Постоянный клиент

___________________

Из Сигонии сиблинги вернулись так же, как и планировали - с первыми лучами солнца. Правда, Какавача так и не смог заснуть, когда вернулся домой. Хотя и "вернулся" в его ситуации не самое подходящее слово. Отец почти приволок его назад - непослушные ноги отказывались нести тело, голова жужжала и кружилась, мешая осознавать происходящее. Всю дорогу папа плакал, что-то пытался сказать, о чем-то спросить... Но Какавача не мог сконцентрироваться на нем ни на секунду, лишь крепко сжимал в кулаке мамино ожерелье. Когда они вернулись, отец уложил его на кровать и еще долго суетился рядом, даже разбудил Миру. Туманным взглядом Какавача следил за тем, как они спорят на агрессивных полутонах, как Мира силой тащит родителя в спальню матери... А потом наступила тишина. Вернее, белый шум - непрекращающийся, жгучий, насилующий мозг без согласия. Хотелось выскребсти из себя нервные окончания, точно непрошенный эмбрион. Хотелось засунуть в ухо швабру и промыть горящие непонятным возбуждением нейромедиаторы. Но ничего из этого он сделать не мог, лишь молча пялился в потолок и наблюдал за тем, как тот медленно меняет свой цвет с черного на мутно-голубой в утренних лучах. - Вот, попей хоть, - Мира всунула ему в руки горячий шоколад из автомата. - Спасибо, - сквозь силу выдавил из себя Какавача. Выбора у них не было, вернуться надо было сегодня - во второй половине дня, как по закону подлости, поставили прослушивание. Но Какавача о нем вообще не думал, даже как будто бы забыл. - Ну слава богу... - облегченно выдохнула сестра. Она сама собрала его рюкзак, сама купила билеты и притащила его на остановку. Теперь они сидели на хлипкой трухлявой лавочке, держа обжигающие пальцы пластиковые стаканы, а ее рука покоилась на плече брата, прижимая к себе, - Я уж думала, ты дар речи потерял... Какавача мотает головой. Он не забыл слова, просто... какое-то время не мог формировать предложения. Даже если что-то в голову и приходило, составить из этого что-то вменяемое казалось непосильной задачей. - Что с тобой там случилось? - она заглядывает в его лицо, обеспокоенная, - Отец не смог ничего нормально объяснить - сказал только, что Самуэль предложил тебе "сыграть". - Предложил, - коротко кивает Какавача. Он сейчас чувствует себя маленьким ребенком, из которого клещами на уроке тянут информацию, которую он не выучил, - Мы играли в... - он снова запинается, промаргивает пересохшие глаза, - "Мою судьбу". Так он это назвал. - Это как? Какавача молчит. Он лишь приставляет пистолетик из пальцев к голове и изображает выстрел. Глаза Миры расширяются в ужасе. Она какое-то время не может выразить все свои эмоции словами, поэтому просто в неверии вертит головой, бегает глазами по пустой улице и звучно выдыхает в попытках построить какую-то фразу, чтобы передумать и вновь замолчать. Но Какавача и не ждет слов поддержки. Он и сам не знает, что бы себе сказал в этой ситуации. Лишь сидит, обняв ладонями стаканчик и гладит большими пальцами ободок. Пенка на напитке чуть подрагивает от его дыхания, редеет, со временем растворяется в мутной коричневатой жиже. Белый шум уже почти ушел, но как будто бы унес за собой что-то важное... Теперь в черепной коробке у него гуляет только звонкая пустота. - Я даже поверить в это не могу, - выносит вердикт сестра. Каждое слово дается ей сквозь силу, Какавача, кажется, даже слышит скрип ее связок, - Это просто ужасно... Я скажу маме, мы отправим отца в рехаб... А тебе сегодня возьмем отгул, сходим в больницу. Какавача мотает головой, ему не хочется разводить панику. Да и что врачи сделают? Вряд ли существует какая-нибудь таблетка, способная стереть воспоминания. - Все хорошо, - он поворачивается к сестре. Почему-то губы сами собой подергиваются неестественным, жутковатым оскалом, - Я же выиграл. Какавача сидит, ожидая своей очереди на прослушивание. Он совершенно спокоен, разве что руки слегка подрагивают. Тува упирается головой в его плечо и нежно гладит волосы - неуместный жест, если судить по взглядам других студентов. Они смотрят косо, почти с осуждением, в голове явно не один раз пожелали голубкам "снять комнату" - очень оригинальный подъеб, ничего не скажешь. С какой-то стороны их раздражение даже можно понять на самом деле - Какавачу обожают преподаватели, рекомендуют на концерты и часто ставят ведущим на мероприятиях. С чего бы ему волноваться? Но Мира лично довела его до общаги и рассказала Туве обо всем случившемся, и теперь девушка ни на секунду не отлипала от Какавачи, отказывалась отпускать руку и изводила вопросами о самочувствии. Ответ на них всегда был один: "все нормально" - односложно, коротко, но очень честно. Весь опыт этой ночи будто бы ветром сдуло, Какавача ощущал себя просто никак. Ему не было больно, страшно или грустно, ни одним словом он не мог описать свое состояние. Человеческий мозг в целом с большим трудом представляет себе концепцию пустоты, а это было именно то, как он себя чувствовал. Не хотелось ни пить, ни есть, ни репетировать... Даже обнять Туву в ответ толком не хотелось. - Какавача! - его окликивает преподавательница. Ее корона из седых волос чуть подрастрепалась за утро, очки криво сидят на носу. Она явно уже успела подустать, но выступления любимчика всегда поднимали ей настроение. Блондин встает со своего места. Тува хочет было последовать за ним, но тот жестом просит ее остаться в коридоре. Ему не нужно, чтобы его опекали, точно ребенка. С ним все в порядке. Преподавательница закрывает за ним дверь, усаживается рядом с банкеткой и поправляет очки с расслабленной улыбкой. Она готова впечатлиться. Какавача же на негнущихся ногах проходит к инструменту, садится за него, спину держит ровнее, чем стены в кабинете. Среди стопки нот выискивает нужные, ставит на пюпитр. Все это делает чисто автоматически, отточенными за годы движениями, а сам даже не смотрит за своими руками. - Отличный выбор, обожаю Баха, - преподавательница с одобрением смотрит на лист перед ней, - Ну, приступай, когда будешь готов. И Какавача приступает. Почти сразу, стоит ей только дать разрешение. Пальцы резво пускаются вскок меж клавиш, вытанцовывают на черно-белом полотне, точно пара на балу. Двигаются разрозненно, но в то же время до машинальности отточенно, пока безжизненный взгляд устремлен на лист. Но Какавача даже не следит, где именно находится в мелодии - преподавательница переворачивает страницы с тихим шелестом, но это явно не для него сегодня. Все символы перед глазами сливаются, стекают по страницам и закруживаются в витьеватом узоре. - Так, стоп! - женщина поправляет очки. На ее лице читается недоумение, - Я для кого тут сижу? Ты за листом следишь вообще? - Извините, - не удостаивает ее даже взгляда, лишь тихо вздыхает. - Ничего, - она нетерпеливо постукивает пальцем по корпусу инструмента, - У нас еще есть время. Просто будь внимательнее. С ее позволения он начинает сначала. Руки вновь порхают над поверхностью инструмента, мелодия заполняет комнату. Разве что звучит она как-то... не так. Правда, Какавача не может понять, что именно упускает - на репетициях он делал все ровно то же самое, что и сегодня. Тогда почему эти звуки кажутся чужими, искаженными?.. Может быть, дело в переутомлении, и ему просто кажется? Он изо всех сил вглядывается в ноты, но как ни старается, написанное ускользает от него, прячется, будто зашуганный ребенок в своей комнате. - Так, - преподавательница неудовлетворенно притопывает ногой, - Я все жду, пока ты заметишь свою ошибку, а ты будто бы оглох сегодня. Ты плохо себя чувствуешь? - Нет... наверное, - он чуть поеживается. То, как он себя ощущает, нельзя охарактеризовать словом "плохо". Это скорее... "странно". В самом неопределенном его проявлении. Женщина вздыхает, снимает очки и резкими, раздосадованными движениями принимается протирать их полой своего платья. - Давай вот как: ты сейчас пойдешь, порепетируешь немного, и я приму тебя в конце очереди, - очки возвращаются на свое законное место. Улыбка окончательно стерлась с щек, осталось только доброжелательное непонимание, - Я не хочу ставить тебе незачет. Какавача кивает. Когда он выходит из кабинета, на него смотрят с десяток абсолютно остолбеневших лиц. - Чувак... - начинает один из студентов, - Ты в порядке? - Что? Да, - Какавача склоняет голову на плечо в непонимании. - Уверен? Я никогда еще не слышал, чтоб ты настолько хуево играл. Блондин поджимает губы. Голос логики подсказывает, что это должно было быть обидно. - Да вроде бы не так и плохо... - пытается реабилитироваться он, но к беседе подключается еще один человек. - Ты свой выход из ритурнеля слышал вообще? У тебя ритм, как у скрипача. - Не слушай их, - Тува кидает однокурссникам испепеляющие взгляды, - Это было просто... - она запинается. Явно согласна с ними, но пытается выражаться как можно мягче, - Просто похуже, чем обычно. Пойдем, сейчас немного порепетируем, и ты обязательно все сдашь. Комнату освещает лишь тусклый свет экрана телефона. На нем играет какое-то видео с обзором сериала, который они недавно смотрели вместе - Какавача уже успел забыть и название, и сюжет, но Туве очень уж запали в душу персонажи. Во время просмотра она регулярно тыкала в пару пальцем с возгласами: "Ну мы! Мы же!", на что Какавача только тихонечко посмеивался, не видя абсолютно никакого сходства. Он лежит, оперевшись затылком на стену и приобнимая Туву правой рукой, пока та беспокойно водит кончиками пальцев по его ключицам и груди. Сегодняшний день оставил на языке какой-то сладковато-горькое послевкусие, хотя, может быть, дело было вовсе не в этом. Стресс все-таки накрыл Какавачу к пересдаче, и его стошнило. Прямо в кабинете, на пол, омерзительно и с желчью. Преподавательница долго не могла подобрать слов для этой ситуации, но зачет все-таки поставила. "Только потому, что я не хочу портить тебе аттестат, - обосновала она свое решение, - В следующий раз, пожалуйста, подготовься получше." Горло все еще немного печет, обожженное рвотой, но хотя бы ментально стало немного полегче. Его будто откупорили, как бутылку, и слили все нечистоты и тухлятину. Правда теперь его сосуд с небывалой скоростью начал наполняться эмоциями: пару минут назад его захлестнула злость на отца, на смену которой пришел парализующий страх. И вот теперь он едва держится, чтобы не разрыдаться. - Ты плачешь? - Тува, судя по всему, видео тоже не смотрит. Все ее внимание обращено на лицо парня, и она улавливает малейшие изменения в его дыхании. - Пока нет, - прерывисто отвечает Какавача, - Но скоро, кажется, начну. - Мышонок... - девушка утыкается носом в его щеку, легонько целует, - Все хорошо, я с тобой. В этот момент плотину прорывает. Пронзительного цвета глаза мгновенно подергиваются плотным слоем слез, которые неконтролируемой лавиной начинают струиться по щекам. Они будто бы живут своей жизнью: собираются в уголках губ, катятся по шее и затекают в уши, пока Какавача изо всех сил старается совладать с собственным дыханием. Тува откладывает телефон в сторону и сжимает его в объятиях так крепко, как только может. Ее теплые губы беспорядочно покрывают поцелуями щеки и подбородок, шепчут какие-то тихие слова поддержки, которые тут же тонут во рыданиях. - Это... Это было просто ужасно, - тянет Какавача сквозь надрывистые всхлипы, - Они на полном серьезе хотели посмотреть, как я вышибу себе мозги. Тува не отвечает. Слова тут излишни. Она лишь аккуратно вытирает краешком своей пижамы влагу с его лица, позволяя парню выговориться. - Я правда... правда думал, ч-что умру там... - он прячет лицо в ее шее, - Ты бы видела, насколько Самуэль был разочарован, когда последний выстрел тоже оказался пустым. У него был такой злой, скучающий взгляд... Он действительно надеялся, что я застрелюсь. Мягкая рука ласково ложится на податливые волосы, гладит с такой нежностью, на какую только способно человеческое естество. Эта история действительно походит на какой-то криминальный сериал, в нее трудно поверить, но она верит бесприкословно. И это заставляет Какавачу лишь громче захлебываться плачем, уже больше облегченным. Теперь все и правда хорошо. Все закончилось. - Ты поэтому не хотел знакомить меня со своей семьей? - Тува сидит рядом на кровати, ее растрепанные волосы чуть щекочут его плечо, когда она двигается. Какавача кивает. После такого взрыва не оставалось ничего, кроме как рассказать всю историю. И он рассказал: как отец с каждым годом выносил все больше мебели из дома, как Мира уже в 14 лет пошла работать, чтобы помочь прокормить семью. Рассказал, как медленный яд зависимости разъедал их семью и как стыдно было в этом признаться. И, разумеется, рассказал о том, как Самуэль заставил его играть в "судьбу". Тува слушала его внимательно, почти не дыша. Из-за кромешной тьмы, поглотившей комнату, трудно было считать, что именно она думает, но робкие поддерживающие касания до коленей и рук уже успокаивали лучше любых транквилизаторов. Рядом с ней Какавача действительно чувствовал себя услышанным. Он отвечает коротким "угу", прежде чем залпом допить остатки воды из стакана - слезы высушили его подчисто, горло до сих пор неприятно жгло и чесалось. - Я знаю, это глупо... - Какавача вздыхает. Он облокачивается на свои колени, ссутуливая спину и глядя в темноту между ног, - И я не отказываюсь от своего прошлого. Просто... хочется, наверное, рассказать о нем миру только тогда, когда будет, чем похвастаться, понимаешь? Когда это будет история из разряда "меня нашли под мостом в коробке, но теперь я миллиардер". Что-то громкое, что вдохновляет, а не... - он запинается. Тува все еще льнет к нему, греет покрытую мурашками кожу своей, и от этого становится немного спокойнее, - ...