокаивает меня, словно стирая не только грязь, но и тяжесть мыслей. В это мгновение мне хотелось забыться, раствориться в этой простоте.       Туалет выглядел непритязательно, небольшая раковина с давно потускневшим краником, над ней висело зеркало с облупленной рамкой. Душ, никак не отделённый стенами, был просто углублением в углу, но всё вокруг выглядело удивительно чистым и аккуратным. Это место, несмотря на свою простоту, ощущалось как небольшое убежище. Оно контрастировало с хаосом, который царил за его пределами, словно здесь время остановилось, и всё ещё оставалось на своих местах.       Я украдкой оглянулась. Ян, как и обещал, стоял спиной ко мне, отвернувшись и будто полностью погружённый в свои мысли. Его спокойствие слегка раздражало — словно ему и правда было до меня никакого дела. Сняв с себя мокрую одежду, я ступила босыми ногами на холодную плитку и включила горячую воду.       Капли хлынули на меня, вызывая приятный контраст с холодом напольного покрытия, и я невольно выдохнула короткий стон облегчения. Вода оказалась кипятком, если включить её на максимум, совсем как в городской купальне в Роткове. В Оксфорде же вода всегда былаедва тёплой, вязкой и оставляла после себя странный металлический запах. Здесь всё было иначе, словно на этой яхте время застыло.       Я прикрыла глаза, оперевшись обеими руками о холодную стену. Моя кожа начинала краснеть от горячих струй, но это было так приятно, что я могла стоять так вечность. Однако мысли о том, что воду нужно экономить, заставили меня взяться за дело. На полке я нашла нетронутые банные принадлежности: гель для душа, шампунь и мягкую мочалку. Всё выглядело, как будто Ян их даже не трогал, словно для него это место было лишь временным укрытием, а не домом.       Я быстро смыла с себя остатки грязи, пота и страха, которые словно въелись в мою кожу за последние дни. Казалось, с водой уходит всё напряжение, накопившееся внутри. Эта яхта, как и её обитатель, была чужой и загадочной, но она предлагала странный уют, которого я давно не ощущала.       Обернувшись полотенцем, я вытерла мокрые волосы, чувствуя, как холод возвращается, едва я отхожу от горячего потока воды. Протерев зеркало от пара, я взглянула на своё отражение. Усталое лицо, побледневшая кожа, тёмные круги под глазами. То, что я видела, меня разочаровало. Это была не я. Мои ключицы торчали, и я вдруг осознала, насколько похудела за последние дни.       Я не обладала какой-то ангельской внешностью. В школе меня всегда дразнили за мои щёки, считая их слишком пухлыми, и за другие особенности, которые они находили нелепыми. Мать часто называла меня уродиной, копией отца, которого я так и не увидела. Даже на старых фотографиях он всегда был вырезан, как будто я не имела права знать, кто он такой. Интересно, выжил ли он? Где он сейчас? И, если бы я когда-нибудь нашла его, как бы он отреагировал на меня? Возможно, он был бы равнодушен, как и раньше. Неужели за все эти годы ни одна мысль о своей дочери не посетила его? Но если он никогда не интересовался мной в прошлом, зачем мне тратить силы на то, чтобы узнать о нём теперь? Я не ждала чудес, не надеялась на встречу. Просто, когда в голове слишком много тяжелых вопросов, такие мысли приходят, как облака, которые ты потом не можешь прогнать.       Я заметила в зеркале движение. В запотевшей стеклянной двери душа мелькнул чёрный силуэт. Ян. Он постучал.       — Я войду?       — Да, — ответила я, стараясь, чтобы голос звучал спокойно.       Он приоткрыл дверь, осторожно, будто не хотел выпустить остатки тепла, заполнившего маленькое помещение. Ян вошёл молча, его фигура внезапно заполнила всё пространство. Он остановился позади меня, смотря прямо в зеркало, прямо в мои глаза. Едва заметно наклонившись вперёд, он приблизился ещё на шаг, словно изучая что-то в моём отражении.       Я замерла. Его тёмный силуэт, массивный и строгий, навис надо мной, напоминая нечто чуждое, но странно защищающее. На его лице не было ни намёка на эмоции — лишь сосредоточенность. Но всё же, в нём могло прослеживаться обида. Смятение.       — Тебе это пригодится, — сказал он тихо, нагибаясь к шкафчику под раковиной. Оттуда он достал простую расчёску и протянул её мне.       Ян часто погружался в себя. И даже сейчас, когда его взгляд был направлен на меня, мысли его были за пределами этой комнаты.       — Спасибо, — коротко ответила я, выхватив её из его рук быстрее, чем следовало бы.       