Воздаяние нечастивых

Ян.

«В мире, где сердца проданы, а души обмануты,

порочность становится не грехом, а нормой.

В каждом взгляде скрывается жажда,

а за каждым словом — ложь»

«Public Memory — Heir»

      Несколько дней я провёл в месте, которое мог бы назвать своим настоящим домом, гораздо больше, чем затхлую комнату в одном из корпусов Оксфорда. Здесь, на этом берегу, я ощущал, что нахожусь не просто в тишине, а в тишине, которая была моей. Тишине, в которую никто не мог ворваться, никто не мог нарушить её своими требованиями или претензиями. Это было моё место. Единственное, что напоминало мне о свободе.       Старая яхта, давно лишённая роскоши и величия, покоилась на берегу реки. В нормальных условиях я бы даже мечтать не мог о таком транспорте, но здесь и сейчас это был всего лишь ржавый кусок металла. И, пожалуй, это было как раз то, что мне нужно.       Мир давно потерял свои прежние ориентиры. Деньги больше ничего не значат, как и статус, как и вещи, как и души. Всё это стало пылью, ненужным хламом. А твоя жизнь? Она и того меньше. Здесь, на берегу, я мог позволить себе хотя бы ненадолго забыть об этом. Но даже здесь не отпускало осознание: всё, что у тебя есть, — это иллюзия.       Деньги. Когда-то я думал, что они — главный рычаг в мире. Что если у тебя есть деньги, у тебя есть власть, ресурсы, возможности. Ты можешь купить всё: людей, их привязанности, их верность. Ты можешь закрыть их рты или, наоборот, заставить говорить то, что тебе нужно. Деньги управляли всем, или, по крайней мере, так мне казалось.       Теперь же, глядя на эту старую яхту, что лениво покачивается на воде, я понимаю: деньги — это просто иллюзия. Да, раньше такая яхта была бы символом роскоши, статуса, богатства. Но теперь? Она всего лишь старый ржавый корпус, который чудом держится на плаву. Она ничего не значит в мире, где не осталось никого, чтобы ценить подобные вещи.       Я помню, как люди в первые дни катастрофы продолжали цепляться за деньги. Они предлагали любые суммы за хлеб, за воду, за место в убежище. Они выкрикивали цифры, уверенные, что всё ещё могут купить спасение. Но спасение не продаётся. Деньги больше не имели значения, когда рушились стены, раздавались выстрелы и начинала течь кровь.       Иронично, что эта яхта — именно то место, где я чувствую себя свободным от всего, что деньги когда-либо значили. Здесь нет золота, нет ценностей, которые можно украсть или продать. Просто река, старые канаты и скрип деревянной палубы под ногами. Я смотрю, как вода бьётся о борта, и думаю, что в этом есть что-то честное. Никто не скажет, сколько стоит эта вода или этот ветер. Никто не купит их.       Здесь я впервые понимаю: то, что не купить за деньги, — и есть единственное настоящее. Вода, воздух, тишина, моменты, когда ты принадлежишь самому себе. Настоящая ценность всегда была в том, что нельзя продать, и в том, что теперь, наконец, перестало зависеть от этого мёртвого хлама.       Когда я был подростком, в школе меня дразнил мой одноклассник. Он всегда говорил, что я высокий и неуклюжий, словно это был мой личный недостаток. Его насмешки всегда сопровождались самодовольной усмешкой, будто он был вправе указывать на мои "изъяны". И это при том, что он сам едва доставал до верхних полок в супермаркете и носил одежду, которая выглядела как компромисс между его ростом и тем пивным животом, который был у него уже тогда.       Но одно у него было, чего не было у остальных: деньги. Большие деньги. Джей Д. мог позволить себе всё, что хотел, и это делало его королём среди подростков, которые видели в нём не парня с нелепыми шутками, а источник возможностей. Кто ещё мог позвать всю старшую школу к себе домой, устроить вечеринку, где все смогут напиться и накуриться травки, не думая о последствиях? Джей Д. Кто мог оплатить поездку в горы, где друзья могли снять десяток девчонок, и где алкоголь лился рекой? Опять он.       Для меня он был просто Джей Д. Его фамилия ничего не значила. Это был звук, пустой и бессмысленный, потому что такие люди всегда жили за чужой счёт — за счёт денег, которые они даже не заработали сами. Я, напротив, донашивал кроссовки за сыном подруги моей матери. Они были немного потрёпанными, но всё ещё сносными. Таковы были мои реалии.       Когда я смотрел на Джей Д., я задавался вопросом: чего в нём бояться? Его власть над другими строилась на деньгах, а не на личных качествах. Но подростки не видят таких вещей. Они идут туда, где тепло, где можно веселиться за чужой счёт. И хотя я всегда был на периферии таких компаний, я знал, что Джей Д. — лишь фасад. Всё, что у него было, можно было отнять так же легко, как он этим размахивал.       Однажды тот говнюк поджёг мой учебник по литературе и выбросил его в мусорное ведро. Он смеялся, а я, не понимая, как на это реагировать, просто стоял в стороне. Вскоре начался пожар. Школа загудела, сирены пронзили воздух, все бегали в панике. Естественно, обвинили в этом меня. Я, «проблемный ученик», «тихий одиночка», — идеальный кандидат на роль виновного. Меня отстранили от занятий на целую неделю.       В тот день, когда я вышел на улицу после разговора с директором, моя злость кипела внутри, как вулкан. Я заметил Джея Д. и его компанию на другой стороне школьного двора. Они что-то обсуждали, ржали, будто ничего не произошло. Я больше не мог это терпеть. Это было не про учебник и даже не про пожар. Это было про мою мать. Она уже работала на двух работах, чтобы обеспечить меня, а теперь ещё ей пришлось бы слушать, что её сын — поджигатель. Я не мог этого вынести.       Я взревел и кинулся на него. Раньше я не боялся Джея, но и драться с ним никогда не собирался. Мне было просто наплевать на его издёвки — он не стоил моего времени. Но сейчас всё изменилось. Когда мой кулак врезался ему в лицо, я почувствовал как хрупка эта "королевская" оболочка. Его нос хрустнул под ударом, и я отошёл в сторону, считая, что этого хватит. Мы квиты. Он унизил меня, я сломал ему нос. Всё.       Но оказалось, я сильно ошибся. Один из его дружков посчитал, что этого недостаточно. Пока я переводил дыхание, он подошёл ко мне сзади и несколько раз пырнул меня ножом в живот. Это были короткие, быстрые движения, от которых я едва успел вскрикнуть. Кровь тёплыми потоками начала струиться по моей рубашке. Я упал на землю, а Джей Д., зажимая свой нос, нагнулся ко мне и прошипел:       — С таким отрепьем так и нужно поступать.       После этого они начали пинать меня. Каждый удар отбивал дыхание, каждый их смех бил больнее, чем их ботинки. Я пытался сопротивляться, пытался кричать, но моё тело быстро сдавалось. Это были мои первые шрамы. Шрамы, которые не только остались на коже, но и отпечатались где-то глубже, там, где не видно.       Очнулся я в больнице. Сначала не понимал, где нахожусь и что со мной, но боль в животе быстро напомнила о произошедшем. Воздух пах лекарствами и хлоркой, а рядом стояла медсестра с таким выражением лица, будто я был для неё очередной неприятной задачей. Мне не дали времени на осознание — уже через несколько часов ко мне пожаловал шериф.       Шериф был одним из тех людей, кто не вызывал доверия с первого взгляда. Его взгляд всегда был тяжёлым, а улыбка, если её можно было так назвать, скользкой. Отец Джея, Большой Д., был куда большим говнюком, чем его сын. И, конечно же, он успел подкупить Шерифа, чтобы всё выглядело так, будто это я напал на Джея с ножом.       — Парень, у тебя большие проблемы, — начал шериф, садясь напротив моей больничной койки. — Джей рассказал всё. Ты кинулся на него с ножом. Хорошо, что он сумел отбить нападение.       Я хотел рассмеяться. Даже попытался, но боль в животе заставила меня лишь тихо застонать. Они выставили меня виноватым. Он — сын местного магната, а я — сын женщины, которая работала уборщицей и официанткой одновременно. Их слова всегда перевесят мои.       Мне предложили выбор: отправиться в колонию или пойти в армию. Большой Д. явно хотел, чтобы я надолго исчез из города. Моя мать, вымотанная и отчаявшаяся, умоляла Шерифа дать мне шанс, хоть какой-то выход. Армия стала компромиссом. Она надеялась, что там я стану "лучше". Наивная.       Так я оказался на пути, который изменил всё. В армии я встретился с Дмитрием Лойдом и его отцом. Они должны были стать моим спасением, но стали ещё одной ошибкой, возможно, самой большой.       Раньше я пытался оправдать Джей Д. Думая, что его поведение — результат давления, которое он испытывал от своего отца, его богатства и того мира, в котором он рос. Я верил, что он мог бы быть другим, если бы у него был шанс, если бы его воспитание не было таким жестоким, если бы он не был окружён людьми, которые поощряли его пороки. Время от времени я пытался найти в нём хоть какую-то искру человечности, скрытую под его жадностью и эгоизмом, и надеялся, что его можно спасти, что он мог бы изменить свою жизнь, если бы его никто не принуждал к этому пути. Я был готов верить, что под всей этой грязной маской есть что-то, что стоит спасти.       