Постоянный клиент

Авантюрин сегодня спал просто отвратительно. Если то подобие жидкой дрëмы вообще можно назвать сном. Он проваливался в небытие и снова выныривал на поверхность, разбуженный болью в затëкших членах. Вместо снов перед глазами мелькали гиперреалистичные гротескные узоры, которые и опознать нельзя было — вроде бы они были чем-то знакомым, но в то же время чужим и пугающим, будто нарисованным искуственным интеллектом. Первое, что он сделал с утра, было проверкой самого себя на инсульт, но, к сожалению или к счастью, она была пройдена на «ура». Ничего не оставалось делать, кроме как кряхтя подниматься с кровати и тащить свой многострадальный мясной мешок в душ. Но и там отдохнуть не удалось: по всей улице отключили горячую воду ещë три дня назад. Звонить с расспросами в коммунальную компанию смысла не было — если они и были в настроении работать, то на пути вставали внешние факторы: все трубы в Сигонии были проложены наспех, они протекали откуда только можно, где-то лежали прямо поверх тротуаров. Иногда такие легкодоступные протечки расковыривали подручными средствами торчки, чтобы набрать себе воды для… чего бы они там не делали. Так что, когда ремонтники всё же заявлялись, им приходилось бороться не только с криворукостью укладчика, но и с уличной живностью в виде джанков, пьяниц, карманников и обыкновенных крыс. Короче, любой звонок от обеспокоенных отсутствием воды жильцов встречали однозначным: «Починим, когда починим, не выëбывайся» и сбросом трубки. Именно поэтому у Авантюрина едва хватало терпения помыть голову, не говоря уж о полноценном принятии душа. Запах сигарет и жирной еды, в отсутствие адекватной гигиены, въелся в волосы до самых корней. Авантюрин каждое утро заливал себя литрами парфюма, чтобы хоть как-то помочь ситуации, но изо дня в день становилось только хуже — теперь он пах не просто жаренным в масле табаком, а жаренным в масле табаком, который после этого ещё хорошенько так втоптали в горсть полусгнивших ягод — поистине блевотное сочетание. Каждое утро было сродни пытке: холодная квартира, холодная вода, холодная улица. Благо кофе на работе он мог пить в любом количестве и активно этим пользовался, отогревая задубевшие руки перед сменами о стакан. «Поскорее бы уже закончилась эта ебучая осень…» – только и думает он. Хотя дальше — хуже. Пенакония не славится благостным климатом, пусть и является, по сути своей, курортом. Оставалось только надеяться, что коммунальщики с большей ответственностью начнут относиться к работе, когда пойдёт снег. А ведь там ещё и новогодняя неделя, у-у… У бармена аж глаз начинает дëргаться от мыслей о составлении новогоднего меню и количестве пьяных дебошей, которые неизбежно посыпятся на него, точно снежинки. Про сон в праздники вообще можно забыть — его не существует. Он — абстрактный концепт, выдуманный болезной головой производителей подушек, чтобы продать побольше продукции. «Ладно, может быть осенью ещё не так плохо.» Точно в ответ на эту мысль за окном раскатисто громыхнуло. Ну вообще замечательно! Авантюрин с остервенением тянет за пробку в горлышке вина, и та, немного посопротивлявшись, всë-таки открывается, не забыв больно шлëпнуть по кисти отдачей. Просто хочется верить, что до пяти утра дождь кончится. — Тяжëлый день? — где-то из-под левого локтя слышится хриплый голос. — Да просто пиздец, — автоматически отвечает Авантюрин, даже не удосужившись посмотреть, кто с ним говорит. — С каждым днëм я всё больше думаю о том, что суицид — не такой уж и плохой вариант. С этими словами он ставит бокал Эл Бурчато перед девушкой напротив и устремляет всё внимание на новопришедшего гостя. У того на лице играет уже знакомая Авантюрину жутковатая ухмылка, и от одного осознания ситуации