Танец Бронзового Дракона

      «Ароматный сад» — один из самых знаменитых и дорогих перинных домов Лисса, ведь здесь всегда исполняют самые смелые желания клиента, решившего провести время в компании шлюх обоего пола. Здесь каждый найдёт то, что ему нужно. Красивейшие девушки, способные даровать наслаждение лишь одним взглядом? Пожалуйста. Прекрасные юноши, жаркие и пылкие в своей любви, словно день в Красной пустоши? Конечно, только выбери. Все они исполнят твои самые сокровенные желания настолько великолепно, что тебе захочется снова вернуться сюда, чтобы вновь ощутить самое совершенное искусство любви.       Моредо Рогаре, четвёртый сын богатейшего магистра Лисса, владеющего не только этим перинным домом, но и банком, что может оспорить могущество Железного из Браавоса, неторопливо идёт к отцу, чтобы сообщить ему добрые вести, принесённые штормами Узкого моря из Закатных Королевств. Но Моредо, долгое время живший на Ступенях, в отдалении от дома и семьи, не может не оглядываться по сторонам, пытаясь подавить желание плотских утех. Ему двадцать пять, он воин, переживший не только сражения с пиратами, но и с Таргариенами, его ум остёр, что валирийский меч «Истина», слегка шлепающий ножнами по ноге, но Моредо не может устоять перед красивыми, расцветающими юношами и девушками, окружающими его со всех сторон. Они лежат на роскошных лектусах, обитых бархатом и шёлком, украшенных различными самоцветами, другие же занимают богатые мирийские ковры, обложившись пухлыми подушками и вкушая сочные фрукты, сок с которых иногда стекает по их коже, добавляя новые ароматы к тем, что и так царят в огромных залах с высокими потолками и ажурными соединениями колонн.       Моредо замечает среди гостей перинного дома Перено Пендейриса, младшего брата магистра Сильварио, в окружении трёх полностью нагих юношей, так сильно не похожих друг на друга, но безумно красивых. Они по очереди целуют Перено, которому недавно исполнилось двадцать лет, неторопливо избавляя оплывшего жиром Пендейриса от лишней одежды. Рогаре передёргивает и, в какой-то степени, он сочувствует трём молодым гискарцам, чья бронзовая кожа блестит от масел и пота в лучах солнца, проникающих через разноцветные витражные окна.       — Господин, вы долгое время наблюдаете за нами, — парень, поглощённый разглядыванием трёх юношей, слишком поздно замечает, что к нему обращается рабыня, чьё точёное тело прикрыто только полупрозрачной тогой, едва скрывающей небольшие груди с острыми сосками, что слегка натягивают нежный шёлк. — Быть может, вам трудно выбрать? Возможно, я смогу вам помочь с этим.       — Нет, — Моредо отрицательно качает головой, однако, скользя взглядом по рабыне, которая, заметив это, чуть ведёт плечами, позволяя шёлковой ткани соскользнуть с её плеч и повиснуть на теле, зацепившись лишь за соски. — Я сюда пришёл не за этим, дорогая.       Деликатно обойдя девушку, чтобы не поцарапать её светлую кожу лазурными доспехами и ножнами с «Истиной», Рогаре идёт по большому сводчатому переходу, соединяющему два зала. На круглых колоннах он видит фрески с изображением различных эротических сцен, столь детализированных, что член, находящийся под доспехами и одеждой, тут же наливается кровью, больно упираясь в защиту. Стараясь игнорировать дискомфорт, Моредо заходит во второй зал, который кажется ему гораздо больше первого. Свет, проходящий через витражи, окрашивает зал во все возможные и невозможные цвета, словно привлекая внимание мужчины к шлюхам и гостям, расположившись вокруг высокого фонтана в виде юноши и девушки, предающихся любви на украшенном затейливой резьбой лектусе.       «Хорошо, что отец решил внести изменения в план здания и разрешил построить лестницу в его солярий в этом зале, а не в каком-нибудь из остальных шести, — думает с облегчением Моредо, замечая краем взгляда арочный вход на золочённую мраморную лестницу, устроившуюся меж двух толстых колонн, покрытых уже не фресками, а мозаикой из пластинок яшмы, лазурита, малахита, родонита и иных, известных только архитектору перинного дома, материалов. Конечно, вход охраняют двое Безупречных в бронзовых кирасах, повторяющих анатомию тела, а также шлемах с личиной, напоминающей половину луны. — Иначе, я бы задержался в каком-нибудь зале».       — Господин Рогаре ожидает вас, — произносит с почтением один из Безупречных, склоняя голову, когда Моредо подходит к лестнице.       — С моим отцом кто-нибудь ещё есть? — уточняет парень, слегка тряхнув головой, что его волосы, едва слышно, соскальзывают по наплечникам лазурного доспеха с едва слышимым шелестом.       — Нет, господин, — коротко отвечает евнух и Рогаре, удовлетворённый ответом, проходит на лестницу, поднимаясь на второй этаж. С каждой ступенькой он ощущает всем своим телом те баснословные деньги, которые потрачены его отцом ради «Ароматного сада». Каждая фреска и мозаика сделаны с такой невероятной дотошностью и аккуратностью, что, засмотревшись, хочется немедленно оставить все дела и упасть в объятия шлюх обоего пола. Более того, хочется не просто удовлетворить своё внезапное и сильное возбуждение, но и остаться здесь навсегда, ведь великий Лисандро постарался, чтобы в его перинном доме оказались только лучшие куртизаны и куртизанки со всего мира. Конечно, Моредо, будучи в самом начале жизни «Ароматного сада» лишь юнцом, желающим оттрахать весь шлюх, думал, что расходы слишком высокие и что они никогда не окупятся, но он ошибся, ведь перинный дом Рогаре, действительно, стал крайне посещаемым местом.       «И всё же, траты отца были слишком высокими, — размышляет Моредо, видя впереди потолки покоев родителя, украшенные более сдержанными фресками, барельефами и мозаикой. — И, если бы он доверил управление «Садом» Лисаро, то мой старший братец благополучно пустил бы всё под хвост слону. Этот честолюбивый идиот только и может, что тратить деньги, не задумываясь о последствиях. Если выйдет, то надо попытаться вместе с другими братьями и сёстрами отстранить Лисаро от наследования.»       — Сын мой, — ослеплённый роскошью покоев отца, Моредо не сразу замечает весьма высокого и беловолосого мужчину, одетого в дорогой, волантийский, сатиновый плащ, под которым скрывается, конечно, не менее дорогая миррийская тога из пурпурного шёлка, украшенная различной вышивкой. — Скажи, хорошие ли вести ты принёс?       — Да, отец, — Моредо неспеша подходит к мужчине, а потом опускается на одно колено, смотря прямо на миррийский ковёр с затейливым рисунком, чрезмерно мягкий, почти не ощущающийся сквозь железо. — Бронзовый Принц принял наши правила игры. Однако, меня всё ещё одолевают сильные сомнения, отец, касательно надобности союза с ним. Не будет ли это ловушкой для нас?       — Встань, — властный голос Лисандро Рогаре звучит подобно кнуту, заставляя Моредо в одно мгновение подняться на ноги и взглянуть в голубые глаза родителя, впрочем, смотрящие на него с лёгким укором и, можно сказать, нежностью. Парень замечает, что отец постарел, в серебристых волосах появилась седина, правда, теряющаяся среди них, а вокруг глаз образовались глубокие морщины, выдающие возраст. Однако, его сила и статность никуда не пропали. — Твои сомнения мне понятны, Моредо, — мужчина опускает узловатые, ничуть не мягкие, ладони на наплечники парня, словно пригвоздив того к полу. — Союз с Дейгоном и, как следствие, с будущим королём Эйгоном может стать для нас неправильным шагом только в том случае, если Рейнира победит. А потому, учитывая это, мы должны сделать всё возможное, чтобы этого не случилось.       — И всё же, — Моредо красноречиво скользит взглядом за спину магистра, заметив на большом дубовом столе карту, на которой виднеются фигурки, выставленные около Ступеней. — Ты хочешь вручить ему Ступени, — он мягко убирает руки мужчины и, обойдя его, подходит к столу, положив ладонь на рукоять «Истины» и смотря на те самые острова, вокруг которых уже десяток лет идёт война. — И это не говоря ещё о том самом даре, — лишь на мгновение взгляд Рогаре задерживается на затейливом рисунке города Тирош. — Не слишком ли много ради этого союза?       — Совсем нет, — хрипло усмехается Лисандро, тоже поворачиваясь к карте и склоняясь над ней. Он тяжело вздыхает и показывает пальцем на фигурку в виде спящего дракона, стоящую у Сумеречного Дола. — Если для исполнения моего плана необходимы эти жертвы, я пойду на них. До меня доходит слишком много слухов из Пентоса, Браавоса и Волантиса. Каждые из них обещают войну, а наша Триархия слаба, — Рогаре ведёт узловатым пальцем через Узкое море, останавливая его точно напротив Лисса. — Но больше всего меня тревожат шепотки внутри наших стен, сын. Магистры играют в грязные игры, ища покровителей в Тироше, Мирре и Волантисе. Более того, мои пташки поют песни, что Старая Кровь жертвует огромные суммы некоему Нейгору, называющему себя Золотым Драконом и обещающему возродить то, что сгорело в пламени Рока. Говорят, будто бы у него есть дракон, куда больше и страшнее Вхагар, и имя ему Бейракс.       — Но это…       — …слухи, которым нельзя верить? — с понимающей улыбкой спрашивает Лисандро, тут же получив быстрый кивок сына, во взгляде которого читается чрезмерное недоверие к тому, что только что сказал отец. — Что ж, это твоё право, мальчик. Тем не менее, я предпочитаю подготовиться, чем однажды проснуться и увидеть огромного дракона, разрушающего мой город. Нам очень повезло, что мы можем найти союзника в лице Дейгона и что ценой союза будут Ступени и тот самый подарок. Будь уверен, сын, если бы нам пришлось договариваться, допустим, с бастардом принца Деймона, носящего имя Вейгар, всех сокровищ Тироша и Лисса не хватило, чтобы покрыть его требования, — повернувшись к сыну, Лисандро мягко опускает ладонь на его плечо и говорит более спокойным, даже тёплым тоном. — А теперь пойдём. Я познакомлю тебя с командиром Дружины Розы, капитаном Боремундом Одноухим.

            ***

      Алисента смотрит на возвышающийся над ней уродливой громадиной из тысяч мечей Железный Трон. Солнечный свет, врывающийся в Тронный Зал через десятки сложных витражей позади трона, создаёт на мраморном полу рисунки из теней, отбрасываемых мечами, словно пытаясь на что-то намекнуть, однако, взгляд королевы устремлён только на стальную громадину, угрожающе нависающей над женщиной. В зале, кроме неё и десяти черепов драконов самых разных размеров, нет никого. Королеве кажется, что эти останки некогда живых огнедышащих чудовищ наблюдают за ней, словно оценивая и присматриваясь к леди Хайтауэр, которая сама не помнит, как пришла в Тронный Зал, будто бы ведомая не то чутьём, не то каким-то странным внутренним голосом.       «Кости чёрные, словно оникс, искрятся, едва стоит лучам солнца оказаться близко, — Алисента переводит взгляд на висящие на мощных стальных крюках черепа, пытаясь вспомнить имена драконов. — Балерион самый ближайший ко мне и кажется, что он особо пристально смотрит на меня, хотя в его глазницах нет никакой жизни».       Женщина, набравшись смелости перед мёртвым драконом, подходит ближе к колонне, на которой он закреплён, словно надеясь заглянуть в его глаза. Череп слегка дёргается, но, быть может, ей кажется, и женщина отшатывается назад, боясь, что он вдруг оживёт и слезет со своего крюка, откусив ей голову. «Это лишь ветер, — успокаивает себя Алисента, тем не менее, не переставая смотреть на Балериона, чьи зубы всё ещё остры, как валирийский меч. — Есть ли в них частицы Богов, в честь которых они названы?»       Королева стоит, словно выжидая проявления некоего божественного вмешательства, но проходит несколько долгий мгновений, наполненных лишь тишиной, и она, наконец, отворачивается от черепа Балериона, вновь устремляя взгляд на Железный Трон. Женщина помнит этот зал совсем иным. Когда она была лишь дочерью десницы, а место подле короля занимала добрая Эймма Аррен, здесь постоянно проводились роскошные пиры в честь любого мало-мальски значимого праздника, а Визерис частенько вместе со своей женой принимал ко двору разных бардов и менестрелей, позволяя им разносить по замку чудесные песни. Дружба Алисенты и Рейниры тогда была крепка и они вдвоём слушали каждую песню, порой, пытаясь подпевать. Но всё изменилось, когда Эймма Аррен умерла в родах и Визерису настала пора искать новую жену, ведь он — король в самом расцвете сил. Всё будто померкло с тех пор, словно древнее Зло вошло в тот миг в Красный Замок и высосало из него весь свет и всю радость, оставив лишь интриги, ненависть, злобу и ярость. Алисента, будучи тогда ещё совсем юной девушкой, лишь слепо следовала воле отца, пытаясь воплотить его план о её браке с королём. И теперь она стоит здесь, перед Железным Троном, смотря на него так, будто это уродливое скопление мечей должно быть пределом её мечтаний. Однако, королева не чувствует никакого счастья или удовлетворения.       