L'appel du vide

      Чонвон бежит, потому что от этого зависит его жизнь.       Теперь зависит ещё и жизнь хёна.       Чонвон не знает, что делать. Он провёл одиннадцать лет в клетке, и сейчас рядом никого, кто мог бы направить. Кроме того, нет телефона и куртки, но в клуб возвращаться нельзя. Там Чонвона выебут в прямом и переносном смысле.       Домой он тоже не вернётся, потому что чей-то обезглавленный труп, неизвестный мужчина и хён…       Удивившись неожиданной мысли, Чонвон резко останавливается и оседает на сбитые колени.       Это был труп хёна?.. Нет, это не мог быть труп хёна. Он жив. Он жив. Он жив. Он…       Чонвон всхлипывает и отчаянно зарывается пальцами в волосы. Несколько лет назад, когда Сону посмели тронуть другие воспитанники, Чонвон перестал испытывать страх, однако в данный момент он не может дышать: горло ощутимо пережимает. Возможно, этот страх связан с Сону, его хёном, его семьёй, и именно поэтому Чонвон боится, но ему всё равно на причины. Единственное, что важно, это целый и невредимый хён.       Успокоившись спустя долгие минуты, Чонвон с трудом встаёт на ноги и переходит на быстрый шаг. Он использует крупицы оставшихся сил, подгоняет себя картинками произошедшего и кружит по знакомым улицам.       Чонвону плевать на жизнь, пусть его убьют, главное, чтобы хён был в порядке. Без него в существовании Чонвона не будет никакого смысла.       Вскоре впереди появляется полицейский участок, и Чонвон залетает в автоматические двери. В приёмной горит всего две лампы. Полумрак выводит нервное состояние Чонвона на новый уровень.       — Кто тут?! — кричит он, врезаясь животом в стойку. Затем нервно осматривается. — Тут кто-нибудь есть?!       — Чё орёшь? — из тёмного коридора выходит пожилой мужчина в полицейской форме и, что-то жуя, качает кружкой. — Чё случилось?       — Моегохёнаубили, — на выдохе выдаёт Чонвон и впивается пальцами в пластиковый край. Мужчина недоверчиво выгибает правую бровь. — Моего хёна убили! Он… я не видел! Я не знаю! Там отрезанная голова! Или… Вы должны помочь!       — Чего-о? Какая голова-а? — тянет мужчина скептически и принюхивается. — Ты что, пил? Сколько тебе лет? Ты совершеннолетний? Может, присядешь, и поговорим?       Чонвон не отвечает, с тревогой разглядывая утомлённое лицо полицейского и морщинки в уголках его глаз. Да, Чонвон пил, но алкоголь давно выветрился, и он говорит серьёзно. Только ему не верят. И вряд ли поверят, если он расскажет о последних словах хёна по телефону.       Нет. Здесь не помогут.       Не сводя с полицейского пристального взгляда, Чонвон пятится к выходу и, проигнорировав повторные вопросы, шустро покидает плохо освещённую приёмную. Его продолжают окликать. У Чонвона не осталось сил, поэтому за соседним зданием он замедляется и на автомате заворачивает домой. Это конец. Всё. Других вариантов нет. Если Сону убили, Чонвон готов умереть следом. Он не будет жить в этом мире без хёна.       Ходить одному ночью в их районе опасно, но Чонвон вручает себя во власть судьбы и на негнущихся ногах бредёт по знакомым улицам. Может, так его быстрее убьют, и эта бессмысленная жизнь наконец оборвётся?       А что плохого в смерти? Почему её боятся? Что плохого в том, чтобы лежать где-нибудь под землёй на глубине двух метров, не знать боли и печали и наслаждаться вечным покоем? Почему бы не быть прахом, способным развеяться в любой точке мира? Или шёпотом ветра и морской водой, омывающей берега и людей, которые вскоре станут таким же эхом былых улыбок и смеха?       Чонвон не боится смерти, и его не волнует, что произойдёт в следующий час. За восемнадцать лет никогда не было чего-то, что заставляло бы кровь кипеть.       Ничего страшного, если жизнь закончится.       Поднимаясь по шаткой лестнице к своей улице, Чонвон слышит странное шипение, а ещё где-то неподалёку по воздуху ползёт плотный дым. Рот Чонвона мгновенно забивается непонятной вязью. Он кашляет.       Через некоторое время треск усиливается, к нему добавляются редкие звуки, будто что-то падает и разбивается, и лёгкий свист. Чонвон щурится, будучи не в состоянии рассмотреть сумрачные пласты дыма на расстоянии, и его внезапно начинает тошнить. Обычные запахи нечистот и канализации исчезают, сменяясь горьким привкусом на языке. Чонвон затыкает нос тыльной стороной запястья и, обойдя заброшенный магазинчик, оказывается перед своим домом. Точнее, перед тем, что раньше называлось им.       