Когда начался апокалипсис, я уже не был тем, кем был прежде. Прошлый Ян был наивным и, как мне кажется теперь, слишком добрым для этого мира. Эта доброта часто граничила с глупостью, и я всегда верил, что смогу исправить несправедливость одним лишь усилием воли. Нынешний «Я» откинул все иллюзии. Я стал беспощадным и холодным. Не потому, что хотел. Просто иначе здесь не выжить. Моё тело больше не функционировало как у нормального человека, и я уже давно перестал считать себя человеком.       Тогда я возвращался в свой город, уже разрушенный до основания. Улицы, которые когда-то были мне знакомы до мельчайших трещин на асфальте, теперь напоминали чужой лабиринт из обломков, стекла и обугленных остатков домов. Я вернулся сюда только с одной целью — найти свою мать. Я был уверен, что смогу спасти её, вытащить из этого хаоса. Но я опоздал. Её уже не было. Я похоронил то, что осталось, у её любимой клумбы. Она любила сад. Теперь там только пепел.       Я шел по этим улицам, пиная куски мусора, сломанные двери и балки. В моих пальцах торчала сигарета — одна из моих слабостей, что осталась и по сей день. Это место когда-то было моим домом. Я здесь рос, играл с соседскими детьми, впервые влюбился. Здесь же учился сбегать от полиции, если что-то шло не по плану. Но теперь здесь не осталось ничего, что связывало бы меня с прошлым. Только пустота.       Именно тогда я увидел его впервые — после начала Апокалипсиса. Джей Д. Всё тот же самодовольный болван, только теперь гораздо меньше уверенности в глазах. Его правая нога была зажата в медвежьем капкане. Железо впилось в плоть, кровь текла по грязной земле.       Джей Д. просидел так довольно долго. Возможно несколько часов. Ему чертовски повезло, что никто не слетелся на запах его крови. Даже удивительно, что заражённые или те же отродья не наткнулись на него раньше. Видимо, удача ещё не полностью покинула этого ублюдка. Или же она просто давала ему больше времени, чтобы осознать, насколько он жалок. Он не звал на помощь, хотя наверняка был близок к тому, чтобы начать орать. Страх перед существами, блуждающими в тени, был сильнее, чем боль от зажатой в капкане ноги.       Какая встреча. Джей Д. заметно похудел, но всё же недостаточно, чтобы можно было не узнать его. Его лицо, несмотря на постигшие его тяготы, оставалось таким же опухшим и раздутым, как я его запомнил. Видимо, алкоголь так прочно вцепился в него, что даже апокалипсис не смог выбить эту привычку. Его взгляд, когда он меня заметил, был таким же высокомерным, но теперь в нём явно сквозил страх.       С момента, как я ушёл в армию, до того самого дня, когда я нашёл его у его дома, прошло пять лет. Пять долгих лет. И я сразу понял — он не изменился. Всё тот же самодовольный и ничтожный человек, каким я его помнил. Он продолжал пить, это было видно по его трясущимся рукам и воспалённым глазам. Только вот былая власть и уверенность, которыми он когда-то кичился, теперь ничего не стоили. Деньги, которыми он некогда мог покупать людей, влияния, комфорт, теперь были бесполезны.       В этом мире бумажные купюры годились разве что для того, чтобы разжигать костры. Его богатство потеряло весь свой вес. Он больше не мог подкупить шерифа, чтобы тот закрывал глаза на его грязные дела, не мог окружить себя «друзьями», которые раньше держались рядом только ради выгоды. Сейчас Джей Д. был просто жалким пьянчужкой, который отчаянно цеплялся за остатки жизни. Ему нечего было дать взамен, чтобы выжить в этом мире. Нечем было купить уважение, безопасность или спасение.       Выбросив окурок рядом с ним, я присел на корточки перед Джей Д. Поднеся лезвие ножа к его носу, я удостоверился, что он дышит. Его дыхание было едва уловимым, почти как лёгкое посапывание, но жизнь в нём ещё теплилась. Рядом с ним валялось старое, потрескавшееся блюдце, покрытое слоем пыли и грязи. Я прошёл к ближайшей луже и набрал немного воды, которая была мутной, с плавающими частицами мусора. Вернувшись, я вылил эту грязную воду прямо ему на лицо, надеясь, что это приведёт его в чувство. Он резко закашлялся, подёргался и открыл глаза, но я не почувствовал удовлетворения. Всё это не дало мне того, чего я ожидал. Я не знал, что именно хотел от этой встречи, но помогать ему — не было в этом ни удовлетворения, ни мести. Я всё равно ощущал пустоту.       — Ян? — голос его был хриплым, почти с трудом произнесённым.       Он попытался отползти от меня, но боль от прижатой ноги сковала его движение. Он явно понял, что в данный момент никуда не уйдёт. Я видел, как его лицо исказилось от страха и боли, и это было… забавно. В такой ситуации никто не был бы спокоен, а он, как всегда, находился в своём привычном положении, которое когда-то казалось мне таким надменным и сильным. Но теперь всё было по-другому. Теперь он был просто жалким. И эта жалость, что я испытывал, была почти невыносимой. Слишком много ненависти, чтобы остаться равнодушным.       — Ян, — его голос снова прорезал тишину, но я не ответил сразу. Вместо того, чтобы давать ему какие-то ободряющие слова, я только внимательно изучал его лицо. В какой-то момент мне показалось, что я видел в нём не только страх, но и что-то ещё — что-то искреннее, что-то нехарактерное для того, кем он был. Может быть, это было желание выжить. Я не мог понять, что именно мне от него нужно. Я протянул ему руку, инстинктивно. Наверное, чтобы помочь. Чтобы хоть как-то понять, что происходило с ним. Я не был уверен, что мне это нужно, но какой-то толчок внутри заставил меня это сделать. Джей Д. смотрел на меня с недоверием, и, несмотря на его мучения, он не собирался принимать помощь. Это было странно.       Я не ожидал, что он примет мою руку, но его ответ всё равно вывел меня из равновесия. Он отверг меня так уверенно, как будто я был ничем. Сплюнул рядом с собой и, с ухмылкой на губах, произнёс:       — Я никогда не приму помощи от отрепья.       Я не ожидал, что он скажет это вновь. Это было словно напоминание о том, как сильно он меня презирал. Это было напоминание о том, что я был для него просто мусором, который он мог игнорировать, пока у него была сила и влияние. Но что теперь? Как я должен был себя чувствовать после этого? Его презрение не имело ничего общего с тем, что я когда-то испытывал. Мы оба изменились. Но его слова по-прежнему оставались знакомыми.       В мире, где каждый человек был поглощён собственными проблемами и выживанием, Джей Д. остался тем же принципиальным козлом. И тогда я в этом остаточно убедился. Его отказ был ожидаем, но больше всего меня поразило то, что я, несмотря на все, протянул ему руку. Сразу после этого я понял, что сам себе стал чужд. Я мог бы пройти мимо, как и раньше, оставить его наедине с его собственными проблемами. Но я не сделал этого, и этот момент по-настоящему меня удивил. Я не понимал, что заставило меня проявить сочувствие. Может быть, это было просто желание отомстить, или, может быть, он оказался чем-то большим, чем тот человек, который меня когда-то обижал.       Я медленно улыбнулся. Тогда, ещё до того, как я получил свой уродливый шрам на щеке, мои улыбки были такими же, как и я — ещё живыми, острыми, без следа боли. Сейчас же мои выражения лица были искажены тем, что я стал. Хищная улыбка, которую я так часто использовал, теперь не имела в себе прежней уверенности. Я взглянул на капкан и усмехнулся сильнее. Мышка попалась в ловушку, и всё, что мне оставалось, — это смотреть как она борется, пока не затрещит её хрупкое тело. Я знал, что за ней теперь не последует спасение. Но в этом не было никакой жести. Мышка сама решала, в каком направлении ей двигаться. Так же, как и Джей Д.       Я вновь присел рядом с капканом, не говоря ни слова. Джей Д. был всё ещё в панике, пытаясь сдвигаться с места. Я смотрел на его лицо, на его страх, и меня это не тронуло. Его крики не вызывали у меня жалости. Они лишь подтверждали, что он всё ещё ощущал свою слабость. Он пытался бороться за жизнь, но это было уже слишком поздно.       — Что ты делаешь? — Спросил он, когда понял, что я стою рядом, не пытаясь помочь.       Но я молчал.       Вместо ответа я просто схватил капкан и начал с силой сжимать его. Он вновь закричал. Его крик был настолько громким и истошным, что казалось, он разорвёт этот мир на части. Капкан прорезал его кожу, вгоняя острые зубцы в его ногу. Я видел, как его кости ломаются, как кровь хлещет из раны. Но я не остановился. Мои руки были покрыты кровью, но я не испытывал никаких эмоций. Это не было местью. Это было просто результатом его отказа.       Я не хотел причинить ему увечья или даже разрушить его жизнь. Я просто помогал ему. И странным образом, я чувствовал, что это единственный способ для него понять, каково это — быть на грани жизни и смерти. Благоразумие было отвергнуто им, и теперь я был лишь наблюдателем. Он сам сделал этот выбор, он сам отрезал себе путь к спасению.       Не я обрёк его на смерть. Он сам это сделал.       