вызывает жалость. Девушка рядом отзывается тихим вздохом. - Не знаю... Меня ты не стал вдохновлять меньше, когда я узнала о твоем прошлом. Какавача устало хмыкает. - Спасибо. Наконец он находит в себе силы распрямиться и поцеловать ее в ответ - коротко и нежно, как целуют в лоб маленьких детей. Обычно он не стесняется проявлений ласки, но сегодня весь день тело противилось, будто проходило через процесс линьки стрессом. В следующую минуту он целует Туву уже глубже и проникновеннее, придерживая за шею. Вряд ли эта ситуация отпустит его настолько просто, но по крайней мере теперь на душе становится чуть-чуть полегче. В одном Самуэль был прав: Какавача действительно везучий. И он не собирается разбазаривать данный судьбой второй шанс на мучения и флешбеки. На вечеринку начинают постепенно подтягиваться люди. Общажная комната преобразилась из серого, невнятного месива во что-то даже напоминающее жилое пространство: стены облепили цветастые шарики, на столешнице гордо возвышается "мигалка" - Какавача не знает ее названия, знает только, что в темноте она отбрасывает кислотные блики на стены, симулируя самый настоящий рейв. Рядом с ней большая чаша с пуншем, который он намешал лично - несколько видов крепкого алкоголя, газированная вода, энергетик... Вряд ли эту тусовку переживет хоть кто-то из гостей, но на то и расчет. Хочется просто оттянуться, как в последний раз, и позабыть наконец все ужасы предшествующей недели. Какавача принимает гостей и их номинальные подарки в виде дополнительных бутылок выпивки и закусок с широкой улыбкой. Может быть близких друзей у него в универе не так и много, но зато добрых знакомых хоть жопой жуй. Пусть многие из студентов неприкрыто дуются на него за откровенный фаворитизм, оказываемый преподавателями, они все еще регулярно приходят на тусовки, подкармливают в столовой и делятся сплетнями, а большего и не надо. Какавачу вполне себе устраивает статус такого вот друга-всея-университета, которого хотя бы заочно, но знают. Даже если по недоброжелательному пустому трепу, все равно - он несомненно популярен, и это ух как щекотало эго. События прошлых выходных уже почти полностью отпустили его, даже странно, насколько быстро он оправился. Может, еще пару раз проснулся от ночных кошмаров, но помимо этого психика нормализовалась крайне быстро. Может быть, это скрытый бафф сигонийцев? Ты настолько привыкаешь к дерьму с детства, что внешние раздражители тебя почти не берут. - Мышонок! - Тува подходит к нему настолько близко, что можно почувствовать запах мятной жвачки из ее рта, - А у меня для тебя кое-что есть! Ее глаза шаловливо блестят, руки возбужденно теребят что-то спрятанное за спиной. Какавача расплывается в улыбке. - Надеюсь, это кружка с кастомным принтом. - Нет, кружку я приберегла на годовщину, - хихикает девушка. Из-за спины она извлекает небольшую бархатную коробочку, похожую на ту, с которой обычно делают предложения. Какавача даже опешивает, в голове тут же начинают копошиться мысли о том, готов ли он к браку и способен ли взрастить детей после опыта воспитания своими родителями, не наградив их вдогонку мешком травм. А Тува, кажется, только того и ждала. Из ее губ порывами вырывается неконтролируемый смех, когда она открывает коробочку. - Какавача, ты... - издевательски медленно оттягивает крышку, чтобы представить его взгляду... маленькую белую бумажку с надписью "20 августа", - Поедешь со мной в путешествие! Она даже не спрашивает, просто констатирует факт. Блондин непонимающе мигает глазами. - Куда? И как? Девушка в ответ вешается на его шею, звонко чмокает в губы и достает телефон, на котором уже открыт детальный план поедки. - Я последнее время довольно часто пропадаю на работе, думаю, ты заметил, - она виновато смотрит в пол, - Я очень боялась, что ты подумаешь что-то не то... Но на деле я просто очень хотела скопить нам с тобой на путешествие по Сяньчжоу! - она заискивающе заглядывает ему в глаза, смыкает пальцы замочком вокруг его ладони, - И я рада сообщить, что, наконец, смогла купить билеты! Мне еще предстоит попыхтеть, чтобы заработать на хороший отель и такой отдых, чтобы ни в чем не пришлось себе отказывать, но до августа я успею! - она чуть припрыгивает на месте от возбуждения, - Отказы, конечно, не принимаются. Но ты ведь не откажешь? - Конечно нет! - Какавача одаривает ее сияющей улыбкой, прежде чем начать покрывать ее чудесное личико шквалом из поцелуев, - Спасибо, сладкая. Девушка хихикает, ее щеки очаровательно сминаются, сжимаемые его нежными ладонями. Честно признаться, Какавача никогда особо не мечтал о путешествии в Сяньчжоу - в основном по тамошним айдолам и культуре угарала Тува, но он все равно был на седьмом небе от этого подарка. Выбраться из душащих лап Пенаконии, наконец повидать мир, посмотреть на другую культуру... От одной мысли об этом сердце заходится взволнованным ритмом в предвкушении. Более того, это будет их первая поездка вместе! Только они вдвоем изучают новые блюда, места, историю и людей... желательно друг друга. - Что ж, пока все не ужрались в сраку, давай и я свой подарок подарю! - не выдерживает Какавача. Он слишком долго держал это в секрете, и сейчас изнутри все зудит в нетерпении. Пофиг, что до годовщины еще неделя, он очень хочет увидеть ее реакцию. Он быстро находит в своем столе аккуратный украшенный блестящими стикерами конверт и протягивает девушке. - Скажу сразу: внутри обручальное кольцо. Как раз для твоей коробочки, - подшучивает он, пока девушка пытается как можно осторожнее распаковать подарок. Ее глаза расширяются в неверии, стоит ей заметить краешек содержимого. - Нет... Нет, да не может быть! - трясущимися пальцами она уже натурально разрывает упаковку, чтобы взорваться залпом восторженных визгов, когда билеты оказываются перед глазами, - Боже, я не верю! И такие хорошие места! Сколько ты на них копил?! Случается именно то, чего Какавача боялся: Тува накидывается на него с объятиями и градом импульсивных, прерывистых поцелуев. Ее брекеты больно цепляют нежную кожу на губах, но внутри все ликует и трепещет. Он так рад, что попал в самую точку с подарком. - С годовщиной, сладкая. - Если каждая наша годовщина будет такой, то мы точно будем вместе до конца жизни! - пищит она, пока душит парня в объятиях, - С днем рождения и с без-недели-годовщиной, мышонок! Присутствующие хлопают, посвистывают и наперебой поздравляют именинника под аккомпанемент из вскрываемых бутылок шампанского и хлопушек. Какавача стоит под дождем из цветных конфетти и чувствует себя самым счастливым человеком на планете. - Е-ебануться, - тянет Дон. В его руках одноразовый стаканчик, который явно использовали куда больше, чем предписано: каемка обильно усыпана следами от помады и зубов, верх чуть надорван. Внутри кислотно-зеленая жидкость, похожая скорее на то, что обычно представляют на дне бочки с радиоактивными отходами, нежели у себя в желудке, - Ты чего сюда такое намешал? Меня так последний раз разъебывало только после батиного домашнего вина. А он, бл, на чесноке настаивал. - Секрет фирмы, - посмеивается Какавача. Но он полностью согласен: пунш получился просто убойный. В принципе, так и задумывалось, но нужно было, наверное, повесить на него наклейку с восклицательным знаком, чтобы люд хоть немного сдерживался. К ночи половина гостей уже успела насвинячиться в такие сопли, что слилась - кто-то ушел натирать друг другу гениталии в общажный сортир, кто-то не выдержал и пошел отсыпаться, а пару человек даже пришлось вывести с поля с красной карточкой за попытки устроить дебош. Но Какавача ничуть не переживает, в конце концов ради этого хаоса студенческие вписки и созданы. Да и дышать в комнате стало легче, когда толпа поредела. Теперь тут хотя бы ходить можно без проблем - до этого сложно было и шаг ступить без того, чтобы врезаться в кого-нибудь или отдавить ногу отрубившемуся телу. В данный момент комната разделилась на 3 фракции. На кровати сидят девочки во главе с Тувой, малюющие друг другу на лицах дичайшие макияжи, какие могут придумать - от них как раз отделился Какавача, которому сначала хотели сделать классический блестящий мейкап королевы бала, но не удержались и в итоге просто обклеили стразами все лицо так, что он теперь отплевывался в стакан тремя видами глиттера. У столешницы дежурят те, кто перебрал, и те, кому еще не хватило - они разгоняют какой-то несуразный базар то про политику, то про спорт, то еще про какую-то чухню. В общем, ни на одной теме их плывущие мозги не могут надолго задержаться, и следить за ходом их мыслей - себе дороже, хотя Какавача послушивает краем уха и ловит особо забавные перлы. А в центре заняли почетное место игроки, главой которых, несомненно, является Дон. Они притащили с собой целую башню из настолок и крайне бережно за ней следили, чтоб никто не перепутал и не уволок, а потому были самыми трезвыми. Но сейчас, когда стало посвободнее, начали смелеть и подходить за выпивкой активнее. Да и во все мудреное уже переиграли, остались только старые добрые карты. - Пойдешь с нами играть, диско-шар? - приглашает Дон, пока набирает себе еще пойла из чаши. - Да я только в дурака умею, - смущенно усмехается Какавача. - Дурак - почетнейшая из игр, - со знанием дела констатирует Дон, - Пацаны, помешайте там колоду! Сейчас дурачка разложим! - Ну, на что играем? - задает вопрос один из компании, когда их ряды пополняются. - Да как обычно, наверное, - пожимает плечами Дон, а затем поясняет для Какавачи, - Обычно победитель загадывает желание проигравшему. - Желание? Какое например? - Зависит от того, насколько сильно ты не нравишься победителю, - посмеиваются в толпе, - Но до жести редко доходит, не переживай. Максимум нагишом пойдешь круги по двору бегать. - А кто сказал, что я проиграю? - сверкает глазами Какавача. Причем буквально - на его лицо сейчас без слез не взглянешь, оно сияет и режет взгляд блеском, точно зимнее солнце. - Отличный настрой! - Дон одобрительно хлопает его по плечу и морщится, - Только давай мы с тебя этот маскарад сотрем, а то реально смотреть больно. - Можешь загадать мне это в качестве своего первого желания, - хитро облизывается Какавача и тут же сплевывает - в рот без приглашения проникла очередная порция блестючек. Первый раунд начинается сразу после. Он проходит абсолютно непримечательно: пара интересных финтов от других участников, конечно, заставляют попотеть, но Какавача все равно занимает бодрое третье место. Он, конечно, не гений азартных игр, но и дурака азартным особо не назовешь - так, развлечение на тусовочку из пары человек. Он, собственно, так и научился играть: они с Мирой раскладывали одинокие