L'appel du vide

      Эта история началась здесь, на горе Чирисан.       В обычный вечер октября.       Солнце тогда медленно опускалось за горизонт, ослепляя случайных путников, и окрашивало всё вокруг в грязно-оранжевые оттенки. Горный ветер нещадно гнал песок и сухие листья по дорогам.       А чёрный хребет неуловимо приближался, обещая поглотить с головой.       Несмотря на боль, Ким Суха упорно поднималась по заросшей тропинке и крепко держала худенького мальчика за руку. Другого мальчика она несла второй рукой, закрывая от жёстких порывов всякий раз, стоило в воздух подняться пыли. За её спиной на одной лямке болтался потрёпанный рюкзак.       Больше вещей не было.       Гниющее изнутри тело нещадно болело, взывало остановиться и повернуть назад, но Ким Суха не могла так поступить. Это был её последний шанс спасти себя и детей. Последний день, когда она могла вступить в неравный бой со смертью.       Вскоре в конце тропинки показался двухэтажный ханок. Он состоял из соломы, дерева и камня, был отделан темным дубом, и хранил традиции корейской культуры. Ради него Ким Суха и поднималась, преодолевая каждый шаг с беззвучным стоном.       Когда она остановилась напротив широкого крыльца, солнце уже зашло. Суха опустила младшего сына на землю и криво ухмыльнулась. Мальчик что-то пропищал, но Суха попросила помолчать и сбросила рюкзак. Затем поднялась к дверям и глухо постучала онемевшими костяшками.       Спустя минуту, полную воя безжалостного ветра, одна из дверей отодвинулась. На пороге появился мужчина, и Суха внимательно вгляделась в него: на первый взгляд обычный мужчина в простом свитере и тёмных штанах, хотя обычным этот мужчина лишь казался. Суха дала бы ему около двадцати пяти, если бы не знала, что он в сотни раз старше. Но она знала. Её взгляд притягивала неестественная трупная бледность, точёный лик, словно художник использовал остро заточенный карандаш, и цвет радужки. Она была светло-красной, разбавленной, однако всё равно излучала и пускала свет на нижние веки.       — Вас зовут Ли Хисын? — вежливо поклонившись, спросила Суха. Мужчина прищурился, обратив внимание на детей за её спиной. — Это же вы покровительствуете Ли Хи? Могу ли я попросить о помощи?       — Боюсь, что нет.                   Ли Хисын не сводил глаз с дрожащих под ветром мальчиков, его лицо постепенно ожесточалось. Он выглядел усталым и слабым и в контрасте с недовольным выражением настораживал, но у Суха не было выбора. Она склонилась, начав потирать ладони, и зашептала пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста.       — Что на Чирисан делают малыши?       — Нам больше некуда идти, — честно призналась Суха, с готовностью встретив мерцающий взгляд.       Тонкие двери до конца отодвинулись, и Ли Хисын пригласил нежданных гостей молчаливым жестом. Суха поспешно схватила детей за локти и, проигнорировав их плаксивые возражения, втащила внутрь.       — Спасибо вам!       Ли Хисын снова не ответил — исчез в темноте. Замешкавшаяся Суха с трудом рассмотрела окружающую обстановку: на первом этаже в полумраке скрывались кухня, гостиная и гостевая спальня. Ламп нашлось немного, а те, что включил Ли Хисын, осветили пространство едва ли на метр.       Вскоре Ли Хисын угостил мальчиков рыбными консервами — единственной имевшейся едой — и помог застелить постель. Суха не нарушала установившееся затишье, только шикала на детей всякий раз, стоило кому-то из них издать лишний звук.       — Я люблю вас, не забывайте об этом.       Накрыв мальчиков пыльным одеялом, Суха наклонилась к старшему сыну. Тот захлопал длинными ресницами и посмотрел на неё с недоумением. Младший сын трясся, вцепившись в хёна.       — Нам нужно пережить сегодняшнюю ночь, и всё наладится. Пожалуйста, всего одну ночь.       Поцеловав обоих в лоб и пригладив смоляные, прямо как у неё, волосы, Суха подождала, пока дети заснут, а затем вышла из гостевой спальни. Всё вокруг продолжало утопать в тени, и Суха на ощупь вышла на улицу. Над порогом висел одинокий фонарь, освещавший лишь крыльцо, поэтому она не стала отходить и села на каменные ступени. Одеревеневшее тело заныло, притягивая к земле. Суха сложила вялые ладони на коленях и осмотрела крыльцо, которое обрамляли изгороди дурманивших диких роз.       Закрытые глаза помогли представить, что она последний человек на Земле. Ветер к этому времени утихомирился, так что Суха слышала только своё затруднённое дыхание. Темнота давила и звала ближе, и острые горы и безлиственные деревья обещали сожрать целиком, с кожей и костями.       — Это неплохой день, чтобы умереть, — решила Суха, не найдя спасения в ожившей природе, и заползла пальцами под старую водолазку.       Там чернели толстые шрамы, она впилась в них обгрызенными ногтями. Раньше, когда надежда ещё не покинула её, и отчаяние страшилось становиться лучшим другом, вид собственной крови успокаивал. Сейчас Суха жалела, что не завершила дело до конца. В таком случае она не привела бы своих детей в этот безбожный мир навстречу мучениям.       — Вы поэтому пришли сюда?       Мягкий голос раздался сзади неожиданно, но Суха не вздрогнула. Она помнила, что Ли Хисын мог перемещаться быстро и бесшумно. Его призрачная фигура не испугала. Наоборот, она позволила уповать на положительный исход — в прошлом страх перед бессмертным существом привёл её туда, где она находилась в данный момент.       — Чтобы умереть и бросить детей на незнакомого человека?       — Человека, — ядовито хмыкнула Суха, поднимаясь с утомлённым стоном. — Я не умру, если вы кое-что подарите мне. Я пришла ради этого.       — И что я могу подарить вам?       — Бесконечную жизнь?       Суха сделала шаг по направлению к Ли Хисыну, на что тот грациозно спустился на каменистую почву и качнул головой. Он словно плыл, а не ходил, и Суха переместилась к живой изгороди.       — Я знаю, кто вы.       — Сомневаюсь.       Вместо ответа Суха оторвала одну из диких роз, держа шипастый стебель кончиками пальцев, и вытянула руку. Ли Хисын вопросительно выгнул тонкую бровь, так и не двинувшись с места.       — Я позволил остаться на ночь, а вы в благодарность решили погубить мой чудесный сад?       — Зачем такому, как вы, розы?       — Каюсь, я не понимаю, что вы имеете в виду.       Обозлённо фыркнув, Суха стремительно двинулась к Ли Хисыну с намерением задеть его распустившимся бутоном, однако в следующую секунду произошло то, чего она ожидала: Ли Хисын словно предсказал её движения, потому что умело уклонился и вернулся к крыльцу.       — Что мне сделать, чтобы вы помогли, господин Ли? Какую оплату принимают такие, как вы?       — Что значит «такие, как я»? — ровным тоном спросил Ли Хисын, и тогда Суха использовала план «Б». По сути, единственный план, который у неё был.       Она сжала стебель непослушными пальцами, и по её ладони стремительно потекла тёмно-красная кровь. Грязная, больная кровь, и всё же Ли Хисын инстинктивно дёрнул головой. Его бледные ноздри расширились, и в глазах появился ужасающий блеск охотника, заметившего лёгкую добычу.       Через секунду Ли Хисын вернулся к безразличному виду, и Суха отчаянно скривилась. Почему это омерзительное существо не накинулось на неё? В прошлые разы кровь всегда срабатывала.       — Мне сказать прямо? Я хочу стать вампиром.       Ли Хисын на громкое откровение не отреагировал. Его бледно-красные глаза продолжали смотреть на Суха с пустотой.       — Я должна упасть на колени и умолять? Как мне заставить вас помочь? Вы хотите заключить Договор?       — С вампирами нельзя заключать Договоры.       Суха даже не обрадовалась, что Ли Хисын не стал отрицать свою сущность. Она давно разучилась радоваться.       — Если вы пожмёте руку дьяволу, обратного пути не будет.       — Я должна спасти детей.       — Вы потеряете их, если Проснётесь.       — Ничего важнее сейчас нет.       Суха разжала пальцы, и окровавленная роза выпала на серый бетон. Ли Хисын вздрогнул, поспешно отшагнул, и прокатившийся по ступени стебель остановился на самом краю. Спрятав раненую ладонь у груди, Суха сжала стучащие зубы и глубоко поклонилась.       — Я умоляю вас.       — Со всем сожалением, но я не могу.       — Хорошо, господин Ли, — процедила Суха.       Позволив чёрной злобе, годами копившейся в груди, вырваться на свободу, Суха влетела в дом и по пути оттолкнула Ли Хисына в изгородь из роз. Он затормозил в последний момент, не коснувшись цветов спиной, а руку Суха при столкновении с его кожей обожгло льдом.       — Мы уйдём на рассвете, и я найду того, кто обратит меня. Если, конечно, я переживу эту ночь.       Когда приоткрытое окно с грохотом закрылось, Ким Сону проснулся в абсолютной темноте. Он вздрогнул, дёрнув одеяло до подбородка, и огляделся; под боком сопел младший брат. Сону уже просыпался до этого, услышав сквозь полудрёму торопливое шебуршание. Заметив, что он не спит, мама уложила его обратно в кровать и поцеловала в лохматую макушку.       — Засыпай, моя любовь, — прошептала она, чтобы не разбудить второго сына, и огладила лицо Сону кончиками пальцев. Они ощущались шершавыми и липкими. — Засыпай, а завтра мы пойдём в горы. Я покажу вам водопады.       Сону никогда их не видел, однако очень хотел. Он многое хотел увидеть и узнать, поэтому с готовностью зарылся под одеяло, приобнял младшего брата за живот и постарался уснуть.       Сейчас мамы в комнате не было.       — Омма?..       Сону спрыгнул на пол и посмотрел под кроватью. Незнакомое место до жути напугало его.       — Омма, ты где?..       Никто не ответил.       Натянув на ступни носки, Сону потопал к раздвижной двери и проскользнул в крохотную щель. Вокруг клубилась устрашающая тьма, но беспокойство за маму отгоняло вязкий страх. Что-то подсказывало, что она отдыхала на крыльце.       Когда Сону на носочках потянулся к прямоугольному углублению, одна из дверей неожиданно отошла в сторону, и он боязливо пискнул.       На пороге появилось двое мужчин. Первый был в классическом костюме с выглаженной рубашкой, второй же, в кожаном плаще, выглядел старше, и Сону медленно отступил от двери. Маленькому Сону мужчины показались высоченными и огромными, но трястись его заставили бледная, почти белая, кожа, острые черты лица и… бордовые глаза. Они светились в темноте, и Сону невольно заскулил.       Где же мама?.. Почему она ушла?       — Пригласишь нас внутрь? — внезапно спросил мужчина в длинном плаще и присел на одно колено. Едва он сверкнул пугающими глазищами, сверкнул и его белоснежный клык.       — Не пугай малыша.       Услышав знакомый голос, Сону встрепенулся и метнулся к Ли Хисыну. Перед уходом мама сказала, что он добрый, поэтому Сону смело прижался к чужой ноге. На его макушку опустилась ледяная ладонь.       — Пак Сонхун, Пак Чонсон, вы вольны войти.       — Спасибки.       Пак Чонсон стукнул небольшими каблуками по вычищенному паркету. Пак Сонхун, словно его больше ничего не сдерживало, тихо последовал за ним.       — Ваше Величество, что такое случилось, что вам потребовался Охотник из чужого Клана?       — Омма?.. Хён?..       