Я долго пытался найти в себе хоть каплю человечности, даже в этом новом, жестоком мире. Я пытался вспомнить, каким был раньше — тот Ян, который верил в идеалы, в доброту, в то, что можно что-то изменить. Я думал, что, возможно, ещё осталась в моей душе искра, которая не позволила бы мне погрузиться в бездну жестокости и отчуждения. Но до того момента, как я встретил Джея Д., я ещё надеялся, что внутри меня может быть хоть что-то человеческое. С ним же всё изменилось.       Джей похоронил во мене всю ту доброту, что ещё могла где-то теплиться. Его отказ от моей помощи, его презрение, его неспособность понять, что даже в этом апокалипсисе есть место для сострадания, убили в мне последние остатки прежнего Я. Я не испытывал больше жалости. И, возможно, никогда бы не испытал её снова. Мой взгляд на мир стал чётким и холодным, как лезвие ножа. С тех пор я перестал сомневаться в своём праве убивать, не моргнув и глазом. Я мог убить заражённого ребёнка и не пожалеть об этом, если бы он стоял на пути. Всё, что я делал, было оправдано лишь моим выживанием и желанием не тратить силы на таких, как Джей Д.       В этом мире никто не был свят. Каждый был склонен к греху, и я больше не мог позволить себе бороться с тем, что стало частью меня. Я стал ещё более кровожадным, не замечая как разрушаю всё, что когда-то было связано с человечностью. Всё, что осталось в моём сердце, это пустота. Пустота, которую никто уже не сможет заполнить.       Запрыгнув на борт яхты, я прошёлся вдоль туго натянутого леера, который тихо скрипел под лёгкими колебаниями ветра. Судно покачивалось на волнах, и это уже давно стало для меня привычным. Когда я впервые наткнулся на это место, оно выглядело как кусок металлолома, брошенный на произвол судьбы. Но тогда мне было всё равно. Я решил, что смогу хоть немного привести её в порядок. Деревянная палуба, покрытая слоями грязи и пятнами от старой плесени, стала первой задачей. Я отдраивал её вручную, пока она не начала выглядеть хоть немного лучше. Помыл иллюминаторы, выбросил мусор, очистил старые поручни. Это было занятие, которое отвлекало меня от всего остального.       Позади яхты я обнаружил джакузи, но так и оставил его нетронутым. Оно выглядело как окаменелый памятник чьей-то роскошной жизни — слой грязи и ржавчины покрывал его целиком. А вот каюты стали для меня своего рода убежищем. Я помню, как заменил постельное бельё на кровати, нашёл где-то старые, но чистые простыни. Полы вымыл до скрипа, очистил столы и стулья от липкой грязи. Тогда это место показалось мне настоящим домом. Конечно, временным, но всё же моим.       Свет на яхте тоже был. Когда я только обосновался здесь, я нашёл в одном из заброшенных гаражей несколько запасных генераторов и с трудом дотащил их до судна. После нескольких дней работы они заработали. Конечно, я не использовал их часто — в основном обходился свечами, чтобы сберечь топливо. Но знание того, что на крайний случай у меня есть электричество, придавало уверенности. Даже небольшие блики света от ламп на яхте иногда помогали мне забыть о том, что творится за её бортом.       Я также заправил яхту бензином. На это ушёл целый месяц — я искал топливо по всему городу, канистра за канистрой заполняя огромный бак. Конечно, я не плавал на ней — просто держал её в готовности. Знал, что если придёт время уйти, я смогу сделать это быстро. В резервуарах оставалось достаточно чистой воды, чтобы пить, готовить или в случае чего умыться. Но душ я на яхте не принимал. Обычно для этого я возвращался в Оксфорд, где у меня было всё необходимое. Сюда же я приезжал за тишиной.       Здесь, на яхте, собрались все отголоски моего прошлого. Я по крупицам вытаскивал из руин мира вещи, которые могли вернуть меня в ту жизнь, которая больше никогда не повторится. Книги, которые я когда-то любил читать долгими вечерами, журналы, оставшиеся в памяти ещё с юности. В одном из заброшенных домов я наткнулся на старый пластиночный проигрыватель. Этот момент стал для меня отправной точкой — я увлёкся пластинками, словно нашёл в них маленький портал в прежний мир. Я собирал коллекции разных жанров, от Бетховена до инди-рока, пытаясь сохранить хоть что-то, что напоминало бы о человечности. Музыка стала редкой роскошью. Я включал электричество всего несколько раз, чтобы послушать любимую композицию. Это было как глоток свежего воздуха в мире, отравленном кровью и хаосом.       Ещё одной странностью моей коллекции стали духи. У меня собралось несколько флаконов самых разных ароматов. Они стояли в небольшом шкафчике, словно реликвии. Нет, я ими не пользовался — это было бы слишком опасно. Запах мог привлечь отродья, которые иногда бродили поблизости. Они могли запомнить мой аромат, и тогда яхта перестала бы быть убежищем. Но несмотря на это, духи были для меня напоминанием о том, что когда-то даже в мелочах люди искали утешение, красоту и индивидуальность.       Я тщательно проверил, всё ли готово: постель, свет, запас воды. Сегодня ночью нам предстояло украсть книгу у пастора, и какое-то время мы должны будем скрываться здесь, на моей яхте. Это будет первый раз, когда кто-то, кроме меня, ступит сюда. Впервые я позволю кому-то вторгнуться в пространство, которое я всегда считал своим убежищем, своей крепостью. Это место слишком много для меня значит, но я понимал — выбора нет.       Яхта была не просто укрытием, она стала символом моего прошлого и настоящего. Каждый уголок здесь говорил о том, кем я был до всего этого хаоса, и напоминал, как я изменился. Здесь, среди звуков воды и лёгкого скрипа палубы, я мог быть самим собой. Это было место, где я позволял себе слабости, место, куда никто не мог дотянуться. И вот теперь мне предстояло открыть его для другого человека. Это решение давалось мне тяжелее, чем я готов был признать.       С Лэйн всё было иначе. Слишком многое в её характере раздражало меня, но, одновременно, притягивало. Она не пыталась стать ближе, не лезла в душу, но я знал, что она видит больше, чем показывает. Это настораживало, заставляло держаться на расстоянии, но в то же время она казалась единственным человеком, кто мог разделить эту ночь на яхте. Единственным, кто, возможно, сумел бы не разрушить эту тонкую грань между моим миром и её собственным.       Может быть, я не хотел, чтобы она ступила на мою территорию, но я знал, что она может её понять. В какой-то момент я всё-таки принял решение: Лэйн — единственный человек, которому я готов доверить не только эту операцию, но и своё убежище. Это не было решением, которое я принял с лёгкостью. Но где-то в глубине души я понимал, что она не сломает то, что для меня так важно.       Я продумал всё до мельчайших деталей. Отряд Дмитрия отправится на очередное задание, а когда пастор обнаружит пропажу, у нас с Лэйн будет алиби. Он не сможет догадаться, что это были именно мы. К тому же, в кругу пастора хватало тех, кто тоже мечтал завладеть этой книгой, так что внимание сразу на нас не падёт. Мы получим преимущество: время, чтобы скрыться, пока пастор будет искать виновника среди своих. Это было идеальное прикрытие.. почти.       Но в этом плане была одна маленькая загвоздка: о нём должен был знать только я. Для Лэйн это всё будет выглядеть как импровизация, нелепая случайность. И да, я понимал, что в её глазах выгляжу странным. Хотя… это не особо волновало меня. Я любил кошмарить Лэйн. Любил, когда она чувствовала себя неловко, выбитой из своей зоны комфорта. Это было моей маленькой забавой. Но в то же время, я жаждал увидеть её настоящую, ту Лэйн, что скрывается под её осторожной маской. Хотел, чтобы она действовала по инстинкту, показывая то, кем она является на самом деле.       Я заметил это однажды, когда мы стояли в той улочке, окружённые солдатами. В ней что-то изменилось. Это не был просто всплеск адреналина или защитная реакция. Нет, её глаза тогда покраснели, словно в них зажглось алое пламя. Она казалась чужой, другой, но в этом было что-то настоящее, первобытное. Я видел, как она почувствовала этот момент — осознала, что с ней происходит что-то не так. Но она не видела себя со стороны. Не видела ту Лэйн, которую увидел я и те перепуганные солдаты.       Её движения стали резкими, почти звериными, взгляд острым, как у хищника. Она напоминала загнанную в угол самку скорпиона, которая готова вонзить свой яд в любого, кто осмелится подойти. Даже её голос изменился. Это была не та Лэйн, к которой все привыкли. И пусть это было пугающим, в то же время я хотел снова увидеть её такой. Хотел понять, как далеко она может зайти, кем она станет, если отбросит свои страхи и маски.       Но для этого ей нужно было столкнуться с неожиданным, с хаосом. План — это мой инструмент, а её импровизация должна быть проверкой. Я знал, что ей не понравится, что я притащу её сюда, на яхту, что я не расскажу ей всех деталей. Но внутри я надеялся, что именно в этом месте она сможет раскрыться по-настоящему. Это был риск, но я решил довериться ей. Впервые за долгое время.

