L'appel du vide

      Чонвон бежит, будто от этого зависит его жизнь.       Впрочем, так оно и есть.       Это путь, который он знает наизусть: обогнуть продуктовый магазин, взлететь по лестнице, преодолеть две узкие улочки, поймать вечно падающий ящик бабушки, торгующей фруктами, и протиснуться в крошечное пространство между грузовиком и стеной заброшенного дома.       Этот путь можно пройти с закрытыми глазами.       Чонвон не хочет получить синяков больше обычного, поэтому не останавливается ни на секунду и бежит до момента, пока впереди не показывается старый многоэтажный дом с выбитыми окнами и ржавой дверью. Она даже не закрывается, что заставляет Чонвона ядовито усмехнуться, и только скрипит, пропуская внутрь.       Привалившись к стене, Чонвон восстанавливает дыхание и с облегчением закрывает глаза. Всё хорошо. Они не придут сюда, потому что брезгуют.       Спустя долгие минуты Чонвон поправляет сбившиеся ярко-красные волосы, одёргивает задравшуюся школьную форму и поднимается на третий этаж. Нащупав в почти оторванном кармане связку ключей, Чонвон открывает первую дверь на площадке и попадает в однокомнатную квартиру.       С момента въезда прошло около двух месяцев, но Чонвон до сих пор не определил своё отношение к этому месту. Его встречает приятный аромат горячего рамёна и тошнотворный запах канализации, и, сбросив потёртые кеды, Чонвон облокачивается на закрытую дверь.       — Чонвон-а! Ты вернулся?       Их квартиру едва ли назовёшь однокомнатной: напротив входа находится ванная комната, остальная же часть является одновременно кухней, гостиной и спальней. Пространства так мало, что холодильник, плита, раковина и единственная кухонная тумба стоят близко друг к другу в углублении слева, а ветхие шкафы, старый телевизор, кофейный столик и два тонких футона со свёрнутыми одеялами расположились справа.       Чонвон не жалуется, потому что вряд ли получит что-то получше.       Чем-то стукнув, из «кухни» выходит худощавый парень с растрёпанной гривой чёрных волос и, заметив Чонвона, тепло улыбается. При других обстоятельствах он мог быть стать известным благодаря модельной красоте, но, увы, это несправедливый мир.       — Привет, хён.       Чонвон отталкивается от двери и обнимает Сону столь сильно, что слышит болезненный стон. Отстранившись, хён любовно оглаживает лицо Чонвона, убирает со лба ломкие пряди и некоторое время разглядывает его с блеском в глазах. Он единственный, кто не смотрит на Чонвона так, словно считает гниющим мусором.       — Ты что-то приготовил?       — Твой любимый рамён с курицей! С утра сходил на рынок и сам разделал.       Сону отвечает с гордостью, и ему есть из-за чего задирать нос. Когда они с Чонвоном покинули персональный Ад, хёну пришлось учиться многим базовым вещам. Чонвон пока не успел догнать его.       — Переодевайся скорее, я ждал тебя. Как школа?       Чонвон хмурится, стаскивая и бросая под ноги пиджак. Его всё равно нужно зашивать и отстирывать от куксу, который вылил на него Сон Сынгу в школьной столовой. Чтоб он сдох.       — Отвратительно. Почему я не могу бросить её? Всё равно не буду получать высшее образование.       — Но ты должен получить школьное образование!       Сону начинает разворачиваться к кухне, но внезапно застывает, и черты его лица обеспокоенно заостряются.       — Ты не носишь серебро?       Закатив глаза, Чонвон поднимает с пола пыльный рюкзак, заползает во внутренний карман и вытаскивает дешёвый комплект: толстую цепь и тонкие браслеты.       — Я обязательно должен носить их?       — Обязательно, — Сону с намёком цепляет большим пальцем свою цепь, болтающуюся поверх чёрного свитера.       