партейки на двоих перед сном в комнате от нечего делать. Во втором коне явно мешал какой-то дилетант - у Какавачи полная рука козырей, и он выигрывает без особого труда, между тем как Дон получает полный шиворот хуев. - Ну, пойдешь голым бегать по двору? - подтрунивает он над парнем, пока тот в поте лица пытается отбить последнюю атаку соперника. - У нас уже есть такой видос с ним, - отмахиваются другие участники, - Не интересно. Какавача лишь хихикает. Признаться, ему начинает нравиться это развлечение: оказывается, когда есть ставки, играть становится намного интереснее, чем когда все, чем грозит проигрыш - это щелбан от Миры с сопутствующими дразнилками. Алкоголь приятно расслабил все тело и вымыл из головы лишние мысли, и теперь Какавача просто наслаждается атмосферой. Дон между тем с крахом проигрывает. В его руку каждый напихал карт по самое не балуй, и теперь все, что ему остается - это обмахиваться ими, как веером. - Какое будет ко мне желание, мастер? - он кокетливо строит глазки и хлопает ресничками, пока прячет нижнюю часть лица за картами. Какавача немного думает, прежде чем расплыться в лукавой улыбке. Наказание он, может быть, придумал и безобидное, зато крайне подходящее. - Знаешь что? Давай я сжалюсь над тобой и исполню твое желание, раз уж у тебя настолько глазки болят. С этими словами он поднимается с места и всратенько, на карачках подползает к Дону, начиная перемазывать блестки на него. Проигравший шипит и плюется, но терпит: его спортивному духу можно только позавидовать, он действительно хорошо принимает свое наказание. В какой-то момент он даже сам притягивает Какавачу к себе и начинает обтираться об него щеками, собирая на себя все больше глиттера. Блестки летят во все стороны, оседая даже на тех, кто не участвует, больно колют кожу и залезают во все доступные щели, а толпа щелкает камерами телефонов, одобрительно посвистывает, явно наслаждаясь этим выкрутасом. - Бе! - Дон скребет ногтями язык, пытаясь избавиться от налипших на него непослушных блестючек. - Тебя как будто бы феи обкончали, - хихикает Какавача. - Да мы с тобой оба в какую-то волшебную оргию как будто ввязались, - усмехается проигравший, прежде чем притянуть Какавачу к себе для фотографии, - Так в инсте и подпишу, пусть завидуют. - Тегнуть не забудь, - блондин отхлебывает из своего стакана. - Фу, не буду я так шквариться, - шутит Дон, - Сам придешь в комментарии и будешь извиняться за шум сегодня ночью. Игроки между тем раскладывают третий раунд, и на этот раз они действительно заряжены. - Сейчас мы тебе этими блестками хер на лбу нарисуем, - Дон кидает сопернику враждебный взгляд. - Попробуй. Какавача изо всех сил пытается отбиться от осаждающих его противников, но все тщетно, они решительно настроены его загасить: подкидывают еще до того, как он успевает отбить предыдущую атаку, наваливают козырей в последний момент, чтобы точно не отыгрался. Но, пусть ставки совершенно невысоки, в нем просыпается какой-то доселе не знакомый, жгучий азарт. Он хочет победить. А если не победить, то хотя бы не проиграть. Хочется вытереть им носы и окончательно заполучить титул короля этой ночи. Даже колени немного трясутся от перевозбуждения. - Ты чего так жопу рвешь? - посмеиваются в кругу, - Боишься одного маленького писюна? - А вам так писюна не хватает, что вы ради него меня толпой готовы запиздить, - усмехается Какавача, - Так еще и маленького. И все же поражение неизбежно, когда против тебя играет весь стол. Поэтому Какавача вскидывает свой плотный веер карт над головой, признавая поражение. - Ну молодцы, - он наигранно дуется, - Как шакалы меня загрызли. - Да не расстраивайся! - Дон приобнимает его и трясет из стороны в сторону, - Я красивый нарисую, обещаю! Какавача в шутку хмурится, вздергивает нос, скрещивает руки на груди. На самом деле он совершенно не расстроен - это получилась на удивление веселая игра, в которой он по-настоящему смог испытать свои лимиты. Он приоткрывает один глаз и зыркает на Дона. - Розовый хочу. Его просьбу исполняют бесприкословно: рисуют член на лбу яркими розовыми блестками, которые теперь сияют в свете фонариков. Дон крутится вокруг него, выбирая ракурс для фотографии. - Сделай моську посимпотнее, это будет твоя аватарка на следующую неделю. Какавача слушается. Он подмигивает камерам и подносит к лицу обе руки, изображающие знак "мир". Сейчас он чувствует себя знаменитостью на красном ковре: глаза слепнут от мерцающих тут и там вспышек, вокруг слышатся смешки и одобрительный шепот. - Бля, да тебя невозможно по-уродски сфоткать! - выругивается Дон, - Ты кому душу продал за такую генетику, признавайся?! - Это подкат? - блондин строит смущенную мордашку, поднеся ладонь к губам и быстро моргая. Этот жест сопровождают несколько щелчков, еще больше ласкающих самолюбие. - Если я подкачу, то у бедняжки Тувы и шанса не останется. - Я, вообще-то, все слышу! - Тува швыряет в них подушку, которая прилетает четко Какаваче по голове, - Ой, прости пожалуйста! - Не извиняйся! - Дон разражается громовым смехом, - Это было именно то, чего нам не хватало! - он тыкает в лицо Какавачи телефон. Пьяный взгляд с трудом фокусируется на цветастой, размытой фотографии его физиономии, расплывшейся от внезапного удара, - Ну каков, а? - Все еще лучше любых твоих фоток, - самодовольно скалится блондин. - Так, заебал! Дай сюда телефон! Какавача с тихим смехом послушно вводит пароль и передает телефон Дону. Ему нечего скрывать - пусть копошится в его инсте, все равно не найдет там ничего, кроме кучи кринжовых мемов в сохраненных и пары пьяных переписок. Да и аватарка будет к месту - его профиль и без того переполнен всратыми фотографиями с вечеринок, он не стесняется своей дикой стороны. Но лицо Дона меняется, стоит ему взглянуть на экран. Лукавая улыбка сходит, уступая место обеспокоенности. - Ты с сестрой поссорился что ли? - Что? Нет. - Тогда... тогда тебе, наверное, лучше взглянуть, - телефон возвращают под взволнованные шепотки и переглядки. Тува подходит ближе, перегибается через плечо, заглядывая в экран, который встречает их длинющим списком пропущенных от Миры и шквалом сообщений во всех мессенджерах. "Это срочно", "Ответь"... Последнее пришло около получаса назад, и теперь бельмом врезается в роговицу: "Я сказала полиции твой адрес, они сами тебя заберут." Как по закону подлости, именно в этот момент в дверь стучат. Твердо, тяжело. Так, что перехватывает дыхание. - Кто из вас Какавача? - офицер заходит без приглашения. На нем старая, потертая фуражка и мятый галстук, бейджик на груди говорит о принадлежности к Сигонийскому подразделению, - Пройдите со мной, пожалуйста. Мы должны задать Вам пару вопросов. После полутьмы улицы глаза с трудом адаптируются к свету ламп в участке. Они бьют по зрачкам, жгутся, мешают думать жужжанием. Какавачу немного мутит, но опьянение почти отпустило - проблевался еще на улице. По дороге офицер объяснил откровенно паникующему студенту, что его ни в чем не обвиняют и что вызвали только для дачи показаний... каких-то очень срочных показаний. - Ты почему трубки не берешь?! - Мира накидывается на него с обвинениями сразу, как только видит, но быстро осознает происходящее, - Ты что, тусил?! Мы же договаривались- - Да не ори, - Какавача затыкает сестру. Его взгляд упирается в знакомую сутулую фигуру родителя, притулившуюся на скамеечке в коридоре. Сегодня он не выглядит истеричным - вернее, выглядит, но далеко не так, как в ту ночь - скорее подавленным. Тихим, опустошенным... Грудь будто бы сжимают невидимыми тисками, - А где мама? Мира мгновенно затихает. Она указывает пальцем в направлении комнаты для допросов: - Они расскажут. - Для начала хочу прояснить, что Вас ни в чем не обвиняют, - полицейский стучит по столу стопкой бумаг, приводя ее в порядок, - Вы здесь только для дачи показаний. Ко мне можете обращаться по фамилии на груди, Вас я могу называть Какавачей, верно? Блондин медленно кивает. Комната для допросов ровно такая, какой ее обычно представляют в кино: одинокий стол с двумя стульями посередине, одна из стен полностью переделана под большое зеркало. - Хорошо... Могу предложить кофе? - Просто воды, - мотает головой блондин. Его уже начало отпускать, и теперь жажда нападает на тело, будто дикий зверь. Лейтенант Такки - по крайней мере такой набор букв смог разобрать на бейджике рассредоточенный взгляд - выходит буквально на полминуты и возвращается с маленьким белым стаканчиком, наполненным водой. Какавача выпивает ее залпом, она теплая и отдает сладостью - явно недавно вскипятили. Но надеяться на кулеры в Сигонийских госучереждениях было бессмысленно. - Что ж, начнем... Позавчера, 3 мая, в 22:46 по Пенаконийскому времени Ваш отец подал заявление о пропаже вашей матери Гаянэ, - он говорит монотонно, то и дело подносит руку ко рту, чтобы подавить зевок, - Его показания были следующими: Гаянэ ушла из дома на работу между 7 и 7:30 утра. Она отработала смену как обычно, судя по данным коллег ни с кем не ссорилась и не конфликтовала. После этого она покинула рабочее место в 18:13 вечера - это было зафиксировано - и должна была направиться домой по привычной дороге через Поток Сновидений... Он не удерживается и широко зевает. Его явно выдернули сюда против воли, Какавача даже почти уверен, что инициатором этого была Мира. Читает мужчина голосом безэмоциональным и сухим. Это, наверное, издержки профессии, но лишь сильнее создается ощущение, что работает на отъебись. Какавача нервно сжимает в кулаке стаканчик, который отзывается жалобным хрустом, в ожидании продолжения речи. - Да-альше... - лейтенант причмокивает губами, - Дальше, в принципе, все. Должна была возвращаться привычным маршрутом, могла зайти в магазин по адресу ул. Сновичка 14, но обычно после этого возвращалась домой. Иногда она после работы заходила к своим подругам, но обычно всегда предупреждала об этом мужа... - он переворачивает страницу, - В тот день ни о чем подобном она не предупреждала и домой к назначенному времени не вернулась. Ваш отец немного подождал, затем отправился ее искать. Прошел весь маршрут от работы и обратно, но не нашел ее следов, - он трет глаз подушечками пальцев, - И сразу после этого направился к нам в участок и составил заявление. Есть ли Вам, что добавить к этим сведениям? Какавача лишь мотает головой. Он, наверное, выглядит сейчас так, будто под кайфом, но на самом деле он просто потерян. С трудом ватная голова компилирует все частички пазла, пальцы отчаянно жмут многострадальный стаканчик. Лейтенант вздыхает. - Я надеюсь, вы понимаете, что от подробности Ваших показаний зависит качество расследования. Я бы предпочел более развернутые ответы. Какавача с трудом выдает хоть какие-то звуки. Пусть все содержимое уже давно покинуло желудок, живот все равно болезненно тянет и крутит, вынуждая поджимать под себя ноги и надавливать на пресс запястьем. - Вы сейчас... - прерывисто уточняет Какавача, - Хотите сказать, что моя мама пропала? - ему требуется немало сил, чтобы задать этот вопрос. Язык не слушается, немеет, будто искусанный тысячей невидимых пчел, голова ощущается тяжелой и отупевшей. - Это мы и пытаемся выяснить, - мужчина устало вздыхает, - Пропала она, сбежала или, может быть, ее похитили - мы не можем с уверенностью ничего утверждать. Поэтому нам и нужны показания всей семьи. Каждое слово падает на дно опустевшего сознания с гулким стуком. Мама... пропала? Нет, конечно, исчезновения в Сигонии - это дело повсеместное, но до сих пор подобные беды обходили их стороной. И вот теперь эта информация постепенно просачивается в каждую пору с осознанием, наполняет естество концентрированным стрессом. - Я... я ничего не могу сказать по этому поводу, - тихо начинает Какавача, когда собирается с мыслями, - Мы с ней мало общаемся напрямую - как Вы видели, я живу в Золотом Миге... Последний раз она отправляла мне сообщение в начале недели, когда... - он нервно сглатывает. К горлу подкатывает ком воспоминаний, но он держится, - ...