у бармена сводит живот. — Возможно. Но мне было бы обидно такую моську потерять, — тянет таинственный незнакомец. Боже, ну почему именно сейчас? Почему он всегда объявляется именно тогда, когда Авантюрин меньше всего хочет его видеть? Хотя этого типа он не видел бы лучше никогда. Пару мгновений бармен мнëтся, собираясь с силами, но сегодня к этой встрече он готов. Самое страшное уже позади. — Извините, это был неуместный ответ, — дежурно бросает он, стараясь усмирить подрагивающий голос. Он не боится. Не должен бояться. Должен заставить себя верить, что не боится. — Извиню, если нальëшь мне то же, что и обычно, — по обыкновению присмыкает лукавую улыбку вокруг фильтра сигареты. — Ваши «Гранатовые зëрна» уже ждут внизу. — Пха! — короткий раскат смеха взрывается на весь бар. Мужчина приподнимается со своего места и отвешивает Авантюрину лёгкий щелбан по носу, прежде чем последний успевает осознать. — Не зря говорят, что бог любит троицу! Можешь же домашку делать, если хочешь! Какой же этот чел непонятный. Таких смешанных сигналов Авантюрину даже бывшие не посылали — то он угрожает, то будто бы чистосердечно смеётся. В его голове словно сидят две личности, одновременно дëргающие за язык. Ещё никого Авантюрину не было настолько трудно прочитать — обычно всё весьма однозначно. Например, Алмаз, пусть и носил годами личину заботливого дяди, всегда изнутри сочился желчью. С самого детства Авантюрин чувствовал, что намерения этого человека куда сложнее и коварнее, чем думал отец… Так в итоге и оказалось. От этого же экземпляра вообще не понятно, чего ожидать. На первый взгляд он простой, как кипятильник: из каждого слова и реакции сквозит неприкрытой искренностью, но Авантюрин отказывается верить, что кто-то, о ком с таким трепетом отзывается Алмаз, по уровню загадочности сложен проще дворовой собаки. Авантюрин просто пытался понять, чего же от него хотят, зачем устраивают эти спектакли, как к нему относятся и стоит ли ему бояться ходить домой по ночам. В ответ на смех гостя Авантюрин старается выдавить из себя как можно менее натянутую улыбку и уже готовится отвернуться, когда незнакомец вновь окликает его. — Хей, ты всё ещё должен мне напиток. — Дайте угадаю, Вы не скажете мне, какой? — бармен пытается звучать поверхностно-дружелюбно, пока грудь свербит от вскипающего внутри раздражения и страха. — Как у тебя сегодня хорошо работает голова, малыш, — он щёлкает пальцами, складывая их в пистолетик. Кажется, этот гад просто подтрунивает над Авантюрином. Подсел на иглу его страха и теперь хочет выбить ещё. Трясущиеся пальцы сами собой тянутся к водке и лимонному соку. Выбора нет, начатая в прошлый раз игра продолжается. Хочешь играть? Ладно. Тогда я буду наливать тебе самое мерзкое, что только есть в арсенале. — Ваш напиток, — он ставит мутного цвета шот перед клиентом. — Выглядит мерзко, — хмыкает мужчина. И он не не прав. Водка смешивается с лимонным соком и Табаско мутными, грязными разводами, оливка на дне мозолит глаза плеснявым пятном. Сверху лениво плавают хлопья чёрного перца, точно одноклеточные в минзурке. На вкус эта херня ещё хуже, а о её названии и вовсе лучше умолчать. — Это для любителей острых ощущений. Раз уж Вам нравится «гранат». Гость пожимает плечами, будто признаёт поражение. Без лишнего промедления он опрокидывает шот одним размашистым движением, вздëрнув голову так, что упругая чёлка на правом глазу отпружинивает, открывая вид на аристократично высокий лоб и располосованную двумя толстыми шрамами бровь. Он чуть заметно вздрагивает, когда алкоголь обжигает вкусовые рецепторы, прежде чем устремиться вглубь пищевода. Оливку в конце разгрызает вместе с косточкой, её хруст отскакивает от акульих зубов, пока капли сока блестят на