***

"Massive Attack — Angel (feat. HoraceAndy)"

      Я взлетел высоко в небо, пролетая над крышами домов. Вечер начал потихоньку скрывать разруху и следы увядшего мира, забирая с собой все звуки. С высоты разрушенные улицы казались тихими, почти мирными, как если бы мир решил спрятать свои шрамы под покровом сумерек. Я видел, как едва заметные отблески света пробиваются сквозь выбитые окна и трещины, словно остатки жизни ещё пытались напомнить о себе.       Внизу виднелись скелеты домов, крыши, будто сгорбленные от старости, и дороги, которые больше не вели никуда. Всё это сливалось в одно бесформенное пятно, но в этом хаосе было что-то завораживающее. Казалось, мир сдался, но не совсем: где-то в руинах прятались истории, которые он ещё не успел забыть.       Я закрыл глаза, ощутив холодный ветер, пронизывающий моё лицо. Здесь, на высоте, я чувствовал себя свободным, словно мог оставить позади весь этот мрачный мир. Но даже воздух казался пропитанным пылью прошлого.       Сегодняшняя ночь для Лэйн должна была стать самой сложной и, возможно, самой незабываемой. Ей предстояло не просто украсть книгу. Сегодня она отправится на поиски Ника вместе с Каином, её пернатым спутником. Хотя я понимал, что это была лишь очередная уловка. Бессмертный просто искал возможность побыть с ней наедине. Ещё один глупый болван, добавившийся в мой длинный список таких же болванов. Все вокруг преклоняются перед бессмертными, восхищаются их силой, красотой, этим мнимым величием. Но на деле они ничем не лучше нас. Они такие же, как и мы, слабоумные в своей привязанности, слабы в эмоциях. Каин ничем не выделялся на этом фоне.       Даже генерал, казалось бы, лишённый всяких человеческих привязанностей, тщательнее скрывает свои чувства. Но эти взгляды — я их вижу. Вижу, как их глаза цепляются за Лэйн, как жадно и настойчиво они следят за каждым её движением. Она, конечно, этого не замечает. Слишком занята собственными мыслями или просто не хочет видеть очевидного. Но я наблюдаю. Я вижу, как они раздевают её взглядом, как их ненасытная жадность пробивает эту стену равнодушия, которой она себя окружила.       Они отвергают её этим. Её страх, её беспокойство — они питаются этим, как паразиты. Она боится их не за их силу или бессмертие. Она боится их в моменты, когда те становятся слишком человечными, когда они обнажают свои слабости. Ведь что может быть страшнее, чем понять, что даже бессмертные ничем не лучше простых смертных?       Когда я вижу, как Каин стремится к ней, как его рука будто случайно тянется, чтобы прикоснуться к её плечу, меня захлёстывает желание выколоть его глаза. Эти хищные взгляды, что он бросает ей, заставляют меня сжимать кулаки до боли. Я хотел бы сломать ему каждую кость, каждую чёртову конечность. Отрезать его пальцы по одному — те самые, которыми он дерзнул коснуться её. Я видел и чувствовал ту похоть, что исходила от него, будто густой, липкий яд. Мерзкий кусок бессмертной грязи. Он не заслуживает ни её внимания, ни её присутствия. И мне хотелось бы размазать его, раздавить под своей подошвой, чтобы никогда больше не видеть.       Но это было бы справедливо, разве не так? Любая девушка заслуживает уважения. Только поэтому я замечаю всё это. Только поэтому меня задевает, когда она оказывается рядом с ним…       Каин даже не пытается демонстрировать свою силу. Люди видят его самым сильным, самым непоколебимым, просто потому, что он никогда не сомневается в себе. Его уверенность делает его величественным в глазах других. Они верят в него, словно он — спасение, словно он способен удержать этот мир на своих крыльях.       Но это лишь иллюзия. Его сила — это то, что они сами придумали, чтобы чувствовать себя в безопасности. Они видят в нём легенду, а не реальность. Потому что реальная сила не в крыльях или бессмертии. Настоящая сила всегда скрыта, и она приходит в самый неожиданный момент, когда никто её не ждёт.       В тусклом небе я заметил белое пятно, направляющееся к окраине города. Именно там он нашёл Лэйн впервые, когда Ник похитил её. Только вот я нашёл её первым. Это я первым бросился искать её, пока остальные искали оправдания для своей беспомощности. Словно только мне было не всё равно.       Если бы я был на месте генерала, я бы никогда не позволил расходовать её так, как это делают они. Для них она — инструмент, материал, который можно использовать и отбросить. Они гонят её на задания, не заботясь о последствиях, о том, что она не солдат и не может защитить себя. Это недальновидно, глупо. Я бы оберегал её, сохранял, как сохраняют единственный источник чистой воды в пустыне. И дело не в том, что она слабая — она ценная. Разве это так трудно понять?       У Лэйн нет боевых навыков, она не умеет драться, стрелять, убивать. Но она видит то, чего никто другой не замечает. Её ум — это оружие, которое они бросают в битвы, словно расходуемые патроны. Только вот патроны можно найти новые, а таких, как она, больше нет. Это очевидно каждому, у кого хоть немного здравого смысла.       Но их отношение к ней злит меня. Не потому, что я волнуюсь. Нет. Просто я не понимаю, как можно так небрежно распоряжаться чем-то столь ценным. На её месте я бы отказался работать с ними. Я бы потребовал, чтобы ко мне относились с уважением, если бы был на её месте. Да и если бы она слушала меня… Всё было бы иначе.       Я держался на расстоянии, скрытый от глаз бессмертного. Тело ворона — это не просто перья и крылья, это было совершенство маскировки, скрытность, которой я научился пользоваться. Его глаза не могли найти меня, даже если бы пытались. Я был словно тень, притаившаяся в темном уголке, и это давало мне преимущество. Мой взгляд, неуловимый и острый, выхватывал детали, которые могли ускользнуть от менее внимательных.       Силуэт ворона был так мал, что его можно было принять за обычную птицу, если бы не скрытность и ловкость движений. Я летал быстро, но сдерживал себя, выбирая путь, который привел бы меня к цели, не привлекая лишнего внимания. Внешне я мог быть почти не заметным, но умом и интуицией ощущал всё, что происходило вокруг. Я не был как те, кто стремится показать свою силу. Моё оружие — это тень, как и сама сущность моего существования.       Я понимал, что бессмертный, хоть и чувствовал опасность, всё же не мог понять, что его окружает. Он был уверен, что если бы я был кем-то важным или сильным, я бы показался ему. Но это не так. Моя сила скрыта в том, чтобы быть незаметным. И пока он пытался разгадать, кто скрывается за этими крыльями, я оставался в тени, готовый, если потребуется, нанести удар.       Каин и Лэйн были высоко в небе, их фигуры постепенно исчезали в облаках. Я же, более осторожный, оставался ближе к кронам деревьев, внимательно следя за каждым их движением. Мой взгляд был сосредоточен на них, я был готов реагировать на любое неожиданное действие. Лёгкий ветерок прошел по моей спине, и я случайно задел одну из ветвей, которая с треском сломалась под моим весом. Вдруг из моего горла вырвался громкий, характерный для ворона звук — карканье, полное неосознанного испуга.       Я ускорился, пытаясь не дать им уйти далеко, но заметил, что Каин немного замедлился и начал резко спускаться вниз. Он почувствовал моё присутствие, но меня это мало беспокоило. Подлетев ещё ближе, я скользил в тени, наблюдая за его действиями. Мои глаза фиксировались на его руках, крепко удерживающих Лэйн, в то время как она, зажмурившись, вцепилась в его шею. Я тихо усмехнулся про себя, думая:       — «В следующий раз выбери более приятный способ передвижения для неё, она боится летать. Кретин»       Я обострил свои ощущения, следя за каждым движением их тел. Но всё равно продолжал скрываться в тени, не желая сразу вмешиваться. Каин не знал, кто наблюдает за ними, кто ждал своей возможности. И пока он не догадывался, я был готов продолжать наблюдение.       Я почувствовал, как напряжение в воздухе увеличилось. Каин, этот самодовольный бессмертный, всегда умел делать шаги, которые казались простыми, но на самом деле они скрывали глубокую ловкость. Он остановился не по случайности, его мышцы были в напряжении, словно он ждал, когда я выйду из своей скрытности. Это было опасно для меня. Он чувствовал меня, он знал, что я рядом. И, судя по тому, как он замер, он намеревался выждать момент.       Лэйн, не понимая, что происходит, прижалась ещё ближе к нему, искренне обеспокоенная. Она не знала, что Каин уже давно следил за мной. Я знал, что ему не составит труда заметить малейшее движение в воздухе или на земле. Но я тоже знал, как ему трудно будет найти меня, если я решу оставить его в неведении. Каин был слишком самоуверен в своём ощущении силы. И я не был готов уступить ему так легко.       — Что ты делаешь? — Спросила Лэйн, её голос был полон сомнений и растерянности.       Это смешивалось с её растущей тревогой. Она не понимала, что на самом деле происходит. И в этом была моя слабость. Я не хотел, чтобы она оказалась в ситуации, которую не смогла бы контролировать.       Каин стремительно мчался в мою сторону, его движения были такими быстрыми и точными, что я почувствовал, как дыхание прерывается от напряжения. Он рассчитывал на мой страх, на мгновение сомнения, чтобы поймать меня, но я не собирался так просто сдаваться. Я рванул вперёд, ощущая, как ветер пронзает моё тело, и, вжимаясь в воздух, мгновенно набрал высоту. Мои крылья разрезали тьму, в то время как его тело словно стремилось ко мне с неумолимой целью. Но, несмотря на его стремительность, я оставался в воздухе, как ворон, скользящий между деревьями, где его не было видно.       Краем глаза я взглянул на Лэйн, она зажмурила глаза, её тело было напряжено, а я понимал, что всё это происходило из-за меня. Каин, не обращая внимания на неё, сосредоточился только на своей цели — поймать меня. Я знал, что нужно держать её в безопасности, и не мог позволить себе ошибиться. Я продолжал двигаться выше, стараясь избегать деревья, их ветки могли быть опасными для неё, и я не мог допустить, чтобы бессмертный взял её за одно неверное движение. Волнение охватывало меня, но я стиснул зубы и держался. Это было не только про меня, это было про Лэйн, которую я не мог потерять.       Каин не отставал. Он оказался не так уж прост и, несмотря на всю свою самоуверенность, понимал, что я не просто буду ждать его наступления. Он продолжал следовать за мной, не теряя ни секунды, но мне удавалось держать его на расстоянии. Я был готов на всё, чтобы не дать ему прикоснуться к Лэйн, и, возможно, это даже не была ревность, — это была чистая необходимость. Не могла быть такой слабостью.       Я чувствовал как Каин приближается, и его дыхание было слышно в тишине ночи. Лэйн продолжала смотреть на нас, явно не понимая, что происходит. Она металась взглядом от меня к бессмертному, пытаясь уловить смысл, но в её глазах было только растерянность и страх. Каин заметил её беспокойство, но всё его внимание было приковано ко мне, как если бы я был для него единственным врагом. Он пытался читать мои мысли, проникая в сознание, но я не собирался позволять ему это. В конце концов, он не был готов к тому, чтобы столкнуться с тем, кто скрывается в этом теле.       Я вырвался вперёд, чтобы окончательно запутать его. Мои крылья раскрылись шире, и я стремительно поднялся в воздух. На мгновение я был выше, чем Каин, но он не собирался отступать. Его стремление схватить меня казалось почти безумным. Я знал, что он не просто охотится за мной — он хочет найти слабое место, проникнуть в мою сущность. Но он не знал, что настоящая сила скрывается в тени, и я был готов удержать эту дистанцию между нами.       Лэйн, всё ещё не понимая, что происходит, крепко держалась за Каина, её тело дрожало от напряжения. Но я знал, что если она останется с ним, она окажется под его влиянием, и этого я не мог допустить. Я снова устремился ввысь, надеясь, что Каин не догонит меня в этот момент. Но я чувствовал его за спиной, как его присутствие приближается, и понял, что на этот раз ему не удастся просто так меня поймать.       Я затаился в тени, надеясь, что Каин не заметит меня среди ветвей. Но его реакция была неожиданной. Он просто парил в воздухе, как будто замер, внимательно осматривая окрестности, пытаясь поймать меня взглядом. Его улыбка — тихая, зловещая — была направлена прямо в мою сторону, и я почувствовал, как напряжение в воздухе возрастает. Он не знал точно, где я, но он чувствовал моё присутствие. И это было опасно.       Каин был силён, и его уверенность в себе была едва ли не его самой мощной стороной. Он мог стоять в небе, как древний охотник, ожидающий своей добычи, и его терпение не зналось границ. Я знал, что он не будет торопиться, что он будет выжидать момент, когда я сделаю ошибку. В его взгляде я читал уверенность, что в конце концов он всё равно поймает меня. Но я не собирался давать ему этот шанс. Он был слишком самоуверен, слишком очевиден в своём движении. И я, прячась в тени, продолжал следить за ним.       Лэйн всё ещё сидела в его руках, не понимая что происходит. Она не видела того, что я видел. Для неё всё было одним большим запутанным кошмаром, где она — пешка в чужой игре. Каин продолжал манипулировать её чувствами, ведь он знал, как играют с её страхами и сомнениями. Но это уже не имело значения. Я был готов действовать. Каин не знал, что я не буду играть по его правилам.       Но он отпустил Лэйн из своих объятий. И всё мгновенно изменилось.       Лэйн падала, а я почувствовал, как в груди сжалась холодная тяжесть. Без колебаний, без сомнений, я ринулся в её сторону, издавая громкий вороний крик. Казалось, что это моя жизнь висит на волоске, и я должен действовать быстро. Но в тот момент, как я устремился вперёд, я понял: это был блеф. Каин проверил меня. И он догадался.       Каин понял, что ворон — это я. Ему не нужно было долго размышлять, потому что он знал: только я способен на такой порыв, только я брошу всё, чтобы защитить её. Для него это было не откровением, а логичным заключением, подтверждением его догадок. Он не искал другого объяснения, не пытался усомниться — он просто понял.       Когда Лэйн оказалась в мнимой опасности, он действовал хладнокровно, будто проверяя свою теорию. Каин знал, что я не смогу оставаться в стороне, и сознательно создал ситуацию, чтобы убедиться, что именно я скрываюсь за обликом ворона. Его игра была изящной и жестокой одновременно — он не угрожал ей по-настоящему, но поставил меня перед выбором, который я уже сделал задолго до этого.       Он понял всё ещё до того, как я бросился за ней. Ему нужно было лишь убедиться в этом. Только я мог действовать так, только я мог быть настолько предсказуемым, когда дело касалось неё.       Каин никогда бы не позволил Лэйн умереть, но это был единственный способ проверить меня. Он знал, что я раскрою себя, как только увижу её в опасности. Это был его тонкий, почти изощрённый метод — не угрожая ей напрямую, он заставил меня выдать свою сущность.       В ту же секунду я развернулся обратно, не успев осознать, что он добился своего. Это было инстинктивно, будто моё тело само приняло решение. Но Каин, довольный своим успехом, не дал мне шанса на исправление. Он молниеносно подхватил Лэйн, словно она ничего не весила, и скрылся с ней, оставив меня парить в пустоте между деревьями и небом.       Я остался ни с чем — только с осознанием того, что меня раскрыли. И, возможно, с едва заметным чувством, что проиграл в его игре.

