в сумерках

Утром Йокогаму снова накрыл туман. Видимость была ужасная. Город как будто поместили в аквариум с водой, в которой неделями мыли кисточки от серой краски: предметы начинали расплываться и таять в дымке на расстоянии всего пары метров. Воздух, невероятно влажный, пропитанный запахом соли и мокрого бетона, стоял киселем. Звуки растворялись в нем без остатка. Дазай сильнее закутался в тонкий плед и заставил себя оторваться от расплывшихся вдалеке пятен фонарей. Заваренный чай по ощущениям настаивался уже минут десять. Дазай опустил в него палец. Черт. Остыл. Он не раздумывая вылил все в раковину и снова поставил чайник на электроплиту. Ужасно уродливая вещь, если подумать. Прямо как чья-то шляпа. От холода передернуло, и он прятал от себя самого это непроизвольное движение в повороте головы. Как-то оправдывая это действие, он бросил взгляд на разложенный впервые за долгое время старый диван. Чуя, развалившись и свесив с него одну руку, тихо посапывал, занимая почти все свободное место. Он приехал в самую рань, когда солнце еще и не думало показываться, а сам Дазай, блаженно прикрыв глаза, висел в полусне. Он открыл дверь своим ключом, бросил на стол толстый бумажный конверт и сел на стул напротив, опустив голову на раскрытые ладони. Дазай отреагировал не сразу. Еще несколько минут притворялся спящим, просто чтобы дать Чуе выдохнуть. Тот выглядел плохо. Утренняя полутьма совсем не сглаживала тени под глазами, и тонкая кожа выглядела бледнее, чем обычно. На нем под кожаной курткой была уже несвежая рубашка, от которой явно пахло табаком. Парфюм же слышно не было. Испарился даже шлейф. — Он совсем тебя доконает, — вместо приветствия прошелестел Дазай, едва приоткрыл глаза. Чуя только нервно дернул плечом. Количество рабочих часов в мафии никогда не обсуждалось и не ставилось под вопрос. Дазай это знал. Какие-либо дальнейшие комментарии на эту тему были абсолютно бессмысленны, а у Чуи откровенно не было сил на препирательства. Он просто бросил в Дазая последней новостью, поднявшей его ночью с дивана в его кабинете: Фукучи мертв. Убили. Застрелили из лука, стрела, кажется, охотничья. Из лука, Дазай, просто, блять, невероятно. За этим «просто, блять, невероятно» последовала гневная тирада на грани с истерикой. Чуя вдруг вскочил с места, начал метаться из угла в угол и пытался донести, что Дазай был не прав, что происходящее больше походит на заговор против городских властей, и это очевидно, ведь просто невозможно провернуть такое дело в одиночку и уйти незамеченным. А даже если неправым окажется сам Чуя — не важно. Пусть это будет личное дело. Мори все равно следующий. Озвучив все свои опасения и сделав финальное предположение, Чуя как-то подрастерял весь запал и замолчал. Он был до предела вымотан, совмещая работу, которой Босс не забывал его одаривать, параллельные попытки расследовать в одиночку дело двухлетней давности и усиленную охрану Мори, о которой тот не просил и из-за которой временами раздражался из-за этого. И это были только те факторы, что лежали на поверхности. Дазай был уверен, что тотальное непонимание ситуации и нависшая над Боссом опасность, от которой тот, по словам Чуи, не спешил защищаться, мучала Накахару не меньше уплотнившегося графика. Самое худшее было в том, что Чуя своего состояния не замечал в упор, хотя его усталость и перенапряжение всегда выливались в лихорадочный азарт, пониженную терпеливость и сильную нервозность. В эти дни он мчался с одного задания на другое, завтракал кофеином, обедал никотином, на ужин у него вообще вряд ли что-то было. Непродолжительный сон был быстрым и поверхностным. Нервная система работала на пределе возможностей. С этим нужно было что-то делать. Дазай, видевший в свое время зарождение этой модели поведения, серьезно задумался о ней только теперь. Пока Чуя слонялся по комнате, он перебирал в уме все препараты, что были у него в наличии. Стоит ли дать ему успокоительное? Подсыпать в воду снотворное? Что-то из барбитуратов? Господи, когда же он перестанет бегать… Может лучше нейролептик? Подсыпать и тем более насильно запихивать в рот ничего не пришлось. Когда Дазай между делом спросил, не растит ли Чуя черноту под глазами, чтобы забрать его титул неспящей красавицы, тот даже ничего не ответил. Просто упал на диван и отвернулся к стенке, чтобы больше не видеть раздражающего лица. Так и заснул. Дазай набросил на него первое попавшееся под руки покрывало, но плед не отдал. Закутался в него сам. Пока Чуя спал, он успел пересмотреть все материалы: и те, по предыдущим убийствам, что Чуя оставил ему на хранение, и новые, что тот привез с собой ночью. Дазай разложил по столу несколько интересующих его документов и фотографий, в том числе ту, где из тела крупного мужчины торчала стрела, все остальное осталось лежать в папках. Новых деталей было мало, так что картинка, сложившаяся в его голове, вроде бы, оставалась все та же. Смерть Фукучи никак ее не изменила, только добавила на нее штрихов. Единственное, что действительно заинтриговало Дазая в этом деле, так это выбор оружия. Использовать лук было как минимум странно, а в целом — непрактично и сложно