Вновь закатив глаза, Чонвон перемещается за два коротких шага к шкафу, переодевается в домашнюю одежду и с раздражённым пыхтением застёгивает украшения. Чонвон знает, что любить опасно, но по-настоящему любит хёна, и его до невозможности бесит помешанность хёна на вампирах. Чонвон даже не помнит, когда это началось, потому что, кажется, Сону был таким всегда — очарованным окружающим миром и верящим в сверхъестественное. Он не переставал утверждать, что они видели вампиров в детстве, однако память Чонвона не сохранила этот момент. Одержимость хёна принесла с собой только проблемы и дополнительные издевательства от других детей. Как бы Чонвон хотел, чтобы они заплатили за всю боль, что причинили хёну.       Сону открывает окно. На кофейном столике уже стоят две глубокие миски с поднимающимся паром, и Чонвон невольно облизывается. С утра он успел перехватить яблоко, а в школе пообедать не получилось — его выгнали из столовой.       — Я сегодня задержусь на работе, взял дополнительную смену. Нужно показать себя с хорошей стороны, чтобы мы смогли переехать в Сеул. О, и ещё я планирую купить тебе нормальный телефон.       — Мне не нужен нормальный телефон.       Чонвон цыкает, вполне довольный кнопочной моделью, и присаживается напротив хёна. Подождав, пока тот начнёт есть, Чонвон в спешке налетает на разварившийся рамен, обворачивая горячую миску свободной рукой, и с хлюпаньем всасывает обжигающую лапшу. Прожевав, Чонвон упирается локтем в столик и не сводит глаз со своей порции.       — Сеул тоже не нужен, кстати.       — Не упрямься, Чонвон-а. Там будет лучше.       — Давай тогда я брошу школу и начну работать с тобой?       — Успокойся, я справлюсь в одиночку. Нам вполне хватает твоей подработки в ресторанчике, — Сону тянется потрепать Чонвона по волосам, и у того пережимает все внутренности. — Я хочу, чтобы ты учился.       Чонвон чувствует себя самым ужасным донсэном на свете, потому что обманывает хёна. Деньги, которые он приносит домой, зарабатываются в другом месте. Там, где Чонвон отдаёт тело на растерзание мозолистым рукам и пьяному дыханию в затылок.       — А я не хочу учиться, это бесполезно…       — Всё, не спорь. Я твой хён и официальный опекун, поэтому…       Сону не договаривает, заходясь диким кашлем, и Чонвон замирает. Хён всегда был слабее и часто болел, но в последний год, особенно перед совершеннолетием, его состояние ухудшилось.       — Д-дерьмо.       Сону задирает голову, зажимая нос двумя пальцами, и Чонвон пристально наблюдает, как по его губам и подбородку стремительно течёт алая кровь.       — Дерьмо!       — Хён.       — Это от перенапряжения. Пожалуйста, продолжай есть!       Сону закрывается в ванной комнате на ключ, что в обычный день заставило бы Чонвона нервничать, но сейчас его внимание притягивают круглые капли на краю столика. Словно в трансе, Чонвон цепляет указательным пальцем одно из пятнышек и подносит его к глазам.       Вот оно — доказательство, что они всё ещё живы.       Очнувшись из-за приглушённого чертыхания Сону, Чонвон возвращается к остывающей миске и шустро опустошает её содержимое. Если хён задержится на работе, то и Чонвон задержится на своей. Нужно только получше подготовиться.       Когда Сону выходит в комнату пугающе побледневший, Чонвон успевает доесть рамен, но продолжает сидеть за столиком и покорно ждёт, пока хён закончит. Позже Сону неумело гладит рабочую одежду (ещё один навык, требующий практики) и, поцеловав Чонвона в лоб, покидает квартиру.       Оставшийся в одиночестве Чонвон сгружает всю посуду в маленькую раковину, с ругательствами моет её, так и не привыкнув, что миски не очищаются сами по себе, и занимает ванную комнату. Чонвон оставляет дверь открытой. Помывшись с помощью дешёвого мыла, он бреется и, задумавшись, зависает с одноразовой бритвой в пальцах.       А если сейчас сломать станок, вытащить лезвие и воткнуть его в запястье? Какого цвета будет кровь? Насколько сильной будет боль? Почувствую ли я хоть что-нибудь?       Подобные мысли сопровождают его на протяжении всей жизни. Чонвон успел привыкнуть. Когда он подходит закрыть окно, заманчивый шёпот в голове интересуется, какие именно кости сломаются при прыжке с третьего этажа, на что Чонвон спокойно дёргает за створку.              