тонких губах. Авантюрина аж передергивает. Вот это пасть. — Ну и ссанина, — выдаёт он вердикт, пока переворачивает рюмку донышком кверху. — Ну я же не могу знать… — Тебя как звать? — перебивает он с сопутствующим жестом. — Авантюрин. Клиент между тем скатывает между пальцев толстую самокрутку. Раздаётся пара приглушëнных щелчков зажигалкой, прежде чем он шумно затягивается всей грудью. Всё это время Авантюрин следит за его действиями молча, тихонько отбивая носом кроссовка нетерпеливый ритм. Наконец, незнакомец снова переводит взгляд на него. — Было бы вежливо спросить в ответ, — легко постукивает пальцем по сигарете, сбрасывая пепел прямо на пол. — Мне говорили не задавать лишних вопросов, — Авантюрин одним плавным движением подсовывает ему под нос металлическую пепельницу, извлечëнную из-под стойки секундой ранее. — Не парься об этом. — Ладно, — Авантюрину, если честно, не так и сильно интересно его имя. Вообще он не интересен. Интересно лишь время, когда он наконец свалит. — Как могу к Вам обращаться? — Бутхилл, — разумеется, ненастоящее имя. Он произносит его с некой гордостью, будто ждëт какой-то неоднозначной реакции. Что, блять, тебе надо? Конфетти? Спросить автограф? Что?! — Извините, не слышал раньше. — Это хорошо. Тебе повезло, — он ухмыляется, прежде чем поманить бармена пальцем. — Наклонись-ка поближе, Авантюрин. Сердце пропускает удар. Взгляд сосредоточен на окурке. Неужели он сейчас окажется у Авантюрина во лбу или, чего похуже, в глазу? И всё же он повинуется. Преодолевая хруст в непослушной спине, наклоняется ниже. — Ещё. Авантюрин облокачивается на стойку локтями. Его почти мутит от нервов. — Да боже, я ж тебя не съем! — Бутхилл теряет терпение и кладет руку на покрытую холодным потом шею бармена, притягивая на один уровень с собой. Может, и не съест, но покусать точно может… с такими то зубами. Авантюрин против воли зажмуривается, когда металлические пальцы подносят к его лицу самокрутку. Вот и всё. Сейчас он заработает свой второй шрам. К привеликому удивлению, однако, нежную кожу не опаляет жаром тлеющего табака. Робко приоткрыв глаза, бармен обнаруживает, что сигарета прислонена к его губам в приглашающем жесте. Он послушно обхватывает её губами и делает лёгкий вдох. — Затянись ты нормально, ëбаный насрал, — приглушëнно ругается Бутхилл. — Или ты зожник? Авантюрин невольно усмехается. Как же, останешься зожником с его-то жизненной историей. Чуть осмелев, он перехватывает окурок и вдыхает плотно, затяжно. Так, что бледные пальцы слегка подрагивают от напряжения во всëм теле. Дым врывается в его систему резко и бескомпромиссно, горячий и густой, он заполняет собой каждую альвеолу, намереваясь вытеснить последний кислород. Авантюрин ощущает в груди лёгкое жжение, но выдыхает всё равно медленно, через нос, смакуя аромат. Табак у Бутхилла, на удивление, качественный. Очень тяжёлый, но пряный и оставляющий после себя приятную горьковатую поволоку во рту. В нём улавливаются ненавязчивые землистые нотки, точно сигарета на самом деле набита чаем… Но даже видавшего на своем веку «Чопманы» и «Мяуборо» Авантюрина начинает слегка вести в сторону от крепости. — Убойная штука, — наконец выдаёт он спустя полминуты молчания. — Во-от, — Бутхилл уже крутит ещё одну с довольной улыбкой. — Теперь ты знаешь, что мне нравится. Подбери к ним что-нибудь. — Коктейль или чистое? — Авантюрин, ну ëб твою мать, — слышится усталый вздох. Бармен отвечает смешком. Последний вопрос действительно был ни к чему — он уже и так всё понял. Но оказалось, что эта игра может не только бесить, но и приносить удовольствие. Бутхилл моментально перестал казаться таким угрожающим, как раньше. Хотя, может быть, Авантюрина просто расслабило от никотина, кто знает. И всё