Этот момент смутил меня. Я даже не смогла понять, что именно. Это было волнение или какое-то глупое смущение? Он продолжал смотреть на меня в отражении ещё несколько секунд, не отводя взгляда, а я, кажется, не могла отвести своего.       Сейчас Ян показался мне совершенно другим. Домашняя одежда, слегка потрёпанный вид, словно после пробуждения. Раньше я не часто разглядывала его. Даже когда он лежал в своей комнате, я не могла себе позволить этого.       Чёрные, как смоль, волосы прядями прилипали к его лбу, они не успели высохнуть от дождя. Зелёные, почти малахитовые глаза, полные глубокой печали и одиночества, казалось, говорили больше, чем его слова. Он всегда пытался скрыть свою неприязнь к одиночеству, но оно всё равно было с ним, как тень. В какой-то момент он научился жить с этим. По началу больно, страшно оставаться одному. Но когда последний человек отворачивается, ты начинаешь привыкать. Постепенно строишь вокруг себя невидимую стену, боясь подпустить кого-то ближе, чтобы не ранить себя снова. Но иногда, в моменты слабости, когда ты не замечаешь, кто подбирается, стена начинает рушиться. Человек, что пробрался через твою защиту, медленно разрушает её, а ты ничего не можешь сделать, потому что снова начинаешь доверять, снова открываешься. Вроде бы, всё нормально. Но когда эта стена падает, каждый может подойти слишком близко и уничтожить тебя. И вот тогда ты понимаешь, что снова оказался беззащитным.       Ещё одной отличительной чертой Яна был большой ветвистый шрам на его щеке. Он никогда не пугал меня. Наоборот, он стал частью его, как неотъемлемая черта его характера. Не отталкивал, не вызывал отвращения. Напротив, он был чем-то похожим на мой собственный шрам — тот, что таился глубоко в душе. Только у меня их было несколько, и каждый из них был гораздо глубже. Они не видны, но я чувствую их тяжесть каждый день. Мы с Яном оба носили свои раны, и, возможно, именно поэтому я могла понять его так хорошо. Мы были похожи не только в том, как переносим боль, но и в том, как скрываем её от других.       Взгляд Яна был проницательным, вдумчивым. Улыбка, с которой он обычно сопровождал свои слова, исчезла. Он был другим, и это было видно. Сарказм и игра в словах уступили место серьёзности. В тот момент я поняла, что мы оба начали разрушать свои стены.       — Нам пора завтракать, — сказал Ян, не поворачиваясь, его голос был холодным, каким-то отстранённым, будто он был далеко не здесь. Это чувство отдалённости ощущалось в каждом слове.       Я быстро надела приготовленные Яном вещи, стараясь не думать о том, как всё происходило накануне, и не успела даже осознать, что снова оказалась в этом странном и беспокойном мире. Он был таким же холодным, как и сам Ян, и, несмотря на всю его заботу, в его поступках мне не хватало тепла. Я чувствовала себя неловко, как будто каждое моё движение не подходило под ситуацию.       Ян бросил мне банку с консервированными овощами, а затем протянул вилку. Я слабо улыбнулась, всё равно не понимая, что с ним происходит.       — Ложек нет, сама понимаешь, вилкой куда проще защищаться.       Его взгляд оставался холодным и неприветливым, как будто он находился в какой-то другой реальности. Но мне было нужно хотя бы немного привычного, поэтому я сосредоточилась на открытии банки.       — Ты здесь часто бываешь? — Спросила я, пытаясь сменить тему и уйти от неприятных мыслей, открывая банку. Я пыталась быть непринуждённой, но в голосе ощущалась какая-то скрытая напряжённость.       — Достаточно, — ответил Ян, его слова как всегда были уклончивыми и неопределёнными.       Я бросила взгляд на него, но он тут же отстранился, как всегда скрывая свои настоящие чувства. Я не могла понять, что скрывается за этим молчанием.       — Ты можешь хоть раз ответить прямо, или это какой-то новый вид общения? — Не выдержала я, устав от его уклончивых ответов.       Ян пожал плечами, не проявив никаких эмоций. Его взгляд мелькнул на мне, но в нём не было ничего нового. Его холодность была почти осязаемой.       — Возможно, — произнёс он, и в его голосе не было ни малейшей тени сожаления.       Я прикрыла глаза и глубоко вдохнула, пытаясь успокоиться. «Успокойся, Лэйн. Это ведь просто Ян...»       