Ночное небо больше не ночное. Оно светлеет, разбавляясь яркими всполохами. Чонвон как околдованный смотрит на чёрный скелет, который охватывают длинные языки пламени. Всё в огне. Место, где Чонвон провёл несколько месяцев с хёном, горит. И рядом ни единой души. Возможно, соседи-беспризорники погибли или успели убежать, но улица в любом случае пустынна. Кроме характерного треска и завывания ветра Чонвон ничего не слышит. Он впервые видит пожар вживую, и тот завораживает.       Ослепляющие потоки оранжево-красного лижут бетон и металл, сталкиваются друг с другом и возносятся прямо в чернильное небо, а Чонвон продолжает смотреть и задирает ворот кроп-топа к носу — неприятный запах усиливается.       Как и ядовитое тепло бурного огня.       Если обезглавленный труп принадлежит Сону, Чонвон больше не сможет похоронить его. И… он остался в этом мире совсем один, без дома, вещей и денег (потому что то, что он успел накопить для хёна, очевидно сгорело и продолжает гореть, превращаясь в ничто).       Заманчивый шёпот вовремя напоминает, что сгорание заживо — одна из самых болезненных вещей в мире (как-то Сону показывал ему документальный фильм). Чонвон смело движется к дому, приветствуя прилипающий к коже жар и мелкий пепел.       Оглушающий грохот внутри гипнотизирует.       Почему бы вместо того, чтобы покоиться под землёй, не превратиться в вечный огонь?       Чонвон только делает второй шаг, как в следующий миг наваждение взрывается резким кашлем и тянущей тяжестью в лёгких. За его спиной раздаются чьи-то неторопливые шаги.       — Красиво полыхает.       Чонвон поворачивается. На кирпичную стену нежилого дома напротив магазинчика опирается темноволосый мужчина в кожаном плаще.       — Если его не потушат в ближайшие полчаса, там всё сгорит дотла.       Голос у мужчины мягкий и полон непонятной радости и самодовольства, словно он упивается происходящим. Чонвон не успел рассмотреть мужчину в квартире, однако сомневается, что это он. Лицо незнакомца на расстоянии напоминает сплошное пятно.       — Ты бы отошёл, — продолжает мужчина, и Чонвон решает послушаться, но затем вспоминает об отравлении дымом. — Стой.       — Чего тебе?       Чонвон не использует уважительный стиль. Его уважение нужно сначала заслужить. Ему плевать, если перед ним взрослый, он относится ко всем одинаково (а мужчина перед ним определённо старше, что легко определить по голосу).       — Почему ты гуляешь один в позднее время? Где твои родители?       — У меня их нет. — У меня никого нет. — А твои где?       — Давненько сгнили в земле.       Мужчина бархатисто смеётся, и Чонвон испытывает раздражение. Что за глупые вопросы? Позабыв о желании наглотаться дыма, Чонвон неспешно подходит к незнакомцу. Под резиновой подошвой кед хрустят стекло и пластиковый мусор. Когда мужчина отталкивается от стены и шагает навстречу, Чонвон начинает сомневаться, что перед ним человек.       Со стороны мужчине можно дать около двадцати четырёх-пяти лет, у него чёрные волосы, и… Чонвон невольно замедляется, останавливаясь напротив.       Глаза мужчины мерцают мягким бордовым и пускают на нижние веки слабый свет, кожа вокруг бледно-красная, воспалённая, а тонкие капилляры чуть просвечивают багровыми линиями. Чонвона явно рассматривают, и он пялится в ответ, подмечая бледную, даже белую, кожу и изогнутые в ухмылке губы. Незнакомец кажется по-опасному привлекательным. Как что-то запрещённое, манящее рискованностью, и Чонвон стряхивает мешающие мысли головой.       Мужчина прячет ладони в карманах плаща, и его взгляд спускается к открытому животу Чонвона. Он привык ощущать на себе похотливые взгляды, однако мужчина неожиданно смотрит по-другому. Так, что Чонвону хочется поджать живот и с дрожью выдохнуть. Глаза незнакомца тоже выглядят иначе. В них… словно нет жизни. В них лишь бордовая пустота, будто он кукла или плюшевые игрушки, которые привозили редкие посетители «Миринэ».       Если он не человек, то?..       — Что ты здесь делаешь? — наугад спрашивает Чонвон, и мужчина выпрямляется.       Чонвон тут же фыркает, потому что незнакомец значительно выше. Ничего, хён часто говорил, что Чонвон в ближайшее время наберёт вес и подрастёт.       — Я хотел спросить о том же.       За его спиной продолжает бушевать пожар. Чонвона тот больше не волнует. Пусть весь район сгорит до основания, если никто не торопится тушить его.       