же эта ситуация придаёт ему уверенности. Даже… как-то вдохновляет. Авантюрин ставит перед собой рокс, не забыв перед этим выебнуться парочкой быстрых финтов, и, цепко придерживая джиггер двумя пальцами, ловкими движениями начинает отмеривать миллилитры разных напитков в шейкер. Бутхилл смотрит за его движениями через плечо, полуприкрыв глаза, выражение лица у него расслабленное и даже… приятное. Удивительно. — Вот, — на этот раз улыбка самая что ни на есть искренняя. Он правда хочет верить, что сейчас сделал всё правильно. — Так, и что у нас тут? — Бутхилл болтает алую жидкость в стакане, прежде чем со страстью истинного ценителя втянуть запах ноздрями. Он даже прикрывает глаза, чтобы другие чувства не затмевали аромат. — Штрок восьмидесятый, красное сухое, биттеры, — начинает перечислять Авантюрин, пока гость, не разрывая зрительного контакта, делает небольшой глоток. — И ещё от себя я добавил немного апельсинового ликёра, совсем капельку. — Чувствую, — кивает мужчина. — Хорошо. Очень хорошо, Авантюрин. Он поднимается с сидения с лёгкой улыбкой и закидывает куртку на плечо, а после достаёт из бумажника двадцать тысяч кредитов и, в этот раз бережно, кладёт перед барменом. — Этого хватит? — Это много! — Авантюрин быстро хлопает светлыми ресницами в изумлении. — Ну и славно. Считай это стимулом и дальше меня радовать, — он подхватывает рокс кончиками пальцев, прежде чем удалиться в направлении подсобки. Бармен провожает его поплывшим взглядом. Такого развития событий он уж никак не ожидал. Он осторожно собирает купюры, пересчитывает, до сих пор не веря в произошедшее. Подумать только — десять тысяч с одного гостя. Это ж он сегодня может на ужин роллы заказать, а не перебиваться вчерашними булками из супермаркета… Он встряхивает головой. Не время сейчас радоваться, до конца смены ещё целый час. Остаток ночи пролетел совершенно незаметно. Авантюрин даже удивился, когда охранник настойчиво закивал ему на часы, намекая, что пора бы разгонять народ, что они и сделали. Вышибала почти сразу нейтрализовался из поля зрения — гад, весь день молча стоит, стену подпирает, а в итоге даже с уборкой помочь ленится. Но да хер с ним. Авантюрин уже более чем привык делать всё сам: сам протирает стойку, сам относит на кухню грязную посуду, сам проводит инвентаризацию. На это всегда требуется более-менее час, а потому, несмотря на то, что формально смена кончается в четыре утра, домой он всегда уходит не раньше пяти. Парень вытирает лоб рукавом, когда наконец гасит последний свет, готовясь уйти. Но негостеприимная улица встречает его звучным раскатом грома вперемешку с ползущими по асфальту, точно змеи, струями воды, подгоняемыми размашистыми шлепками ветра. — Не-а, — Авантюрин решительно разворачивается на пятке одним выверенным движением, будто солдат на посту, и сам себе вслух, вместо «Я обязательно выживу», говорит: — В пизду это говно ёбаное. Он включает тусклый светильник у стойки, а сам пристраивается на виповых диванчиках в углу с бутылкой «Стеллы Трейлблезуа» в руках — потом запишет на свой счёт. Стоит ему сделать глоток, как нутро тут же отзывается недовольным бурчанием. Точно, он же не завтракал сегодня… Авантюрин нехотя поднимается с места и идёт назад к стойке. Ассортимент тут, конечно, оставляет желать лучшего, но и апельсин сойдёт. Он тянет руку к фрукту только чтобы осознать, что уже отнёс все ножи в мойку. Мог бы, конечно, спуститься и сам помыть себе ножик, но… «В пизду это говно ёбаное» – снова повторяет мантру мозг, и тело соглашается. Усталость после смены навалилась на него с тройной силой, и Авантюрин решает ограничиться порцией фисташек из-под бара. Так он сидит спокойно, в тепле, под аккомпанемент щëлкающихся скорлупок, листая рандомные