***

«MrNotYet — Do it All Over Again»

      Ближе к ночи, как и обещал, я оказался у двери комнаты Лэйн. Моя тень растянулась по полу, пока я осторожно отряхивал пальто, словно заботился о каком-то приличии. Постучавшись костяшками пальцев, я замер в ожидании. Тишина. Я повторил стук, на этот раз чуть громче. Всё тот же ответ — пустота.       Мой взгляд невольно нахмурился. Странно. Она всегда открывала быстро, словно заранее знала, что я приду. Что-то внутри меня зашевелилось, неприятное, холодное ощущение. Я оглянулся на пустой коридор и постучал снова, уже сильнее, добавив:       — Лэйн, открой.       Ответа не последовало. Тишина в её комнате казалась слишком громкой.       Достав из нагрудного кармана пальто тонкую женскую шпильку, я осторожно осмотрелся. Тишина давила на уши, будто весь дом затаил дыхание. Остриё шпильки скользнуло к старому замку, и мои пальцы уверенно начали проворачивать рычажки. Искусству взлома я научился не на улице, а на службе, благодаря Дмитрию. Да, хотя он и был моим командиром, кое-чему полезному он меня научил.       Всё началось с одного необдуманного поступка. Дмитрий тогда уговорил меня помочь взломать кабинет его отца. Я сам до конца не понимал зачем. В тот момент он был не суровым лидером, а беззаботным искателем приключений. Семь лет разницы в возрасте не мешали ему втягивать меня в свои авантюры. Мы ладили, словно знакомы были всю жизнь.       Но, как часто бывает с такими дружбами, всё это рухнуло так же быстро, как и началось. Дмитрий стал другим. Или, быть может, другим стал я.       Я вошёл в комнату Лэйн, осторожно ступая по мягкому ковру, стараясь не создавать лишнего шума. Замок мог бы поддаться и более грубой силе, но разве я мог оставить её комнату незащищённой? В такие времена сменить замки — задача почти невыполнимая, особенно если учесть наш текущий образ жизни. Но сама мысль о том, что она спит за дверью, которую может открыть кто угодно, была для меня невыносимой.       Если бы я не взломал замок, то пришлось бы караулить её двери каждую ночь. Представив это, я только сильнее нахмурился. Лэйн могла бы счесть это странным, но я не мог оставить её без защиты. Она должна была чувствовать себя в безопасности, даже если сама этого не осознавала.       Дверь за мной закрылась тихо, и я осмотрелся. Всё вокруг дышало её присутствием: лёгкий аромат, её аккуратно разложенные вещи, едва заметная тень от книги на прикроватном столике.       На столе лежали её записные книги, исписанные ровным и чётким почерком, а рядом стояла свеча, которую она забыла потушить. Её воск растёкся по основанию, оставив замысловатый узор, будто её мысли застыла в этом узоре. Комната Лэйн, как ни странно, отражала её характер. Практичная, почти пустая, без лишнего хлама. Лишь книги, кое-где небрежно разбросанные, напоминали о её работе или увлечениях.       Но я знал, что за этим внешним порядком скрывалось нечто большее. Если заглянуть в более укромные места — например, в шкафчик или под кровать, — можно было наткнуться на её маленькие тайны. В шкафчике я однажды заметил зарисовки, которые она явно хотела спрятать от посторонних глаз. Глубоко под кроватью, завёрнутая в старую ткань, лежала железная арматура. Орудие, которое она держала на случай внезапной опасности. Лэйн всегда была такой — внешне спокойной и собранной, но внутри скрывалась целая буря.       В отличие от неё, моя комната представляла собой хаотичное нагромождение вещей. Бумаги, детали от механизмов, старые книги и бесконечные мелочи были разбросаны повсюду. Там, в этом хаосе, никто и ничего бы не нашёл. Всё самое ценное я прятал на своей яхте — моём настоящем убежище, куда точно никто бы не осмелился сунуться.       Развернув ткань, в которую была завернута арматура, я невольно перенёсся мыслями в тот день, когда впервые попал в её комнату. Тогда я был практически на грани. Помню, как в спешке перепутал окна, и вместо пустого коридора влетел к ней. Лёгкий звук испуга заставил меня насторожиться, и я увидел, как она тянется к куску железа, будто готова в любой момент нанести удар.       Моё тело было истерзано. Отродья едва не разорвали меня, и я был больше мёртв, чем жив. Каждое движение отзывалось жгучей болью, но, увидев её, я словно вновь обрёл жизнь. Я вскочил и замер, всем своим видом показывая, что не представляю угрозы. Сердце колотилось так, что я едва слышал её дыхание. Однако силы стремительно покидали меня, и я понимал, что не смогу защититься, если она решит добить меня.       Лэйн, в свою очередь, смотрела на меня с непонятной смесью эмоций. Я видел, как в её взгляде проскользнуло что-то человеческое, что-то, что говорило: она хочет помочь. Её пальцы разжались, арматура чуть понизилась. Но это длилось лишь мгновение. В её глазах загорелся алый огонь — тот самый, который шептал ей убить меня. И в этот момент я понял, что внутри неё скрывается нечто гораздо более опасное, чем любой враг, с которым мне приходилось сталкиваться.       Я не виню её за тот порыв. Убить меня в тот момент было бы самым правильным решением — свернуть шею полуживому ворону, избавить его от мучений. Именно так поступил бы я, не задумываясь ни на секунду. Но Лэйн… Она сделала выбор, который я не смог бы предугадать. Она ослушалась своего внутреннего голоса, подавила тот алый огонь, который так жадно рвался наружу. И капля доброты, спрятанная где-то в глубинах её души, одержала победу.       Я заметил тогда, как её рука сжалась на арматуре, но удар так и не последовал. Вместо этого она сделала шаг назад, её взгляд потеплел, хотя глаза всё ещё горели тем странным, пугающим огнём. Она дала мне шанс, хотя наверняка понимала, что это рискованно. Этот миг стал для меня неожиданным.       И всё же, страх и инстинкт самосохранения взяли верх. Пока она колебалась, я нашёл в себе последние крупицы силы, расправил крылья и покинул её комнату. Вылетел в ночь, направляясь к своей яхте. Сердце билось так же быстро, как тогда, но теперь уже от осознания того, что она пощадила меня.       Я подошёл к окну, которое разбил тогда, и не смог сдержать лёгкий смешок. Всё это время его держал простой скотч. Тонкие полоски хаотично пересекались, словно паутина, тщетно пытаясь удержать холодный воздух снаружи.       — Скотч? Серьёзно? — Пробормотал я, качая головой. Это выглядело нелепо, но почему-то вполне в её стиле: простое, временное решение, на которое вечно не хватает времени заменить чем-то лучше.       Я провёл пальцами по краю рамы, чувствуя шероховатость грубой ленты. «Нужно будет что-то придумать», — подумал я. Может, отремонтирую это окно сам. Хоть что-то полезное сделаю, вместо того чтобы только наблюдать за её жизнью издалека.       Лэйн не приходила. И мне стало немного не по себе. Сначала я попытался убедить себя, что всё в порядке. Но с каждым мгновением ожидания мне становилось всё тяжелее сидеть на месте. Неужели с ней что-то случилось? Может, она попала в беду, и я опять не успел? Я стиснул зубы, но в ту секунду, как я уже собирался уходить, я услышал шаги. Едва слышные, но определённые, и чей-то голос за дверью.       Сердце пропустило один удар. Я выпрямился и резко развернулся к двери, скрывая свои переживания за внешним спокойствием. Лэйн явно почувствовала, что в комнате кто-то есть, едва провернув ключ в замке.       — Кто здесь? — Уверенно, но с лёгкой паникой проговорила она, в мгновение ока закрывая за собой дверь.       Мне хотелось разорвать её на месте, заставить её признаться, что она знала о моём присутствии. Но я сдержал порыв, прокашлялся, добавляя бархатистую нотку в свой голос.       — Ты опоздала, — сказал я, выходя из тени и медленно, шаг за шагом, направляясь к ней. — Я уж думал, ты и вовсе не придёшь.       Она застыла, её взгляд быстро скользнул по комнате, а потом остановился на мне. Лэйн запнулась, и я почувствовал, как её волнение стало почти осязаемым.       — Мне пришлось задержаться, — тихо произнесла она, явно пытаясь подобрать хоть какое-то оправдание.       — Пернатый не сумел доставить тебя вовремя? Крылья по дороге занемели? — Я ухмыльнулся, останавливаясь у письменного стола.       Лэйн покачала головой. Я мог бы не продолжать её дразнить, но интуитивно чувствовал, что это не совсем правда.       — Не важно, — сказал я, но на самом деле это было чертовски важно. Лёгкая ложь была не в её стиле, а вот туманная правда — в самый раз. Но я не стал наседать. Я дал ей выбор: врать или говорить правду.       