Не рычи

Гарри осторожно отворил дверь палаты, той самой, где скрылся Малфой на записи. Тихий скрип. Тусклые грязно-желтые стены. Неровный моргнувший свет одинокой свечи под потолком. Кровати на железных ножках, где тонкие пледы едва заметно поднимались и опускались от слабого дыхания пациентов под ними. Будто бы уже далеко за полночь, а не восемь вечера. И запах… Аврор Поттер видел слишком много смертей, чтобы не знать этот аммиачный запах неизбежности. Боли. Глухой тоски, которая почему-то была соленой и душной и вязким горьким привкусом оседала на языке. И стены тут будто бы пропитались этим ароматом с легкой примесью обманчивых надежд. Поттер ненавидел больницы не столько из-за собственных травм, сколько из-за грызущего изнутри бессилия. Он не мог помочь тут. Он не мог помочь, поэтому находясь в палате и восстанавливая собственные оторванные конечности, не мог даже повернуть голову в сторону соседней кровати, где мог лежать его напарник или не спасенная жертва. Чтобы не сталкиваться с собственным безвластием. Малиновая коробка, бликующая кричаще-восторженной радугой, обнаружилась у одной из узких железных кроватей, и Поттер быстро наложил отвлекающее заклинание, чтобы другие пациенты его не заметили. Чары привлекли внимание. — Мистер Гарри Поттер? — раздался тоненький голосок из-под пледа. Показалось любопытное лицо молодой девчушки с очень бледной кожей и огромными голубыми глазищами. — Я завтра все же умру? И наивный взмах белесых едва заметных ресниц. По позвоночнику прошла липкая дрожь. Поттер стиснул зубы. Чертова логика, чертово умение подмечать детали. Чертово знание, как выглядит смерть. Девочка гораздо бледнее, чем обычный человек. На голове почти нет волос, так, слабые рыжие прядки, а над губой испарина и тяжелое дыхание — две фразы дались с трудом. Абсолютно взрослый взгляд. Смирение. Блядь. — Я не… Я не колдомедик, — ответил Поттер, чувствуя противный горький ком в горле. — Вы — аврор! — с радостью произнесла девчушка. — Я слышала о вас на уроках истории. Точно. О нем же еще в книжках пишут и в школах говорят. Сука, какой же мерзкий холодный пот по спине, как покалывает позвоночник и хочется выплюнуть уже желчь, горчающую на языке. Хотя уже очевидно, что он ее долго еще не сглотнет. Гарри приблизился, и каждый шаг давался все тяжелее. — Да. Я присяду? Девочка кивнула, попыталась подняться, но тонкая шейка вдруг будто надломилась, и она осталась на подушке. Хриплое тяжелое дыхание резало барабанные перепонки и ножом проходилась по сердцу. — Тебе помочь? — Подушку, если можно. Как-то интуитивно Гарри догадался, что нужно сделать. Физически. Поднял подушку и помог подняться девчушке. Ментально же он понятия не имел, как отвечать на вопрос «я завтра умру?», заданный так спокойно. Ебаное бессилие. Аврор Поттер может переловить половину преступников этого мира. Три четверти, если перестанет спать. Возможно, он может упечь вообще всех ублюдков в Азкабан, но какой в этом толк, если… Нельзя туда думать. — Как тебя зовут? — Я Габи. Габи… — Сколько тебе лет? — Тринадцать, мистер Поттер. Медленно вдохнуть и выдохнуть, ловя кислый запах смерти. Сука. — Я пришел поговорить о том, кто дал тебе этого единорога. Он классный, да? — Да, я очень люблю, когда он меня навещает. Бескровные губы Габи едва тронула улыбка. Гарри спрашивал о единороге, потому что так было проще завести разговор с обычными детьми. Девчушка отвечала про Малфоя, потому что ей плевать было на все игрушки мира. Улыбающаяся розовощекая Роза Грейнджер-Уизли с ума бы сходила от восторга, сжимая мягкую плюшевую лошадку с рогом и прося ее прогарцевать в воздухе. Едва живая Габи смотрела очень осознанно и будто видела что-то, что недоступно самому Поттеру. — Расскажешь мне про него? — У Драко неприятности? — Нет, — помотал головой Гарри, борясь с мерзким трусливым желанием