Я наблюдала за ним, замечая, как он жует с трудом. Скобы явно доставляли ему дискомфорт, цепляясь за зубы, мешая пережёвывать. Однако, когда я увидела надпись на его банке — «Острое», — удивилась. Ян ел, словно ничего необычного. Никакой гримасы или намёка на дискомфорт, будто это был лёгкий овощной суп.       — Любишь острое? — спросила я, вновь пытаясь заговорить.       Иногда такие вопросы казались мне нелепыми и неуместными, но именно они отвлекали меня от реальности. За пределами этой комнаты нас искали десятки, если не сотни, готовые растерзать нас, но здесь, в уютной каюте, мы просто завтракали, как будто всё в порядке.       — Да, — ответил Ян, мельком глянув на этикетку банки, а затем вновь принялся за еду.       От напряжения, что витало в воздухе, мне хотелось закричать. Каждое его слово, каждый взгляд будто тянули меня в пропасть, но самое страшное было молчание. Оно давило, как тяжёлое одеяло, не давая дышать. Молчание Яна накаляло обстановку. В его молчании я чувствовала больше угрозы, чем в любых его словах. И если раньше меня раздражало, что Ян постоянно мог безудержно болтать, шутить, как будто не воспринимая серьёзность ситуации, то сейчас я поняла, что его молчание было хуже. Намного хуже. Оно оставляло меня в неведении, вызывало сомнения, тревогу, заставляло бояться.       Каждое его молчание казалось загадкой, в которой я пыталась найти хоть какие-то ответы, но их не было. Он был как замкнутый круг, и я чувствовала, что вокруг него рушится всё, что я когда-либо знала. Я уже не могла понять, что он думает, что чувствует. И это было страшно, потому что его молчание становилось сильнее любых его слов, а я не могла с ним справиться.       Зрелище, которое мы видели в церкви, пошатнуло его куда сильнее, чем я могла представить. Оно разбило какую-то хрупкую деталь в нём, какую-то последнюю ниточку, за которую он ещё держался, пытаясь сохранить свою человечность. Хотя казалось бы… Мы видели столько смертей. Трупы детей и женщин должны были закалить его, как это закалило меня. Мы оба прошли через ад, пережили ужасы, которые другие не осмелились бы представить. Но в Яне я продолжала видеть эту крупицу человечности, от которой он не хотел по какой-то причине избавляться. Или просто не мог.       Человечность, сочувствие, доброта, и… любовь. Всё это исчезло, испарилось, словно и не было этого и вовсе. Но Ян продолжал за что-то цепляться, продолжал верить в справедливость, несмотря на весь этот хаос и разрушение вокруг нас. Возможно, ему просто не хотелось окончательно сдаваться. Он всё ещё пытался найти свет, но, казалось, всё было поглощено тьмой. Он продолжал бороться с тем, что оставалось в его душе, как будто эта борьба была его единственным спасением.       Я сама продолжаю верить в спасение. Продолжаю бороться за себя, за всех. Я продолжаю искать, надеяться. Но порой мне кажется, что чертовски наивна, раз уж грежу о счастливом конце. Эта вера порой кажется мне глупой, как последняя надежда в пустоте. С каждым днём мир вокруг становился всё мрачнее, и я всё больше сомневалась, что смогу найти ту искру, что, возможно, ещё где-то скрыта. Я завожу себя в тупик. Я запуталась во всём, во всех, в себе. И, может быть, уже не знаю, куда идти и кому доверять.       Сидя за столом, я жевала свой «завтрак», но кусок не лез в горло. Когда ты долго не ешь, тебе становится плохо. И когда после этого ты начинаешь есть — тебе становится ещё хуже. Пища превращалась в тяжёлое бремя, она словно стояла комом в груди. Каждый кусок, который я пыталась проглотить, отдавался тяжестью в животе, а горечь оттого, что я не могла насладиться даже простым моментом еды, стала невыносимой. Я знала, что мне нужно было есть, что нужно продолжать бороться, но каждый глоток казался мне почти невыносимым. В голове было только одно желание — чтобы это как можно скорее закончилось.       Ян молча встал со своего места и, подойдя к окну, чуть приоткрыл шторы. Внутри каюты сразу стало светлее, но мне это не принесло облегчения. Мои ноги ещё тряслись от усталости, тело било озноб. Даже после горячего душа и плотного завтрака мне не удавалось собраться с мыслями. Ян, напротив, выглядел бодрым, как будто ночная беготня его вовсе не измотала. Лишь только лицо его говорило об обратном. Но это не была физическая усталость. Скорее моральная. Самая неприятная.       — Тебе нужно поспать, — холодно произнёс Ян, его голос был не просто жестким, а каким-то чуждым, непривычным, словно он был совершенно другим человеком.       — Спасибо, я не… — мягко, но с отчуждённой настойчивостью я пыталась отказаться, но слова вязли в горле.       — Ляг. Поспи. — Теперь он перебил меня, его голос звучал грозно и жестоко, каждое слово, словно выдавленное сквозь зубы, оставляло мало пространства для возражений.       Я никогда не видела эту сторону Яна. Его былые холодность и отчуждённость, что часто скрывала его настоящие чувства, исчезли, заменённые чем-то пугающим. И мне становилось всё неуютнее, словно я оказалась в шершавом, колючем свитере, который невозможно снять. Мы все имеем право на злость, тоску, печаль. Но мне не хотелось быть тем, на кого всё это выльется, особенно когда это исходит от Яна. Его слова не отвергали меня, но внезапно появившаяся агрессия заставила меня хотеть закрыться, спрятаться. Не сейчас, когда каждый из нас был поглощён тем, что происходит вокруг, и нам нужно было работать вместе.       — Ян… — Пыталась возразить я, слегка повысив голос, но что-то в его взгляде заставило меня замолчать, словно его решимость была непреложной.       — Я не хочу ничего слышать, — ответил он отрешённо, с таким выражением на лице, словно я была всего лишь досадным раздражителем. — Отдохни.       Я встала со своего места, решив, что он должен понять: я не маленький ребёнок, с которым можно обращаться как угодно. Я не собиралась позволять ему контролировать мои действия, как бы он ни пытался.       — Если ты так проявляешь свою заботу, то в таком случае я обойдусь без неё, — мой взгляд стал холодным и цепким, я искала в нём не упрёк, а твёрдое убеждение.       — Упрямая, — ответил он с раздражением, как будто это было что-то, что уже давно его выводило из себя. — Какая же ты всё-таки упрямая, Лэйн. — Мне показалось, что он произнёс это с ноткой отвращения, как будто я была лишней в его мире, мешала ему, напрягала.       Это было странное ощущение, но на мгновение мне показалось, что Ян ненавидит меня. Ненавидит за то, что я оказалась в этом деле, за то, что я не играю по его правилам, за мою независимость и смелость стоять на своём. Может быть, он не понимал, что так поступать нельзя, что за его границы и контроль скрывается что-то большее, что он пытается скрыть от себя и от меня.       — Ты такой же упрямый, — сказала я, стараясь сохранить достоинство, но моё голосовое напряжение выдавало больше чувств, чем хотелось бы. Это всё, что я смогла ответить. Мой ответ был похож на ту самую реакцию маленькой девочки, которая демонстрирует свою независимость, показав язык своему задире. С Яном я вела себя странно. Он заставлял меня метаться между страхом и восхищением, между стеснением и желанием раскрыться. В его присутствии я была уязвимой, но в то же время, ему нельзя было показывать слабость, иначе он поглотит тебя.       Я развернулась, направляясь к выходу, и почувствовала, как тяжело мне становится дышать в этой тягучей атмосфере. Мне нужно было выбраться, найти немного свободы. Вспомнив, что мой кардиган всё ещё висел мокрый, я лишь покачала головой. Я не хотела оставаться в этом помещении, среди этих стен, где каждое слово и взгляд Яна становились как камни, сжимающие меня. Быстрым шагом я направилась к двери. Свежий воздух был тем, что мне нужно было больше всего.       — И ты просто хочешь уйти? — Голос Яна прорезал воздух. Он схватил меня за руку, стиснув её так, что я едва могла пошевелиться. Его глаза были полны гнева, ноздри расширялись от раздражения, а сам он казался готовым разорвать меня на части, чтобы удержать.       — Я хочу побыть одна, — я вырвала свою руку с усилием, глядя на него так, будто его злость не могла меня напугать.       — Ты не понимаешь, — Ян стал говорить с отрывистыми интонациями, отчётливо выражая негодование. — Там, в городе, кишит уйма заражённых, а за горизонтом нас ищут десятки аккультистов, готовых скормить наши сердца друг другу. Ты не одна, Лэйн! Это опасно!       — Я буду осторожна, — я пыталась разорвать его хватку, почти выплюнув эти слова с горечью. В его словах звучала угроза, как будто я была ребёнком, который не мог понять всю серьёзность ситуации.       — И когда ты перестанешь быть такой безрассудной? — Его голос стал холодным, как лёд. Ян смотрел на меня с отчаянием, почти как на идиота, который не осознаёт всей угрозы. Я почти не выдержала его взгляда.       — А когда ты перестанешь от меня всё скрывать? — Я произнесла эти слова с огнём в голосе. Мне казалось, что я больше не могу молчать. Это не было вопросом. Это было обвинением. Я обвинила его в том, что он держал меня в неведении, и в этом была моя боль.       