после того, как мы с сестрой последний раз к ней приезжали. - Мгм... - мужчина небрежно записывает информацию в документ, - Могу я взглянуть на это сообщение? Какавача вздрагивает. Он не уверен, стоит ли показывать подобное следствию... Учитывая в каком свете это может выставить отца. Но все же, чуть поколебавшись, он протягивает телефон полицейскому. Конечно, это сообщение вполне может создать проблемы, но если оно хоть как-то поможет найти маму, он готов хоть всего себя наизнанку вывернуть. Лейтенант чуть щурится, вглядываясь в экран, затем быстро пролистывает вверх, пробегаясь глазами по содержанию предыдущих смс. Затем он возвращает телефон и вновь делает запись на своем листе. Все это молчание, отсутствие конкретики... они ужасно нервируют. Какавача с каждой секундой все остервенелее рвет в руках стакан, все громче отбивает пяткой об пол ритм. Полицейский от этого явно не в восторге, но держит лицо. - В последнем сообщении Гаянэ извиняется перед Вами за действия отца. Можете ли прояснить этот момент? - Ам... - громко выдыхает и дергает головой, пытаясь смахнуть непрошенные слезы, - Мы просто поссорились. Не сошлись взглядами, ну, понимаете... - наглая ложь, но никакого другого варианта ответа и быть не может. Какавача, Мира, отец, лейтенант Такки - все они и остальные жители Сигонии прекрасно знают, что Самуэль близко работает с Сигонийской полицией, иначе ему бы ни за что не позволили весь тот беспредел, что он вытворяет. Упоминать его было бы все равно, что поставить жирный крест на расследовании здесь и сейчас. - Поподробнее не расскажете? Какавача шмыгает носом. - Нет. Поверьте, это не имеет отношения к нынешней ситуации. Если Вас интересует, проявлял ли папа агрессию по отношению ко мне - нет. Я могу даже раздеться, чтобы доказать. Полицейский оценивающе щурится. Он наверняка понял причину такого ответа, но предпочел смолчать - остается только надеяться, что он один из мистических неподкупных копов, о которых обычно слышно лишь из легенд. - Хорошо, - он несколько раз чиркает по листу, - И последнее. На данный момент действующая теория заключается в том, что Ваша мама сбежала. Это подтверждают снятие большой суммы денег со счета и показания Алмиры. Глаза Какавачи расширяются в шоке. Какая сумма денег?.. А еще важнее - какие такие показания? Перебарывая хрипоту в связках, он все же спрашивает: - Какие показания? - Во время допроса Алмира упомянула, что в вашу последнюю встречу Гаянэ шутила о том, что хочет сбежать. Она также сказала, что Вы тоже присутствовали в этот момент, - он смотрит на Какавачу исподлобья, сцепив пальцы в крепкий замочек. - Да, она говорила, но она бы никогда такого не сделала! - голос срывается на полукрик, - Мира сказала бы то же самое! - Прошу, сохраняйте спокойствие, - его голос полон холодного равнодушия, - Паника сейчас ничему не поможет. Какавача громко всхлипывает в ответ. Изнутри его будто бы раздирают невидимые когти - он чувствует, что решение уже было принято. Пусть полицейский об этом напрямую сейчас не скажет, пусть до последнего будет оттягивать вердикт... Но он явно склонен думать, что мама действительно просто убежала. Нет, конечно, это не лишено смысла. Более того, это крайне вероятный вариант развития событий с логической точки зрения: с таким мужем, с такой жизнью... Любой бы захотел просто оставить это позади. Но Какавача четко знает: его мама бы ни за что так не поступила. Все, что она когда-либо делала, было до мельчайшей детали пронизано любовью к их семье. Пусть жалкой, нищей и ничтожной, но все-таки семье. И сейчас, под мучительно безэмоциональным взглядом лейтенанта, Какавача чувствует, как обрывается последняя надежда это доказать. Почти в беспамятстве он вскакивает со своего места. - Она любила нас! Она бы не сбежала! Вы не можете так все оставить! - Успокойтесь пожалуйста! - повышает голос полицейский, - Мы еще не сделали никаких официальных выводов. Расследование будет продолжаться, но Вы должны понимать... - Нет, это Вы должны понимать, что я знаю, о чем говорю! Мира подтвердит, отец подтвердит! - Так, достаточно! - прикрикивает мужчина. Он даже слегка стучит кулаком по столу, чтобы привлечь к себе внимание, - Я думаю, что пока что я услышал достаточно, - он кивает на дверь, а сам даже не подумывает встать, - Если у Вас появятся еще какие-то показания, способные дополнить картину, Вы всегда можете вернуться в участок. А до тех пор ожидайте результатов расследования. Они выходят из участка совершенно подавленные и выжатые, все как один. Сигонийская ночь встречает их привычной духотой и запахом сырости, окна домов вокруг робко бликуют, когда мимо проезжают редкие машины. Какавача почти машинально достает из кармана пачку сигарет и протягивает отцу. Тот немного медлит - Гаянэ запрещала курить при детях - но все равно берет себе одну и прикуривает. Мира тоже следует его примеру, и вскоре ночь освещается тремя безотрадными светлячками. - Я сказала им то же самое, - спустя пару минут молчания Мира все же находит в себе силы начать говорить. Ее губы мелко подрагивают, когда она затягивается, с одной косы слетела резинка, и теперь она распушилась и похожа на старый растрепанный веник. Какавача кидает ей непонимающий взгляд, и она спешит объясниться. - Что мама ни за что бы так не поступила. - Я тоже так сказал, - голос отца звучит сегодня особо сипло, - Но по их мнению все факты указывают на обратное. - Какие факты? - Какавача сплевывает на землю. На корне языка поселилась навязчивая, приставучая горечь - то ли от сигареты, то ли от грусти, - У них есть 3 человека, которые говорят, что она бы так не поступила. Да, она шутила, что убежит - но только и всего! Мы все согласились, что это была просто неудачная шутка! Отец громко втягивает носом - явно пытается не заплакать. Мира держится хорошо, но по языку ее тела отчетливо видно: она на грани. - Еще у них есть списание со счета, - отец жестом просит вторую сигарету, - Она открыла его втайне от меня, медленно копила на нем деньги... Следствие полагает, что она давно планировала этот побег. - Сколько именно она сняла? - уточняет Мира. - 200 тысяч. - Но это же бред! - Какавача вскидывает руки. Ноги сами носят его взад-вперед перед родственниками, - Этого едва-едва хватило бы на первое время! И почему сейчас? Почему сначала отработала смену?! Это просто не имеет смысла! Агх! - он с силой пинает мусорный бак, и тот с оглушительным грохотом переворачивается и укатывается в темноту, где еще долго гремит, нарушая покой улицы. - Я согласна, - Мира кладет руку ему на плечо, - Тут явно замешан Самуэль - кто еще?! При упоминании этого имени отец заметно дергается. На него смотрят 2 пары глаз - такие же яркие, почти светящиеся в темноте, как и его собственные. Они буравят, ждут ответа, и мужчина сдается под их давлением. - Мы... мы можем сами поискать, - мямлит он, - Можем опросить коллег и подруг, пройти по магазинам на пути... Может быть, у кого-то из них есть камеры. - Забудьте! - взрывается Мира, - Я сама пойду и спрошу у этого Самуэля, что он сделал! "Нет!" - хором восклицают оба - отец и Какавача. Они хватают девушку за руки, пока та смотрит на них в абсолютном недоумении. - Нет? - горько усмехается она, - Вы совсем что ли ебанулись? Очевидно же, что без него бы здесь не обошлось! - Это правда, - голос отца дрожит, - Но ты... ты правда не представляешь, на что способен этот человек. Мира переводит взгляд на брата. Тот лишь безмолвно соглашается, кивая. Боже, ему самому сейчас от себя противно. Хочется, чтобы пнули, как тот мусорный бак, вправили мозги, встряхнули и наполнили смелостью... Но чем больше он смотрит в глаза Миры, тем меньше в нем становится уверенности - ее лицо смягчается, затем грустнеет. Кажется, она начинает понимать, что к чему. В следующую секунду она уже прижимает пшеничную макушку к себе, и Какавача отчетливо чувствует влагу от слез на своих висках. - Вы правы... - в ее голосе слышится такая безысходность, какую не сыграет ни один актер и не опишет ни один поэт. - Мы все равно постараемся поискать сами, - папа присоединяется к объятиям, - Если есть хотя бы мизерный шанс, что мы ошибаемся - я готов на него поставить. Следующая неделя проходит, как во сне. В кошмарном, адском сне, после которого еще долго не можешь отдышаться и прийти в себя. Во сне, в котором у кровати стоит темная фигура параличного демона и смотрит на тебя своими ядовитыми, плотоядными глазами, готовая вот-вот сожрать. Поглотить без остатка, выпотрошить и надеть на себя оболочку, чтобы даже после смерти продолжить этот кошмар. Разве что для Какавачи и его семьи этот сон становится реальностью. Наверное, именно поэтому говорят, что ад - на земле. Безостановочно они прочесывали каждый уголок родного района, Потока, улицы Часика. Расклеивали объявления, опрашивали любого, кого встречали. Через несколько дней их начали узнавать на улице и обходить стороной, чтобы избежать допроса, но сдаваться никто не планировал. Какавача даже облазал мусорки, зарывался в них с головой в надежде откопать хоть какую-то зацепку, но все без толку. Коллеги пожимали плечами, подруги разводили руками. Те немногочисленные камеры, что стояли в магазинчиках, не запечатлели маму ни в тот день, ни днем позже. Она как будто бы испарилась - будто была стерта с лица земли одним жестоким, насмешливым движением невидимого божества. В полиции тоже не могли помочь. Они, конечно, ленивенько шевелились, обзванивая больницы и морги, но и это не дало результатов. Еще чуть-чуть, и Какавача сам бы засомневался, что мама когда-либо существовала... Если бы не ее запах в квартире. Ее вещи, все еще разложенные аккуратными стопками по полочкам. Ее любимая коллекция чая в шкафчике на кухне. Все то время, что он оставался в квартире, его не покидало сосущее под ложечкой чувство, что она вот-вот вернется, извинится, и все вновь будет хорошо. Но этого не происходило. С каждым днем смотреть на ее застывшие во времени пожитки становилось все невыносимее - горькое напоминание о том, что ее больше нет. Что они осиротели точно так же, как Какавача с Мирой. Что больше никому не нужны и больше не ощутят тепла той, кто так искренне заботилась о них и любила. Сиблинги не раз порывались разобрать вещи, может быть, отыскать среди них подсказки, но отец был категорически против: "Если она вернется, я хочу, чтобы она вернулась домой," - говорил он. Изначально Какавача злился на эти слова. Разве ж их квартиру можно назвать домом?! Блеклая, серая, пустая - она была антиподом уюта, бросала вызов самому концепту. Но почему-то он все равно не мог заставить себя покопошиться в вещах, даже когда отца не было. Наверное, в глубине души он просто разделял эту точку зрения... по крайней мере пока что. - Ну как? - Мира вскочила с места, когда он вернулся с очередных поисков. Ее волосы растрепаны, глаза чуть покраснели - они почти не спят последние дни. Какавача приземляется рядом с ней за стол с обессиленным вздохом и качает головой - не нужно слов, все и так понятно. Их поиски с каждым днем охватывали все большую территорию, но плодов это не приносило. Они оба спустили по половине зарплаты на печать в местных копировальных центрах и по-настоящему озолотили канцелярские магазины во всем районе, скупая у них весь скотч, но безрезультатно. С каждым днем мораль все больше падала, и Какавача проваливался в бездну отчаяния. - Ребята?.. - отец показался в дверях. На его лице уже привычное, обреченное выражение... Но сегодня какое-то куда более бледное и измученное, чем обычно. Будто бы перед ними стоит уже даже не отец, а его привидение. В руках он держит лист бумаги, - Нам... письмо пришло. От мамы.

Дорогие мои, любимые. Мне очень жаль, что приходится сообщать об этом именно так. Простите меня.

И за то, что исчезла, тоже простите. Я знаю, это очень внезапно, но я не могла больше. Я терпела долго, невыносимо долго. Так долго, что забыла, кто я. И в какой-то момент меня просто переклинило - я поняла, что больше не смогу вернуться в этот дом.

Простите меня. Но я поняла, что, чтобы любить вас, я должна сначала вспомнить, каково это - любить себя. Пожалуйста, не вините себя и не ищите меня. Может быть, мы встретимся снова, когда я буду готова.

А до тех пор живите свои жизни и берегите друг друга. Вы - самое ценное, что у вас есть. И мне жаль, что я не смогла до конца быть частью этого.