В гостиной объявился второй мальчик и удивлённо вздохнул. Когда он моргнул, перед ним уже стоял Ли Хисын, а Сону непонимающе хмурился и обнимал воздух.       — Омма скоро придёт, и мы будем играть вместе с моими друзьями в прятки. Не бойся.       Ли Хисын с тёплой улыбкой наклонился, легко подхватил мальчика за бока и прижал к холодной груди. Затем успокаивающе зашипел, пригладив пушистую чёлку.       — Не страшись, малыш, меня зовут Хисын-хён, твоя омма оставила меня за главного. Как тебя зовут?       — Я Ян Чонвон, х-хён. А когда придёт ом-ма?       — Совсем скоро.       Ли Хисын покачал Чонвона на руках, заставив невольно улыбнуться, и в мгновение ока переместился к грязно-горчичному дивану. Мама редко поднимала их, из-за чего Сону быстро позабыл о страхе и с требовательным возгласом пошлёпал к Ли Хисыну.       — А тебя как звать, злато?       — Я Ким Сону! Приятно познакомиться, Хисын-хён! Ой, а я могу быть вторым главным? Я хён Чонвона!       — Конечно, забирайся.       Ли Хисын аккуратно опустил Чонвона в глубокие подушки и вытянул вязанный плед. Довольный Сону залез к младшему брату под мягкую ткань. Включив старинную лампу на кофейном столике, Ли Хисын потрепал мальчиков по волосам.       — Посидите спокойно пять минут, пока я уговариваю друзей поиграть.       — Я, чур, буду искать!       — Нет, хён, я буду искать!       — Нет!       Когда Ли Хисын отвернулся от спорящих мальчиков, фальшивая улыбка и любое подобие жизни стекли с его лица. Он снова стал тем, кем его увидела Суха — утомлённым призраком нежелания жить.       — Серьёзно, Ваше Величество?       Пак Чонсон с улыбкой покачал головой. Пак Сонхун продолжал молчать, сверля подходящего Ли Хисына немигающим взглядом.       — Я не буду нянчиться с Едой даже за сто литров крови.       Пропустив насмешку, Ли Хисын протянул ладони, и оба вампира с вежливым поклоном оставили на тыльных сторонах лёгкие поцелуи.       — Когда ты в последний раз ел, хён? — наконец спросил Пак Сонхун и с намёком сжал его пальцы. — Твои глаза…       — Я не знаю, где их мать, — перебил Ли Хисын и склонил голову в сторону притихших мальчиков. — Она попросила подарить ей Укус, а после отказа исчезла.       — Когда она ушла?       — Около трёх часов назад.       — В горы?       — Я не знаю. Всё время был здесь.       — Почему вы не проверили окрестности?       — Малыши иначе остались бы одни.       Весь допрос Пак Чонсона Ли Хисын провёл с пустым равнодушием, лишь при упоминании детей его глаза сверкнули остатками былой жизни.       — Её следует найти как можно скорее. На госпоже страшная хворь.       — А я думаю, чем несёт.       Пак Чонсон опустился на корточки и принюхался, наклонившись к тёмно-красным каплям на паркете. По ним можно было отследить передвижения по дому. Поскребя ногтем одно из пятнышек, Пак Чонсон резко поднялся на ноги и вытащил из внутреннего кармана плаща обрезанную перчатку.       — Сомневаюсь, что она далеко ушла.       — А если где-то рядом были стригои? — с выгнутой бровью спросил Ли Хисын, и в этот момент Пак Сонхун раздражённо цыкнул.       — Я возвращаюсь в Клан.       — Сон…       — Знаешь, после стольких лет разлуки я ожидал иного, — грубо бросил Пак Сонхун, разворачиваясь к выходу, но внезапно застыл. Его внимание привлёк приглушённый пледом плач Чонвона. — Что ты сделаешь с Едой?       — Если их мать не найдётся, я хочу одного из них, — тоже отвлёкшийся на занывшего ребёнка Пак Чонсон прищурился, и тогда Ли Хисын ощутимо схватил его и Пак Сонхуна за надплечья.       — Это дети. Не Еда. Вы не будете есть их.       — Хорошо, но мне в любом случае понадобится их кровь.       