в использовании. Но никаких трудностей у убийцы, очевидно, не возникло, если на месте преступления была найдена только одна стрела, и, как следовало из отчета судмедэксперта, нужно было потрудиться, чтобы извлечь ее из тела. До этого все убийства совершались клинком, но в этот раз было выбрано оружие дальнего действия. Видимо, шансов приблизиться к Фукучи незамеченным было мало, и убийца это хорошо знал. Он изучал Фукучи заранее? Или скорее, знал его раньше, раз даже не попытался действовать привычным методом? И почему тогда не огнестрельное? Символизм? В выборе лука определенно должен был заключаться какой-то символизм. Оставалось понять, каким боком он вписывается в этот круговорот убийств. Реальность напомнила Дазаю о себе, когда из чайника уже плотным потоком валил пар. Он никогда не опускал свисток, говоря Чуе, что забывает, но на самом деле его откровенно бесил визжащий звук выходящего пара. За время жизни в Сурибачи успел сжечь уже не один чайник. Чуя по привычке постоянно ругался и предлагал ему провериться на деменцию: вдруг Дазай забудет, как использовать газовый котел, и разнесет к чертям всю улицу. В этот раз, однако, чайник остался цел, а «забывчивость» Дазая подарила Накахаре еще немного времени для сна. Глотнув крепкого чая и не обращая внимания на тяжелое от количества кофеина сердцебиение, Дазай снова обратился мыслями в дело. Оно не казалось ему сложным. До разгадки оставалось всего лишь пара шагов, но для этого нужно было выйти в поле: из Сурибачи Дазай, не знавший по-хорошему, что последние два года делается в Йокогаме, видел не так далеко. Ему не хватало деталей, представление о которых он мог бы сложить только получив доступ к ресурсам: камерам слежения, спискам досье, документам по сделкам, которые проворачивались в городе в последнее время. Все это и даже больше было доступно Мори, и Дазай бы поставил свой глаз на то, что тот уже давно разгадал загадку, никому об этом не сказав. Теперь Осаму должен был понять, с какой стороны к этой проблеме должен подойти он сам: должен ли он просто помочь Чуе защитить Босса и потом предать всю историю забвению или все-таки разворошить прошлое, докопаться до сути и открыть все карты, что Мори так бережно прячет от своих же? Главный вопрос состоял в том, хотел ли он ворошить это самое прошлое? Его откровенно волновал один факт: Мори не делал ровным счетом ничего, чтобы уладить ситуацию. Даже не так — он запретил своим людям делать что-либо. Почему он не защищается? Он настолько уверен, что его не затронет? Но нет: прямо сейчас перед Дазаем среди прочих лежала фотография с телом второй жертвы, а Мори не настолько глуп, чтобы не понимать, что это значит. Предупреждение мафии было сделано, да еще как: чтобы проникнуть на крыши высоток нужно или обладать кодами от всех дверей и знать расписание охраны, или уметь проходить сквозь стены. Отчего-то Дазай был уверен, что способность здесь ни при чем. Человек, что проворачивал все эти убийства, был гениальным шиноби, и Дазай бы похлопал ему стоя, если бы представилась возможность: фотографии с места групповой резни привели его в восторг. И вот почему против этого Мори не защищается? Что же он задумал? Дазай бездумно глотнул кипятка и вцепился взглядом в небольшую фигуру на диване. Ему в голову вдруг пришла странная мысль: не проверяет ли Мори своих людей на верность? Он им не доверяет? Но ведь в верности Накахары сомневаться не приходилось — тот отдавал мафии свое все, каждый раз проливая на поле боя свои кровь и пот. Почему не приоткрыть завесу тайны своему ближайшему подчиненному? Дазай поскреб ногтем странный принт на кружке и, поморщившись, залпом допил все, что в ней оставалось. В голове где-то на фоне все время неприятно свербил вопрос: смог бы он сам когда-нибудь достигнуть того же уровня преданности? — Ну и сколько я проспал? — чужой голос прервал его размышления, прорезав утреннюю тишину, и повис в воздухе. Дазай ответил не сразу. — Минут сорок. Больше. На самом деле Чуя отрубился на полтора часа минимум. — Почему ты меня не разбудил? Дазай пожал плечами, не особо задумываясь, смотрит ли на него его собеседник. Он бездумно отбивал пальцем по кружке медленный четкий ритм, но был как будто совсем не в комнате. Взгляд его куда-то поплыл. — Понятно, — оценив его состояние, произнес Чуя. Он поднялся с дивана, одернув задравшийся край мятой рубашки, и попытался руками уложить волосы. Дазай, отвлекшись на это действие, приметил, как сильно на его левой щеке отпечаталась подушка. — Нам нужно брать яйца в руки и действовать, наконец, — воюя с торчащими кудрями, начал Накахара. Голос его был тихим и сипловатым после сна, говорил он заторможенно-медленно, но досады его речь от этого не теряла: — Полиция все просрала. Мало того, что они упустили этого сраного маньяка, так еще и привели Фукучи прямо к нему в руки. Долбаные идиоты! Где теперь его искать? Этот Фукудзава … как там его?.. Юичи явно не тупой и не слабак, если ему удалось сбежать от спецназа. — Что? — Дазай вздрогнул. — Повтори, что ты сказал? — Что этот мужик не дурак в отличии от полицейских? — Да нет же, Чуя! — Дазай в волнении чуть не опустил