Надев рваные джинсы с чёрным ремнём и красный кроп-топ с витиеватым рисунком — одежду, о которой хён не знает, — Чонвон набрасывает на плечи дутую куртку и выходит на улицу. Лишних денег на такси или автобус нет. До неоновой вывески клуба приходится добираться пешком. Три километра занимают около сорока минут, и, преодолев знакомый маршрут мимо заброшенных строений, Чонвон оказывается напротив двухэтажного здания.       Столь грязному и отвратительному сооружению самое место здесь, в неблагоприятном и захламлённом районе, и Чонвон ненавидит его всей душой. Как и сигаретный дым, забивающий ноздри. Если бы желания исполнялись, он бы пожелал, чтобы все, кто хоть раз в жизни прикасался к сигаретам, одновременно сдохли от рака лёгких.       Крупный вышибала растягивает улыбку и пропускает его без вопросов, и Чонвон старается не вспоминать о том, что ему пришлось сделать для бесплатного посещения. Не то чтобы это важно, но если хён узнает, чем Чонвон занимается, он разочаруется.       Дело в том, что Чонвон занимается сексом. Часто и не всегда добровольно, хотя его согласие не имеет значения. Самое главное — это мечты и желания хёна, и Чонвон сможет исполнить их лишь за деньги, которые получает от незнакомцев. Это достаточно скромный заработок, даже меньше социальной стипендии, но Чонвон всё равно доволен. У него грандиозные планы, и он не воротит нос от любой суммы, даже десять тысяч вон могут удовлетворить его. Чонвон собирается исполнить главную мечту хёна о колледже. Сону никогда не говорил об этом прямо, но Чонвон знает, что в нём живут мечты о большем.       Несмотря ни на какие ужасы, которые им пришлось пережить, хён сумел сохранить надежду на лучшее, в то время как Чонвон, сам того не осознавая, потерял всё.       Он перемещается к краю танцпола сквозь табачный дым и сладкие пары от кальяна. Опустив ладонь на выставленное бедро, Чонвон цепляет на лицо наглую ухмылку и притворяется, что с интересом осматривается.       К сожалению, ему не повезло при рождении, и, в отличие от хёна, который вырос миловидным и стройным, Чонвон тощий и мелкий. Даже пару месяцев относительно спокойной и сытой жизни не смогли убрать несовершенства его тела. При глубоких вдохах Чонвон может поймать рёбра ладонями и пересчитать каждую выступающую кость. С другой стороны это хорошо. Если он маленький, то юркий и прыткий и способен в любой момент убежать.       Жаль, что богатых ублюдков с толстыми кошельками это не привлекает.       Чонвон проскальзывает к барной стойке. Бармен с ненастоящим именем Коди делает для него бесплатный коктейль, и Чонвона начинает подташнивать. Чуть ли не весь персонал знаком с ним лично. Завязав дутую куртку на открытой талии, Чонвон забирается на круглый стул; носки кед едва достают до нижней перекладины.       Неоновые огни слепят глаза, противный запах сигарет заставляет дышать ртом, а дикая музыка бьёт по ушам, но Чонвон приказывает себе терпеть. Он оставит это в прошлом, когда вручит хёну увесистый конверт с наличными.       Сейчас нужно терпеть.       Через некоторое время рядом с Чонвоном появляется высокий мужчина. Ему около тридцати, может, меньше. Не говоря ни слова, он заказывает для Чонвона дорогой коктейль. Чонвон незаметно закатывает глаза из-за типичных понтов, однако затем скромно улыбается и заправляет за ухо ярко-красную прядь. Тяжёлый взгляд мужчины поджигает его внутренности колким огнём, и это отнюдь не возбуждение. Это чёрное отвращение к тем, кто считает, что им всё можно.       Чонвон знает, что им действительно всё можно, поэтому послушно пропускает сквозь горло ярко-зелёную жидкость — режущий рот абсент — и облизывает обкусанные губы. Мужчина кладёт ладонь позади Чонвона, чтобы зажать его между собой и барной стойкой, и ловит подушечкой большого пальца оставшуюся каплю.       — Ты здесь один, а? — Чонвон кротко кивает, откидывая голову, и хлопает длинными ресницами. — Айгу-у, как такой крошечный птенчик оказался совсем один? Неужели никто не подошёл?       Как только Чонвона уже не называли: и крошкой, и деткой, и малышом, и птенчиком. От этих якобы ласковых обращений смешно. Чонвон скрывает за сжатыми зубами усмешку и прячет взгляд. Пришло время изображать скромного мальчика. Это его самая лучшая роль.       — Пойдём, сладкий, — мужчина берёт Чонвона за запястье, против воли стягивая с крутящегося стула, — папочка присмотрит за тобой.       «Папочка» идёт первым, прорывая толпу широкими плечами, а Чонвон за его спиной снова закатывает глаза. Эти уроды умеют только болтать и щекотать своё эго.       Жар чужих тел, неприятная вонь и раздражающие лазеры остаются позади, впуская в приватный коридор, и Чонвон расправляет складки на одежде. Его запястье в хватке мужчины начинает потеть, но Чонвон не пытается вырваться. Нет. Никто не позволит ему взять контроль.       — Сначала оплата, — игриво и вместе с тем осторожно предупреждает Чонвон, когда оказывается в маленькой комнате с удушающе красным освещением.       Мужчина выгибает правую бровь. Отступив к стене, Чонвон развязывает куртку, бросает её под ноги и скрещивает руки на груди.       — Сначала оплата, папочка.       После тошнотворного обращения лицо мужчины привычно преображается, он растягивает губы в захмелевшей улыбке. Засунув полученные купюры в карман куртки, Чонвон плавно возвращается к мужчине. Тот смотрит на него сверху вниз, смотрит открыто, жадно и так, будто Чонвон — это приготовленное мясо, а не живой человек. Они все смотрят на Чонвона, словно он пустое место.       Что не далеко от правды, верно?       Не отводя взгляда, Чонвон соскальзывает на колени и прищуривается, потому что лицо мужчины расплывается. Сердце Чонвона стучит неторопливо и размеренно. Он не в состоянии переживать из-за того, через что проходит каждый день. Клиенты хотят получить удовольствие, но никто из них не хочет его. Секс — это просто секс, пока Чонвон не найдёт в нём смысл.       — Давай, детка.       Мужчина низко подначивает его, цепляя подбородок сальными пальцами и поглаживая щёку. Дальше он спускается к кадыку и шее, нажимает подушечками на круглые шрамики и выпуклые рубцы.       — Я заплатил, как ты и хотел.       Чужие прикосновения приятны только в первую минуту, потом мужчина давит на затылок, приближая к ширинке, и Чонвон неслышно скрипит зубами. Успокоив себя глубоким вздохом, он расстёгивает тугую пуговицу и картинно облизывается.       — Насколько же у тебя в жизни всё переёбано, что ты сосёшь за деньги?       Мужчина ухмыляется, до сих пор держа голову Чонвона в болезненной хватке. Его ладони дёргаются. Чонвон делает вид, что так нужно, и приспускает грубую джинсу.       — Хотя чего ещё ожидать от такого хиленького уродца, как ты. Да?       Чонвон не против грубости, лёгкой силы или грязных слов, но он ненавидит унижения во время секса. Он терпел издевательства одиннадцать лет не для того, чтобы после освобождения они продолжились. Поэтому, невинно улыбнувшись, Чонвон с нажимом проводит по твёрдому члену мужчины выпрямленными пальцами поверх нижнего белья, а затем останавливается и вдавливает короткие ногти во влажную ткань у головки. Мужчина шипит, отдёргивая Чонвона за волосы, и он испуганно мяукает.       — Извини, папочка, я немного п-переволновался.       Выпятив нижнюю губу, Чонвон поднимает на мужчину округлённые глаза. Он думает спросить про презерватив, но решает сначала потянуть время.       Мужчина грязно выругивается, когда Чонвон наклоняется и проводит высунутым языком по всей длине члена. Ощущая привкус катышков на застиранной ткани нижнего белья, Чонвон морщит нос, что со стороны должно превратить его в маленького дьяволёнка, и только ловит пальцами край тугой резинки, как в абсолютной тишине внезапно вибрирует телефон.       — Й-а.       Мужчина дёргает отстраняющегося Чонвона обратно. Тот с лёгкостью свобождается и переползает на коленях к дутой куртке. Это важный звонок — его номер есть лишь у одного человека.       — Детка, т…       — Заткнись, — бросает Чонвон, окончательно теряя образ смущённого мальчика, и суетливо роется в чёрных карманах. Мужчина за его спиной что-то шипит. — Х-хён?       — Чонвон-а-а, — хрупко зовёт Сону вслед за непонятным шумом на фоне. Дешёвые динамики не могут точно передать его слабый голос. — Я-я…       — Хён! — визгливо отзывается Чонвон, с цыканьем сбрасывая увесистую ладонь мужчины. — Что случилось?       — Я не з-знаю, что делать. Мне страшно. Не приходи домой. Уйди куда-нибудь. Я проебался, м-мне жаль, — Сону начинает тараторить, шумно дышит ртом, и по Чонвону проходит мелкая дрожь. — Я не знаю, что делать! Он не обратит меня!       — Что… Кто… Хён! Мне вызвать полицию?!       Чонвона теперь не просто трясёт, его по-страшному колотит. Прорычав очередное ругательство, мужчина тянет его за ворот кроп-топа, но Чонвон падает на спину и прицеливается в пах.       — Сука!       Мужчина оступается, подарив ему несколько секунд. Чонвон вскакивает на ноги и до яркой боли вжимает телефон в ухо.       — Хён!       — С-сомневаюсь, что полиция остановит его. Он… Они у-убьют меня.       Сону переходит то на стоны, то на истеричные всхлипы, и нижние веки Чонвона обжигает. Подняв куртку, он перебегает к двери и пытается нащупать в полумраке круглую ручку.       — Не приходи домой, у-убеги куда-нибудь. Пожалуйста. Вернись… в «Миринэ»… Из-звини, я-я…       Чонвон крупно вздрагивает при упоминании Ада, из которого они сбежали всего пару месяцев назад, и его вдруг ловят за волосы на затылке. Чонвон поддаётся, отшагивая от двери, и перед глазами всё расплывается удушающими воспоминаниями о маленьких комнатах без окон, прожигающих сигаретах и ежедневных ты — пустое место и пустым же местом и сдохнешь.       — Хён, пожалуйста, объясни, что…       — Я встретил вампи-а-а-А-А-А…       Отчаянный крик Сону обрывается, телефон и куртка Чонвона падают на пол. Мужчина скалится, что-то говоря ему прямо в ухо и плюясь, но Чонвон не слышит. Развернувшись, он наотмашь бьёт мужчину по лицу, а потом пинает в живот. Не ожидавший сопротивления, незнакомец заваливается на бок.       В голове гудит. Чонвон пятится, заметив первую линию алого из рассечённого лба, наконец-то нащупывает ручку двери и вылетает из приватной комнаты в душный коридор.       Расталкивая пьяных посетителей, Чонвон преодолевает первый этаж за рекордные секунды и оказывается на остывшей к вечеру улице. Куртка и телефон забываются вместе с потерявшим сознание мужчиной, и Чонвон устремляется вверх по лестнице. Его волнует всего одна мысль.       С хёном! Что-то! Случилось!       Чонвон ничего не понял из выкриков Сону, и именно это подстёгивает его ускориться. Когда лёгкие и бёдра ожидаемо пережимает спазмами, Чонвон врезается плечом в мусорный контейнер у закрытого склада, и, судорожно вдохнув, продолжает мчаться по знакомым улицам.       Расстояние в три километра для Чонвона пролетает за двадцать пять минут, и он ещё ни разу в жизни не бегал столь быстро. Обессиленно свалившись на крыльце, Чонвон прижимается потным лбом к прохладному бетону и всхлипывает. Его горло абсолютно сухое, как и глаза, а пальцы дрожат из-за перенапряжения.       У Чонвона нет права на отдых.       Прокашлявшись, он проползает на четвереньках в приоткрытую дверь и первый лестничный пролёт так и преодолевает на руках и согнутых коленях. Более-менее восстановив дыхание, Чонвон встаёт и нетвёрдой походкой движется дальше.       На своём этаже он застывает — их с хёном дверь сорвана с петель. Чонвон нервно сглатывает, сжимает трясущиеся ладони в кулаки и медленно, очень медленно подходит к квартире.       Дальше, когда он останавливается на пороге, увиденное разделяется на фрагменты.       