видосики на телефоне — хорошо, что всегда берёт с собой зарядку везде, куда ходит, — с пятнадцать минут. Тело наполняется приятной тяжестью после выпитого лагера, и парня даже начинает немного клонить в сон. Забавно, как дома его всегда мучает бессонница, а тут он готов уснуть хоть сидя за стойкой. — Эй! Ещё не ушёл? В его идиллию врывается непрошенный полушëпот. Авантюрин вздрагивает и начинает растерянно вертеть головой из стороны в сторону. — Я тут! — из-за двери «персонала» показываются очертания бледной руки. Блондина аж встряхивает — Алмаз строго-настрого запретил общаться с «секретным меню». Это какая-то проверка? Если он сейчас отреагирует, то завтра его ждут побои от начальника с известным исходом на дне канавы? — Да иди сюда, быстрее! И водки возьми! Авантюрин медлит, но всё же снимает с полки бутылку «Королевской» и с опаской подходит к приоткрытой двери, из-за которой на него таращится переливающийся удивительными цветами глаз. — Ты же бармен? — следует осторожный вопрос. Авантюрин кивает. — Слава богу, — дверь открывается шире, и его без спроса втягивают на узкую площадку, обрывающуюся вниз лестницей. Свет тут приглушённый, мягкий, стены обиты какой-то очень плотной пушистой тканью. Пахнет немного сладкими духами, вперемешку с… металлом. — Я –Топаз, — девушка говорит быстро, её глаза бегают туда-сюда. — Я тут… ну… — Я знаю, — им не обязательно произносить это вслух. — Зови меня Авантюрин. — Мне нужна твоя помощь, — она понижает голос. — В заведении ещё кто-то есть? — Нет. И двери я закрыл изнутри. — Отлично, пойдём, — она срывается с места и тянет Авантюрина за собой вниз по лестнице. Тот же стоит как вкопанный, не решаясь сделать следующий шаг. — М… понимаешь, мне нельзя к вам спускаться, — начинает он виновато. — Мне даже за дверь-то заглядывать не стоило. — Да знаю я! — она слегка топает ногой в чёрном чулке до колена, явно раздосадованная. — Ты думаешь, мне не влетит за подобное? — мнётся, поправяет растрёпанные белые волосы. — Но мне больше не у кого попросить помощи. Пожалуйста. Девушка заглядывает в глаза Авантюрина жалобно, с мольбой. Это, наверное, не манипуляция. Почему-то хочется верить, что не манипуляция. Будто невидимые руки толкают его вниз по лестнице, и вот он уже широким шагом идёт по обитому сверху-донизу красным бархатом коридору в ногу с Топаз. Её ночнушка сползла на плечо, под полупрозрачной тканью видны синюшные засосы, уродливым кривым узором портящие ровную кожу. Авантюрин промаргивается. Он не хочет думать о том, что происходит в этом помещении. — Только не пугайся, — когда они достигают конца коридора, Топаз на мгновение останавливается. Её ладонь неуверенно сжимает позолоченную ручку. — Не переживай, — обнадеживающе кивает ей Авантюрин. — Я пуганный. Она громко выдыхает, а затем рывком открывает дверь. У Авантюрина на секунду перехватывает дыхание. Топаз права, зрелище не для слабонервных: на широкой чёрной кровати распласталось тело женщины. Её красные волосы реками спадают с краёв, сопровождаемые размеренно стекающими с кончиков каплями крови. Её глаза закрыты, губы посинели. Тело украшено сетью неравномерных кровоточащих порезов и шрамов, пересекающихся друг с другом, точно нити у ловца снов. Вокруг россыпью валяются рваные бинты, больше похожие в темноте на трупики мелких животных. — А она?.. — Авантюрину эти слова стоят массу усилий. Топаз в свою очередь уже закрыла за собой дверь и побежала к кровати. — Она ещё жива, — констатирует Топаз. — Но если не поторопимся, то умрёт. Авантюрин на каком-то безусловном импульсе подскакивает к Топаз. Стоит ему опуститься на кровать, как матрас тут же отзывается влажным хлюпаньем под его весом. Джинсы на коленях, утонувших в мягком настиле, насквозь промокают