кружку на пол, вместо кухонной столешницы. — Ты все это время знал имя? — Всего пару часов как. Ночью удалось выбить у одного патрульного, охранявшего место преступления. Только оно нам не сильно поможет — явно не настоящее. Я успел заехать ночью в архивы: ни у мафии, ни у полиции на человека с таким именем нет ровно ничего. Он либо никогда не существовал, либо его досье почистили до блеска. — Как его зовут, еще раз? — Фукудзава Юичи. — Может быть Юкичи? — одними губами переспросил Дазай. Чуя задумался. — Да, похоже… Что-то связанное с удачей. Тебе знакомо это имя? — уточнил он. О боги, знакомо ли ему это имя? Дазая пробрало холодным потом. Этот человек. Этот спокойный, молчаливый, хладнокровный человек, привязанный к своим работникам, как к семье. Человек с навыками и повадками наемного убийцы и абсолютно без прошлого: Дазай ведь за все время работы в агентстве так и не смог накопать на директора чего-то больше нескольких упоминаний в газетах рядом со статьями о гениальном молодом детективе. Человек, связанный с правительством, человек, каким-то образом связанный в прошлом с Мори, тесно связанный, но не желающий никак эту связь обнаружить. Он подходил. Все сомнения насчет выжившего из агентства отпали. Да и если подумать, лук и стрелы уже когда-то попадали в поле зрения Дазая. — Ты правда не помнишь? — обронил он, все еще потерянный в буре мыслей, поднявшейся от внезапной новости. Чуя отрицательно помахал головой. — Это директор. — Кто? — Директор Вооруженного детективного агентства. Босс организации, в которой я работал. Которая пропала два года назад. Чуя не нашелся с ответом. Вместо него все сказали его опухшие после сна округлившиеся глаза. — Да ну нафиг… Получатся, мы нашли его? Получается, ты был прав, Дазай? Как всегда? Осаму кисло улыбнулся. Почему-то его правота в этот раз его не радовала. — Послушай, а как полиция узнала имя, если оно нигде не светилось? — На одном из мест преступления остался биоматериал. Один единственный волос. Серебряный. Больше ни отпечатков, ни следов обуви, ничего. Ну из этого волоса и попытались вытянуть максимум. Понадобилось две недели, чтобы прогнать его по всем японским базам ДНК, но в итоге нашли совпадение в какой-то частной лаборатории на Хоккайдо, занимающейся, как я понял, генеалогией. Родственников искал, что ли… — Они стерли его, — прошептал Дазай. — Всех их стерли. — Что? Ты можешь громче говорить, а не бубнить себе под нос? — Они всех стерли, — повторил тот громче. — Ты представляешь, какая это работа — стереть человека? А целую группу людей? Да еще и тех, кто периодически попадает в газеты. Чего стоит просто уничтожить все тиражи, где хоть одно слово упоминает об агентстве! Это не говоря о полицейских базах, банковских счетах и кредитах, медицинских страховках, социальных сетях, всей рабочей документации … — Откуда мне знать? Это ты у нас спец в этом деле. — Чуя, — перебил Дазай. В его голосе пробивалось волнение. — Я серьезно. Послушай. Когда меня арестовали два года назад, обвинение основали на целом списке преступлений, дела по каждому из которых я сам подчистил, когда уходил из мафии. Чтобы начать жизнь заново, мне нужно было чистое досье, и за несколько лет работы бок о бок с полицией не было никаких проблем. И вдруг арест. Дазай взял паузу. Лицо его внезапно стало жестким. Таким, каким, бывало, Чуя видел его еще на позиции Исполнителя. — У болванов из правительства на меня ничего не было. Я более, чем уверен, что всю подноготную на меня слил Мори. Больше никто не мог. — Что за бред? Зачем это ему? — Чуя нахмурился. В какой-то момент у него появилось ощущение, что он начинал терять нить разговора, и оно становилось все сильнее. Новость о том, что Дазай был знаком с человеком, заварившим всю эту кашу, слегка ошеломила его, и, по правде говоря, Чуя все сильнее чувствовал, что его попросту обвели вокруг пальца: имей он полученную теперь информацию на руках в самом начале истории, все было бы куда проще. А впрочем, наверное, ему так только казалось: мог ли Дазай знать, что его босс в итоге не просто окажется жив, но еще и будет играть с высокопоставленными чиновниками в кошки-мышки на выживание? — Он знал. Он знал, что случится с агентством, и решил подстраховать ценный кадр. Он ведь все еще хочет моего возвращения, да? — Дазай, — тихо обратился к нему Чуя. — Ты пропал раньше, чем все началось. Он думает, ты мертв. Я думал, что ты мертв. — Да с чего ты вообще так решил? — Он больше не держит твое место свободным. Он официально закрыл вакансию, так что позиции правой руки Босса теперь просто нет. — Как закрыл, так и откроет. — Дазай… — Черта с два. Мы проходили уже это, — в комнате раздался его нервный смешок. — Я в своей жизни столько раз пытался умереть, и все без толку, словно я смерти не нужен, а ты думаешь, он поверит в то, что за мной не досмотрели в тюрьме особого режима? Ему было выгодно. Какой еще тебе нужен довод? Ему единственному было выгодно запрятать меня в подвал на другом конце света и содержать вместо того, чтобы просто убить. К тому же, зачем им вдруг понадобилось перевозить меня назад в Японию спустя год? Он хотел получить меня назад. Дазай