сбежать. Не видеть, как девчушка пытается нормально дышать. Закрыться где-то далеко, обнять Розу с Хьюго и не видеть, не видеть, не видеть! — Я хочу ему помочь, но для этого мне нужно кое-что узнать. Да что ему нужно узнавать? Малфой пробыл у Габи десять минут, вернулся к камину — это зафиксировано на камерах — и обнаружил пропажу трупа в своем кабинете — это зафиксировано в голове стажера. Очевидно, он не творил никакого вселенского зла на этот раз. Можно уйти сейчас. Протокол диктовал, что он должен услышать из уст свидетеля подтверждение своих предположений. Сердце щемило в удушливой панике, но он знал, что боль надо проживать. Проходить, проползать на коленях. Дышать, сжав челюсти до противной рези. Смотреть в глаза собственному бессилию. — А что именно? — Что вы делали вчера вечером? — Драко… Я не уверена, что могу об этом говорить. — Знаешь, Габи, — Поттер наклонился поближе, нацепляя свой самый мягкий и дружелюбный тон. — Я могу пообещать тебе, что твои слова использую только во благо Мал… Драко. Если он не сделал ничего противозаконного. Врать умирающей девчушке, это самое дно или есть еще что-то более низкое? — Он… Он настоящий доктор! — Вдруг с жаром воскликнула Габи. — Он спас меня, и приносит зелья, которые… — Поттер! — раздалось сзади шипение. — Допрос несовершеннолетних без законного представителя? — Разговор, — на автомате поправил Гарри. Обернулся. На скулах Малфоя играли тени, тот замер с вытянутой палочкой, будто бы действительно готов был броситься на действующего аврора, и даже в полумраке палаты было заметно, как его щеки пошли неровными красными пятнами. — Выйди, — отчеканил Драко. Его взгляд резал льдом. Это был даже не гнев, а настоящее ледяное бешенство. — Подожди меня снаружи. Я отвечу на твои вопросы. Ей нельзя переживать, бесчувственный ты мудила. Поттеру было удушливо стыдно за то, что из палаты он выходил с облегчением. Ему было невыносимо от того, как Габи сквозь тяжелые вдохи объясняла Малфою, что вовсе не переживает. Он долбанул кулаком стену, чтобы не завыть от осознания собственного бессилия. Сел прямо на пол и прикрыл глаза. И этот мерзкий желчный ком… Он пробыл там минуты три, а разъебало его будто бы он снова разгребал завалы Саутваркского моста, когда террористическая Бомбарда обрушила обломки в толпу, празднующую годовщину со дня победы над Волдемортом. Одна из опор приземлилась тогда на экскурсию дошколят, и никакие колдомедики не справлялись с катастрофой, и он, забыв про магию, таскал обломки руками. Мерлин, он ненавидел, когда умирали дети. — Слезки там пускаешь? — Иди к черту, — пробормотал Поттер. У него будто разом кончились все силы, хотя всего же три минуты, и не то чтобы он не знал, что в мире бывают болезни. Знать и осознавать — разные вещи, подсказывала голова, и так хотелось, чтобы ее оторвало к дракклам. Ты ничем не можешь помочь, шептала эта голова… — Поднимайся, гордость нации, умирающие детишки не должны тебя так подкашивать. Их целые толпы, знаешь, да? Как удар хлыстом, разрезающий воздух и оставляющий жгущую пощечину. Гарри подскочил только от злости. И неверия. Неверия, что Малфой мог такое сказать. Что он мог так говорить, он же видел Габи, и… Оказывается, воздух вокруг не закончился. Все тот же сандал, смешанный с пылью. Мир обрел краски. Малфой смотрел своим коронно-похуистическим взглядом. — Отпустило? — Иди к черту, — старательно выговорил Поттер. — Ага, — кивнул Драко и двинулся вперед. — Давай еще побуду душкой и отвечу на вопрос, который ты сейчас вряд ли задашь. Это редкая форма магического отторжения. Организм воспринимает магию как яд или проклятье и начинает бороться сам с собой. Как ты понимаешь, обычная колдомедицина бессильна. В редких случаях помогает полное извлечение магического ядра — человек остается сквибом, но живет. — Почему ей не сделают эту операцию? Их