Танец Бронзового Дракона

      Принц Деймон Таргариен не спит уже второй день. Вернее, спит, но слишком мало, чтобы пребывать в сколь-нибудь благоприятном настроении, не влияющим на взаимоотношения не только с ближайшей роднёй, но и на общение с союзниками и командующими его войсками. И от того ему приходится прилагать весьма серьёзные усилия, чтобы не сорваться на кого-либо даже из-за самой несущественной мелочи. Увы, принцу не помогает даже дневной сон, если таковой получается каким-то непостижимым образом раздобыть среди напряжённого дня. А всё дело в них — кошмарах, что обступают его со всех сторон, подобно саранче, едва мужчине стоит прикрыть глаза и, казалось бы, провалиться в спасительное небытие. И ладно бы эти пугающие сны были разные, но нет, они одинаковы, будто кто-то из Четырнадцати решил, что будет весьма забавно пугать человека одним и тем же ужасом, который оканчивается одним и тем же. К счастью, Деймон не помнит весь кошмар, но отдельные и расплывчатые моменты всё же проскакивают иногда перед его взглядом, прямо как сейчас.       Караксеса накрывает неудержимым потоком золотого и нестерпимо яркого огня, жар от которого пробирает сквозь доспехи, заставляя всадника и дракона закричать от боли.       Под ним — Божье Око, а над головой — чёрный дракон, издающий пробирающий до костей рёв.       — Я пришёл за тобой, Порочный Принц! — раздаётся пронзительный крик, который доносится, кажется, отовсюду, но самого всадника нигде не видно, как и его дракона.       Кроваво-красный Караксес вступает в схватку с большим, куда крупнее него, драконом непонятного цвета. Их схватка кровава, каждый получает тяжелые ранения, но именно Караксес не может удержаться в воздухе и падает вниз, прямо в хладные воды Божьего Ока.       — Пади же, принц Деймон, — и валирийский клинок, тёмный при ослепительно-ярком солнце, отрубает мужчине голову.       «Седьмое Пекло, — Деймон быстро моргает, прогоняя наваждение и оглядывается по сторонам, искренне надеясь, что его необычное состояние никто не заметил, но в палате Расписного стола кроме него и сира Веймонда Велариона, склонившегося над картой Ступеней, нет никого, кто мог бы заметить хоть какие-то изменения. — Я схожу с ума, как Визерис? Или я вижу откровения? Почему именно сейчас?»       Мужчина переводит взгляд на Веймонда, всё ещё что-то пристально разглядывающего на карте, будто бы он не рассматривал её уже добрый десяток раз до этого. В голове появляется предательская мысль, что все эти кошмары происходят из-за остатков совести, которые, как крысы, грызут Деймона за один маленький, но крайне грязный секрет, скрываемый даже от Рейниры. Вряд ли она будет рада, что её любовник и будущий муж оказал некоторое, весьма скромное, влияние на смерть Лейнора, любимого отца её детей. Просто у Деймона и одного мейстера, отплывшего этим утром в Королевскую Гавань, очень удачно пересеклись интересы и их временный союз дал великолепный урожай, лишённый гнилых плодов. По крайней мере, пока.       «Жаль, что этот странный мейстер, заинтересованный в смерти Лейнора, отказался рассказать о своих целях в Гавани, — Деймон, сидя на стуле у Расписного стола, переводит взгляд на единственный графин с янтарным вином и уже тянет руку к нему, чтобы плеснуть в кубок немного напитка, но на полпути останавливается. — А не может ли он быть убийцей от Алисенты? Нет, глупость, он хоть и отзывался весьма высоко о Хайтауэрах, но любви к ним не питает, это слишком хорошо видно и слышно было. Однако, кажется, я зря пообещал ему помочь с побегом. Надо было убить его.»       — Итак, я всё ещё не понимаю, как я и твой сын возьмём Ступени, учитывая, что тебе, имея всю мощь флота Веларионов не удалось это сделать? — светлокожий мужчина, являющийся точно таким же валирийцем, как и сам принц, поднимает на него взгляд пурпурных глаз, будто бы намереваясь прожечь в груди Деймона дыру, размером с приличный такой кулак. — Он ещё юнец, который ни разу не сражался в битвах. Почему бы тебе не объединить с ним силы и не вторгнуться на Ступени?       — Моя армия истощена, Веймонд, ты это знаешь, — без тени сомнения отвечает принц, всё же дотягиваясь до графина, откупоривая его и наливая янтарную жидкость, слегка мерцающую бронзой, в кубок. — К тому же, Рейнире, скорбящей о смерти твоего племянника, нужна моя поддержка. Я уже молчу о том, что Джейсу и Люку, ставших моими оруженосцами, пока рано отправляться на войну.       — Так у них же есть драконы, как и у тебя, Деймон, — парирует Веймонд, отводя взгляд на карту и отстраняясь от Расписного стола лишь для того, чтобы усесться на ближайший стул с резьбой в виде драконов, при этом гремя кольчугой. — Четыре дракона. Просто обрушить на поганых работорговцев пламя, как гласит девиз Таргариенов, и война выиграна. Седьмое Пекло, неужели ты хочешь подвергнуть своего сына, первенца, всем ужасам войны? Да, у него есть Вермитор, великолепный Бронзовый Гнев короля Джейхейриса. Но, дери тебя Семеро, твой сын ещё мальчишка. Объясни, почему ты так боишься брать с собой детей Рейниры, но не боишься бросать в битву Дейгона? — и снова этот пристальный взгляд пронзает принца, не слишком уютно себя чувствующего рядом с Веларионом.       — Дейгону пора сражаться, понимаешь? — Таргариен изо всех сил старается придать себе самый спокойный вид, не способный выдать его истинных чувств, но даже его сердце-булыжник не может не биться крайне беспокойно. — Ему пора осознать, что владение таким драконом, как Вермитор, накладывает на него определённые обязанности. Он не может всё время отсиживаться в Королевской Гавани, прячась за юбкой матери, Веймонд. Я до последнего надеялся, что он оставит свою разрушительную дружбу с Эйгоном и прилетит сюда, чтобы помочь мне выиграть войну. Теперь же это — его наказание, которое, впрочем, я и так смягчил, позволив сыну втянуть в свою кампанию друзей, — Деймон отпивает из кубка ещё немного вина, промачивая горло после длинной речи.       — И всё равно я считаю, что твоя задумка крайне плоха и ещё может выйти боком, — тяжело вздыхает Веймонд, поглаживая пальцами короткую бородку из серебристых волос. — Хотя бы в одном ты не просчитался, назначив меня командующим его флота. Наши с ним отношения всегда были тёплыми и он прислушается к моему мнению.       — Я надеюсь, Веймонд. Я очень надеюсь, что у него всё получится и что ты поможешь ему. Меньше всего я хочу потерять сына.

***

      Драконий Камень утопает в тумане, пришедшем со стороны Королевской Гавани, что, впрочем, не слишком удивительно. Хотя, если быть честным, то понять туман ли это или же просто Драконья Гора исторгает из своих недр больше дыма иногда становится весьма сложно даже для тех, кто живёт на этом острове всю жизнь. Деймон, конечно, быстро понимает, что сероватая мгла, обступающая его со всех сторон, является дымом, нежели туманом. Но принц ничуть не нервничает, спокойно шагая по двору древней твердыни Таргариенов в сторону Сада Эйгона, где его ждёт Рейнира и, конечно, её дети.       «Бастарды, — ехидно раздаётся в голове принца, невольно сжимающего рукоять Тёмной Сестры. Деймону кажется, что тьма из её лезвия медленно расползается по его телу, становясь одним целым с ним. — Грёбанные бастарды, недостойные плоды похоти и эгоизма. И они метят в принцы, они метят в наследники Рейниры. Это ли ты хотел, Деймон? Хотя, что тут спрашивать? Тебя всегда привлекала Рейнира. Ты всегда хотел обладать ей, владеть её силой. И ты будешь владеть, женившись на ней, — Таргариен ощущает кожей тепло крупного рубина, украшающего перекрестие гарды и клинка, он будто бы становится горячее, грозя раскалить весь меч до красна. — Но как же её бастарды? Кем они для тебя будут? Сыновьями, порождёнными семенем другого мужчины? Нелюбимыми пасынками? А как же Дейгон? Он — твой первенец, твой единственный сын и твоё наследие. Разве власть стоит того, чтобы родной сын восстал против тебя?»       