Но Лэйн никогда не выбирала прямолинейность. Она всегда выбирала этот несуществующий третий вариант: недоговаривать. Я всегда знал, что она не скажет всего, что думает. Это было удобно для неё, но мне это никогда не нравилось.       Я заметил лёгкое смущение на её лице, румянец, но, как всегда, она не позволила себе быть уязвимой. Всё, что она скрывала, говорила её тело. И я всегда подмечал эту деталь.       — Идём, у нас не так много времени до рассвета, — проговорил я, поворачиваясь к двери, не осмеливаясь взглянуть на Лэйн.       Она просто кивнула в ответ, сдержанная, как всегда. Эта её привычка не оправдываться, не разжёвывать всё до последней детали — меня немного раздражала, но в то же время я не мог точно понять, что чувствую. Бесконечное упрямство, с которым она словно пыталась оградить себя от всего лишнего, всегда злило, но… может быть, это тоже часть её силы? Частица её неуязвимости?       Я сделал шаг к двери, стараясь не думать об этом. Но, чем больше пытался забыть, тем сильнее в голове прокручивался этот вопрос. Почему меня так это беспокоит? И что я на самом деле чувствую по поводу её молчания? Нет, сейчас не время для раздумий. Меньше всего мне хотелось бы зацикливаться на таких мелочах. Всё должно быть сейчас нацелено на другое.       По дороге к церкви мы шли молча, каждый из нас погружён в свои мысли, избегая лишних слов и взглядов. Не было необходимости привлекать внимание, а молчание казалось естественным.       — Отряд Дмитрия уже отправился. У нас есть лишь час, чтобы забрать книгу и уйти, — произнёс я спокойно, но в голосе слышался холод, словно вся эта ситуация была лишь частью моей рутинной работы. Мой взгляд был устремлён в даль, не обращая внимания на Лэйн.       — Как мы будем действовать? — спросила она, не глядя мне в глаза, но я чувствовал её беспокойство в каждом слове.       — Импровизация, — ответил я с лёгкой усмешкой, поднимая взгляд и смотря на неё сверху вниз, наслаждаясь её реакцией.       — Ладно… — Ответила Лэйн, но я мог слышать в её голосе недовольство, и это было совершенно очевидно. На её лице появились желваки, а верхняя губа вздернулась в привычной для неё манере. Она была явно раздражена, но как же мне нравилось это. Это был один из тех моментов, когда я не мог не оценить её упрямство, её реакцию на всё, что я говорил.       Я не мог не улыбнуться, пусть и самую маленькую усмешку. В её раздражении было что-то дразнящее, и я не мог не любить этот момент.       — Но при чём здесь генерал и отряд? — С лёгким выдохом спросила она, словно пытаясь унять раздражение.       — Это наше алиби, Лэйн, — ответил я спокойно, опуская взгляд на её лицо. В этот момент мне захотелось поддержать её, протянуть руку, дотронуться. Моя рука уже выскользнула из кармана, но я сдержался.       Я всегда сдерживался. Даже тогда, когда она поила меня водой, когда я несколько дней лежал в полубреду после очередной встречи с отродьями. Когда она, молча, вытирала моё лицо влажным полотенцем, не ожидая благодарности. Тогда мне хотелось взять её за руку и прошептать спасибо. Но я знал: это только напугает её, заставит закрыться. Лэйн была из тех, кто доверял медленно, а малейшая ошибка могла всё разрушить. Придёт время — и, может быть, она сама сделает шаг.       Для меня прикосновения всегда были чем-то интимным. Возможно, я начитался слишком много старых романов, где мужчине запрещалось касаться руки женщины, если та не была в перчатках. В этих книгах простое прикосновение значило всё — это была заявка, молчаливое «она моя». Мелкие, почти незаметные жесты — заправить прядь волос за ухо, коснуться пальцев — говорили о многом. Но Лэйн не замечала таких деталей. Она привыкла к прямым словам, к действиям, за которыми не прятались намёки или подтексты.       Иногда я ощущал себя нелепым романтиком, каким-то подростком, слишком трепетным и глупым. Ловил себя на том, что думаю о её реакции на случайный жест или взгляд. Это злило меня самого, ведь я не был таким. Или, по крайней мере, не должен был быть. Но если бы я говорил всё прямо, так, как она привыкла… это был бы уже не я. В церкви было тихо. Глубокая ночь пробивалась сквозь витражные окна, окрашивая пол цветными тенями. В воздухе витала столетняя пыль, смешанная с тяжёлым запахом воска и плесени. Пастырь и его приспешники, возможно, старались поддерживать порядок, но их усилия были поверхностными. Под слоем видимой чистоты скрывались года забвения, когда каждое прикосновение оставляло новый слой грязи. Это место вызывало у меня странное беспокойство, будто стены, веками освящённые молитвами, пытались выдавить меня прочь. Я был чужаком здесь, в этих каменных коридорах, которые, казалось, отторгали всё, что нарушало их вековую гармонию.       — Сюда… — Прошептала Лэйн, её голос был едва слышен, но в ночной тишине прозвучал чётко, как приказ. Она указала на небольшую деревянную дверь, почти скрытую за лестницей.       Я кивнул и, стараясь не издавать лишнего шума, направился за ней. Каждый шаг эхом отдавался в моих ушах, словно церковь предупреждала о нашем присутствии. Моё внимание рассеивалось между её тонкими пальцами, что легко скользнули по ручке двери, и архитектурой вокруг. Ничего лишнего. Всё вычурное, надуманное, с намерением внушить. Это место всегда было символом лукизма — поверхностной святости, прикрывающей пороки.       Я чувствовал холодный взгляд прошлого, словно каменные ангелы и древние иконы судили меня.       «Ты здесь не должен быть», — шептали их мраморные уста. Но Лэйн двигалась уверенно, её тихие шаги почти заглушали это невидимое осуждение. Я хотел остановить её, сказать, что это место мне претит, что я бы предпочёл забрать книгу из любого другого подземелья, лишь бы не из церкви. Но другого выбора у меня не было. Завернув за угол, я достал свою верную шпильку и присел у двери на корточки.       — Красивая вещица, — прошептала Лэйн, опускаясь рядом, чтобы наблюдать за моими действиями.       Я скользнул взглядом по серебристой поверхности шпильки. Она была изящной, почти невесомой, с тонким узором на краях. На одном из концов сияла крошечная бабочка, искусно выгравированная так, что казалось, она вот-вот вспорхнёт. Луна заглядывала через витражи, заставляя металл поблёскивать едва уловимым светом. Я мог представить, что когда-то она украшала волосы какой-то благородной дамы, служа не только аксессуаром, но и символом статуса.       — Ещё бы. Она стоила немалых денег, наверное, в своей прошлой жизни, — добавил я, усмехнувшись, хотя сам уже давно воспринимал её лишь как инструмент.       Но, несмотря на её изящность, эта шпилька спасла мне жизнь не раз. Она не только вскрывала замки, но и помогала в других, более отчаянных ситуациях. Маленькое оружие в мире, где выживание зависело от изобретательности.       — Она для меня счастливая, — пробормотал я, не глядя на Лэйн.       Мои пальцы привычно скользнули по замочной скважине, и спустя несколько секунд раздался характерный щелчок. Замок сдался, словно приглашая нас внутрь комнаты, которую он так старательно охранял.       — Красота иногда скрывает полезность, — добавил я, поднимаясь на ноги и жестом указывая Лэйн, что пора идти.       Лэйн не останавливалась, несмотря на то, что находила всё меньше полезного. Она потянулась к следующему шкафу, методично осматривая его полки. Аккуратно сложенные бумаги, очевидно, не представляли интереса. Она пролистала их на случай, если среди страниц окажется что-то спрятанное, но безуспешно.       Дальше её внимание привлекли книги, стоявшие на нижней полке. Она вытаскивала их одну за другой, осматривая корешки и обложки. Некоторые были покрыты толстым слоем пыли, как будто к ним не прикасались годами. Лэйн вздохнула и перелистнула несколько страниц одной из книг, но быстро вернула её на место.       Я, оставаясь у двери, наблюдал за её суетой краем глаза, но всё ещё был сосредоточен на охране. Нечто в этом месте вызывало у меня тревогу. Оно словно дышало своей собственной жизнью — давящей, холодной, чужой.       Тем временем Лэйн добралась до комода у противоположной стены. Она присела на корточки, открывая ящики по одному. Содержимое выглядело бесполезным: старые перья, подсохшая чернильница, какая-то тряпка, которая, вероятно, когда-то служила накидкой. Но её руки быстро и тщательно прошлись по дну ящиков, стуча пальцами в поисках потайных секций. Ничего.       