Первое. Это разливающийся по полу лунный свет. Окно разбито, одна из его половинок со скрипом качается, и в комнате заметны следы борьбы.       Второе. Это кровь. Её много. Она тёмная, почти чёрная, покрывает тонкие футоны и заливает дырявый ламинат, а где-то и стены. Личный дневник хёна с тёмно-синей обложкой шелестит окроплёнными бурыми страницами.       Третье. Обезглавленное тело посередине гостиной. Оно лежит в неестественной позе, и рядом с ним валяются знакомые серебряные браслеты.       Четвёртое. Отрезанная голова с копной чёрных волос.       Пятое. Высокий мужчина, держащий эту голову под беззвучное кап-кап.       Чонвон замирает. Он щурится, ничего не видя, и через секунду из его осипшего горла вылетает странный звук. Плечи незнакомца напрягаются. В свете безжизненной луны что-то вспыхивает.       — Чёрт, ч-чёрт, чёрт.       Чонвон пятится, пока не врезается в дверь напротив, и скатывается по лестнице, да ещё при торможении случайно бьётся о ржавую дверь.       — Пиздец!       Это один из самых опасных районов пригорода. В их доме живёт всего три семьи, но остальные такие же равнодушные беспризорники. Чонвон сомневается, что кто-то додумался позвонить в полицию.       Вывалившись в ночной холод, Чонвон одёргивает кроп-топ и срывается с места. Он ни о чём не думает: увиденный труп знакомо отпечатывается перед глазами, как когда-то отпечатался труп Юджин-нуны.       Заброшенные дома остаются позади. Чонвон кидается на узкую лестницу и, стукнув дрожащими зубами, рвёт ноги в сторону полицейского участка.       — Пак Сонхун, ты можешь войти.       Дверь при закрытии немного поскрипывает, и Сонхун проскальзывает к середине комнаты. Здесь темно, растущая луна слабо пробивается сквозь зашторенное окно, полосуя деревянный стол и расшитый ирисами ковёр. Сонхун останавливается около кожаного кресла.       — Звали, Ваше Величество? — тихо спрашивает Сонхун, встретившись взглядом с Чан Вонён — девушкой, держащей в себе необъяснимую силу и власть.       Вонён задирает подбородок, убирая с лица длинные волосы, и протягивает Сонхуну изящную ладонь. Тот припадает к её пальцам губами в знак уважения — так в Клане «Чан» всегда приветствуют Правящего вампира.       — У нас появился Новорождённый, — мягкий голос Вонён похож на шелест ветра. Новость обескураживает. — Предполагается, что он скрывается в пригороде.       — А его Сир?! Кто-то уже отправился искать их?       — Это сделаешь ты.       До появления Сонхуна Её Величество занималась неизвестной документацией. Захлопнув толстую папку, она передаёт её Каваи Руке — Миротворцу Клана. Раньше Миротворцы отвечали за переговоры Правящих, но после межклановой войны необходимость в них отпала. Сейчас Рука назначает встречи со вторым выжившим Кланом, но больше не творит мир как раньше.       — Ваше Величество, я не Охотник. Почему?..       Каваи Рука испаряется из кабинета, вежливо поклонившись старшим вампирам. Вонён покидает глубокое кожаное кресло, разглаживает складки на классических штанах и манит Сонхуна к окну: бледные пальцы обрисовывают в воздухе невидимую фигуру.       — Потому что я доверяю своему принцу, — Вонён отвечает с опозданием. Пока Сонхун медленно подходит ближе, она убирает футляр для скрипки в сторону и отодвигает расшитую бисером портьеру. — А господину Пак Чонсону — нет.       За кристально чистым окном напротив особняка их Клана виднеется трёхэтажный дом. Чёрный камень, из которого он состоит, поглощает все остальные цвета и заглатывает серебряный свет луны. Слишком похоже на его обитателей, и Сонхун утомлённо вздыхает. Он хорошо знаком с услышанным именем.       — Конечно же, это Пак Чонсон.       — Он баловень Верховного, — шелестит Вонён и прикладывает к стеклу маленькую ладонь. Та не отражается. — Ещё и ведущий Охотник, ты знаешь.       Не сдержавшись, Сонхун фыркает.       — Гонуку он не ровня.       — Оставь столь пустое хвастовство, — Сонхун тут же смиренно кивает, и Вонён поднимает прищуренные глаза. — Оно тебя не красит.       — Я должен опередить Пак Чонсона?       — Составить компанию, — Сонхун начинает несогласно качать головой, но Вонён ласково перехватывает его подбородок. От её искрящегося алым взгляда не скрыться. — У Новорождённого есть донсэн.       Это многое меняет. Как минимум, отметает большинство способов выслеживания неопытных вампиров. Вонён разжимает тёплые пальцы, оставляя мнимый отпечаток жизни на мертвенно-бледной коже Сонхуна.       — Пак Чонсон славится легкомысленным отношением к работе, так что будь добр исправить это.       — Хорошо, — Сонхун прячет руки за спиной, склоняется в глубоком поклоне и отступает обратно на ковёр. — Что мне сделать с донсэном после того, как Новорождённый и Сир найдутся? Отвезти его к внеклановым или…       — Новая Еда нам не нужна.       Сонхун понимает всё без лишних слов.              — Будет исполнено, Ваше Величество.       — Не огорчай меня, Принц Чан.       Вонён отпускает его грациозным взмахом, возвращаясь к чтению рукописного документа, и Сонхун прощается повторным поцелуем в тыльную сторону ладони. Потом он выходит из комнаты с тяжестью за острыми рёбрами.       Плохо, что придётся работать с Пак Чонсоном. Сонхун не сказал бы, что они враги, но и дружбы никакой. Это что-то среднее между я не убиваю тебя только потому, что ты тоже носишь оружие и мы знакомы около сотни лет, я учил тебя и могу прикрыть спину. Может, поэтому Верховный и Её Величество отправили их тогда, одиннадцать лет назад, очищать пригород от стригоев. Сонхун до сих пор помнит, как ненавидел каждый день той зачистки и компанию Пак Чонсона. Его заставили делать то, к чему он не имел никакого отношения.       Наверное, их сотрудничество закрепилось официально, когда Шигета Харуа насмешливо назвал Сонхуна и Чонсона идеальным дуэтом из-за неугасающей вспыльчивости одного и непредсказуемости второго, а Чан Вонён решила проверить его слова.       Сейчас Сонхуну опять придётся работать не по своему профилю, да ещё и с вампиром, чьи действия невозможно предугадать.       Бесит.       Нужно поторопиться. Первые сутки после обращения особенно важны для поисков.       Сонхун слышит, как за дверью у лестницы шепчутся и смеются Ким Гаыль и Пак Гонук, его близкие друзья, но проходит мимо и сразу спускается в подвал. Под землёй привычно сыро и светло, и узкий коридор кажется длинным и бесконечным. Сонхун выбирает первую комнату и какое-то время щурится, дожидаясь, пока глаза привыкнут к энергосберегающим лампочкам мятного цвета. Подвал для Кормления — единственное место Клана «Чан», где всегда есть свет, и это всякий раз сбивает с толку.       — Ваше Высочество-о, — тянет светловолосая девушка, соскакивая с двухместной кровати, и выключает телевизор. Сонхун закатывает рукава пиджака и рубашки. — Давно не виделись!       Сонхун не помнит её имя, вероятно, не знал его изначально, хотя он в курсе, что у неё питательная кровь. Девушка покачивается, подпрыгивает ближе, и её глаза неестественно поблёскивают, что случается со всякой Едой, получающей огромное количество вампирского яда каждый день.       — Твоя цифра? — сухо спрашивает Сонхун, небрежно отводя с девичьей шеи длинные волосы. Прикосновения к дурной Еде всегда вызывают лишь отвращение.       — Один.       Сонхун угукает. Быть вторым получателем крови неплохо. Это не повредит её здоровью. Оторвав от кожи пластырную повязку, девушка вытягивается и откидывает голову на бок.       — Но мне сказали, что… О-о-о…       Сонхун умело находит две воспалённые точки и погружает в них верхние клыки. Девушка вздрагивает, застывает, но быстро обмякает из-за яда. Её пальцы сжимаются на чёрном пиджаке Сонхуна.       Почувствовав на языке тёплую и вязкую кровь, Сонхун напрягает челюсть, прорезает нежную кожу нижними клыками и закрывает глаза под протяжный стон девушки.