Пусть он станет могилой хёна.       Вспомнив о разговоре по телефону, Чонвон сжимает кулаки и задирает голову. Мужчина со спокойным ожиданием смотрит в ответ.       Это не может быть правдой. Вампиров не существует. Сону ошибался, когда заставлял Чонвона носить серебро и утверждал, что они настоящие. Это было его глупой одержимостью, не реальностью. Почему тогда он сказал, что встретил вампира? Его чем-то напоили? Что с ним сделали?       — Я потерял хёна, — обречённо признаётся Чонвон, прекрасно понимая, что его слова ничего не изменят. — На него напали.       — И кто же посмел?       Брови мужчины незаинтересованно дёргаются. Он равнодушно прослеживает за большим пальцем Чонвона, указывающим на пылающий дом. В его бездушных глазах продолжает отражаться безумствующий огонь.       — Кажется, он уже мёртв.       — Ошибаешься. Нам запрещено забирать всю кровь Еды.       — Что?.. «Нам»?       Вместо ответа мужчина показательно отворачивает голову к стеклянной витрине пустующего магазина, и когда Чонвон следует за ним, находит лишь своё отражение. Мужчины на пыльном стекле нет.       О Господи!..       — Твой хён точно жив, — произносит вампир и с самодовольным видом скрещивает руки на груди. — Он выжил после Пробуждения. Скажи огромное спасибо тому, кто помог.       — Что… Что значит «Пробуждение»? — мысли Чонвона путаются. Он перестаёт понимать. — Кто ты вообще такой?       — Да ладно, не притворяйся, что не знаешь, — вампир криво ухмыляется, обнажая белоснежный клык, и резко двигается. — Не волнуйся, скоро ты привыкнешь.       Чонвон пятится от столкновения к адскому жару, и вампир быстро оказывается позади. Развернувшись, Чонвон возвращается к магазинчику и идёт, идёт и идёт спиной вперёд, пока дом не остаётся далеко. В этот момент рядом с оглушительным визгом проносится пожарная машина.       — Я не волнуюсь, — шипит Чонвон и защитным порывом бьёт вампира по груди. Тот даже не реагирует. — Что произошло с моим хёном? Где он?       — Откуда я могу знать, где Новорождённый?       Чонвон хмурится из-за странного термина, но вампир не объясняется. Он перестаёт угрожающе нависать над Чонвоном и плавно отшагивает на приличный метр.       — Ким Сону является твоим хёном, Ян Чонвон, не моим.       — Ты…       — Когда появляется Новорождённый, это не остаётся без внимания.       В голове Чонвона закипает каша. Вампиры, Новорождённые, Пробуждения… Может, он всё же надышался дыма и в данный момент видит галлюцинации? Или это фантазии его умирающего мозга?       Вампир больше ничего не говорит, и Чонвон зажмуривается. Думай, думай, думай. После переезда Сону завёл личный дневник и тетрадь, где собирал информацию о мифических существах. Иногда делился и с Чонвоном, но тот в основном игнорировал её. Сейчас Чонвон пытается вспомнить. Если окончательно признать, что перед ним настоящий вампир, то…       — Вы живёте в Кланах, — заторможенно произносит Чонвон и открывает глаза. Вампир пристально наблюдает за ним. Он ждёт чего-то, и Чонвон морщит лоб. — Ты… там главный?       — О-о, было бы прекрасно, но нет, — вампир посмеивается. — Я кое-кто другой… М, так скажем… поисковый?       — Ты ищешь, — чем дольше Чонвон смотрит на вампира, тем больше убеждается, что внутри ничего нет. Перед ним пустая оболочка. — Ты ищейка?       — Я Охотник, — довольным тоном поправляет вампир.       Чонвон не чувствует ни капли страха при мысли, что перед ним потенциальный убийца, питающийся человеческой кровью. Страх остаётся глубоко в груди из-за хёна, но в основном Чонвону не страшно. Он не умеет бояться.       Вместо этого Чонвон находит в словах мёртвого скрытый смысл и, наверное, впервые в жизни намёк на надежду.       — Если твоя работа связана с поиском, то… Ты сможешь найти моего хёна? Вернуть его ко мне?       — Конечно, я ищу и мёртвых, и живых.       Вампир важно кивает, пряча ладони обратно в карманы, и Чонвон скользит оценивающим взглядом по его подтянутой фигуре. Если не смотреть в глаза, тот похож на обычного человека. Интересно, все ли вампиры такие?..       — Но не бесплатно.       — Ха, — несдержанно фыркает Чонвон и обхватывает себя руками в поисках тепла. Над их головами трещит отживающий последние дни фонарь. — И чем мне заплатить тебе за поиски хёна? Мои деньги сгорели.       