Она выпрямилась и снова оглядела кабинет, будто пытаясь понять, не упустила ли чего. Её движения стали чуть резче, и я понял, что Лэйн начинает терять терпение. Её взгляд остановился на массивной люстре, свисающей с потолка. Я знал этот взгляд: она обдумывала всё, что уже проверила, и пыталась найти логическое место для скрытой тайны.       Я жестом указал Лэйн на другой шкафчик, но сам уже напрягся, словно пружина, готовая разжаться в любую секунду. Время неумолимо поджимало, а я уже чувствовал, как что-то надвигается. Как только Лэйн распахнула дверцу шкафа, воздух вокруг будто сгустился.       Шаги. Тяжёлые, размеренные, они отчётливо приближались. Их эхом отдавалось в пустынной тишине церкви, разрывая этот зыбкий покой. Я мигом оказался рядом с Лэйн, не давая ей времени осознать что происходит. Мои руки уверенно, но осторожно подтолкнули её внутрь шкафа.       Я сам забрался туда же, стараясь двигаться бесшумно. Полки были узкими, пространство тесным, но я закрыл дверцы и замер. Шкаф поглотил нас тьмой, прерываемой лишь слабым сиянием от фонарика, который Лэйн успела погасить.       Мой слух обострился до предела, сердце глухо стучало где-то в груди. У нас было меньше минуты. Шаги стали ближе, чётче. Тот, кто приближался, не торопился, словно наслаждаясь собственным присутствием в этих мрачных стенах.       Затем дверь кабинета медленно скрипнула, и я услышал, как кто-то вошёл внутрь. Пастор. Едва уловимое движение Лэйн рядом со мной выдало её страх, но я осторожно сжал её запястье, давая понять, что она должна оставаться неподвижной. Теперь нужно было только ждать и надеяться, что этот шкаф — не первое место, которое он решит проверить.       На столе и в тумбочках мы оставили всё так, как нашли. Ни одной бумаги не было смещено, ни одной вещи, которая могла бы выдать наше присутствие. Этот безбожник, скорее всего, и не заподозрит, что кто-то побывал здесь. Он просто спишет всё на свою забывчивость.       Ах да, пастор частенько забывал закрывать двери на ключ. Эта слабость была для меня удачным подарком. Я заметил это давно, когда начинал наблюдать за ним. Его небрежность была одной из многих деталей, которые я тщательно записал в памяти.       Нельзя было врываться в это место вслепую. Я изучил его привычки, время ухода и возвращения, маршруты, которые он проходил. Даже его манеру вести разговоры — медленные, напыщенные, будто он сам верил в свою святость. Но в реальности он был лишь человеком с кучей тайн, которые я намеревался раскрыть.       Лэйн стояла передо мной, её дыхание было сбивчивым, но она понимала — нельзя издать ни звука. Когда пастор стал подходить ближе, я ощутил, как её плечи напряглись. Мы оба знали, что это всего лишь вопрос времени.       Я не мог позволить себе рисковать. Одним движением я обхватил её талию, притянув ближе, а ладонью накрыл её губы, чтобы заглушить даже случайный вдох. Её сердце гулко билось, казалось, даже воздух вокруг нас вибрировал. Лэйн не сопротивлялась, её тело само нашло опору во мне, но я знал, как тяжело ей сейчас. — «Тише, Лэйн», — проговорил я в мыслях, хотя она бы и так всё поняла.       Наклонившись, я едва коснулся губами её макушки, это было скорее рефлексом, чем жестом. Я сам пытался успокоиться, прикрыв глаза. Это было не в первый раз, когда мы оказывались в подобной ситуации, но каждый раз это было по-новому мучительно. С каждым разом всё сложнее скрывать, что я не просто её напарник.       За дверцами шкафа казалось, что всё застыло. Тихие шаги пастора замедлялись, а мы с Лэйн вновь стояли на грани. Это был момент истины, и я чувствовал, как судьба раз за разом оборачивается для нас опасной игрой.       Пастор медленно прошёлся по кабинету, словно подмечая малейшие детали. Его шаги звучали размеренно, без тени тревоги, но с каким-то внутренним раздумьем. Он провёл пальцами по поверхности стола, едва задержался у манекена и снова посмотрел на дверь, будто размышляя, закрыл ли он её, уходя.       Я чувствовал, как Лэйн замерла рядом, её дыхание стало едва ощутимым. Каждая секунда тянулась вечностью. Пастор остановился прямо напротив шкафа, за которым мы скрывались. Его пальцы едва не коснулись ручки, но вдруг он сменил намерение, резко развернувшись.       Он направился к двери быстрыми шагами и в мгновение ока вышел, прикрыв её за собой. Громкий стук захлопнувшегося замка эхом отразился от стен, окончательно подтверждая, что кабинет вновь пуст.       Я медленно отпустил Лэйн, позволяя ей выдохнуть. Она обернулась ко мне, её глаза были полны удивления и облегчения, но я лишь указал ей рукой молчать. Нам нужно было закончить это дело как можно скорее и исчезнуть до того, как пастор поймёт, что он был не один.       Лэйн стояла рядом, её дыхание выравнивалось, и в этот момент, как будто не осознавая, что делает, она уткнулась лбом в мои рёбра. Я почувствовал, как всё её тело, как бы невольно, тянулось ко мне. И, возможно, она сама не понимала, что совершала. Но это было её решение. Я не подталкивал её, не намекал, и не ожидал, что она сделает такой шаг. Она сама выбрала быть ближе, сама решила уменьшить дистанцию между нами. И, несмотря на то, что её движения были случайными, я знал: это был её выбор. Возможно, она даже не осознавала этого, но её тело само тянулось ко мне, как будто инстинктивно, подталкивая её к решению, которое она, возможно, ещё не осознавала до конца. В этот момент я понял, что между нами не было случайности. Мы оба были на грани, но сейчас это был её шаг.       — Книги здесь нет, — прошептала она, прижимаясь ко мне, и её голос был едва слышен в тишине, как будто каждое слово было тщательно вымерено.       — Но здесь есть пастор, — ответил я ей тихо, стараясь скрыть тревогу в голосе.       Лэйн подняла глаза, и наши взгляды встретились. Она задрала голову, оставляя между нами всего несколько сантиметров, её дыхание стало чуть быстрее, а в её глазах мелькнула непонимание.       — Что ты имеешь в виду? — Спросила она, прищурив глаза, пытаясь разгадать мой намёк, но не понимая, что происходит.       Я сжался, ощущая, как челюсть стиснулась, а руки непроизвольно сжались в кулаки. Не знал, что мне теперь делать. Всё внутри меня замерло. И как только я открыл рот, чтобы что-то ответить, внезапно раздался громкий гул за пределами комнаты. Он эхом прокатился по коридору, заставив нас оба насторожиться.       Мы замерли, прислушиваясь.       — Нам пора выбираться отсюда, — уверенно произнёс я, открывая дверцу шкафчика и оценивая ситуацию.       Мы стояли в центре комнаты, окружённые беспорядком, но в тот момент всё, что я хотел, это выбраться отсюда.       На столе лежали несколько накидок бардового цвета.       — Что это такое? — спросила Лэйн, схватив одну из накидок и развернув её.       — Это наше преимущество. С их помощью мы сможем выкрасть книгу и уйти незамеченными, — ответил я, ухмыляясь, и подхватил другую накидку. Это был рискованный шаг, но другого выбора у нас не было.       Лэйн надела накидку и, натянув капюшон на голову, огляделась.       — Двери заперты. Придётся лезть через окно, — сказала она, уже готовая к следующему этапу. Я лишь кивнул, осознавая, что вся эта затея становится всё более опасной.       Я подошёл к окну и открыл его, стараясь сделать это как можно тише. Далеко не первый раз я был в таких ситуациях, но каждый раз напряжение только возрастало. Надев накидку, я повернулся к Лэйн.       — Это окно не ведёт на главный вход. Пастор что-то задумал, и нам нужно попасть в главный холл незамеченными. Книга будет там, — проговорил я, уверенно.       Мой первоначальный план уже рушился. Всё пошло не так, как я рассчитывал, но другого выбора у нас не было. Мы должны были идти вперёд, несмотря на риски.       Перелезли через окно и оказались на улице. Мы быстро огляделись и заметили несколько человек, идущих в тех же накидках. Это было странно. Я никогда не видел их раньше, и это настораживало. Они были как мы, но совершенно незнакомы. Я был уверен, что это впервые, но почему тогда появлялись эти люди?       Вся ситуация становилась всё более запутанной, и я не мог избавиться от ощущения, что нас что-то поджидает.       Мы опустили головы и постарались сливаться с тенью, подстраиваясь под шаги людей, которые шли впереди нас. Мы ускорились, стараясь не привлекать внимания, но они даже не заметили нашего присутствия. Мы шли в их темпе, скрываясь в тени их фигур, и зашли в церковь. Но как только мы оказались внутри, всё изменилось. Это место, которое я знал, теперь казалось другим.