Пак Чонсон не был настолько наглым, чтобы спорить с одним из Обречённых. За полой распахнутого плаща блеснуло серебряное лезвие. Нацепив перчатку с помощью клыков, Пак Чонсон уверенно вытащил один из стилетов с тонкой рукоятью и показательно медленно подошёл к мальчикам.       — Цена вопроса?       — Десять литров, — безразлично произнёс Ли Хисын.       Он всё ещё держал застывшего Пак Сонхуна за надплечье, и тот пристально смотрел на него в ответ. Они действительно давно не виделись, да и расстались при неприятных обстоятельствах, но, когда живёшь вечно, время стирается в пыль.       — Она нужна своим детям живой.       — Тогда двадцать.       Пак Чонсон присел на уровень мальчиков, и они одновременно замерли, стесняясь поднять глаза.       — Привет, лапушки, я друг вашего Хисына-хёна. Перед играми мне нужно кое-что сделать. Кто из вас самый смелый?       — Я! — пикнул Сону, случайно толкнув засопевшего Чонвона. — Что нужно делать?!       — Дай свой пальчик.       Сону доверчиво протянул раскрытую ладонь. Пак Чонсон положил её на свою, что была гораздо больше. При контакте с прохладной кожей незнакомца Сону ойкнул.       — Я сделаю маленький укольчик, не бойся.       Пак Чонсон подёргал носом, а потом поднёс заострённый стилет и коснулся крошечной подушечки пальца лишь самым концом. Подождав, пока кровь сформирует крупную каплю, Пак Чонсон умело прижался к ней плоским остриём, вытер лезвие о тыльную сторону перчатки и широко лизнул искусственный материал.       — У-у-у, — протянул он шёпотом так, чтобы услышали только вампиры, и встряхнулся от отвращения. — У этой Еды такая же грязь. Я не буду работать с ней.       — Попробуй младшего, — предложил Пак Сонхун, подныривая под руку Ли Хисына, и за секунду оказался у дивана.       Сону хихикнул с указательным пальцем во рту. Он уже перестал бояться, наоборот, его заинтересовали друзья Хисына-хёна. Они напоминали главных персонажей историй, которые перед сном рассказывала мама, и походили на папу: он был таким же высоким, загадочным и сильным.       В этот раз Пак Чонсон не спросил. Он сразу дёрнул притихшего Чонвона за руку, заставляя рухнуть вперёд, и не больно, но ощутимо сжал его ладонь. Небрежно проткнув большой палец Чонвона, Пак Чонсон размазал кровь по всей поверхности перчатки на костяшках и издал удовлетворённый звук.       — Этот вкуснее, — промычал он. Ли Хисын до сих пор стоял во тьме гостиной и с тревогой наблюдал за происходившим. — Если их мать мертва, я забираю его.       — Я возьму второго.       — Я запрещаю вам трогать малышей.       Ли Хисын с гневом зашипел, его глаза сверкнули мутным красным. Раньше, когда в нём плескалось больше человеческой крови, рвущиеся из него сила и власть заставляли других преклонять колени.       — Не все люди Еда.       — Я в любом случае требую повышения оплаты.       Пак Чонсон с ехидным смешком убрал стилет в прикреплённую к бедру портупею и спрятал перчатку. Потом незаметно телепортировался к выходу и толкнул легко отъезжавшую дверь коленом.       — И пусть это будет вкусная кровь, чтобы я почувствовал себя живым. Только попробуй всунуть мне падаль.       — Ещё какие-то пожелания? — устало закатил глаза Ли Хисын, и Пак Чонсон довольно сощурился.       — Хочу кровь не хуже его.       Дёрнув подбородком в сторону Чонвона, он облизнулся. Его бордовые глаза автоматически поймали фокус на чём-то далеко впереди, скрытым мглой, костлявыми деревьями и бесконечными горами.       — Готовы озвучить стоимость, Ваше Величество?       — Пятьдесят литров, и она должна быть жива.       — Пятьдесят?!       Изумлённо выдохнув, Пак Чонсон с искренним воодушевлением покинул дом. Он мгновенно слился с мертвенной пустотой, и следующие слова Ли Хисын и Пак Сонхун услышали лишь благодаря острому слуху:       — Я найду её за полчаса.