В этом мире ничего не бывает бесплатным, включая жизнь. За неё тоже нужно платить, и для Чонвона эта истина открылась давным-давно.       — Ты всегда можешь расплатиться кровью и…       Выдержав паузу, вампир двусмысленно пробегается взглядом по дрожащему от холода Чонвону. Теперь его взгляд напоминает тех мужчин, от которых Чонвон получал оплату, и всё-таки едва заметное различие есть. Чонвон пока не поймал его, но из-за осознания нижнюю часть его живота непривычно облизывает предвкушением.       — …и кое-чем ещё.       — Секс, — снова фыркает Чонвон, всё сильнее трясясь. Вампир склоняет голову, нащупывая широкий ремень, и поднимается к первой пуговице. — Прямо сейчас? Здесь?! Я должен отсосать тебе или подрочить, или что? Чего ты хочешь от меня?       — Пока что только кровь.       Вампир окончательно расстёгивает плащ, и Чонвон обнаруживает под ним чёрную рубашку с открытым воротом. На бледной шее вампира висит деревянный крестик на белой верёвочке, у бёдер качаются длинные стилеты с тонкими рукоятями, Чонвон как-то видел похожие в документальном фильме.       — Если она подойдёт мне, я приму твой заказ.       — А, так она может и не подойти.       Чонвон устало вздыхает. Это был тяжёлый день, и он не представляет, когда всё закончится. Он даже не знает, где ему сегодня ночевать.       — Какую кровь ты обычно пьёшь? У тебя есть предпочтения по группам? По вкусу? По питательности?       — Почему ты не боишься? — неожиданно спрашивает вампир, и это сбивает Чонвона с толку. Он глупо моргает, позволяя взять себя за оголённый локоть.       — Потому что мне нечего бояться.       — Я могу убить тебя.       — Убивай.       Чонвон равнодушно пожимает плечами, послушно подшагивая к вампиру, и впервые за разговор в его глазах что-то вспыхивает. Он прищуривается, внимательно проходясь по всему Чонвону, а затем оттягивает его в узкое пространство между домами.       — Сними браслет, — требует вампир и встряхивает предплечье Чонвона. Украшение на худой руке скользит сверху вниз. — Это серебро?       — Если хочешь — проверь.       В ответ на издёвку вампир только играет желваками, и Чонвон некстати понимает, что Сону не зря заставлял носить серебро. Не то чтобы Чонвон боялся, что на него нападут, но… хён заботился о нём.       Чонвон покорно прижимает запястье к голому животу, чтобы расстегнуть крошечный замок. Позволив холодному металлу упасть в ладонь, Чонвон взвешивает его, и внутри просыпается любопытство. Получается, вампиры боятся серебра…       Поднявшись на носки, Чонвон быстро, не давая себе передумать, прижимает изящную цепь к шее мужчины. В следующее мгновение раздаётся приглушённое шипение, обливающее его пальцы тёплой кровью, а Чонвона толкают к противоположной стене, да так, что выбивает дух и под спиной крошится шершавый кирпич.       — Сделаешь так ещё раз, — предупреждает вампир, вдавливая предплечье в горло Чонвона. В грудь упирается конец заточенного стилета. — И я реально убью тебя.       Чонвон с трудом сглатывает, его внимание привлекает открытая рана на шее вампира. Она напоминает ожог; бордовая кровь стремительно бежит за воротник плаща.       — Давай, вперёд.       Заманчивый шёпот тут же предлагает окончательно разозлить вампира. Эта идея будоражит, и Чонвон невольно улыбается. Интересно, что я почувствую, когда мою грудь вскроют? Крови будет много?       — Давай. Прошу.       Вампир начинает убирать стилет, но Чонвон азартно перехватывает его ладонь и тянет на себя. Едва дешёвая ткань кроп-топа рвётся, и Чонвон ощущает кожей прохладу узкого клинка, вампир за секунду перемещается к противоположной стене. Чонвон глубоко вздыхает, успев лишь моргнуть.       — Как ты?..       — Я не найду Ким Сону без твоей крови.       Вампир бьёт небольшим каблуком на сапоге, чтобы откинуть проклятый браслет в сторону.       — Ты говорил, что она может не подойти.       — Это работает иначе, душа моя.       Вампир заходится воздушным смехом. Вытерев влажную шею рукавом, он берёт Чонвона за открытое запястье. Чонвон не сопротивляется. Его сердце почему-то ускоряется, едва он ощущает холодную кожу вампира.       — Для поисков вкус не имеет значения, но для опла-аты...       Что-то не так. Очевидно, что ситуация целиком до абсурда странная, но больше всего напрягает поведение вампира. Он какой-то… чудной. Будто морочит Чонвону голову.       — Как тебя зовут?       