неизвестный

      Федя больше так не может. Негативные мысли заполняют голову до треска, и юноша уже перестаёт понимать, о чём именно думает. Этот процесс не прервать - всё решено за него. Как это прервать? Как?       Не осознавая происходящего, Достоевский выуживает из ящичка, забитого всякими разными вещами, пакетик с белым порошком, что был запрятан на самом дне. Пакетик совсем маленький, вещества в нём немножко, но этого хватит для того, чтобы забыться на ближайшие несколько часов.       Подойдя к столу, брюнет высыпает на поверхность всё, что в нём было, а после подравнивает банковской картой, словно по волшебству оказавшейся в руке. Боясь просыпать даже маленькую крошку, юноша формирует тонкую дорожку у самого края, а после, хорошенько отряхнув карту, закрывает пальцем левую ноздрю, а правой вдыхает наркотик.       Приняв всё до самой последней крошки, Федя ложится на пол, раскинув руки и ноги по сторонам. Тело постепенно становится легче, голова слегка кружится, и парень начинает думать, что вот-вот взлетит. Это так приятно. Приятно, когда весь негатив отходит на второй план, давая эйфории распуститься, будто бутон прекрасного цветка.       Давно Достоевский не чувствовал этого. И зачем, скажите, он вообще решил бросить? Что сподвигло его к этому глупому решению? Что командовало им? Для чего больше не употреблять, лишая себя такого удовольствия?       Федя летит всё выше и выше. Постепенно вокруг него всё темнеет, поглощая юношу в пучину тишины. Не остаётся ничего, кроме каких-то блестящих капель. Эти капли увеличиваются и растут, приближаясь к брюнету. Кажется, он сейчас даже сможет поймать одну…       Протягивая руку, он касается чего-то тёплого, мягкого и влажного. Со всей силы схватив, он подносит это к себе, желая получше рассмотреть.       Это глазное яблоко…       Отдёрнув руку, парень замечает на ней странную прозрачно-желтоватую жидкость. Пытаясь вытереть её о свою одежду, Федя оглядываться по сторонам и замечает, что этих глаз вокруг него очень много. Несмотря на полную темноту, он прекрасно их видит, как и они его. Огромными зрачками они сверлят его, наблюдая за абсолютно каждым движением.       Парень тут же встаёт и пытается убежать от них, но, увы, никак не может - кажется, будто ноги стали деревянными. Они совсем его не слушаются, отказываются двигаться. Но сделав трудные два шага, Федя видит, что глаза всё также смотрят на него, находясь вокруг него. Нет, они даже стали ближе. Они приближаются. И как бы подросток не пытался спрятаться - всё тщетно. Ничего не получится. Никак не скрыться.       Достоевский в холодном поту вскакивает с кровати, разлепив глаза, и оглядывает комнату. Всё хорошо. Он ничего не принимал. Это всего лишь сон. Всего лишь очень страшный сон. Никаких глаз. Никаких наркотиков. Ничего ужасающего.       Сердце быстро-быстро колотится, по лбу течет капелька пота. Отдышавшись, брюнет берет телефон, чтобы узнать время.       — Нет!… — шепчет он, осознавая, что к началу первого урока он уже точно не успеет.       Нужно собраться как можно быстрее и пропустить как можно меньше. Мигом оказавшись на кухне, парень ставит на кипятиться чайник, а сам отправляется в ванну умываться. Когда он возвращается, чайник оказывается уже вскипевшим, так что Федя готовит себе чай и какой-то жалкий бутерброд. Второпях приходится практически не пережевывать, запивая сухие куски горячим чаем.       Поскорее одевшись, парень выходит из дома и торопится в школу.