"Selofan — Allein"

      Церковь, которую я всегда воспринимал как холодное и пустое место, теперь казалась совсем другой. Атмосфера стала тяжёлой, давящей, словно сам воздух наполнился каким-то злом. Внутренний свет потускнел, и тени стали длиннее, как если бы сам храм был живым существом, поглощавшим всё вокруг. Каменные стены, словно сжимались, создавая ощущение, что нас со всех сторон охватывает невидимая сила.       Свечи, расставленные вдоль всего зала, создавали кровавую дорожку, ведущую к алтарю. Их огонь мерцал, казавшийся даже не огнём, а чем-то зловещим и пронзительным. Он не был теплым и уютным, как обычно. Напротив, он как будто вытягивал из нас последние силы, поглощая всё живое. Каждый пламень был как маленький осколок ада, отражающийся в глазах.       Запах стоял тяжёлый, пропитанный чем-то гнилым, как если бы в этом месте давно не было очищения. Он бил в нос, заставляя чувствовать себя не в безопасности. А в тени этих свечей люди в накидках стояли, скрывая свои лица под капюшонами, словно части некой безликой массы. Каждый из них был неотличим от другого, их движения сливались в единое целое, и их молчание было такой же частью этого зловещего ритуала, как и всё остальное.       Лэйн стояла рядом, но я чувствовал, что её взгляд не менялся. Она не пыталась спрятаться за мной или сделать шаг ближе, как я ожидал. Она была тиха и спокойна, как всегда, но сейчас это ощущалось… странно. Словно она была частью этого места, частью этой зловещей атмосферы. Я не видел в её глазах ни страха, ни волнения — ничего, что могло бы свидетельствовать о том, что она ощущала это место так же, как я. Всё было иначе.       Её стойкость иногда поражала меня, но в этот момент она казалась слишком спокойной для того, что происходило вокруг. Может быть, она уже привыкла к темным уголкам этого мира, к которым я всё ещё не мог привыкнуть. Может быть, она была готова ко всему. Но это не успокаивало меня. Наоборот, это лишь заставляло меня волноваться. Её отсутствие реакции на окружающее, на этот изменённый храм, было даже тревожным. В этой тишине, среди этих странных людей, её молчание казалось ещё более весомым.       Пастор, стоявший на месте, где раньше располагался привычный алтарь, теперь выглядел ещё более угрожающим. Этот стол для жертвоприношений, на который он указал, словно внезависимости от нашей воли втягивал нас в этот мрак. Он снял капюшон, показывая лицо, которое не выражало ни эмоций, ни человеческой теплоты. Его глаза были холодными, мертвыми. Всё в этом месте теперь ощущалось неправильно.       Когда он вскрикнул, словно командуя, пространство вокруг нас наполнилось энергией, что-то зловещее, как тяжёлое дыхание древнего существа. Люди в накидках немедленно выстроились в две шеренги, освобождая нам путь. Мы, не зная, что делать, двинулись за ними, стараясь держаться рядом. Это было почти инстинктивно — быть вместе. Я мог бы почувствовать, как Лэйн старается не отставать, её дыхание чуть учащается, но она всё равно молчала.       Шаг за шагом, мы шли через этот пустой проход, который казался больше и более угрожающим с каждым шагом. А в темных углах зала, где свечи мерцали, а огонь отбрасывал зловещие тени, было что-то, что не давало мне покоя. Мы приближались к этому столу, и с каждым шагом я чувствовал, как что-то внутри меня готово вырваться наружу. Но мы шли. Шли, несмотря на всё.       Пастор раскрыл книгу и начал бормотать что-то под нос. Все упали на колени и так же начали свой монолог. Я сглотнул. Но последовал за ними.       Шепот пастора становился всё громче, его слова переплетались с эхом, словно сам воздух становился частью этого обряда. Он держал книгу раскрытой, её страницы шуршали под его пальцами, а его голос словно вбирал в себя всю тьму этого места. Каждое слово звучало как заклинание, как приговор. И с каждым произнесённым звуком я ощущал, как нечто скрытое и могущественное просыпается в стенах этого храма.       Люди на коленях следовали его примеру, их голоса сливались в единую волну, создавая ощущение, что пространство вокруг нас сжалось, поглощая каждое наше движение. Я ощущал, как тяжёлый воздух наполняет мои лёгкие, как будто сам храм хочет поглотить меня. Этот запах смолы, словно древний угар, который был впитан в стены, проникал в кожу, становясь частью меня.       Я пытался сосредоточиться. Пытался понять, что происходит. Но ничего не выходило. Пастор продолжал бормотать, его движения становились всё более жесткими, точными, как у кого-то, кто давно знает, что делает. Его глаза не покидали книги. Он держал её так, будто она была для него единственным ориентиром в этом мире.       И я стоял первым, почти у самого алтаря, и мог видеть каждый его жест. Когда он поднял книгу высоко над головой, а его голос стал более отчётливым, с каждым произнесённым словом мне казалось, что мир вокруг меня сжимается, а тень на стенах храма становится всё глубже и темнее.       И всё в этот момент замерло. Мы были словно в ловушке.       Пастор сомкнул руки, как при молитве, а затем поднял голову вверх.       — «Приди же, мой повелитель», — проговорил он. Не громко, но эти слова остались в моей голове.       Церковные врата открылись, и я услышал тихие шаги. Незнакомая мне девушка направлялась к пастору.       Она была одета в лёгкое шелковое платье, которое едва прикрывало её тело. Пастор похотливо облизал губы и жестом указал ей на стол.       Девушка, несмотря на её внешность, была довольно спокойной и решительной. Русые длинные волосы, светлая кожа и большие выразительные глаза. Мне казалось, что ей недавно исполнилось восемнадцать. Над её губой я заметил небольшое покраснение. Возможно, это был след от каких-то побоев, но в ту атмосферу всё казалось гораздо более мрачным, чем можно было бы ожидать.       Моё сердце пропустило удар. Мне стало неприятно и мерзко. Я не мог поверить в происходящее, но оставался неподвижным, не решаясь смотреть на Лэйн — это могло нас выдать.       Девушка легла на стол, и в этот момент я почувствовал, как холодная дрожь прошла по спине. Я закрыл глаза. Знал, что сейчас должно произойти что-то ужасное, и впервые за долгое время почувствовал тошноту, подступившую к горлу.       Пастор произносил странные слова, призывая нечто, что, казалось, не имело ничего общего с духовностью. Я слышал характерные шлепки и стоны девушки, и осознавал, что всё происходящее было далеко от того, что должно быть в святом месте. В этот момент я почувствовал, как низко опускается вся эта церемония, превращаясь в нечто нечистое и отвратительное.       Сношение. Похоть.       Я сжал глаза с такой силой, что моё тело задрожало от чувства отвратительности. Это продолжалось и продолжалось. Мне становилось всё более стыдно, и мне казалось, что воздух вокруг стал тяжелым и удушающим. Люди, что были вокруг, словно не замечали того, что происходило, или считали это нормой. Одна мысль не давала мне покоя. Это ведь могла быть чья-то дочь.       — Подойдите, дети мои… — Вскрикнул Пастор. И все начали подниматься с мест, подходя к алтарю, где лежала книга.       Я незаметно подхватил Лэйн и взглянул в её глаза. Они горели, как огонь.       Мы стали в очередь. Прислужники по очереди подходили к книге, не скрывая своего ритуала, который мне был чужд. Я не мог понять, как они могли принимать в этом участие.       — Исповедуйтесь ей, — продолжал Пастор, не прекращая церемонии. Я слышал его удовлетворительные вздохи.       Люди задерживались над книгой, прикладывая к ней губы, как будто это было каким-то важным ритуалом. Всё происходящее казалось мне неестественным и искажённым, несмотря на то что я видел много всего в своей жизни.       Но больше всего я переживал за Лэйн.       Мои мысли сбивались, сердце колотилось. Мне было тяжело дышать, и я ощутил, как что-то давит на грудь. Очередь подходила ко мне, и я поблагодарил судьбу за то, что ещё раньше смог принять важные решения.       Я подошёл к алтарю, скрывая своё волнение под спокойным выражением лица. Вокруг царила тишина, и я, наклонившись, будто бы вёл исповедь, прикрыл книгу своим капюшоном. Пастор, не замечая ничего подозрительного, продолжал свою ритуальную речь, не отвлекаясь от происходящего.       Эта книга, лежащая передо мной, была не просто священным текстом. Она была невообразимо зловещей. Однако пастор тщательно обернул её в обычную, ничем не примечательную обложку с крупными буквами «БИБЛИЯ», скрывая её истинное содержание. Это был ловкий ход — никто не заметит подмены, пока не откроет книгу.       Словно по наитию, я тихо вытащил другую книгу из внутреннего кармана своего плаща. Время словно замедлилось — я почувствовал, как каждый нерв в теле напряжён до предела. Быстро, но уверенно, я развернул её, оказавшуюся почти идентичной внешне, и подложил её под уже подготовленную обложку с надписью «БИБЛИЯ».       Мои пальцы двигались точно и без лишней суеты, словно я повторял этот ритуал уже много раз. Я аккуратно обернул её в ту же самую ткань, заставив её выглядеть как обычный священный текст, и положил на место. Теперь никто, даже пастор, не заметит подмены, пока не решит раскрыть эту книгу. Это был риск, но я был уверен, что удача будет на моей стороне.       Закрыв обложку, я сдержал дыхание, надеясь, что в этот момент никто не обратит на меня внимания. Мои руки были слегка потными, но решимость и холодный расчёт не позволяли мне дрогнуть. Внезапно я почувствовал, как напряжение начинает спадать, и я осторожно отступил в тень, скрывая свою добычу под плащом.       Не оборачиваясь, я медленно прошёл вдоль шеренги людей, чувствуя, как каждый шаг отдаляет меня от того, что только что произошло. Лэйн осталась на месте, и я знал, что не должен было бы сейчас смотреть на неё. Я должен был действовать. Я не мог позволить себе ни малейшей слабости. Она справится.       Выйдя на улицу, я резко вдохнул холодный воздух, но тошнота, что преследовала меня, словно плотным комком засела в горле. Я чувствовал её приближение, но прежде чем я успел собраться, кто-то неожиданно задел моё плечо. Я замер, но сразу же узнал её. Это была Лэйн.       Она стояла рядом, её дыхание было немного неровным, а глаза продолжали пылать ярким огнём. Но в её взгляде я увидел уже не такую безумную решимость, как раньше. Она приходила в себя, хотя ещё не до конца осознавала, что случилось.       — Мы не смогли, — прошептала она, голос дрожал, и я заметил, как напряжение на её лице начало распадаться. Я покачал головой, не давая ей сомневаться.       — Смогли, — твёрдо произнёс я, пытаясь внезависимости от происходящего удержать её в состоянии решимости. — Мы сделали всё правильно. Бежим.       Я схватил её за руку, и мы ринулись в ночь.

«Мы живём среди тех, кто путает тьму с светом,

и ничто не может вырвать их из этого бесконечного круга.

Порочность — не то, что мы видим, а то,

чем мы позволяем себе стать»