До встречи,

Гаянэ

Отец поднимает глаза от листа. Наверное, именно с такого вида и придумали выражение "лица нет" - он и правда будто бы состарился на 5 лет, пока читал. Щеки бледнели с каждым словом, слезы падали на письмо, заставляя чернила течь бесформенными черными кляксами. - Нет, это еще не конец! - Мира вскакивает и выхватывает из его рук бумагу, - Вы посмотрите! Она ни разу не называет нас по имени! Не говорит ничего конкретного! Да это же просто одно большое доказательство тому, что ее похитили! И виноват гребаный Самуэль, я точно знаю! Какавача робко касается ее руки. Он не смеет поднимать на нее глаза - не может. Он чувствует себя самым большим предателем, когда произносит это, но последние недели так сильно его измотали, что сил на отрицание не осталось - лишь бесконечная грусть пропитывает его собой. Наверное, так чувствуют себя люди, когда тонут: когда медленно заполняешься водой, когда она просачивается туда, куда даже ты сам не достаешь. Когда жжется и вытесняет все, что было до этого. Когда жизнь с последними пузырьками покидает тело. - Даже если это подставное письмо, они только его и ждут, чтобы закрыть дело, - слез в теле больше не осталось, он просто поверженно смотрит в пол, - Мира, все кончено. Это ее почерк. Дни сливаются воедино. Они бегут друг мимо друга, обгоняют ощущение времени и пространства. Большую часть времени Какавача проводит бесцельно шляясь по улицам города или до беспамятства пьяный в барах. Он не может ходить на пары - пытался, правда. Но любая попытка сыграть заканчивается глухим провалом, а сидение в аудитории становится невыносимой пыткой. Стоит ему хоть на секунду погрузиться в свои мысли, сознание тут же начинают осаждать омерзительные образы их выпотрошенной семьи. Во всех смыслах. С Мирой они практически не общаются - она в таком же состоянии. Разве что не может себе позволить не ходить на работу, а потому все еще функционирует на самом базовом уровне. Но встречаться с братом ей так же трудно, как и ему самому: когда они рядом, коллективная грусть разлетается по комнате, как пары спирта, заполняет собой каждую пору и лишь сильнее давит на мозг. Поэтому он просто предпочитает забыться. Каждый день он просыпается в холодном поту, редко когда удосуживается принять душ. Выискивает что-нибудь спиртное либо в своей заначке, либо в общем холодильнике - уже похер, что скажут сожители. Они безостановочно бухтят в общем чате, пытаются найти воришку, но каким-то образом Какаваче удается раз за разом избежать обнаружения, пусть он и не пытается особо. После "завтрака" он обычно выходит из общаги и просто идет. Куда - не важно. Зачастую даже не смотрит себе под ноги, позволяет машинам останавливаться в миллиметре от себя, когда переходит дорогу на красный, и молча выслушивает ругань от водителей, лишь изредка кивая. Глушит музыкой в наушниках все окружающие звуки и мысли и просто существует. Существует жалко, ничтожно, как существуют черви на дне океана: большую часть времени безвольно лежат, пока что-нибудь само не заплывет к ним в рот. Вот и сейчас он сидит за баром с абсолютно отрешенным выражением лица и залпом глушит шоты водки. Бармен кидает на него обеспокоенные взгляды, но Какавача нарочито пропускает мимо ушей любые его фразы, будто его и не существует вовсе. Он нужен только для того, чтобы наливать рефиллы - и точка. Иронично получилось: раньше он относился к алкоголю как к искусству, искренне интересовался его историей, вкусовыми качествами и тем, с чем его можно сочетать. Галлахер говорил, что у него самый настоящий талант миксовать немиксуемое. А вот теперь он сидит сгорбившись, глушит чистую водку, как сок, в таких количествах, что рецепторы почти перестали улавливать вкусы, и планирует отрубиться где-нибудь в подворотне по пути домой. Наверное, вот оно - дно. Он сидит так час или два - сказать трудно. А может быть, все три? За окном уже глубокая ночь, бар почти полностью опустел. Голова абсолютно вареная после выпитого, но Какавача не чувствует в себе сил встать. Он уйдет только тогда, когда его начнут за шкирку выкидывать - до тех пор хочется просто раствориться в атмосфере безнадеги и одиночества и забыть о той жизни, что ждет за дверью. Жаль, что этот момент наступает быстрее, чем хотелось бы. - Нам пора закрываться, - бармен кладет перед ним на стол чек. Какавача не глядя лезет в кошелек, начинает отсчитывать деньги... Вот черт. Ему не хватает. Причем не хватает крупной суммы - такой, какую он обычно зарабатывает за целую смену. Но он не ходил на работу уже почти месяц, и его накопления совершенно иссякли. Даже обидно: копить целый год, чтобы потом проебать все за один ничтожный, короткий месяц... Он поднимает оробевший взгляд на бармена. - Мне не хватает... Парень напротив отзывается рычащим вздохом. Кажется, он ожидал такого исхода. - И что будем делать? - Я не знаю... - Какавача продолжает хлопать себя по карманам в надежде найти хоть какие-то деньги, но находит лишь дыры и кукиш впридачу, - Может быть, я могу занести завтра? Бармен склоняет голову на бок, окидывает его оценивающим взглядом. Он явно не верит, что такое недоразумение по-настоящему вернется с деньгами, но какой у него выбор? - Ладно, хер с тобой, - злобно выдыхает он, пока записывает сумму в блокнот, - В этот раз поверю на слово, но без этих денег можешь не возвращаться, понял? Какавача идет по улице шатаясь. Мир перед глазами вертится и превращается в одно большое полотно из цветов, точно он наблюдает за отжимом у стиралки. Черт... Теперь, когда его огрели осознанием по хребту, он вспомнил, что вообще-то еще должен платить за общагу через пару дней. Обычно эти расходы покрывала стипендия, но, учитывая количество прогулов в этом месяце, Какавача уже всецело был готов с ней распрощаться. Нутро точит приставучая личиночка вины - тихонько так, почти утонувшая в литрах водки и депрессивных мыслей, но все же весьма ощутимая. Может быть, у Миры попросить?.. Хотя это будет сродни издевательству над ней - она сама сейчас страдает не меньше. У Тувы спрашивать тоже кажется унизительным - Какавача избегал встреч с ней последнее время. Ее навязчивые попытки помочь и излишняя позитивность только сильнее напоминали о безысходности ситуации и собственной ничтожности. И пусть девушка изо дня в день пыталась достучаться до него и предлагала поддержку, найти в себе силы принять ее было трудно. Приторные "все будет хорошо" и "я рядом" уже больше звучали как насмешка, и Какавача предпочел и вовсе на время отгородиться от них, пока негативное мышление не будет готово отступить. Какавача извлекает из кармана сигарету и с горечью обнаруживает, что и та последняя. Он обессиленно выдыхает и останавливается. Хотя бы эту последнюю крупицу удовольствия он позволит себе растянуть. Парень присаживается на лестницу возле какого-то брызжащего светом большого здания и закуривает. Вокруг тихо, лишь изнутри отдаленно доносится возбужденный галдеж и заигрывающие джазовые мелодии. Он втягивает дым глубоко, задерживает его в легких, чтобы не растерять ни крохи желанного никотина, и зажмуривается. Как же это все тупо. Несправедливо, неправильно, жестоко... Что за спектакль разыгрывает с ним судьба? И за какие такие проступки? Может быть, это какое-то проклятие в N-ном поколении? Он никогда в мистику не верил, но сейчас даже будто бы был готов... Господи, какое дно. - Какавача! Ты что ли? - раздается удивленный оклик из-за спины. Блондин вздрагивает и оборачивается. И кто из его знакомых может ошиваться в подобном месте среди ночи?.. С вершины лестницы на него таращится в абсолютном остолбенении Дон. - А ты что тут делаешь? - с неприкрытым смущением спрашивает Какавача. - Мы сюда играть по субботам ходим, - теперь, когда Какавача немного присматривается, он замечает, что уселся на лестницу у самого что ни на есть настоящего казино. С его яркими фонтанами, громадными точеными дверями и мраморными колоннами, - А ты? - А я... - Какавача запинается. И правда, что он тут делает?.. В жопу пьяный, немытый, нищий и абсолютно разбитый - какого черта он вообще вылез из своей конуры пугать людей? - Я... не знаю, что тут делаю, если честно. Дон спускается к нему на нижнюю ступеньку, его лакированные туфли тихонько постукивают об мрамор. Какавача, конечно, знал, что у него богатые родители, но сейчас особо остро ощущает разницу между ними. Дон садится рядом, кладет руки на свои колени. - Хочешь поговорить об этом? - Тут не о чем говорить, - вздыхает Какавача отрешенно, - Я просто абсолютно всрался за этот месяц... бляха! - он совершенно забыл про сигерату, и та, дотлевая, сбросила добрую свою половину на джинсы в виде колбаски из пепла, - Да твою ж мать... - он принимается отряхиваться, параллельно судорожно затягиваясь теми жалкими остатками, что еще тлеют у фильтра. - Уверен? - Дон следит за этим представлением с плохо скрываемой жалостью в глазах, - Я тебя не видел после той вечеринки. Да что я, Тува только о твоей пропаже и говорит! В ту ночь явно что-то случилось, и я бы хотел помочь, если смогу. - Ты сможешь помочь, если стрельнешь мне сигу, - Какавача с остервенением втаптывает окурок в тротуар, - Это была моя последняя. - Я некурящий... - звучит как-то виновато, это даже умиляет, - Давай пойдем у пацанов внутри спросим. - Пхе... - Какавача невольно посмеивается. Вот чего ему сейчас не хватает, так это еще несколько таких же обеспокоенных взглядов и лишних вопросов о самочувствии, - Не, это лишнее. Я, может, на улице у кого найду... - У кого? 3 часа ночи! - Ну значит подожду утра, - вздыхает блондин, - Обратно я все равно идти не планирую. Хотя надо бы... - невольно размышляет он вслух, - Все равно вещи собирать. - Зачем? - собеседник хлопает глазами в недоумении. - Потому что крайне велика вероятность, что скоро меня выселят, - выдыхает он, закидывая руки за голову и укладываясь на твердые ступени. Они режут краями лопатки и впиваются в ребра, но эта боль ничтожна по сравнению с тем, что творится внутри. - У тебя совсем денег нет что ли? - Не-а, - лицо подергивается легкой улыбкой. Почему-то сейчас ему хочется смеяться. Через агонию, от иронии всей этой ситуации. Наверное, про таких, как он сейчас, и пишут произведения в жанре черной комедии, - Ни копейки. Дон некоторое время медлит. Какавача не смотрит на него, лежит молча, с закрытыми глазами и тихонько улыбается сам себе. С какой-то стороны ему с себя тошно - хочется стереть эту омерзительную ухмылку с лица, вымыть язык с мылом после этого непрошенного признания... Но лицо будто бы живет своей жизнью, строя самою расслабленную гримасу, на которую только способно. - Так, вот что! - однокурссник хлопает в ладоши, когда его посещает мысль. Он протягивает Какаваче ладонь, - Сейчас ты пойдешь играть с нами, попробуем сделать тебе немного деньжат. Ты, говорят, везучий - вот и проверим. Какавача опешивает. Это предложение звучит абсурдно, все равно что просить моржа танцевать балет. - Ты же знаешь, я не умею. - Во-первых, я видел, как ты играешь в дурака, - Дон настойчиво тянет ему руку все ближе, - И ты куда талантливее, чем думаешь. Во-вторых, мы выберем что-то простое, где проиграть будет почти невозможно, типа... Баккары. Какавача все еще немного колеблется. С одной стороны идти играть в казино будет преступлением против всего, во что он верит, а с другой... Это всего лишь один раз. Один маленький раз, о котором никто не узнает и который спасет его от необходимости унижаться перед близкими, выпрашивая деньги. Ладонь Дона между тем уже насильно хватает его собственную и тянет вверх. Да... похуй. Глубже он все равно не упадет... только если нагрузит своими проблемами других. А это всего одна игра, так еще и на чужие деньги. Будь что будет. - Так, смотри... - Дон усаживается рядом с ним за стол для той самой "Баккары", - Игра крайне простая: каждому выдается по 2 карты. Цифры считаются по номиналу, тузы - по единице, "картинки" - по нулю. Цель игры набрать 9 очков в сумме. Какавача медленно кивает. Звучит действительно довольно просто. Нужно лишь сделать ставку либо на себя, либо на дилера, либо на другого игрока. Благо, в этот раз их будет двое: он сам и Дон. Тандем из них получается, конечно, забавный: лощеный Дон в стильном пиджаке, расслабленно развалившийся на стуле и Какавача, которого колотит, точно от лихорадки. И почему он так боится?.. Это всего лишь одна маленькая игра.

игра, которая может загубить человека и разодрать на куски всю жизнь