Её душу терзают печаль и грусть, а на кончиках пальцев неприятно покалывает гнев, который может сорваться в любой момент вспышками молний, чтобы изничтожить это грёбанное сиденье для королей-драконов. Однако, Алисента не может этого сделать. И не потому, что у неё нет какой-то магической силы, а по той причине, что Железный Трон должен перейти её старшему сыну, Эйгону, ведь когда это произойдёт, она, наконец, получит долгожданную свободу, освободившись из тюрьмы, которая носит имя сына. Да, его рождение заключило Алисенту в тюрьму, принесло войну и разрушило даже малейшую надежду на примирение с Рейнирой, поставило её и его в шаткое положение, сделав их пешками в руках опытных игроков в Престолы. Он должен был называться наследником, но так им и не стал.       Алисента знает, что Эйгон не хочет короны, что не хочет править, ведь он слишком свободолюбив. Корона и Железный Трон станут для него петлёй, из которой он никогда не выберется, вынужденный играть по правилам, что установлены Богами и людьми. Однако, она также знает, что её мальчик готов к этому, что смирился с тем, что ему придётся стать королём, когда Визериса не станет.       — Мама, — Эйгон входит в её покои настолько тихо и незаметно, что Алисента вздрагивает, с тревогой смотря на старшего сына, конечно, вусмерть пьяного и, судя по его весьма простой одежде, вернувшегося из очередной вылазки в город ради шлюх и выпивки. Рядом с ним, готовый броситься на помощь, если принц начнёт падать, стоит его Тень — молчаливый Дейгон, одетый ещё более скромно и постоянно сжимающий левую руку в кулак. Перед взглядом Алисенты на мгновение вспыхивает тот самый день на Драконьем Камне, заставляя вспомнить страшную рану на когда-то ведущей руке сына Реи. Королеве становится дурно, ведь она видит разодранную, будто каким-то зверем, плоть, с которой капает красная кровь, а под ней что-то белое, очень напоминающее кость, и, мышцы, что местами выходят за пределы кожи, словно пульсируя. — Мама, — пьяный и печальный голос Эйгона заставляет её посмотреть на старшего сына, с трудом опирающегося рукой о каменную стену. — Прости, что я в таком, ик, виде, — принц пьяно кланяется, едва не падая, и Дейгон делает слишком быстрый шаг, чтобы помочь ему, но юноша останавливает его взмахом руки. — Но я хочу кое-что сказать тебе, мама. Послушай.       Алисенте ничего не остаётся кроме того, как кивнуть и взмахом руки показать, куда её сын может сесть. Конечно, Эйгон, с трудом дойдя, падает на диванчик около стола, на котором стоят два графина с вином и лимонной водой. И королева слишком сильно удивляется, когда сын хватает сосуд с водой и жадно его опустошает наполовину, приложившись к горлышку. Дейгон же встаёт чуть в отдалении, старательно разглядывая барельефы на стены напротив кровати женщины, но она не может замечать нешуточное беспокойство в его взгляде, направленном на принца.       — Я знаю, что ты хочешь возвести на престол, когда отец умрёт, Эймонда, мама, — первые слова заставляют королеву невольно выпрямиться и испытующе посмотреть на сына, печально улыбающегося и смотрящего на неё с тоской во индиговых глазах. Также она замечает и то, что взгляд Дейгона опускается в пол, словно он сожалеет об этих словах. — Быть может, это бред пьяного, но я очень хорошо помню случайно подслушанный мной твой разговор с дедушкой Отто. Ты сказала, что хочешь видеть Эймонда королём, ведь он более целеустремлённый, ответственный и твёрдый, чем я. Не пойми меня неправильно, но я согласен с тобой лишь в этих его качествах.       — Ты сомневаешься в том, что он будет хорошим королём? — осторожно спрашивает Алисента, а потом, словно обретя уверенность, продолжает, чуть поддавшись со своего кресла в сторону сына. — Твой брат, конечно, ещё и весьма своеволен, но его можно воспитать подобающим образом. Я не понимаю, Эйгон, почему ты готов уступить корону Рейнире, а своему брату нет? Ведь ты не хочешь править, она тебе не нужна, ты не рождён для неё. Так позволь Эймонду стать королём, а сам будешь жить так, как тебе хочется.       — Я…я изменил своё решение, мама, — и на этих словах, произнесённых таким усталым и измученным голосом, сердце Алисенты пропускает удар. Королева сжимает крепко пальцами своё лиловое платье, полностью обращаясь в слух, ведь ей кажется, что следующие слова старшего принца могут не просто ранить её, но и его самого. — Я изменил его, когда ушёл с Дейгоном из замка, чтобы забыться в самой дрянной таверне, — он замолкает, а его взгляд становится стеклянным, будто он что-то вновь переживает. А затем снова говорит, крайне подавленно. — Хелейна рассказала мне утром о своём видении. В нём я почти умер. Я горел заживо, будучи верхом на Солнечном Огне. И пламя, что меня пожирало, породил Каннибал, чёрный дракон, так она сказала. И сложив это, я пришёл к тому, что я хочу стать королём, — Алисента с ужасом замечает влажные дорожки на щеках сына и она снова видит Дейгона в тот самый день, со шрамом на скуле и лбу, с кровью заливающей ему глаза, что кажется, будто он плачет кровавыми слезами. Королева, боясь увидеть это, смотрит на мужа дочери и лишь на мгновение ей видятся эти слёзы, но она моргает и теперь лишь два зарубцевавшихся шрама предстают перед её взглядом. — Я не позволю ни Рейнире, ни Эймонду занять трон, что принадлежит мне, мама. Мне надоело быть чей-то пешкой, чья жизнь может оборваться по щелчку пальцев. Мне надоело, что этот ублюдок, называющий себя отцом, любит только нашу шлюху-сестру и её бастардов, что он готов сделать для неё все, забыв о нас. Ты помнишь ту ночь, мама? Помнишь, что сделали выблядки Рейниры, как они напали на Эймонда лишь потому, что тот заявил права на Каннибала и назвал их так, как положено?       — Помню, — шелестом срывается с губ Алисенты и женщина старательно отводит взгляд от Дейгона, ведь он — напоминание о той ночи, которое всегда будет рядом, никуда не исчезнет и не испарится просто так. Даже в его детях она будет видеть это напоминание.       — Мне никогда не забыть окровавленное лицо Эймонда, его страх, — Эйгон говорит с трудом и придыханием, будто его захлёстывают все те чувства, что он ощутил тогда в полной мере. — Не забыть и слёзы Хелейны, её мертвенно-бледное лицо, едва она увидела своего мужа и брата в таком виде. И, конечно, я никогда не смогу похоронить за плитой раны Дейгона, который мне давно стал братом. Но знаешь, что я ещё не забуду? Отца, разбиравшегося в произошедшем с таким выражением на лице, будто ничего не случилось. А ещё его это пренебрежительное «мальчик», обращённое к сыну, которого чуть не прирезали кинжалом. Рейниру, требовавшую едва ли не пытать Дейгона и Эймонда, пострадавших более её драгоценных бастардов, чтобы узнать правду, — юноша крепко, почти до хруста сжимает кулаки, стараясь сдержать что-то внутри, грозящее вырваться наружу. — И я не сомневаюсь, что, когда король умрёт, она не даст нам никакого выбора, кроме смерти, ведь мы — угроза её детям, симеоновский меч, занесённый над главами грёбанных бастардов. И потому я стану королём после Визериса, чтобы не допустить смерти тех, кто мне дорог. И, если Рейнира захочет войны, то она её получит. Я не отступлю и буду сражаться за свою семью до конца. Я надену эту грёбанную петлю и превращу её в свою силу.       Алисента понимает, что её долг — поддержать Эйгона всем, чем она может. Понимает, что иного выхода нет, ведь он знает о её пока зарождающемся заговоре, но разве она может предать Эймонда, в котором очень медленно прорастают те самые семена, что она посеяла? Разве у неё есть право обратить всё вспять? Да, Эйгона поддержат Дейгон с Хелейной, но у её второго сына есть Дейрон, что скоро уедет в Старомест ради того, чтобы потом, когда настанет время, помочь брату. Королева всё ещё может воспитать Эймонда как короля, дать ему сторонников и силу, которая вознесёт его на Железный Трон.       «Он лучше Эйгона, — отчего-то эта мысль не вызывает в голове королевы отторжения или неприятия. — Он даст то, чего так хочет Эйгон. Свободу. Он защитит не только его, но и всю семью. Даже сейчас, будучи младше на четыре года, Эймонд желает защищать брата, желает сражаться ради него. Если я всё сделаю правильно, Эгг сам убедится в этом и сам уступит корону. И тогда Дейгон, следуя ему, поддержит нового короля. И всё будет так, как должно быть».       Алисента, обретя уверенность, отворачивается от Железного Трона и не обращает никакого внимания на собственную тень, пронзённую его мечами.