Ян сжал губы, его глаза начали сверкать от раздражения, и он сделал шаг ко мне, как если бы хотел приблизиться и заткнуть меня.       — Ты хочешь правды? — Его слова были ледяными, а взгляд яростным. — Ты хочешь знать, почему я так зол?       — Хочу, — я перешла на приглушённый крик, каждый слог был наполнен вызовом. — Да, я хочу знать, Ян! Почему ты продолжаешь молчать? Почему не можешь просто сказать, что происходит?!       Ян потянул меня обратно, его рука крепко схватила меня за запястье, и я снова ощутила, как теряю равновесие. Путаясь в своих ногах, я едва не упала, но он не отпустил меня, таща меня к кровати. Он усадил меня на неё, будто я была хрупким стеклом, которое легко может треснуть. Он был в бешенстве, его напряжение ощущалось в каждой черте лица, но, несмотря на это, его действия оставались аккуратными. Он всегда был таким — даже в самых напряжённых моментах он умел сохранять внешнее спокойствие, хоть внутри всё бурлило.       — В эту ночь, когда пастор… — Ян замолчал, будто сам не мог найти правильных слов. Его глаза казались полными боли, будто он снова переживал то, что произошло. — В эту ночь я видел, что творилось в церкви. Я видел это не впервые, я знаком с этим ритуалом.       Я удивлённо посмотрела на него, не понимая, что он хочет сказать.       — Что ты имеешь в виду под словом «знаком»? — Я не могла скрыть недоумения в голосе. Его слова заставляли меня чувствовать себя ещё более потерянной. В его тоне было что-то мрачное и туманное, что вызывало волнение.       — Не важно, — он отмахнулся, будто не хотел углубляться в эту тему. — Просто я зол, потому что люди прибегают к такому.       — Тогда почему ты злишься на меня? — Не удержавшись, я выпалила этот вопрос, пытаясь понять его логику. Его реакция была полной противоположностью тому, что я ожидала.       — Я злюсь на себя! — Его голос стал громким, почти отчаянным. Он будто сорвался с цепи, но мгновение спустя, осознав, что перегибает, успокоился. — Я злюсь только на себя.       В его словах звучала такая тирания, такая боль, что я замолкла. Ответа, который я ждала, я так и не получила. Это было мучительно. Он продолжал скрывать что-то от меня, и я не могла понять, что именно.       — Прошу, Лэйн… — Ян вдруг стал мягче. В его голосе звучала почти неслышная дрожь. Он опустил взгляд, его веки дрогнули, и я почувствовала, как он борется с собой. — Я не допущу того, чтобы с тобой что-то случилось. Я не хочу.       Я замерла, не зная, что ответить. В его словах было что-то очень уязвимое, что-то, что я редко видела в Яне. Это были не просто слова — это было обещание, которое он, кажется, произнёс с трудом, но с полной искренностью.       Он протёр ладонью лицо, как будто пытался смыть с себя все следы усталости и боли, словно вода могла бы забрать все его терзания. Его тело едва держалось, сотрясаясь от напряжения, а его взгляд был мутным, словно он пытался что-то разглядеть в темноте, но не мог. Я продолжала смотреть на него, стоя ниже, ощущая, как он и так огромный, мощный и уверенный, сейчас словно потерял свою силу. Всё, что он делал, казалось разрозненным и неуверенным. Тот Ян, которого я привыкла видеть — храбрый и решительный — исчез. На его месте был человек, наполненный тревогой и мучениями, с теми же невыразимыми демонами, которые преследовали меня.       Что-то терзало его душу, и, хотя я была на расстоянии, мне казалось, что я могу это почувствовать. Это что-то было глубоким, личным, как тень, скрывающаяся в темных уголках его разума. Но Ян не говорил, он молчал, как всегда, скрываясь в своей оболочке, заперся от всех и от самого себя. Он, как и я, предпочитал держать всё внутри. И вот сейчас, наблюдая за ним, я вдруг осознала, что в этом молчании было что-то знакомое. Я видела его через свою собственную призму, через то, что когда-то я испытывала сама. Я видела себя в нём со стороны, как будто он был моим отражением, только более измотанным и запутанным.       Мне хотелось что-то сказать, но слова застряли где-то внутри, не выходя наружу. Потому что я не знала, как помочь ему, когда сама была так же потеряна.       Что ты скрываешь, Ян?

"Открыть душу другому — значит рискнуть быть раненым.

Но именно это доверие делает нас сильнее,

ведь без риска не бывает настоящей близости"