по щелчку пальцев. Это несомненно кровь. Хотелось бы, чтобы моча или сперма, но нет… На чёрных покрывалах её совершенно не заметно, но и без того всё предельно ясно. Авантюрин старается не смотреть лишний раз под ноги, вместо этого сосредотачивается на том, чтобы принять из рук Топаз полотенца. — А у нас есть доктор? — робко спрашивает Авантюрин. Он старается работать как можно быстрее: промыть рану водкой, наложить повязку, затянуть, повторить. — Его уже вызвали, — Топаз даже не смотрит в его сторону. Но оно и правильно, у них нет времени на переглядки. — Но из-за погоды он задерживается. — Пиздец какой… — только и тянет Авантюрин. К этому моменту его руки уже по локоть пропитались кровью, хоть выжимай. — И не говори, — поддакивает Топаз. Её соблазнительные, воздушные одежды налились кровью и потяжелели, облепили фигуру и теперь были похожи на вторую кожу. Будто девушка линяла, но не успела до конца скинуть с себя омертвевшие чешуйки. Их работа идёт тихо ещё минут десять. Сопровождают её лишь редкое хлюпанье матраса и всхлипы лежащей в отключке женщины. Авантюрин никогда в богов не верил, но сейчас про себя молится: «Пожалуйста, кто бы там ни был, не дай ей умереть вот так» – повторяет он про себя снова и снова, пока трясущиеся руки затягивают очередную повязку на костлявом теле. К горлу подкатывает нервный ком, мешая дышать, но парень игнорирует его — не сейчас. Всё потом: слëзы, сопли, самобичевание и истерики, нервы и часовые посиделки над туалетом из-за рвоты от стресса. И пусть голова кружится от запаха крови, облюбовавшего ноздри, точно паразит, и жгущего слизистую, а глаза с каждой минутой всё мокрее, он продолжает работать. После такого бы выходной взять… — Ну, вроде бы закончили, — Топаз вытирает лоб рукой и оставляет на нём алый след. — До приезда врача должна продержаться. — А потом что? — Авантюрин совершенно обескуражен. Голос его звучит пусто, безэмоционально. Из него только что выжали последнюю волю к жизни. — Ей в больницу надо по-хорошему. Топаз качает головой. — Всё будет хорошо. Врач уже в курсе ситуации, у него с собой будет кровь и необходимое снаряжение, — она присаживается рядом с Авантюрином. — Может, оно так не выглядит, но в нас вкладывают огромные деньги. — Нет, не выглядит, — бармен косится на дëргающиеся губы женщины. Кожа лица совершенно бледная, а в полутьме так и вовсе кажется прозрачной. Он сам не понимает, почему это делает, но кладёт руку на её макушку и ласково гладит кончиками пальцев слипшиеся локоны. — Жалеешь её? — Да, — честно отвечает Авантюрин. Трудно не жалеть человека, когда он перед тобой в таком виде. — Не стоит, — Топаз обессиленно вздыхает. — Она сама всегда об этом просит. Типа, ей даже не нужны деньги, она не торчит Алмазу, — пусть она и говорит циничные вещи, Авантюрин улавливает в её интонации обеспокоенные нотки. Она явно ведёт ровно такую же внутреннюю войну, что и Авантюрин. — Она просто говорит, что только так её прëт. Последнее слово девушка практически выплёвывает из себя. По коже Авантюрина пробегает холодок. Насколько он знает, в их заведении всего одна такая… экстремалка. — Это ведь Обсидиан, да? — задаёт он наводящий вопрос. Дожидается ответа, а затем задает второй: — Это она сама себя так? Скажи: «да». Скажи: «да», пожалуйста. Пусть это будет не то, что я думаю. Просто скажи: «да». Умоляю. Вопреки внутренним мольбам, Топаз качает головой. — Нет. Есть у неё тут один постоянный… жуткий тип. Когда они встречаются, то всегда переходят черту. Каждое слово отзывается эхом в голове Авантюрина. Он чувствует, как холодеют его ладони, как кожа на спине покрывается мурашками и съëживается, точно хочет убежать с тела. Обсидиан. «Гранатовые зëрна». Последним, кто к ней приходил, был Бутхилл.