- Готовы? - Дилер смотрит на Какавачу с неприкрытым отвращением. Но он и сам на себя так смотрит последнее время, даже опускает глаза, когда ходит мимо зеркал. - Я поставлю на себя, - Дон двигает вперед ровную стопочку фишек и подбадривающе кивает соседу, - А ты? - Тоже на тебя, видимо. Дилер раздает карты. Они блестят в свете ламп глянцевым покрытием, выглядят дорого и люксово. Блять, даже бумага в этом месте дороже его собственной жопы. - Добираем? - Дилер уже заносит руку над колодой. - Вот еще одно правило: обязательно производится добор, если у дилера меньше 5 очков. В остальных случаях третья карта раскрывается по желанию, - Дон объясняет буквально на пальцах, водит ладонью над столом, будто учит ребенка. Это немного бесит, но Какавача пытается убедить себя в том, что это просто такая форма заботы. - По идее добираем, - он бегло просматривает карты, - Нам же нужно, чтобы ты выиграл, так? Дон кивает с одобрительной улыбкой. Кажется, он доволен своим учеником. Банкир послушно раздает еще по одной карте, и лицо Дона освещается улыбкой: они победили. Это были совсем малые деньги, их бы едва хватило на пачку сигарет, но... сердце пропускает удар. Как раз пачки сигарет ему сейчас и не хватает. - Вот, держи. Теперь это твой бюджет, - Дон вкладывает в ладони Какавачи фишки. Тот может не играть с зубами удачи, пойти и обналичить их сейчас, получив ту самую пачку... Или же попытаться превратить ее в оплату долга и аренду. И это предложение слишком заманчивое, чтобы от него отказаться. - Я поставлю на дилера, - решает Какавача. Если правила таковы, что он чаще всего инициирует добор, то у него и победить шансов больше, верно? Дон вновь делает ставку на себя. Ставит чуть больше Какавачи, но для него подобные деньги, что шелуха от семечек. Может позволить себе хоть на ветер бросить и забыть. Между тем как у Какавачи сердце из груди выпрыгивает, когда он ставит половину своих средств и закрывает глаза в безмолвной молитве. Когда банкир, точно повинуясь предсказанию, выкладывает себе третью карту, у Какавачи внутри все сжимается. Быть не может... Он вновь выиграл. - Вот видишь, а ты боялся! - Дон легонько хлопает его по спине. - Еще не вечер, - со скептицизмом отвечает блондин, но в первую очередь это должно послужить напоминанием для него самого: нельзя расслабляться. Это тебе не Часик-Лэнд, это самый настоящий крематорий. В третьем коне Какавача вновь ставит на дилера и вновь выигрывает. Пока последний готовит стол, блондин оценивающе смотрит на свои фишки: да, его капитал значительно вырос с начала, но этого все еще ничтожно мало для того, чтобы достичь цели. - А сколькими колодами мы играем? - он поворачивается к Дону. - Тут - одной. Но есть вариации с 8 и 6 колодами, - отвечает тот со знанием дела. Какавача щурится. А что, если... Он облизывает пересохшие губы, когда двигает вперед около 70% своих фишек. - Ты чего, сдурел?! - Дон одергивает его, - Ты же сам сказал, у тебя нет денег! Какавача цыкает на него, приложив палец к губам. - Я хочу кое-что проверить, - он нервно барабанит пальцами по столу. Дон лишь пожимает плечами. Он сделал то, что мог, чтобы помочь Какаваче заработать - и за это ему большущее спасибо. Но сейчас последний хочет узнать, есть ли способ играть в эту игру не слепо полагаясь на удачу, а мозгом. Благо, память у него довольно хорошая: он помнит, что в сброс ушли уже как минимум 3 валета, 2 короля и все дамы. Также помнит, что в предыдущих раундах уже промелькивали девятки и восьмерки... И еще всякое по мелочи. Получается, что на данный момент в игре остались в основном тузы и карты номиналом от 2 до 7. Какавача прикусывает большой палец и поджимает под себя ноги. Конечно, фортуна все еще может повернуться к нему очком и смачно обосрать всю малину, но он предпочитает думать, что статистика не подведет. До тех пор, пока он ставит на банк в этом раунде, он не может проиграть. Дилер размеренно выкладывает карты на стол. Какавача следит не мигая за каждым его движением - опьянение как рукой сняло, сейчас все его чувства обострены до предела, даже начинает зудеть где-то под кожей на шее от напряжения. Пожалуйста, пусть его теория окажется правильной... Возле дилерской тройки ложится счастливая шестерка, и Какавача чувствует себя так. будто сейчас упадет в обморок. Словно из-под него только что выдернули стул, и он проваливается куда-то глубоко, в море адреналина. Его руки мелко дрожат, когда он загребает фишки, зрачки дико расширяются. - Офиге-еть, - Дон, кажется, искренне впечатлен, - Ты как это сделал? - Воспользовался вот этой штукой, - посмеивается Какавача, указывая на свою черепушку, - Я чуть попозже тебе объясню. Сейчас мне надо денег на аренду наскребсти. Какавача выходит из казино только к утру, когда солнце уже вовсю слепит глаза. Вокруг него толпится компашка Дона, наперебой выкрикивающая слова восхищения и расспрашивающая о секрете победы. Оно и неудивительно: за всю ночь он проиграл всего дважды, но тут же быстро вернул все потерянные средства. Карманы его сейчас трещат от наличных и, пусть большая их часть уйдет на вещи первой необходимости, это все равно ошеломительный успех. - Ну ты машина! - Дон особенно взбудоражен случившимся, - Не зря я тебя своим протеже выбрал! - Спасибо, - посмеивается Какавача. Если честно, ему сейчас за себя немного стыдно: дорожка эта скользкая, узкая, проходящая прямо по уступу над ущельем безнадеги. Но он четко для себя решил: это первый и последний раз, когда он играет. Сегодня он просто сделал то, что было необходимо, не более. И все же сердце щемит, а в руках он даже телефон не может спокойно держать из-за мандража. - В следующую субботу тоже пойдешь с нами! - его хлопают по плечу, - Научим в Блек Джек играть. - Не, с меня хватит, - мотает сальными патлами Какавача, - Слишком уж опасная эта забава. - Ой, посмотрите на него! Да с твоим везением можно хоть в русскую рулетку играть без страха! По телу пробегает холодок. Неудачная шутка, но им-то откуда знать... - Ладно, пора бы и проспаться, - блондин широко зевает. Только сейчас он осознал, что не спал, вообще-то, уже больше суток. Дойти бы до общаги не свалившись замертво - вот это была бы настоящая удача. Благо, в этот раз его есть кому довести. Очередная неделя пролетает совершенно незаметно. Какавача даже не успевает услышать ее свист над ухом, настолько мимо она прошла. К сожалению, подъем после выигрыша оказался совсем недолгим: еще, может быть, день или два он чувствовал себя огурчиком, даже посещал учебу, но потом его вновь утянула в себя раззявленная пасть депрессии. Деньги кончились тоже быстро - как ни пытался он экономить, покупая дешевейшие сигареты и алкашку, к концу недели вновь остался у разбитого корыта, да еще и с дыркой в трусах. В общем, жизнь дала полный оборот: он закончил ровно там же, где и начал. Поэтому, когда Дон вновь написал с предложением сходить в казино, Какавача даже поймал себя на мысли, что ждал этого приглашения. А что может случиться? В конце концов, он шел туда не по собственной прихоти, а потому что... просто потому что у него была трудная неделя и он хочет развлечься. И, возможно, немного заработать. Но это мелочи! Так, побочный квест, первым делом ему просто нужна разгрузка... Ведь когда он играет, он правда забывает о том, насколько сильно ненавидит себя и всю свою жизнь. Когда Какавача заходит в ярко освещенное богатыми люстрами помещение, пахнущее какой-то люксовой древесиной и виски, он ловит себя на мысли, что ему нравится тут находиться. Нравится чувствовать себя частью высшего общества, пусть и номинально. Нравится слушать звуковое сопровождение слот-машин, нравится одеваться неоправданно нарядно и даже вычурно. Это... немного мерзко. Наверное, ему не стоит так думать. Но разве он не может себе позволить немного расслабиться среди всего того ада, что окружает его все остальное время? Это сродни походу в массажный салон или в сауну - просто его способ немного позаботиться о себе. Когда компашка усаживается за стол для Блек Джека, Дон быстро объясняет новенькому правила. Тот слушает внимательно, уже с первых слов начинает размышлять над стратегией. Его пальцы мелко покалывают в нетерпении, дыхание с каждым коном становится все прерывистее. Что удивительно, в игру он врубается точно так же быстро, как и в прошлый раз. А еще удивительнее то, что удача все никак не хочет покидать его. Будто бдительный ангел-хранитель она стоит за плечом, помогая срывать все большие и большие выигрыши. Уже через час его изначальная сумма умножается в 10 раз - все еще не такие и большие деньги по меркам казино, но само соотношение сумм заставляет кровь кипеть. Смешно, что сегодня утром у него не хватало денег даже на проезд, а на ставки он занял у Тувы - сказал, что нужно на сиги. Было, конечно, неловко вот так врать ей в глаза, но он обязательно все объяснит, когда вернется с выигрышем. - Ребятки, не против, если мы присоединимся? - в самом разгаре игры к столу подваливаются два пузатых кабанчика. Студенты робко переглядываются: в этом предложении явно должен быть какой-то подвох. Чего таким деловым дядькам ловить с мелочью вроде них? У обоих мужчин брендовые фраки с блестящими дороговизной запонками, из-под рукавов которых выглядывают Хублот - Какавача впервые видит их настолько близко, а потому невольно заглядывается. Признаться, он считает подобную роскошь бесполезной - давно ведь придумали телефоны со встроенными часами, зачем наручные носить? Да и выглядят они нелепо, если честно: громоздкие, сияющие, перетягивающие на себя внимание. Их тройной циферблат внутри похож на какое-то стремное лицо с раскрытым в ужасе ртом. Но голос логики подсказывает, что подобные украшения - это в первую очередь элемент статуса и лишь в какую-нибудь десятую украшение или реально полезный предмет. Даже завидно немного становится. Круто, наверное, иметь возможность покупать что-то не от нужды, а от нечего делать. - Ну... у нас вообще ставка фиксированная, - Дон чешет репу, - Мы не играем на суммы вашего калибра. Мужчины посмеиваются. Этот комментарий явно польстил им. - Не переживайте, нам не нужны деньги, - они с пыхтением приземляются за стол, - Мы тут просто ради того, чтобы хорошо провести время. Более того, - один из них, лысый, подзывает к себе официанта жестом, - Налейте-ка нам всем по соточке Ла Фрог, за встречу. Остальные ребята в недоумении перешептываются, пока Какавача с интересом наблюдает за манеризмами мужчин. Он чуть щурится, подпирает подбородок запястьем и медленно скользит по силуэту лысого оценивающим взглядом. Верите или нет, но по одному вкусу в выпивке может многое сказать о человеке: например этот любитель Ла Фрог явно из тех, кто говорит: "Ну что вы, я такой же обычный человек, как и все вы!", а сам открывает уже третий счет в Сяньчжоуском банке. От него навязчиво пахнет еловым одеколоном, который плохо сочетается с лоснящимся прикидом высококлассного бизнесмена. В сочетании с виски становится понятно: чувак из тех, кто очень хватается за свой образ "настоящего мужика" - брутального охотника, который сам себе ловит мясо на ужин и готовит прямо на пне в тарелке из камней. Разве что он костер видел лишь на экране плазмы в своем пентхаусе. Таким типам доверять точно не стоит - в казино полно свободных мест, но они выбрали подсесть именно к молодняку. Садисты? Или, может быть, уже даже близко не такие богатые, какими хотят себя считать? - У меня что-то на лице? - лысый наконец ловит на себе взгляд фиолетовых глаз. - Нет, извините, - простодушно отвечает Какавача, - Просто разглядываю Ваши часы. - А-а, эти! - мужчина расплывается в довольной улыбке, - Из лимитированной коллекции! Хочешь поближе дам посмотреть? Какавача мотает головой. Он не может считать, какую именно схемку затеяли эти двое, но с ними явно лучше держать ухо востро. И все же внутри какое-то щекочущее чувство хочет посмотреть, что из этого может получиться... Если остальные, конечно, захотят. Сам он вряд ли пойдет на такое. - Мы не против, наверное, - чуть посовещавшись со своими, отвечает Дон, - Но еще раз напоминаем про фиксированную ставку. - Да-да, конечно, - второй мужчина с усами поднимает бокал над головой, - Давайте же выпьем за хорошую игру! По началу все идет действительно довольно хорошо. Мужчины не скупятся заказывать еще выпивки, активно делятся историями и жизненной мудростью. Насколько, конечно, их максимально отрешенные от реальной жизни разгоны про бизнес можно считать мудрыми - уже другой вопрос. Но компашка со временем расслабляется, даже начинает немного больше исходить на эмоции. Даже Дон, который обычно крайне позитивен в отношении игр, начинает смотреть на Какавачу насупившись - тот проигрывает крайне редко, будто чувствует жопой исход следующего кона еще до его начала. - А ты неплохо играешь, Ка... как там тебя? - усач бестактно тыкает в блондина пальцем. - Какавача, - улыбается парень уголками губ, - Вы тоже. Признавать это неприятно, но эти двое явно не первый раз раскладывают в Блек Джек. Их тактики куда меньше полагаются на интуицию, нежели Какавача с его скудным опытом. И это только больше разжигает в нем азарт: на что же он еще способен, если в свой первый раз в затылок дышит таким заядлым игрокам? - Какава... Опять забыл, - мужчина раздосадованно ударяет ладонью по столу, - Буду звать тебя Какао, не против? Блондин вопросительно изгибает бровь. Это должен был быть подъеб? Самую сложную часть имени ведь он уже запомнил. Но, кажется, в этом и суть: теперь, когда все раскрепостились и завязли в игре, пузанчики могут начать выводить их на эмоции. Правда, все еще не понятно, с какой такой целью, но он решает подыграть - все равно другие не готовы еще идти домой. - Какао так Какао, - он равнодушно пожимает плечами. - А ты мне нравишься! - лысик одаривает его широкой улыбкой, - Такой незамороченный. Люблю таких людей - простых, без выкрутасов. Какавача сдерживает лезущую на лицо язвительную гримасу. Эти двое - самые замороченные из всех присутствующих, он бы даже на это поставил. - Так а что ж мы все по мелочи да по мелочи... - вздыхает усач, - Может быть, по-настоящему уже сыграем, а, ребят? - Мы же вроде договаривались... - начинает Дон, но его тут же перебивают. - Да-да, договаривались. Но как-то интерес уже начинает теряться, - мужик причмокивает губами, - Если вы хотите однажды достичь успеха, нужно приучить себя идти на риск! Чтобы стать богатым, нужно мыслить, как богатый! Студенты вновь неуверенно переглядываются в нерешительности. Какавача же, кажется, наконец просекает фишку их аферы: они просто садисты. Просто напаивают молодняк, чтобы потом догола раздеть и посмотреть, как те крошатся, теряя все до последней нитки. Никакой выгоды, только спортивное удовольствие. У богатых и правда свои причуды... Но в одном они правы: чтобы стать богатым, нужно мыслить, как богатый. - Думаю, мы откажемся, - Какавача встает со своего места. - Я согласен, - Дон следует его примеру. За ним из-за стола встают и остальные. - Да как так-то, ребята? - гундит лысый, - А как же спортивный дух? - Это уже неспортивно, - качает головой Дон, - Вы, считайте, нарушили правила нашего стола. Мужик недовольно фырчит, выдыхает, плюща губы. - Даже ты, Какао? У тебя то есть, чем играть. Какавача едва сдерживается, чтобы не харкнуть ему в лицо за это "какао". Какой этот чел все-таки невыносимо мерзкий... И от этого лишь сильнее