Вампир ухмыляется. Перехватив запястье Чонвона, он с нажимом проводит по округлым шрамикам, и деревянный крестик из-за наклона начинает качаться как маятник.       — Пак Чонсон.       Обнажив длинные клыки, Чонсон без промедления прокусывает предплечье Чонвона, и он дёргается. Боль мгновенно вспыхивает двумя яркими точками. Чонвон ёжится, машинально цепляется за расслабленный бицепс Чонсона и выпускает сквозь губы короткое а.       Это оборванное а быстро превращается в невольный стон, потому что боль сменяется чем-то новым. Чонвон не может определить. Его расслабляет. Прогнувшись в пояснице, он усиливает хватку на руке Чонсона, и в ответ его удерживают за голый бок. Холодные пальцы отрезвляют, но никак не утихомиривают разливающуюся в груди потребность. Чонвон не понимает, что это, но ему… ему хочется, и он даже не замечает, как ладонь на его покрытой мурашками коже теплеет.       По позвоночнику Чонвона пробегает горячая дрожь. Влажные губы Чонсона продолжают плавно двигаться по запястью. Стоит повторному стону сорваться с губ, Чонвон запрокидывает голову и окончательно теряет напряжение. Чонсон обхватывает его поясницу вытянутой рукой, прижимая к себе. Уткнувшись носом в твёрдое плечо, Чонвон судорожно выдыхает, и этот выдох перебивается третьим стоном. Таким, что першит в горле.       Неизвестное наслаждение пропадает так же стремительно, как и появилось, когда Чонсон осторожно вытаскивает клыки. Чонвон осоловело промаргивается. Чонсон что-то бормочет, перекрещивает крохотные ранки и убирает руку с поясницы Чонвона. Тот пошатывается на каменных ногах.       — Какого чёрта?       Чонсон тянет Чонвона за повреждённое запястье и внезапно проводит языком по тёмно-красным точкам. Не до конца придя в себя, Чонвон пытается оттолкнуть Чонсона, и его послушно отпускают, но итогом становится падение на асфальт.       — Ч-что это было?!       — Вампирский яд, чтобы Еда не сопротивлялась. И вампирская слюна для регенерации, — с готовностью объясняет Чонсон, и Чонвон отстранённо наблюдает за своей кровью на его языке.       Опустившись перед Чонвоном на колено, Чонсон прищуривается. Чонвон замечает, что его глаза поменяли цвет. Теперь они… ярко-алые, как солнце на закате.       — Что с твоими глазами? Почему они не бордовые?       — А ты не можешь догадаться самостоятельно, душа моя? — мягко хмыкает Чонсон. — Чем больше человеческой крови, тем мы сильнее, живее и теплее.       — Теплее?.. Живее?..       Чонсон подбирается на корточках ближе, поднимая безвольную ладонь Чонвона, и вжимается запястьем в подушечки его пальцев. На затылке Чонвона шевелятся волосы, когда он нащупывает пульс.       — Кровь на время оживляет нас.       Чонсон поднимается, а Чонвон откидывается на белый кирпич. Прокусы напоминают о себе призрачным жжением.       — Ясно, — изнурённо говорит Чонвон, поднося к носу измазанное в слюне и крови предплечье. — Что дальше?..       — Договор.       Чонсон криво улыбается, и его нетерпеливый вид не сулит ничего приятного.       После Кормления Сонхун принимает душ в тишине личной душевой, наказывает Гаыль собрать новости с внеклановых вампиров и направляется к гаражу. Весь автотранспорт принадлежит обоим Кланам, но среди них есть дорогая сердцу, пусть и старенькая, BMW Сонхуна — подарок Чон Ахён, одной из Новорождённых.       После медленного открытия ворот он пригибается и проскальзывает в появившуюся щель. К своей машине подойти не успевает. Сонхуна останавливает Чутьё, оно сразу обрывает движение на пороге. Лёгкого оборота через плечо достаточно, чтобы обнаружить проскальзывающий между двумя автомобилями тёмный силуэт.       — Я тороплюсь.       — Айгу-у, Сонхунни, ну и кто так приветствует Правящего соседнего Клана?       Сонхун замечает, как справа скользит второй силуэт, и закатывает глаза. Полностью повернувшись, он оказывается перед знакомой фигурой и скрещивает руки на груди.       Это невысокий подросток, который Проснулся за несколько дней до совершеннолетия, и теперь вечно будет восемнадцатилетним. Наверное, при жизни он был довольно бледным, потому что после Укуса его кожа приобрела синеватый трупный оттенок. От него не избавиться, какой бы свежей и питательной Еда не была.       Подросток перемещается к Сонхуну за вампирскую секунду, и его ярко-рубиновые глаза плутовато вспыхивают.       — Мне не до твоих сладких речей, Верховный.       — Омо, как хорошо ты меня знаешь.       