Голос в голове точно не принадлежит принцу. Это морок, сотворённый какими-нибудь поклонниками Рглора, что служат его врагам. Это не может быть собственный голос, ведь Деймон никогда не подумал подобным образом о детях Рейниры, никогда не стал бы называть их бастардами, пусть они ими и являются. Или стал бы? Принц старательно отгоняет подобную лживую мысль, проходя через мрачную арку, сделанную в виде двух драконов, сцепившихся в смертельной схватке. Он даже не замечает двух стражников, охраняющих её, поглощённый внутренней борьбой.       «Не лги себе, Деймон, ведь ты презираешь этих сильных мальчиков всей порочной душой, — неправильный голос продолжает говорить, словно Таргариен, всегда обладавший стальной волей и абсолютной стойкостью ко лжи, не может заглушить эту льющуюся внутри ересь. Мужчина останавливается в считанных шагах за аркой, тяжело дыша и сжимая кулаки. — Ты ненавидишь их, ты хочешь их убить, хочешь сжечь каждое упоминание их имён. Ты бы с огромным удовольствием заменил бастардов Дейгоном или же детьми, порождёнными твоим семенем и лоном Рейниры. Не отрицай это, Порочный Принц, ведь ты идёшь к этому. Раз ты приложил руку к убийству Лейнора, то что тебе стоит также деликатно уничтожить бастардов? И возвести в наследники Рейниры своего сына? Тебя назовут Объединителем, ведь ты сможешь соединить обе ветви Дома.»       В небе, частично скрытом из-за дыма-тумана, раздаётся оглушительный рёв дракона, который Деймон не слышал уже несколько месяцев. Сердце говорит ему повернуться на звук, попытаться высмотреть знакомый силуэт сквозь сероватую мглу, всё не желающую отступать, но голос внутри продолжает свой диалог, не желая отпускать принца. Он слышит мощные взмахи кожистых крыльев прямо над головой.       «Знает ли Дейгон о твоих помыслах? Знает ли он, что ты сделал, желая получить больше власти? Догадывается ли он о цене твоих амбиций, Порочный Принц? Королева Кубков скоро падёт, ты ведь это знаешь, принц, не можешь не знать, — грохот, с которым приземляется Вермитор, подобен горному обвалу в Лунных горах, что не оставит в живых никого. Его рёв, преисполненный гнева, похож на гром среди ясного неба и кажется, что вот-вот последует ослепительная вспышка драконьего пламени, сжигающего всё на своём пути. Где-то вдалеке раздаётся свист Караксеса, летящего к своему всаднику. Деймон, наконец, преодолевая ступор, поворачивается к Бронзовому Гневу, оправдывающему своё прозвище. Дым и туман, словно по заклинанию, расступаются, являя принцу огромного дракона, чья чешуя сверкает на пробившемся солнце бронзовой бронёй, чьи глаза горят расплавленной медью, а его рога и отростки на голове сверкают десятками валирийских клинков, направленных в грудь Деймону. — Ведь именно ты решил избавиться от неё. Да, именно ты. Неужели ты забыл записку, всученную в рукав того странного мейстера? И сейчас ты смотришь в лицо своей погибели, Порочный Принц. Смотришь и видишь себя, сгорающего в золотом пламени. Думаешь, Караксес тебе поможет? О, летнее дитя, тебя не спасёт ничто. Ты умрёшь. Ты сгоришь.»       — Отец! — Деймон с трудом узнаёт голос сына, чрезвычайно быстро идущего к нему. Он смотрит на своё порождение и не видит его лица, лишь оскаленную морду Вермитора, готового сожрать врага. — Скажи, что это неправда! Скажи, что это ложь! Что это, Седьмое Пекло, выдумка моей сестры! — Порочный Принц видит языки пламени на сюрко сына и ему кажется, что они вот-вот разгорятся безудержным диким огнём, перекидываясь на скоромную одежду мужчины, чтобы превратить его в жалкие угольки. — Я знаю, что ты хочешь жениться на Рейнире! Зачем, отец? Зачем?! Ты думал о маме?! Она — твоя законная жена!              — Это правда, — глухо отвечает Деймон, наконец, понимая, что перед ним стоит Дейгон. Его пурпурные глаза особенно ярки на фоне чёрных кругов под ними. На какое-то мгновение мужчине кажется, что правый глаз имеет два пурпурных зрачка, но потом мимолётное видение исчезает. — Я женюсь на Рейнире, когда время скорби пройдёт, по нашим валирийским обычаям, — Деймон не делает никаких попыток врать, сваливать всё на Рей. Он прямолинеен, как Тёмная Сестра, не желает скрывать правду от собственного сына, ведь надеется, что тот поймёт его мотивы. — Я делаю это ради нашего Дома. Ради династии, — голос не дрожит, а сердце спокойно, словно Трезубец. — Мы должны быть едины.       — Да как ты смеешь?! — раздаётся шелест вынимаемого меча и мужчина с удивлением видит сияющий на солнце клинок, чьё острие направлено прямо ему в шею, едва ли не касаясь тонкой кожи. — Как ты смеешь жениться на ней, когда у тебя уже есть моя мать?! Как ты смеешь предавать её?! Кто тебе дал такое право, отец?! — гнев Дейгона ощущается прямо на кончике лезвия, он абсолютен и беспощаден. В нём нет ни капли понимания, ни капли разума. Лишь безумие, что вот-вот одолеет юношу. — Ты раскалываешь нашу семью! Ты уничтожишь этим мать! Она всю грёбанную жизнь любила тебя! Родила тебе троих детей, исправно исполняющих свой долг перед королём и государством! Перед тобой, в конце концов! — лицо Дейгона, вобравшее лучшие черты Деймона и Реи Ройс, искривлено гневом и яростью, изувечено безумием. — И ты вот так просто втаптываешь всё это в грязь! Неужели тебе так наплевать на мать?! На государство?!       — Нет, — тихо отвечает Деймон, смотря прямо в глаза сына холодным взглядом. В его сердце нет места гневу, нет места ярости, только бесконечное морозное спокойствие, что погасит даже золотой огонь, огонь самого солнца. — Я делаю это ради твоей матери, ради каждого человека в Семи Королевствах. Иного выбора нет, Дейгон, — взгляд лишь на мгновение опускается к клинку, едва острие чиркает по шее, оставляя небольшую царапину. Тонкую красную линию. — Ты и я — Защитники Государства. Мы обязаны делать то, что велит долг. И я делаю именно это. Я возьму Рейниру в жёны, чтобы защитить её права на престол, чтобы защитить её детей, чтобы защитить тебя, — его словам вторит не менее грозный рёв Караксеса, а затем Красный Змей легко опускается на крепостную стену справа от Деймона, не издав ни малейшего грохота. — Я люблю твою мать и именно поэтому я не расторгну наш брак, даже если Верховный септон этого потребует. Она поймёт мой поступок, Дейгон. Пойми и ты.       — Ни за что, — юноша всё ещё удерживает меч у горла отца, не желая отступать, ведь безумство уже поглотило его с головой, и Деймон это видит ясно. Это слишком очевидно. — Я — не ты. Я — не Порочный Принц, отец. И никогда им не буду, чтобы понимать твой поступок. Я не смогу также, как ты, предать Хелейну ради власти. Ведь именно ради неё ты и пошёл на это, верно? — презрительная усмешка проскакивает на лице юноши и это отзывается уколом в сердце мужчины. — Как же я сразу не понял, Седьмое Пекло. Ты не любишь Рейниру. Ты желаешь грёбанной власти. Желаешь быть королём, ведь тебе это никогда не светило. И сейчас, используя момент, ты хочешь добиться своего. Ты жалок, отец. Боги проклянут тебя.       — Как и тебя, сын, как и тебя, ведь в тебе куда больше моего, — ошеломлённое молчание красноречиво говорит само за себя. И Деймон поворачивается спиной к сыну, замечая бегущих к нему Джейкейриса и Люцериса, не взявших с собой клинки, и чуть вдали мужчина видит Рейниру, столь обеспокоенно смотрящую на него. Он делает первый шаг к ней. — Если смерть настигнет тебя на Ступенях, сын, передавай наилучшие пожелания Лиману Хиллу. Хороший парень был.