вдруг рассмеялся, и Чуя вздрогнул от того, как страшно звучал этот смех. — Он снова отобрал у меня все, что у меня было: мою память о друге, мои попытки жить другой, осмысленной жизнью, людей, которые стали мне дороги. Он отобрал у меня даже смерть. Дазай исступленно глотнул воздуха, которого так не хватало, прикусил палец, и его костлявые плечи снова затряслись, будто в припадке. — Он рассчитывал, что я вернусь в город, и мне придется вступить в Мафию, а вместо этого вернулся его ночной кошмар. Жизнь и вправду злая сука, — произнес он с наслаждением. В этих последних словах было достаточно ненависти, чтобы утопить в ней, как в крови, всю мафию. Они жгли слух отголосками ликования, и Дазай был в них так искренен, как мало когда вообще бывал. Чуя внутренне содрогнулся: Дазай хотел видеть, как этот город, выстроенный на костях, пылает в огне — и его мечты уже почти сбывались. Если городской Совет не сможет предотвратить нападения на своих же, Йокогаму вскоре ждет очередной правительственный переворот, и Чуя очень сомневался, что он будет мирным: рассерженные военные, только что потерявшие не просто одного из верхушки, а почти что кумира, не станут перебирать способы разобраться с происходящим. Чуя никак не мог смириться с мыслью о том, что за всем стоял один-единственный человек. Наблюдая, как Дазай трясущимися руками плещет воду себе в кружку и половину проливает мимо, он на секунду, всего на секунду, допустил это предположение: что, если он приложил к убийствам свою гениальную голову? Да, с того момента, как он появился у Чуи на пороге, он весь год то ли разлагался, то ли собирал себя по частям в этой маленькой темной лачуге, но разве мог Накахара быть уверенным, что между тюрьмой и Сурибачи Дазай не жил в контейнере на помойке, как в шестнадцать, и не продумывал свою месть Мори в мельчайших деталях? И разве мог он быть уверенным, что Дазай не делал этого прямо сейчас, будучи у Чуи на виду? Чуя ведь заметил бы? Ведь смог бы? Вопросы разрывали его и так больную голову. Не долго думая, Чуя встал, приблизился к Дазаю и, схватив того за затылок, прижал его к своему лбу. — Скажи мне честно, Осаму, — спросил он прямо. — Придется ли мне вогнать в тебя три пули, когда я обнаружу, что все убийства планировал именно ты? Дазай растерялся всего на мгновение, но этого было достаточно: он был так близко, что Чуя кожей почувствовал, как сбилось чужое дыхание. В глазах промелькнуло сначала непонимание, потом — догадка, осознание, принятие. Взгляд его померк. Подозрение Чуи, кажется, ударило по нему больнее, чем Накахара мог когда-либо предположить. — Считаешь меня предателем? — Ты уже ушел из мафии. С чего я должен думать, что ты не способен на что-то похуже? У тебя есть мотив. — Брось. Стал бы я помогать тебе распутать свои же силки? — Не аргумент. С тебя бы сталось. Пальцы в волосах слегка сжались. Чуя тяжело вздохнул, и на лице у него дернулась жилка. Осаму прикрыл глаза: смотреть в осуждающую голубизну под нахмуренными бровями было невыносимо. Он стиснул гладкую поверхность столешницы, о которую опирался. — Может и сталось бы, — наконец он развеял повисшую паузу. — Вообще-то я бы посмотрел, чем все это закончится. Чуя будет со мной в этот момент? Он все-таки поднял взгляд, и очень кстати: Чуя ничего не сказал, просто отрицательно покачал головой. Пальцы на затылке разжались. Накахара обеспокоенным взглядом обвел комнату. Во рту резко пересохло. Он попытался сглотнуть, но по ощущениям с каждым движением тканей горло трескалось, как земля в пустыне. — Ты же знаешь о том, что ты не должен разгребать за Мори все дерьмо? — прозвучало за спиной. — Я обязан устранить угрозу. Даже если она родилась из его решений. — Мафия справится и без тебя. — Я и есть мафия! — Чуя вспыхнул в миг, как спичка, которой чиркнули о коробок. — И Мори-сан — мафия! И Коё тоже мафия! И ты тоже был ее частью, но позволил себе оторвать от этого организма целый кусок! Ты сначала притащил меня туда, сделал частью семьи, потом оставил меня, а теперь спустя столько времени ведешь себя так, будто этот период нашей жизни ничего не стоил. Будто все это было для тебя просто шуткой. Черт, сколько в тебе дерьма, Дазай? Как можно уместить столько цинизма в одном человеке? Чуя со всей силы пнул диван, выплескивая на него гнев. Он был в ярости. Всего несколько определенных слов, произнесенных определенным человеком, задели в нем самые чувствительные участки души и содрали с них полузажившие корки, будто сорвали пластырь с еще кровоточащей мозоли. Дазай никогда не выбирал слов. Он просто говорил-говорил-говорил и машинально бил в самые болезненные места, даже если не предполагал этого. Чуя думал, что давно привык, но каждый такой разговор из раза в раз выбивал из легких воздух. — Чуя, я не … — Заткнись. Просто заткнись, Дазай, — Чуя зажал уши руками. — Мне не нужна ни одна твоя отговорка. Поверить в тебя еще один раз, а потом снова разочароваться будет невыносимо. Я сделаю все сам. Он бросился собирать разложенные по столу документы и фотографии. Больше не было смысла терять здесь время. Он должен успеть вернуться в порт к рассвету. — Если мне придется спасти