Шигета Харуа с наглым видом опирается на выставленную ногу. Из-за игривой позы, мешковатого худи и спортивных штанов он никак не похож на того, кто хладнокровно убил одного из Обречённых — первых вампиров в их истории.       Сонхун уже не помнит вкус мёда, но голос Харуа напоминает о сладостях. Он практически мурлычет, сглаживая каждую букву шипением. В предплечье Сонхуна впиваются горячие пальцы, которые он чувствует сквозь тонкую рубашку и пиджак.       — Не трожь меня без позволения.       — Её Величество предложила вам с Чонсонни поработать вместе. Как в старые добрые времена, да?       Харуа скрючивает пальцы. Если бы не второй силуэт чуть позади, Сонхун давно бы избавился от вторжения в личное пространство.       — Я хочу попросить тебя об одной услуге: не будь так строг с моим мальчиком.       — «Мальчиком»?       Улыбка Харуа становится шире. Он льнёт к груди Сонхуна, игнорируя траншейный нож, прикреплённый к портупее на животе. Сонхун задирает подбородок, тем самым отодвигается от обжигающего дыхания в шею и скрипит клыками.       — Ему сейчас непросто. Проследишь за своим другом ради меня?       — Мы не друзья, — цедит Сонхун. Харуа издевательски смеётся в районе его кадыка, заставляя бурлящий жар в груди затрещать и пойти в горло. — Ты оставишь меня, если я соглашусь?       — Убейте Новорождённого и его донсэна без лишней пыли. Волнения о незаконных Пробуждениях нам не нужны, — Харуа продолжает опалять шею Сонхуна слишком уж живым теплом. — Тут прошёл ма-аленький слушок, что у стригоев появился Правящий вампир. Зовёт себя Покоряющей.       — И что с того?       — Нашим Кланам нужно подружиться.       — Зачем?       — Она пугает внеклановых.       Осведомлена ли Её Величество о новостях? Сонхун подозревает, что нет, ведь впервые слышит о Правящем у стригоев. В этом весь Верховный Шигета Харуа — если он и занимается махинациями, то в основном за спинами Её Величества и Сонхуна. Хотя Сонхуна не волнует происходящее в вампирском мире. Его давно перестали волновать окружающие, особенно с того момента, как главный смысл его жизни покинул особняк Клана «Чан».       Сонхун только собирается оттолкнуть Харуа, как тут же чувствует на загривке прерывистое дыхание. Раздаётся звонкое цокание. Сонхун вытаскивает из портупеи траншейный нож и, слегка повернувшись, упирает острый клинок в кадык неподвижного парня.       — Ты видел, кто коснулся первым.       Как же Ван Исянь выводит Сонхуна из себя. Он выполняет роль цепного пса Верховного, всегда держится за спиной, и, не дай Истинный Бог, кто-то посмеет навредить ему.       Едва Сонхун надавливает серебряным ножом на горло Исяня, Харуа тянет его за полу застёгнутого пиджака и оттаскивает на пару шагов. Исянь не реагирует на еле заметную струйку крови, устремляющуюся за ворот чёрной футболки. Он продолжает стоять неподвижно со сложенными за спиной руками и пожирает глазами сжатую ладонь Харуа.       Сонхун не обращает внимания на взгляд Исяня, потому что Харуа смотрит в разы тяжелее. Он постоянно улыбается собеседникам с мягкой добротой, но его глаза… он не просто смотрит в душу, он пробирается внутрь тебя, пробует, облизывает и прощупывает каждую клеточку.       Квон Сунёну следовало быть осторожнее, когда он выбирал кандидата на роль своей правой руки.       Может, так бы он остался жив.       — Слушай-ка, Исянь, а что, если щеночек Чан Вонён, ощутив вкус свободы, мигом побежит к настоящему хозяину? Он сорвёт нашему Чонсонни задание?.. Ох, как же так? Его хозяин разве обрадуется?       Глаза Харуа вспыхивают провокацией, он подаётся вперёд, и Сонхун ощущает необъятных размеров огонь, который ярко взрывается в животе. Он никогда не умел сдерживаться, поэтому Харуа даже не успевает произнести Ли Хисын одними губами полностью.       Сонхун мгновенно хватает его за горло и придавливает к капоту одной из машин. Металл под спиной Верховного грохочет.       — Я, к Истинному Богу, сожгу тебя за такие слова, — обещает Сонхун дрожащим голосом. Исянь двигается с места, но Чутьё Сонхуна сосредоточено на Харуа. Тот запрокидывает голову и счастливо смеётся. — Не смей произносить имя хёна с подобным пренебрежением, иначе я сожгу весь ваш Клан.       — И развяжешь вторую межклановую войну? — Харуа приподнимает брови, пальцы Сонхуна смыкаются на его сизой шее. — Дэбак, да он и правда твой хозяин.       — Умолкни!       — Думаешь, этот позор ещё считается Обречённым вашего Клана?       — А где ваш Обречённый?       — Ох, Принц Чан, вы нас утомили.       Исянь болезненно хлопает Сонхуна по надплечью.       — Вы слишком легко беситесь, это скучно.       Сонхун не отвечает, прислушиваясь к утихающему огню в груди. Пронзив Харуа и его молчаливого телохранителя предупреждающим взглядом, Сонхун разворачивается на каблуках классической обуви и наконец направляется к BMW.       Большой палец, потирающий рукоять ножа, повторяет стук его мёртвого сердца.       Небольшая потеря крови, токсичный дым и вечер, проведённый в состоянии суматошного бега, напрочь высасывают силы Чонвона. Он остаётся на заплёванном асфальте полулежа и старается глубоко дышать.       Чонсон его кошмарное состояние не комментирует. Сначала он ждёт, пока Чонвон встанет, затем закрывает правый глаз, что-то прикидывая, и в конце концов садится перед Чонвоном по-турецки.       Чонвон молча наблюдает, как Чонсон очищает стилет. Остриё гладкое и не особо длинное, в нём отражаются болезненно-жёлтые фонари.       — Я начну искать твоего хёна сразу после Договора.       — О, так моя кровь подошла? Я надеюсь, что тебе понравилось, потому что это всё, что у меня есть.       Чонсон на это лишь улыбается, поджимая уголок губ, и на его щеке проступает ямочка. Что-то внутри Чонвон напрягается.       Насколько же странная складывается ситуация.       — Что нужно для, эм, договора?       — Кровь.       Ну конечно. Чонвон закатывает глаза, но не язвит, хотя начинает уставать. Лучше бы он и дальше ходил в школу, где получал издевательства. Они, по крайней мере, были привычны.       — Опять будешь сосать? — спрашивает Чонвон с саркастичной интонацией, и Чонсон снова улыбается, теперь ехидно.       Надев обрезанные перчатки, он подхватывает Чонвона за заднюю сторону бёдер и подтягивает к себе. Потерявший точку опоры Чонвон больно ударяется локтями.       — Я буду делать всё, что захочешь. Даже сосать. Только попроси, — издеваясь, Чонсон ставит колени по бокам от сжатых ног Чонвона и берётся за стилет. — Дай руку.       Ещё чуть-чуть, и Чонвон перестанет чему-либо удивляться. Возможно, дело в хёне, который наседал на него с вампирами чуть ли не с рождения. А возможно, дело в отсутствии страха. Чонсон забирает ладонь Чонвона в свою, наклоняется, и так он похож на обычного, слегка бледного мужчину. Тёмная чёлка от движения падает на лоб, но Чонвон не боится. Самое страшное, что с ним могут сделать — убить, и что в этом такого?       Когда смерть придёт, Чонвона уже здесь не будет.       Хрупкие пальцы Чонвона сдавливают. Чонсон выпрямляет ладонь, а потом подносит острый конец. Придавив лезвие, он умело разрезает припорошенную пылью кожу по диагонали. Чонвон дёргается из-за дикой боли после открывшейся раны и инстинктивно толкает Чонсона в плечо.       — Может, хватит?       — Привыкай, — склонившись ещё ниже, Чонсон слизывает проступившие капли крови и получает повторный удар, теперь в шею. — Или хочешь ходить с порезами?       — Перестань облизывать меня.       — Как бы тебе не пожалеть в будущем, — мягко отвечает Чонсон, направляя на Чонвона искрящийся взгляд, и он дрожит не то от холода, не то от смысла, вложенного в эти слова. — Итак, Ян Чонвон, ты хочешь, чтобы я нашёл твоего хёна, Ким Сону, которого обратили в вампира. Ты подтверждаешь заказ?       Чонсон рваным движением разрезает свою ладонь, копируя первую рану, но не зализывает её. Чонвон начинает кивать, однако скоро воздух в его лёгких застывает.       — Об-братили в вампира? О чём ты?..       — У тебя проблемы со слухом? Я несколько раз называл твоего хёна Новорождённым. Упоминал Пробуждение. Он…       — Как я могу знать о ваших определениях!       — Ты же сам уточнял…       — Я без понятия, что я там уточнял!       Чонвон неосознанно сжимается, опираясь на ладони, и неуклюже отползает к стене по грязному асфальту. Как он не понял этого? Как он пропустил тот факт, что Сону — не человек? Как… Что… Почему… Он…       Что-то в груди сужается, перекрывая горло спазмом, и Чонвон не может дышать. Он пытается вдохнуть ртом, но в итоге пусто двигает губами. Чонвон переворачивается на колени, намереваясь не то уползти, не то встать, однако руки и ноги не слушаются.       