хочется втоптать его в грязь. Он думает, что заправляет этой игрой, но его уже давно раскусили. И Какаваче сводит челюсть от желания перехватить инициативу в этом танце манипуляций. - Я бы сыграл, но... - гнусавит он, - Мне будет скучно. Мужчина непонимающе склоняет голову. - В смысле? - Ну... Вы же сами сказали: играть на низкие ставки скучно. А я сомневаюсь, что вы можете поставить хоть что-то равное по цене моим деньгам. Тусовка за его спиной взволнованно перешептывается. Кто-то наклоняется к его уху: "Что ты делаешь?" - спрашивают они обеспокоенным шепотом. Но Какавача не слушает. - Я могу поставить хоть в 10 раз больше этой суммы, мальчик, - смех булькает в горле у лысого, будто он давится собственным языком. - Но Вам же от этого ни горячо ни холодно, так? - Какавача прищуривается, - А для меня этот выигрыш - возможность не сдохнуть от голода в следующую неделю. Так что, как ни крути, ставка получается неравная. Его легонько тянут за локоть, пытаются утянуть за собой к выходу. Но Какавача продолжает буравить лицо соперника своим проницательным взглядом. Очень уж хочется увидеть, какова будет его реакция на то, что его мерзкий фетиш раскусили. Мужик чуть медлит, а затем не глядя расстегивает часы на своем запястье, чтобы положить их на середину стола. - Как я сказал: лимитированная коллекция. Других таких у меня нет и не будет. Достаточно интересно теперь? Какавача хищно облизывается. О да, так пойдет. Он возвращается на свое место и двигает на середину стола все свои фишки, не оставляет ни одной в запасе. Голос разума отчаянно пытается отговорить его, достучаться, отвести в сторону... Но его ударом с ноги затыкает то самое, уже знакомое ощущение: теплое поглаживание по голове от госпожи удачи. И Какавача довольно лыбится - пока она рядом, все будет хорошо. Дилер начинает отсчитывать карты. Какавача внимательно следит за ними, не отводя взгляда. Разумеется, лысый тоже их считает. Разве что сидит он справа от дилера, и благодаря этому за Какавачей есть очевидное преимущество. И хорошо - будем считать это налогом на опыт. Но расслабляться все равно рано: всегда может банально не повезти. Дилер добирает свою руку до 17, прежде чем остановиться и обратиться к лысому. Тот добирает медленно, внимательно изучая ситуацию на столе. Выражение лица у него надутое и серьезное, даже скучно становится. Какавача решает его немного подбодрить бытовой беседой: - Так за сколько Вы брали эти часы? - 420, - не отрывая глаз от своей руки отвечает мужчина. - Не маловато для лимитированной коллекции? - посмеивается блондин. - Больше твоего бюджета на год, - язвительно цедит мужик в ответ и прекращает добор. Черт, плохо. У него 19 очков, шансы на победу совсем небольшие. Какавача внимательно изучает карты, прежде чем взять добор. На фоне слышится взволнованный говор компании, но он предпочитает игнорировать их причитания - уже все равно поздно. Благо, от них легко абстрагироваться благодаря долбящему по ушам собственному пульсу. Он дышит так быстро, будто только что пробежал кросс. - Боишься, Какао? - ухмыляется лысый. О, нет... Ничуть. Какавача добирает так же медленно, как и мужик до него, но скорее потому, что с каждой картой его переполняет непонятное возбуждение. Боже, как он хочет, чтобы лысый проиграл. Хочет увидеть, как у того краснеет и плющится лицо, когда он будет передавать свои драгоценные часики в руки нищего студента. Хочет, чтобы тот лежал харей в полу и извинялся за попытку наебать их. Чтобы его скрючило, перекорежило, чтобы он испытал то, что обычно заставляет чувствовать других. И от этого рот наполняется вязкой, горячей слюной, а пальцы немеют. Еще одна карта ложится в его руку. Блять. По подсчетам сейчас в колоде остается примерно 4 лицевые карты, и 2 девятки. Большая часть мелких карт ушла в руки соперников, и теперь Какаваче остается лишь один вариант: попытаться вытянуть восьмерку или девятку. По виску ползет липкая капля холодного пота. Выбора отказаться нет - это мгновенный проигрыш. Остается только вновь понадеяться на удачу... Какавача глубоко вдыхает и задерживает дыхание, пока дилер плавным движением вытаскивает из колоды его последнюю карту. Боже, пусть это будет что угодно, но не лицевая карта. Пожалуйста. Пальцы агрессивно сминают ткань джинс под столом, во рту стоит странный сладковато-дымчатый вкус, видимо, после виски. Карта ложится в его руку плавно, будто снежинка на ладонь. Она подмигивает, игриво улыбается, манит... Какавача шумно выдыхает. Перед ним лежит заветная девятка. Лысый пырит на него широко раскрытыми в изумлении глазами. Весь стол затих, никто не смеет проронить ни слова. Или, может быть, Какавача просто не слышит их за взрывами фейерверков эндорфина в своей голове? Он встает, с самодовольной улыбкой берет свои чеки и тянет руку за часами. - Вы были правы, - нарушает тишину его голос, - Так играть действительно интереснее. Он кидает мужчине заигрывающую улыбочку, когда сует выигрыш в карман и готовится направляться к выходу. Дон и остальные все еще стоят за его спиной как вкопанные, ошеломленные произошедшим. - Стой! - мужик выходит из ступора. Он вскакивает со своего места, чтобы угрожающе вытянуть толстый палец в направлении Какавачи, - Я запомнил тебя, Какао. - Тогда в следующий раз ты назовешь меня по имени, - его оскал совершенно бесстыжий, самодовольный. Он уже даже не боится обратиться к мужику на "ты" - настолько безнаказанным себя чувствует. И это самое охуенное чувство в мире. - Вот, держи, - Какавача всовывает в руки Тувы долг и еще немного денег сверху, - С процентами. Та непонимающе хлопает глазами. Она ждала его у входа в комнату, несмотря на позднее время суток. - Спасибо, наверное... - мямлит она, - А где деньги взял? - Выиграл, - честно отвечает блондин, а затем извлекает из кармана часы. Они черные, выполнены с закосом под спортивные, на ремне гордо красуется имя бренда, - Зацени, кстати, что еще есть. - Выиграл... В казино? - она поднимает на парня полные ужаса глаза. - Ага, - самодовольно ухмыляется Какавача, разглядывая свой приз, - Носить я их, конечно, вряд ли буду, но пускай лежат в качестве трофея. Может, загоним как-нибудь. Тува хватает его лицо руками, заставляя смотреть четко на себя. - Ты совсем с ума сошел?! После того, что произошло?! - Да не кипятись ты, - Какавача вырывается из ее хватки и проходит глубже в комнату - ему нужно найти свежие вещи, чтобы сходить в душ, - Мы просто пару раз с Доном сходили. - То есть, это даже не единичный случай? - ахает Тува, - Ты же понимаешь, насколько это опасно?! - Понимаю, - хмыкает Какавача. Он не идиот, он знает, о чем идет речь... но тут совсем другая ситуация, - Но все же хорошо! Я в порядке, видишь? - Ты в порядке до первого проигрыша! - она подходит ближе, ее голос звучит надрывисто, будто она вот-вот расплачется. - Но я знаю, что не проиграю! - прикрикивает Какавача в ответ. Серьезно, почему она так взъелась? Конечно, история с Самуэлем и его отцом оставляет на языке крайне говеный привкус, но его ситуация совсем иная. Он четко чувствует, когда ему повезет, а потому ни за что не повторит историю отца. - Ты говоришь прямо как зависимый! Боже! - она всплескивает руками и запрокидывает голову в попытке сдержать слезы, - Что бы сказала Мира?! - А не низко ли пытаться сманипулировать моей сестрой?! Почему вообще ты винишь меня в том, что я нашел способ справиться с потерей? Она застывает, остолбеневшая. Из ее горла рвутся неконтролируемые рыдания. - Пиздец... Это ебаный пиздец, Какавача, - только и отвечает она, прежде чем развернуться и быстрым шагом покинуть комнату. Какавача так и остается стоять с полотенцем в руках и щемящим чувством, бушующим в груди. Его лицо чуть покраснело от гнева, в кармане тихо тикают часы, которые он рывком закидывает в глубины своей полки с громким стуком. В общей душевой стоит абсолютная тишина, нарушаемая лишь стуком воды об кафель. Теплые струи ласкают плечи и щекочут уши, стекая с прядей. Какавача стоит зажмурившись и пытается как может разложить произошедшее по полочкам сознания. Может, Тува действительно права? Может, зря он это затеял? Личинки вины копошатся в душе уже активнее, множатся, жрут сердце заживо. Но это бред! Отец оказался в такой ситуации лишь потому, что пытался отыграться. Какавача же не отыгрывается, он сразу выигрывает. Рука удачи нежно касается плеча, успокаивая. Но это только начало! Вдруг и правда в какой-то момент разовьется зависимость? Вдруг не сможет остановиться и угодит ровно в такую же яму, в какой рос? Не будет такого! Прямо сейчас игры наоборот помогают ему выбраться из ямы! Если бы не его удача, его бы уже выселили и он сгнил бы среди мусора на задворках универа. Но удача однажды иссякнет. И что будет тогда? А что будет сейчас? Пока она не иссякла, нужно пользоваться. Нужно брать от нее все, пока дают. Кому-то жизнь дала богатых родителей, кого-то наградила талантом или пропихнула по карьерной лестнице. Его же обделили всем этим: он карабкался сам по этому холму из мокрой грязи, цепляясь за мельчайшие корешки возможностей. Почему сейчас, когда он наконец открыл в себе что-то ценное, дарованное судьбой за просто так, он не должен этим пользоваться? Потому что кто-то говорит, что это опасно? Да пошли они нахуй! Какавача с этой опасностью с детства за руку здоровается, почему внезапно всех это начало беспокоить? Он поджимает губы, чуть ударяет запястьем по стенке душа и тихонько шипит от боли. Похуй. Это пройдет. Может быть, Туве просто нужно время понять это... да, скорее всего так и есть. Ведь она не чувствует того, что чувствует он - это нормально. Он подождет. Просто нужно время, чтобы доказать ей, что он и правда понимает, что делает. Он медленно намыливает волосы шампунем, интенсивно массирует, будто это должно помочь голове лучше переваривать мысли. Вместе с остатками сала с волос сходят переживания, страхи... Остается только какая-то непринужденная легкость. Какавача мягко улыбается сам себе, прокручивая в голове сегодняшний выигрыш. В воображении мелькают слабые отголоски тех чувств, что он испытал, и внутри все начинает трепетать. Боже, как же было приятно макнуть этого дебила в грязь его мерзкой, блестящей лысиной. С каким ужасом он смотрел на то, как его драгоценные часы ложатся в чужие руки... Какавача тихонько усмехается. Лысый придурок реально думал, что сможет выиграть. Думал, что обведет их компанию вокруг пальцы и вот, пожалуйста, поплатился за это. Все тело наполняется экстазом от одной мысли об этом. Он ощущает легкий зуд внизу живота и кидает беглый взгляд вниз. И когда он успел так возбудиться? А главное, от чего?.. Вероятно, всему виной испытанное сегодня нервное напряжение. Да даже не вероятно, а точно - тело просит разрядиться и делает это единственным способом, который знает. Скользкие от мыла пальцы сами собой юркают вниз, гладят живот, дразнятся. Это ощущается так странно и неправильно, грязно, омерзительно... Но в то же время он не может заставить себя остановиться. Разум будто бы подергивается какой-то блаженной пеленой, насильно отключающей все предрассудки и срывающей предохранители. Похер. Он не хочет анализировать то, почему и как это происходит. Он просто хочет позволить себе немного удовольствия в мире, в котором был обделен с рождения. Дни снова летят мимо - неуловимые, незаметные. Июль сменяет июнь, ему на пятки уже наступает август. Но теперь Какаваче не грустно. Он не страдает и не мучается, по крайней мере тогда, когда играет. Казино становится его маленьким убежищем от злого, холодного внешнего мира, который точит зубы и с каждым днем намеревается откусить от него все больший кусок теплой плоти. Экзамены минули его не останавливаясь - Какавача даже не удивляется, когда во время очередного вызова на ковер ему вручили заявление на академ. Оно, наверное, и к лучшему: у него сейчас все равно сейчас немного сместились приоритеты. Да и, если честно, так намного лучше - появились деньги снимать собственную квартиру, кататься везде на такси и есть доставки хоть каждый день. Конечно, средства все просерались так же быстро, как и появлялись, но заработать новые не было проблемой. Неплохой трейд по его мнению - бессонные ночи, стресс перед экзаменами, бесконечные репетиции он променял на легкие деньги, лоск и море положительных эмоций. Кто бы от такого отказался в здравом уме? Разве что отношения с окружающими потерпели изменения. Мира, например, долго плакала ему в трубку, когда узнала, умоляла остановиться. Она не злилась и не кричала, просто слезно упрашивала брата не совершать ошибки. Это было искренне грустно, Какавача даже пару дней после этого подумывал завязать, но все же отказался от этой затеи - никакую ошибку он не совершает, и точка. Пока что такой образ жизни не принес ему ничего, кроме облегчения... Только ей об этом знать не обязательно. С Тувой дела обстояли приблизительно так же: как бы Какавача ни старался убедить ее в том, что его хобби безопаснее, чем кажется, любой разговор на эту тему перерастал в конфликт. Поэтому со временем он просто перестал говорить правду. Даже успешно делал вид, что действительно завязал: прятал чеки, тратил лишь небольшие суммы денег, чтобы не палиться, на вопросы о том, играет ли, отвечал отрицательно и с теплой улыбкой. Когда пропускал встречи или отменял планы ради игр, просто говорил, что работает или плохо себя чувствует - не принципиально. Все равно лишних вопросов никто не задавал. Одним словом, все выглядело так, будто жизнь вернулась в норму. Он даже пообещал снова начать учиться к осени, и теперь судорожно пытался придумать план о том, как будет совмещать все это безобразие. Но по ночам Какавача заходил в казино, как к себе домой. Его уже хорошо знал персонал, постоянные часто звали с собой играть и жадно следили за каждым движением в попытках отгадать его секрет. Жаль только, что им никогда этого не удастся. Очередным вечером он зашел в резные двери