Мори, чтобы завоевать твое доверие, я это сделаю. — Не стоит. Пусть эти громко и четко произнесенные слова и заставили сердце Чуи на мгновение усомниться в правильности своего решения, но голова его оставалась холодной. Он торопливо сложил все бумаги в одну стопку, опустил их в конверт, запечатал его и уже сделал шаг в сторону двери, как вдруг на его плечо легла рука и потянула на себя. От неожиданности Чуя поддался. Дазай резко развернул его к себе. Его холодные ладони легли на щеки, и на секунду их взгляды пересеклись. В мозгу Чуи пронеслась мысль о том, что Дазай сейчас будет убеждать его не делать глупостей — так серьезен был его взгляд, но картинка быстро смазалась. Перед глазами сначала промелькнули темные кудри, а потом чужие губы накрыли его. Их движение съело его ощущение времени. Была только та иррационально желаемая мягкость где-то в районе рта. Она накатывала волнами. Спустя несколько потерявшихся во времени секунд, Чуе показалось, что он тонет. Что его тело, отяжелевшее от недостатка кислорода, тянет ко дну, и что он не может шевельнуться. Ему нужен был воздух, а тот был только в чужих легких, и ему нужно было глотать-глотать-глотать его с чужих губ, просто чтобы остаться в живых. Конверт выпал из его рук, с тяжелым шлепком приземлившись на пол, и только тогда наваждение спало. Дазай отстранился, и Чуе снова нужно было вспоминать, как дышать самостоятельно. — Ты знаешь, что ты не должен был этого делать, — прошептал он невнятно, будто находясь в полусне. — Мы со всем разберемся, — ладонь Дазая все еще оставалась на его щеках. Большим пальцем Осаму оглаживал линии его век. — Ты один не справишься. — Очевидно, что Мори будет одной из целей Фукудзавы. Я просто буду с Боссом все время. Каким бы опытным ни был твой директор, с гравитацией ему не справиться. — Мори не позволит тебе все время охранять его. Ты знаешь это. К тому же, даже сосуду Бога нужен сон. Какая от тебя польза, если ты от недосыпа не то, что не сможешь даром нормально управлять, но и себя будешь плохо помнить? Поверь мне, я знаю, о чем говорю. Голос Осаму убаюкивал. Не хотелось больше ни ругаться и кричать, ни сломя голову ехать в город, ни шевелиться. Вообще больше не хотелось ничего. Руки, лежавшие на лице Чуи, соскользнули, легли на плечи и прижали к груди. Обмякая в объятии, Чуя подумал, что попался в эту ловушку слишком легко. Дазай тем временем вкрадчиво продолжал: — Нам нужно понять, что тогда случилось. Тогда нам будет проще придумать, как остановить Фукудзаву. — Твой бывший Босс уничтожил твоего нынешнего, вот что тогда случилось. — Да, но зачем? — Чтобы расширить сферы влияния мафии. Что за вопросы, Дазай? — Чуя раздраженно выпутался из его рук. — Ты же сам об этом говорил. — Хорошо. Он уничтожил маленькое детективное агентство, чтобы расширить сферы влияния мафии, — Дазай воспользовался толчком Чуи, чтобы снова, сгорбившись, опереться о стол. — Что-то мы знаем. Думаю, вопрос, почему именно агентство, можно опустить. Эти двое друг друга не жаловали и все время вставляли друг другу палки в колеса. На это заявление Дазаю прилетело недовольное «угу». — Тогда остается вопрос «как». Что конкретно Мори сделал, что настолько разозлило Фукудзаву и заставило его вернуться? И почему он появился только сейчас? — Дазай сложил руки на груди. — Чуя, тебе нужно вспомнить все события, случившееся тогда. Каждую мелочь, каждую деталь, которая может навести на ответ. — Черт, я ничего не помню, Осаму, — Чуя покачал головой в отрицательном жесте. — Я столько раз пытался. Все воспоминания смазаны, а те, что есть, перемешаны. Мою память будто в блендер поместили. — Послушай. Сядь для начала, — Дазай отодвинул для него стоявший у стола стул и сам сел напротив. — Мы просто теряем время, — раздраженно бросил Накахара. Несколько секунд он недовольно упрямился, но в конце концов, под уверенным взглядом Дазая, опустился за стол. — Хорошо, — тихо сказал тот. — Теперь закрой глаза. Отбрось все лишнее. Вернись на два года назад. Вспомни все выбивающиеся из повседневности вещи, что произошли тогда. Что изменилось? Чуя нехотя, но все же зажмурился, и попытался воспроизвести хоть какие-то события тех дней. В памяти появлялись какие-то эпизоды, какие-то действия, события, но все было не то. Все было пустым и ненужным. Прыгающие фигуры знакомых людей раздражали его. Через несколько минут он все же плюнул на эти попытки и открыл глаза. Не зная, куда еще смотреть, Чуя уставился в грязное туманное утро за окном. Голос Осаму все еще продолжал аккуратно подсказывать ему: — Были ли странные просьбы от Мори? Необычные задания? Он ввел тогда какие-нибудь новые правила? Разлившийся по улице туман стоял, хотя время от времени казалось, будто он двигался, незримо перетекал из места в место, скапливаясь и образуя огромные плотные спирали. Спирали, закручиваясь, съедали те части Сурибачи, которые было видно из окна, но потом вдруг опустившееся облако редело и рассеивалось, оставляя на улице после себя лишь сероватый налет. — Кого-то сместили? Мори занял чье-то место? — спрашивал Дазай, следя за тем, как Чуя проигрывает у себя в голове оставшиеся воспоминания о прошлом. — Или