Паника разгорается всего за жалкую секунду, и Чонвона бросает в жар. Что это всё значит? Вампиры способны превращать людей в тварей? Каким образом? Это то, что случилось с хёном? Из него сделали бессмертное существо? Кто обратил его? Тогда кому принадлежал обезглавленный труп? Что за мужчина, стоявший над ним? Им не мог быть Сону, где он? Где ты где ты где ты где ты…       Во рту пересыхает, голову кружит, сердце колотится как сумасшедшее, угрожая вывалиться через рот, и Чонвон зажмуривается, неожиданно ощущая, насколько окружающий мир далёк от него. Сону — вампир. Его любопытный и наивный хён больше не человек. Он мерзкое существо с клыками, которое оживает, лишь попробовав человеческую кровь.       — Эй, Еда. Кажется, ты немножко переволновался, — звучит где-то прямо над ухом, и, когда Чонвон выворачивает шею, ему представляется, что взгляд Сону также потерял намёки на жизнь или душу.       Сжав трясущиеся пальцы, Чонвон взмахивает кулаком и целится в острую скулу Чонсона. От удара ожидаемо уклоняются, и тогда Чонвон неловко пинает Чонсона в грудь.       — Хах. Кто-то разозлился.       Чонвон не в состоянии дышать, поэтому каждый вздох преодолевает с огромным трудом, и его грудь горит кислотной ненавистью. Чонсон заваливается на бок, а Чонвон хватает с асфальта залитый кровью стилет и, нажимая гладкой рукоятью на живот, выставляет лезвие перед собой.       — Не приближайся.       — Хён тебе уже не нужен? — Чонсон приподнимается на локте, и Чонвон замечает, что крестик от движения выпал из рубашки. На открытой коже темнеет ожог в его форме. — Верни стилет, я не собираюсь трогать тебя.       — Иди к чёрту.       — Ты выглядишь жалко, душа моя.       — К чёрту иди!       Чонсон с вызовом выгибает брови, будто уточняет, уверен ли Чонвон, и бесшумно встаёт. Чонвон вжимается костлявыми лопатками в шершавую стену, не сводя с возвышающегося Чонсона пристального взгляда. Тот опускает горящие в полумраке глаза, на что Чонвон оглаживает пальцами гладкую рукоять.       Чонвон не представляет, сколько проходит времени, но при наблюдении за неподвижным Чонсоном паника отпускает его. Продолжая сидеть на ледяной земле, Чонвон прислушивается к шуму ветра и проезжающей совсем рядом машине и держит внимание на лице вампира, способного вернуть хёна.       Когда характерный звук заведённого мотора становится громче, Чонвон отворачивается к источнику урчания, и напротив переулка тормозит чёрная машина. Она выглядит чистой и дорогой, и Чонвон непроизвольно втягивает голову в плечи. Ладони со скрипом оборачиваются вокруг стилета.       На улицу выскальзывает высокий и чёрноволосый парень. Чонвон настороженно осматривает его: незнакомец одет в классический костюм с галстуком и белой рубашкой, совсем не в то, во что одет Чонсон. Чонвон сразу же понимает, что это вампир. Наверное, его превратили (или обратили, Чонвону плевать на их термины) где-то в двадцать лет.       Вампира с неуместной восторженностью можно было бы назвать красивым, если бы не его раздутые ноздри, сжатые губы и бездушные глаза, полыхающие… ненавистью.       Оказавшись перед Чонвоном за долю секунды, вампир дёргает за ворот кроп-топа. Не ожидав, Чонвон с протестующим звуком роняет тяжёлый стилет. Его берут за горло, заставляя приподняться на носках, и вжимают в стену. Ладонь вампира, зацепившая цепь, при контакте с серебром шипит и пузырится кровью.       — Где Новорождённый?       Чонсон, которого задели подошвой лакированной обуви, недовольно хмурится и отряхивает край джинсовой штанины. Чонвон тем временем хрипит, чувствуя, как в висках усиливается давление, и изо всех сил пытается отцепить тёплые пальцы. Кровь вампира течёт по его ключицам и груди.       — Мне повторить?       — Я… кх…       Чонвон знает, что нужно делать, когда тебя душат. Он оказывался в таких ситуациях сотни раз, но в данный момент у него не получается освободиться. Вампир держит со сверхъестественной силой, из-за чего голова Чонвона автоматически запрокидывается, а челюсти до скрипа сжимаются.       — Я спросил, где Новорождённый. Ты слышал?       Чонвона оглушает звон в ушах. Его зрение затуманивается, закрывая обзор серыми пятнами, и перед глазами мелькают «мушки». Чонвон перестаёт сопротивляться. Его отпускают, позволяя свалиться безвольной куклой на асфальт, и Чонвон бьётся виском о собственную руку.       — Молодец, Сонхун-а. Ты выбрал вопросы, на которые Еда не даст ответы.       — К Истинному Богу, прикуси язык, Пак.       Это последнее, что слышит Чонвон сквозь толщу ваты и тумана, прежде чем потерять сознание.