***

      До конца урока осталось двадцать минут, а Феди так и нет. От прихода классной в начале урока у Коли остался весьма неприятный осадок, так что теперь Достоевского он ждал ещё сильнее. И вот дверь отворилась, и с тихим «извините» брюнет прошёл на своё место рядом с Гоголем.       Блондин поначалу хотел сразу рассказать обо всём другу, но решил не портить тому настроение и настрой до звонка с урока. Всё-таки Федя обязательно начнёт волноваться по этому поводу, так зачем тревожить и без того «побитого» одноклассника новыми проблемами?       Совсем скучный урок. Никакой интересной информации, нет ниточек, за которые можно уцепиться.       И вот звонок наконец прерывает учителя. Все тут же начинают собираться, даже не обращая внимание на то, что преподаватель не договорил.       — Федя… — решается Гоголь.       — М? — спрашивает тот, переводя взгляд своих голубых глаз на друга. — Что-то случилось?       — В начале урока заходила Людка. Сказала передать тебе, когда придёшь, чтобы на перемене ты к ней подошёл.       Достоевский нахмурился, прикусывая губу.       — Она говорила, что именно ей от меня нужно?       — Нет, но она была очень недовольна.       Подросток нервно выдохнул, пытаясь угадать причину, по которой Федя вдруг стал нужен классной руководительнице. В голову стали лезть слишком уж негативные причины. Неужели до неё дошли слухи о том, что Федя употреблял?…       — Хочешь, я с тобой схожу? — предложил Гоголь, видя как колеблется его друг.       Тот медленно кивнул. Вместе они направились в противоположное крыло школы, где находился небольшой кабинет английского языка.       Дверь оказалась приоткрытой. Внутри, что удивительно, никого из учеников не было. Может, это и к лучшему? Обычно на переменах там сидели хотя бы двое из класса, обсуждая что-то между собой. Нет лишних ушей - нет лишних сплетен. Да и морально Феде так легче.       — Можно? — спросил он, посильнее приоткрыв дверь.       — О, Федя, — недовольно произнесла женщина, заметив ученика. — Да, иди-иди сюда.       Сглотнув, Достоевский на резко ставших ватными ногах подошёл к столу учительницы. Коля направился следом.       — Потрудись-ка объяснить мне, — строго начала она, — что происходит?       — Вы о чём? — ответил брюнет, борясь с непонятно откуда взявшейся дрожью в голосе.       — Как о чём? — со строгой усмешкой переспросила Людка. — О прогулах твоих. То ты ко второму уроку приходишь, то к третьему, то уходишь раньше времени. Сегодня почему опоздал?       И это всё?…       — Извините… — только и смог выдавить из себя подросток.       — Мне твоё «извините» не нужно, — прикрикнула она. — Я жду объяснений.       — Сегодня я проспал…       — Проспал! Последние уроки ты тоже просыпал?       — М-мне было нехорошо…       — Да, я как не посмотрю в журнал, постоянно тебе не хорошо. Вот и что мы будем делать с этим, а? Ты в десятом классе, Федя. Не в шестом, не в седьмом. В десятом. Хочешь, чтобы тебя отчислили за прогулы? Можем устроить. Ты только скажи.       — Нет…       Смотря на брюнета, Гоголь старался вложить в свой взгляд как можно больше тепла, надеясь, что это поможет его другу чувствовать себя увереннее, но тот, кажется, этого не замечал.       — Значит так, — недовольно вздохнула Людка, садясь поудобнее на своём кресле, — если прогулы продолжатся - я приму меры. Матери твоей я, к сожалению, не дозвонилась. Хотела лично ей выразить своё недовольство твоей посещаемостью… К слову, не хочешь меня с ней познакомить? На прошлое родительское собрание она не явилась, я её не видела никогда.       — Она не сможет, — Федя покачал головой, прикусив губу. — Она очень много работает, у неё нет времени…       — Ясно, — женщина вздохнула, скрещивая руки на груди. К счастью, тему с матерью она решила не развивать дальше. — Иди. Надеюсь, ты сделаешь выводы из нашей беседы.       — Да, до свидания…       Юноши покинули кабинет. Оказавшись в рекреации, брюнет напряженно вздохнул, но вдруг почувствовал чью-то руку на своём плече.       — Всё хорошо? Ты так побелел, когда она начала возмущаться.       — Да, всё хорошо… — кивнул Достоевский, а затем странно усмехнулся. — Матери она моей не дозвонилась… Не удивлюсь, если она свой телефон заложила где-то. Хотя вероятнее всего она всё же его разбила или потеряла… А какая разница? Не дозвонилась - и ладно.       — Наверное… — тихо ответил блондин.       — Знаешь… На самом деле мне очень обидно, что у меня нет мамы, которая любит меня, заботится обо мне, но с другой стороны… С другой стороны у этого есть какие-то плюсы… Как минимум, дома меня не будут ругать за прогулы, — и парень улыбнулся, глядя на друга.       Но Гоголю эта улыбка показалась очень грустной и тоскливой. Чувствовалось, что за ней Федя скрывает огромную обиду на мать, боль… И Коля хотел бы понять, что именно чувствует брюнет по этому поводу, но понять никогда не сможет - в этом плане его жизнь полностью отличается.