наоборот? Может, появились какие-нибудь новые люди? Если Мори не уничтожает своих врагов, он держит их близко. Кормит с руки. Туман переливался, как потревоженная вода в бассейне. Чуя нахмурился. Где-то за этой мутью начали проступать тени. — Новые люди … — повторил он за Дазаем, крутя в пальцах попавшийся под руки карандаш. — Знаешь… А ведь правда, — Чуя резко перевел взгляд на Дазая, крепко сжав карандаш в руке. — Как раз в то время Мори взял одного гражданского доктора на позицию командира в отряд чистильщиков. — Гражданского? — Дазай удивленно склонил голову к плечу. — Да. Куросаву Такаши. Кажется, он служил во время войны, но после перешел на гражданку. Мори-сан лично пригласил его, так что никакие проверки на вшивость не проводились. Мне и тогда это показалось странным, но Куросава с работой справляется отлично, поэтому до сих пор никаких предлогов пригласить его в подвалы Коё я так и не нашел. — Но очень хотелось, — понятливо протянул Дазай. — Почему? Чуя немного помолчал, прежде чем ответить. — Честно говоря, конкретной причины нет, — звучал он не очень уверенно. — Просто что-то в нем меня настораживает. — Что конкретно? — Не знаю. Просто чувство такое, — Чуя снова перевел взгляд в окно, пытаясь собрать свои рассеянные мысли во что-то четкое. — Интуиция — это те же выводы, основанные на опыте и обработанной информации, Чуя, просто это происходит бессознательно. Подумай, что в этом враче тебе насторожило? — Кроме того, когда и как он появился? — брови Накахары взлетели вверх. Его взгляд метался по привычным предметам, наполняющим комнату, и Дазай заметил, как он начал потрясывать ногой под столом. — Может, я ошибаюсь, но, мне кажется, я слышал его голос, когда валялся в горячке, — наконец сказал он. Теперь уже лицо Дазая приняло озадаченное выражение. — Пояснишь? — Когда мы с Акутагавой подцепили тот странный вирус, нас, как обычно, поместили в портовый госпиталь, в одноместные палаты с ограниченным допуском. В моменты, когда сознание прояснялось, я мог различать голоса. Я лично знаю врачей и медсестер, которым Мори нас поручил, и различать их на слух не было никаких проблем. Я узнавал всех них. Всех, кроме одного. Он приходил с Мори. Они о чем-то тихо переговаривались, не помню точно, о чем, но в памяти осталось ощущение, что о чем-то важном. О делах. Они говорили про этот, мать его, вирус. Проводили в палате несколько минут, а потом я каждый раз отключался прежде, чем они уходили. — То есть, Мори позволял кому-то не из мафии быть в твоей палате, но только под его надзором, и эти посещения как-то влияли на твое самочувствие? И ты думаешь, что это Куросава. Чуя уверенно кивнул. — Я долго восстанавливал в памяти его голос. Спокойный такой, тихий, но твердый и уверенный в себе. Сначала сомневался все, а потом спустя пару месяцев услышал его разговор с Мори, и у меня в голове будто пазл сложился. Дазай хмыкнул. — Я не понимаю, почему ты до сих пор не прижал его к стенке, — он резко встал и направился к куче одежды рядом с диваном. — Что ты делаешь? — вымученно спросил его Чуя. — Мы едем в город, — послышался скомканный ответ, и голова Дазая показалась из горла свитера. — Делать то, что ты должен был сделать уже давно. Чуя застонал. По-хорошему, он давно должен был закрыться дома на все замки, отрубить телефон и рухнуть в постель минимум часов на десять. Перспектива ехать на допрос после которой уже почти бессонной ночи его ничуть не радовала, даже если эта поездка могла пролить свет на происходящее. И все же, любое промедление могло стоить им жизни Босса. — Ладно, мой промах, согласен. Но ты-то куда собрался? — Я еду с тобой, — когда Чуя обернулся на него, Дазай прыгал на одной ноге в попытке натянуть на себя носки. — Подбросишь до одного места? Скрытые туманом, они пронеслись по закоулкам Сурибачи и нырнули в еще более плотную взвесь на мосту между островом и Йокогамой. Автострада была полностью пуста, так что Чуя, предварительно напялив на Дазая шлем, гнал через эту серую муть, выжимая из мотоцикла максимум. Он помнил заветы Коё: лучшим временем для допроса было время неожиданное. Сумерки в этом плане были универсальны. Те, кто работал ночью, только-только возвращались по домам после тяжелых смен, а те, кто работал днем, только-только просыпались. Он хотел добраться до Куросавы в кратчайшее время, чтобы застать его врасплох и поговорить «по душам». Зачем с ним увязался Дазай, Чуя так и не понял. Он высадил его посреди какого-то скучного спального района, как тот и просил, и укатил в порт. Дазай, проводив взглядом стремительно удаляющуюся Ямаха, глубже закутался в плащ. Холодный и влажный воздух заново обретенной им Йокогамы пробирал почти до костей и вдыхая его, можно было почувствовать, как взвесь воды оседает на стенках дыхательных путей. Он с удовольствием сделал глубокий вдох и коротко улыбнулся. Если бы не обстоятельства, приведшие его в эти места, он бы позволил себе побродить по городу, пока на его улицах еще почти не было людей, но именно по этой причине ему нужно было торопиться. Прежде, чем найти нужный дом, пришлось поплутать по лабиринту панелек, но, порывшись в памяти, Дазай смог