с уверенной улыбкой на лице, даже чуть-чуть посвистывал, как умел. Вечер обещал быть насыщенным: в планах было много игр, потому что срочно нужно было поднять баблишка на приближающееся путешествие и еще оплатить квартиру до кучи. Короче, планы были большие, а ставки - еще больше. Какавача по привычке начинает с малого, разогреваясь. Делает небольшие ставки, смотрит сегодняшнюю аудиторию. Последнее время он особо пристрастился к покеру: он сочетал в себе все самое интересное, что есть в азартных играх. Элемент неожиданности, необходимость считать карты, чтение людей... Все это Какавача просто обожал и полностью отдавался игре, насколько бы ничтожными ни были ставки. Люди приходят и уходят, в этом казино он стал по-настоящему знаменит. Многие хотят сыграть с ним, попробовать на зубок свою собственную везучесть и умения. А Какавача только и рад бы развлекать их - ему бесконечно льстит их взбудораженный шепот и сплетни, которые о нем распускают в узких кругах. Кон за коном, он постепенно входит во вкус. Ставит все больше и искренне кайфует от каждого выигрыша. Он неспешно потягивает свой сайдкар из мартинки, когда с противоположной стороны стола вырастает знакомая тучная фигура. - Сыграю с тобой? - хмуро вопрошает она. Лысина приветственно блестит, и Какавача расплывается в панибратской улыбке. - О, это ты! - блондин скалит белоснежные зубы, - А я уж думал, ты забыл про свою угрозу. - Забудешь такое... - ухмыляется мужик. Его лоб взмок, на лице застыло враждебное выражение, - А ты неплохо поднялся, Какавача. - Не Какао? Уверен? - язвит блондин в ответ. - О, я хорошо запомнил... - он наклоняется, чтобы что-то поднять с пола, и его лицо, искаженное в кривом оскале, выглядит с такого ракурса по-настоящему жутко, - Мы будем играть в Блек Джек - по старой памяти. Одним коном, - он извлекает из-под стола кейс и ставит его на стол. Тот украшен двумя крупными, позолоченными заклепками, которые громко щелкают при открытии, чтобы представить взглядам присутствующих... - Я готов поставить 5 миллионов. У Какавачи от таких новостей чуть челюсть не отвисает. Такие деньги? На один кон в Блек Джеке?.. Он кидает лысому насмешливую улыбочку. Какую бы игру этот проныра ни задумал, у Какавачи нет желания следовать его правилам. - Мне нечем встретить такую ставку, я пас. - О, но ведь тебе есть, чем, - его глаза суживаются в презрительном прищуре, - Как насчет моих часов? - Чего ты так зацепился за них то? На эти 5 лямов ты себе можешь еще 10 таких же купить, и еще деньги останутся. - Да похуй на часы, - лысая макушка качается из стороны в сторону, - Скажу прямо: мне просто тошно на тебя смотреть. На твое вечно поплывшее от самодовольства лицо, на твои омерзительные богемские ужимки. Однажды твоя удача тебя покинет, и я хочу увидеть это. - А что, если этот день пока не настал? - Тогда ты получишь 5 миллионов, - он щерится. Боже, какой же у него отвратительный оскал: зубы кривые, местами заменены на золотые коронки, которые смотрятся абсолютно не к месту. В этой ситуации явно есть какой-то подвох, но почему-то Какаваче очень сильно хочется посмотреть, что из этого выйдет. К тому же он довольно давно не играл на настолько крупный интерес, и теперь у него даже зудит шея от желания прыгнуть в этот омут с головой. - Ладно, давай попробуем, - он беззаботно пожимает плечами и протягивает лысому ладонь для рукопожатия. Тот принимает жест твердо, решительно, глядя исподлобья. - И еще кое-что, - лысый сжимает его руку так сильно, что пальцы сминаются и хрустят, выпуская из суставов пузырьки воздуха, - Если ты проиграешь, то больше никогда не зайдешь сюда. Какавача на секунду замирает. Как же грязно решил сыграть этот черт - огласить вторую часть тогда, когда уже, по сути, не откажешься. Но это не так страшно. Во-первых Какавача уверен в своей победе, а во-вторых в Пенаконии казино хоть жопой жуй - найдет, куда еще сходить, если вдруг что. Они усаживаются за стол, кивают дилеру. Девушка начинает виртуозно тасовать колоду выверенными движениями, и Какавача наслаждается каждой секундой этого. За последние пару месяцев он действительно полюбил атмосферу казино с его яркими огнями, броскими гостями и потворствующими всем земным порокам развлечениями. Шелест колоды карт об полиэстровые белоснежные перчатки вылизывает барабанные перепонки, и Какавача на секунду даже забывает о том, что вообще на кону. Ему просто приятно здесь находиться. Лысый между тем добирает. Все так же медленно, тщательно анализируя каждую новую карту. Какавача смотрит на это с озорством: как же будет обидно так стараться и в итоге все равно проиграть. Более того, проиграть тому, кого презираешь. Мужик останавливается на 19 очках - все ровно так же, как и в прошлый раз. У Какавачи аж ладони начинают потеть от интенсивности ситуации. Но все будет в порядке, он внимательно посчитал карты и пришел к выводу, что сможет выкарабкаться из любой ситуации, если ему не выпадет пятерка. А она, к счастью, осталась в колоде всего одна. Какавача подпирает щеку кулаком и с почти скучающим видом начинает добирать свою руку. Карта за картой, все идет по обыкновению хорошо. Он уже хочет выдать какой-нибудь язвительный комментарий в сторону оппонента, когда... Медленно, плавно, как подползает дикая кошка для атаки, в руку ложится злосчастная пятерка. Какавача нервно сглатывает. Мужик напротив тоже смекнул, что к чему, и теперь буравит соперника насмешливым, пожирающим взглядом. - Не настал тот день, говоришь? - голос его звучит угрожающе, будто он готов вот-вот перепрыгнуть стол и задушить Какавачу голыми руками. Последний же нервно сглатывает. Нет, еще не все потеряно... Ему просто нужна шестерка. Незначительная, невинная шестерка - в колоде их осталось еще две, он точно помнит. Сейчас одна из них покажется своим сияющим личиком и закрепит за ним победу. Не может же его удача иссякнуть сейчас... нет, это должен быть просто тест. Просто проверка его веры. Поэтому Какавача подбирает сопли и вновь корчит необеспокоенную гримасу. - Сейчас будет шестерка, - самоуверенно отвечает он, а у самого сердце в груди устраивает дикий рейв с пульсом под 100 - да что, все 150. - Ну давай посмотрим, будет ли, - мужик жестом приглашает продолжить добор. Какавача немного медлит. Горло сжимается, затрудняет дыхание, будто поперек него стоит ком волос. Ноги напрягаются, спина выпрямляется по струнке. Но выбора у него нет... не добрать - значит проиграть на месте. Он поставил на свою удачу, и теперь должен довериться ей... как доверялся все это время. Онемевшие пальцы коротко стучат по столу. Когда карта ложится перед ним, зрачки расширяются в ужасе, а по позвоночнику прокатывается болезненный спазм. - Перебор. Вы проиграли, - сухо констатирует дилер. Мужчина встает. Теперь он уже не кажется потешным и нелепым. Он скорее похож на угрожающую скалу, отбрасывающую на Какавачу свою могучую тень. Но Какаваче страшно вовсе не из-за него, нет... Куда больше его пугает то, что за шумом крови в ушах он почти может слышать отдаляющиеся шаги своей удачи. Той, кто жалела, лелеяла, успокаивала... сейчас ее пальцы последний раз чиркнули плечо на прощание, оставляя вновь в холодной, вязкой пустоте совершенно одного. И на глаза от этого чувства наворачиваются слезы. Какавача подходит к своему подъезду. Его крутит и вертит, перед глазами мелькают мошки. Внутри все горит и ноет - он не ел уже несколько дней, в основном только глушил спиртягу и курил. И еще много блевал. Столько, что из носа который день не выходит омерзительный кислющий запах. Он в беспамятстве прикладывает ключ к домофону, на свой этаж ползет почти на четвереньках - тело настолько измучено, что отказывается выполнять самые базовые функции. Даже дышит он с трудом - слизистая жжется от каждого вдоха. После проигрыша жизнь мгновенно пошла под откос. Следующей ночью он тут же попытался отыграться в другом казино, но его покровительница-удача показала жирнющий средний палец. Даже не показала, а насильно пропихнула мимо гланд с мерзким чавканьем, пока рука не застряла у него в глотке по самый локоть. Конечно, он все еще выигрывал благодаря своим навыкам, но этого было недостаточно: проигрыши всегда настигали именно в тот момент, когда только-только казалось, что что-то может получиться. Он зарабатывал неплохие деньги и тут же терял их все, с трудом наскребал на оплату квартиры и опустился до курения Фила Морриса супер слим - абсолютно неудовлетворительных, тошнотворных, которых требовалось минимум 3 штуки за раз, чтобы словить хоть какой-то эффект. Он уже долго подумывал о том, чтобы завязать. Хотел попросить Туву отвезти в реабилитацию - но та даже не знала о его проблеме, ведь уже давно потонула в болоте сладкой лжи. И сказать ей правду кажется настолько невыносимо стыдно... Что как будто бы лучше просто сыграть с какими-нибудь бандитами и быть забитым в подворотне насмерть, нежели признаться, что все это время врал. Да и реабилитация вряд ли бы чем-то помогла, если честно. Каждый вечер он находил себя в казино снова и снова - бессознательно, почти против воли, в бесконечной погоней за неуловимым силуэтом своей покровительницы. Хотелось верить, что это просто черная полоса. Что она просто играет в недотрогу, качает на эмоциональных качелях и вот-вот вернется, чтобы снова дарить спокойствие и экстаз... - Доброе утро, - окликает с лестничной площадки знакомый голос. Какавача вздрагивает и поднимает глаза. Перед ним стоит Тува. Ее руки скрещены на груди, проницательный взгляд зеленых глаз буравит насквозь. - Доброе, - отзывается Какавача. Он выпрямляет спину и старается выглядеть как можно адекватнее, точно перед родителями отыгрывает трезвость. - Ты знаешь, что у тебя входная дверь не закрыта? - девушка кивает за свою спину. Блять. Возможно, так и есть... последний раз Какавача выходил из дома в таком разъебанном состоянии, что действительно мог забыть запереть дверь. - Знаю, - отвечает он, наконец поравнявшись с ней, - Я просто за сигами выходил, а ключ искать лень было, - он чуть наклоняется к Туве для короткого поцелуя в щеку, - Ты сама как? Девушка отступает назад, не позволяя коснуться себе. Ее лицо искривилось в неприкрытой гримасе презрения и отвращения. - От тебя смердит, как от запойного алкаша, - отвечает в лоб, уже ничуть не жалея, - Я как? Да ничего, здорова, - она отчеканивает каждое слово от зубов так, чтобы даже пьяный хорошо понял, - Пришла вот проведать, как ты, после того как пропустил самолет. Какавачу прошибает осознанием, точно пулеметной очередью. Срань господня... Неужели уже 20 августа? Он начинает лихорадочно хлопать по карманам, выискивая телефон. - Это ищешь? - Тува всовывает девайс ему в руки с пренебрежением, - Ты его дома забыл примерно пару суток назад, когда за "сигаретами" выходил. Фиолетовые глаза распахиваются в немом ужасе: растрескавшийся экран безошибочно показывает сегодняшнюю дату - 22 августа. Ему казалось, что он покинул квартиру вчера вечером... но алкоголь сыграл поистине жестокую шутку. Он поднимает на Туву взгляд, полный немой мольбы, но сказать ничего не может - язык не слушается, в голове абсолютно неперевариваемая каша. Девушка же не ждет никаких оправданый, сама начинает говорить: - Я пыталась дозвониться до тебя весь день 20го. До последнего надеялась, что ты просто занят сборами и хотя бы в аэропорту появишься, но, - она прикусывает губу, - Но ты видишь, где мы сейчас. Ее голос немного подрагивает, и Какаваче хочется обнять ее, но замершее в ступоре тело противится каждой клеточкой. - Я приехала тем вечером к тебе. Боялась, что что-то могло случиться... Но случились, видимо, отцовские гены, - продолжает Тува. Ее последние слова иглой вонзаются в сердце, - У тебя была открыта дверь. Телефон тоже остался дома... Я вызвала полицию, а сама осталась ждать тебя в квартире, - она уже почти не сдерживается, позволяет слезинкам стекать по щекам, утаскивая за собой разводы от туши, - И вот, дождалась. Только совсем не уверена, рада ли этому. Какавача лишь кусает губу - больно, чуть ли не до крови. Ему нечего сказать в свое оправдание. Личинки копошатся внутри с каждой минутой все активнее. Тува вздыхает, глядя на его реакцию. Она осторожно убирает прядь засалившихся волос с его лица и заискивающе вглядывается в глаза. - Скажи мне, мышонок, - ее голос жалобный, прерывистый, - Ты ходил в казино, да? И до этого тоже... Ты соврал, когда сказал, что завязал, да ведь? Какавача смотрит на нее затуманившимся взглядом. Все это выглядит так, будто прямиком сошло с кадра какого-то сопливого телешоу... Он хочет броситься в ее объятия, раскаяться, прореветься и выложить все, как есть: что он неудачник, что совсем погряз в этом порочном круге из самоненависти и запретного удовольствия. Но что-то останавливает его. Что-то невидимое, но куда более сильное, чем он когда-либо был или будет. Что-то, что все это время направляло своей дряхлой лапой по тропинке жизни. Непослушные губы раскрываются, давая дорогу мягкой улыбке и уже привычному, отточенному за множество подобных бесед: - Нет. Тува моргает в ответ. Единожды, с пониманием дела. Последний прерывистый всхлип срывается с губ, когда она выпускает его лицо из своих ладоней. - Прости, мышонок... Я правда хотела тебе помочь, - она опускает голову в бессилии. Ее руки болтаются по швам, как две переваренные вермишелины, - Но я не могу спасти того, кто этого не хочет, - она не дожидается ответа. Просто быстрым шагом минует Какавачу и начинает поспешно спускаться по лестнице вниз. Какавача хочет было окликнуть ее, но не может - ему нечего сказать. Внутри словно только что оборвалась какая-то струна, сыграв свою последнюю жалобную ноту. Личинки в сердце множатся - их уже не сотня и не тысяча, их легионы и орды. Какавача будто бы даже слышит их разрозненный писк в своих ушах, чувствует, как они копошатся под кожей и обгладывают органы изнутри. Хорошо сыграно, госпожа судьба.

___________________