шаги глухим эхом неслись по коридору, несинхронные, гулкие. Гарри было абсолютно плевать, куда они идут, он лишь буравил малфоевский затылок тяжелым взглядом и цеплялся за его королевский акцент, казавшийся знакомым и привычным. Правильным. Живым. Кислый запах смерти все еще жег горло. — Рискованно на такой стадии. Габи из приюта святого Елеазара, там, как понимаешь, никто особо не следит за здоровьем подопечных. Эхо исчезло, ледяной воздух ударил в лицо, и Поттер осознал, что они оказались во внутреннем дворе. Готические своды больницы нависали над ними и упирались шпилями в тяжелое черное небо. Некоторые окошки горели уютным желтоватым светом, и будто не было того душного ужаса в одной из потрепанных палат. Драко Малфой достал из кармана кожаной куртки бело-красную пачку, легонько тряхнул ее и выбил из упаковки одну сигарету каким-то нарочито щегольским движением. Прикурил, щелкнув пальцами вместо зажигалки. Позер. Но Поттер слишком выдохся, чтобы злиться. — Дальше? — произнес он, подразумевая продолжение истории с Габи. Произносить вслух не хотелось. — Альтруизм закончен, формулируй вопросы целиком. И Малфой улыбнулся криво и выдохнул дым вверх. От глумливой интонации становилось легче. Невысказанные эмоции трансформировали в раздражение, злость и… И вот воздух уже не резал легкие, отчетливо чувствовалась горечь табака от малфоевской крепкой сигареты, а желчь будто бы отступала. Интересно, Драко так ведет себя специально? Эдакая терапия мудачеством? — Она сказала, что ты спас ее, — наконец четко произнес Гарри. — Если я не отвечу, ты пойдешь копаться сам? Взгляд «мне плевать». Интонация без эмоций. Но чертова интуиция вдруг уловила гримасу боли на бледном лице напротив. Всего на мгновение, которого было достаточно, чтобы понять, что этому мудиле — а мудиле ли вообще? — ни разу не просто. — Да. — Я иногда волонтерю в приютах, — произнес Малфой медленно и скривился, будто бы признание было сродни зубной боли. — Неофициально, так как по бумагам я не могу работать с живыми. — А по факту? — резанул Гарри аврорским голосом. На другой сил не оставалось. — Поттер, у меня полное колдомедицинское образование, — прошипел Драко со всем возможным апломбом. Затянулся сильно, так, что впали щеки. — Я могу разобрать и собрать тебя по кусочкам как паззл. Если к моему счастью тебе оторвет сейчас голову, к несчастью я в состоянии тебя починить и даже добавить мозгов. — Как ты ее спас? — та же интонация. — Никак. Никак я ее не спас, — очень четко произнес Драко, глядя прямо в глаза тяжелым стальным взглядом, режущим, больным. — Я проверял малышню в Елеазара, когда у Габи случился магический выброс, который для нее губителен. Провел реанимацию, отправил в Мунго с расчетом, что тут за нее возьмутся. Поздно. Ей осталась пара дней, а пожирающая изнутри магия — это адски больно. Варю ей нормальные обезболивающие зелья, вместо той бурды, которую выдают бесплатно. — И ничего нельзя сделать? — Аврорский голос не подвел, даже не дрогнул. — Если бы я увидел хоть один шанс, что операция поможет, я бы выкрал ее, прооперировал и радостно окончил бы свою жизнь в Азкабане. Исчерпывающе? Малфой говорил серьезно. Говорил серьезно и бесстрастно и смотрел все с тем же равнодушием, но Гарри вдруг заметил, что в серых глазах есть все, что угодно, кроме безразличия. А было ли оно вообще, это безразличие? — Ты… — Не вздумай, Поттер, — и Малфой натянул свою коронную ухмылку. — Мне твои высокие чувства до пизды. Гарри вдруг понял, что сам почти улыбнулся. Искренне. Кивнул чему-то своему и аппарировал. Он купит Розе всю коллекцию единорогов, даже если после этого Гермиона откажется пускать его на порог со словами, что он разбаловал их детей. Он скупит всех единорогов в Косом и завалит ими приюты Соединенного Королевства, и пусть Пророк пишет, что национальный герой сошел с ума.