отличить его среди других. Он не помнил этаж, так что поднимался по лестнице, внимательно осматривая каждую дверь. Он делал это медленно, методично, старательно сравнивая все, что видел, с обрывками воспоминаний об этом месте, и в конце концов он узнал дверь нужной ему квартиры. Сперва надев кожаные перчатки, он потянул ручку, но дверь, конечно, не поддалась. Тогда Дазай, воровато оглядевшись, присел у замка и достал из кармана скрепку из плотной проволоки. Отмычек у него не было — как-то не были нужны до этого момента — так что пришлось работать подручными средствами. Замок, который уже давно не открывали, с первого раза ожидаемо не поддался, но, пару раз неприятно скрипнув, дверь наконец открылась. Дазай остановился в небольшой прихожей, чтобы прислушаться. Внутри было пусто. Стояла полная тишина. Он быстро огляделся и повел носом воздух. Застоявшийся, никем не тревоженный уже много месяцев, он как будто состарился вместе с газетой двухлетней давности, лежащей на столике у входа. Дазай, позволив себе не разуваться, прошел дальше. Здесь было пусто той самой пустотой, которая остается в местах, бывших когда-то любимыми. У раковины на кухне стояла вымытая посуда, а на столе — самые используемые специи, в гостиной на диване лежал какой-то томик, в ванной все еще стояла щетка, на подоконниках доживали свой срок несколько алоэ в глиняных горшках. Вещи покорно ждали своего хозяина, но он все не приходил, и они, покинутые, покрывались все более и более толстым слоем пыли. Осмотрев немногочисленные комнаты, Дазай вернулся в гостиную и присел на диван. Он был здесь всего один раз, но запомнил быт директора в мельчайших подробностях, и с того времени здесь ничего не изменилось. Это случилось спустя несколько месяцев после вступления в агентство. После нескольких лет работы на мафию, а потом и на правительство, более мягкий климат агентства ударил ему в голову. В агентстве его ценности оказались неуместны, методы работы — неподобающи, а взгляды на жизнь вызывали у коллег много нежелательных вопросов. Многие выстроенные в голове стены и модели поведения больше не работали. Тогда же эффект закупоривания эмоций после смерти Оды наконец обнаружил свои последствия, и психика Дазая затрещала по швам, оставляя желать лучшего, а именно — просто держаться в сознании и пытаться не убить себя. Если с первым требованием он как-то справлялся, то второе провалил с треском. В тот раз он предпринял одну из своих серьезных попыток, и если бы не Рампо, у него бы все получилось. Дазая откачали своими силами, не обращаясь в больницу, но после неудачи он вынужден был провести несколько суток под надзором Фукудзавы, который забрал Осаму к себе. Фукудзава не учил его морали, как Дазай изначально ожидал, просто напоминал ему о еде и таблетках и смотрел как-то задумчиво. Читать его мысли было сложно, что Дазая беспокоило и делало его пребывание в этих стенах слегка тревожащим. И все же те дни были, возможно, самыми самыми спокойными и оттого самыми странными в его жизни. Вкус крепкого зеленого чая, который заваривал директор, помнился Дазаю до сих пор. Он откинул голову на диван и словил лицом первые утренние лучи. Они ничуть не грели, но сам факт того, что восходящее солнце пробивалось сквозь плотную туманную завесу, был приятен. Дазай прикрыл глаза. Этой ночью он спал немногим больше Чуи и сейчас чувствовал, как обивка дивана потихоньку затягивает его в себя. Как же хотелось поддаться. Он немного сполз вниз, закутался в плащ и удобно устроил голову. Глаза слипались, и в попытке не заснуть Дазай начал перебирать подмеченные им детали. Первым, что он проверил, был платяной шкаф. Повседневной одежды в нем практически не было, остались только богатые кимоно для официальных встреч и праздников. В ванной по какой-то причине отсутствовало зеркало. На обувной полке явно недоставало пары крепких ботинок, которые Дазай приметил, пока от безделья в деталях изучал жилище директора, и хорошо запомнил: те были явно ношенные, но, по его наблюдениям, Фукудзава своей привычке носить традиционную обувь не изменял. Куда и для чего он надевал кожаные армейские ботинки тогда так и осталось загадкой, но теперь у Дазая на этот счет появилась мысль. Ну и самое важное: на стойке для оружия не было ни меча, ни прилагающегося танто. Подаренный министром лук, который, помнится, директор забирал для тренировок, Дазай здесь тоже не обнаружил. Он нащупал рукой лежащую рядом папку — последнюю улику, что могла дать ему ответ. Признаться, Дазай нашел ее случайно: он обшаривал все возможные тайники в квартире, не надеясь ничего в них найти, и все же отыскал ее. Папка была совсем тонкая, насколько, что поместилась в щель между книжным шкафом и стеной. Дазай пробежался взглядом по нескольким документам и проверил все их даты. Вопросы о том, почему прятал ее дома, вдали от всех остальных документов, сразу отпали. На этом найденные подсказки закончились. Вместе с полученной Чуей информацией их было более, чем достаточно, чтобы дать уверенный ответ: это был Фукудзава. Дазай скривил губы в слабой улыбке, пытаясь найти в себе ту же радость и самодовольство, что он испытывал, щелкая как орешки, загадки, которые ему давали в мафии или агентстве. Получилось откопать только какое-то прогорклое удовлетворение. Дело было даже не в том, что ответ появился без его непосредственного участия, как бы сам собой, подаренный им случайностью и невероятной убедительностью кулаков Накахары. Откровенно говоря, его волновало, кто был этим ответом. Дазай не верил в людей и мало беспокоился вопросами их психологии, когда речь шла о чьей-то виновности, но, почему-то, принять тот факт, что директор — тот директор, что при всей своей твердости из раза в раз демонстрировал подчиненным невероятное благородство и человечность — решился на такую изощренную месть, было сложно. Не верилось. Как будто мудрец из буддийской притчи оказался обычным человеком, так же подверженным человеческим страстям, как и все другие. Дазай с удивлением для себя обнаружил, что почтительность и уважение с его стороны имели мало общего с положением Фукудзавы как главы организации, на которую Осаму решил работать. Дазай присматривался к нему на каком-то более личном уровне, но все как-то издалека, не позволяя себе слишком увлекаться им. Наверное, именно поэтому теперь, когда сложенный образ распадался на части, он не чувствовал в этом никакого предательства, и все же был в какой-то степени озадачен. Дазай уткнулся носом в ворот плаща и тихонько заскулил: он месяцы провел в серой зоне, за пределами вообще каких-либо эмоций, и нашел в этом покой, а теперь в столь короткий период был вынужден переработать навалившиеся чувства по отношению к директору и погибшим детективам, к Мори, ходящему по лезвию ножа, и погрязшему во всем этом Чуе. Особенно к Чуе. Этого было слишком много. Внезапно оказалось, что его внутренняя дыра размером с Бога не справлялась с поглощением всего обрушившегося дерьма. Вдруг ногу пробило сильной вибрацией. В кармане плаща зазвонил телефон, номер которого мог быть только у одного человека. — Помяни черта, — буркнул Дазай и поднял трубку: — Что у тебя? — Две новости: хорошая и плохая. — Если хорошая новость не состоит в том, что ты решил все бросить и уехать на какие-нибудь острова, то она плохая. В трубке послышался какой-то стук, шуршание и тихий мат. На несколько секунд все смолкло, а потом снова появилось дыхание. — Ты все-таки утащил его в подвалы? — поинтересовался Дазай. — Что? Нет, наоборот вообще-то. Пригласил на крышу покурить и сообщил, что долго держать чужие тушки на высоте в полкилометра мне не нравится. Он извивался ужом хуже Мори, честное слово. — Хуже Мори? Не верю, — усмехнулся Осаму, представляя, как собеседник на другом конце города закатывает глаза. — Короче, если без деталей, Куросава и правда был втянут в это все, но далеко не Боссом. — Кем же тогда? — Фукучи Оочи. Куросава не был щедр на детали, сказал только, что познакомился с Фукучи, пока служил на фронте, и пересекался с ним и позже, когда работал на правительство. От Ищеек время от времени поступала работа, так что когда Фукучи два года назад пришел с очередным предложением, ничего странного Куросава поначалу не заподозрил. — Что за предложение? Вместо ответа из трубки послышался щелчок зажигалки. Чуя глубоко затянулся и продолжил. — Фукучи попросил его присутствовать на казни и установить факт смерти. Казнили, якобы, террористов, только вот среди них были дети, да и приговор вынесли без гражданского суда. Все было очень странно, но Куросава даже не пытался ни во что не вникать. Я так понял, на него неплохо надавили — у Фукучи явно был на него какой-то компромат. Ему нужен был практикующий судмедэксперт, который будет молчать, и Куросава просто удачно оказался рядом. Чуя снова взял паузу для затяжки. Дазай его не прерывал и не подгонял. Могло показаться, что он вообще не слушает, но Чуя знал, что Дазай был очень даже сосредоточен и ловил каждое его слово. — Фукучи руководил там всем от поимки «преступников» до казни. Он хотел, чтобы всех казнили одновременно, но что-то пошло не так, и Куросаве пришлось ждать еще несколько часов после прибытия в тюрьму. Наверное, не могли кого-то поймать. Чуя фыркнул. Под сухостью фактов в его голосе слышалось раздражение и отвращение. — Вместо повешения почему-то был выбран газ. Куросава не понял, какой конкретно. При осмотре тел он не нашел никаких следов удушения или отравления. Вскрыть трупы ему, конечно, никто не дал, но все выглядело так, будто у этих несчастных просто остановились сердца. — Он проверял каждое тело? — уточнил Дазай. — Вот здесь и начинается самое интересное, — нервно усмехнулся Чуя. — Накануне перед казнью к нему явились люди в костюмах. Предложили баснословную сумму с единственным требованием — в случае, если человек с серебряными волосами будет подавать признаки жизни, соврать о его смерти и сообщить об этом им. Дазай присвистнул. — Как интересно. С чего бы Боссу беспокоится о Фукудзаве, если он мог поставить под угрозу весь переворот в случае, если бы выжил? — Интересно не то слово, — казалось, еще немного, и Чуя от злости и замешательства начнет плеваться ядом. — В любом случае, Куросаве даже не пришлось проверять пульс, потому что один из осужденных, очевидно, плохо контролировал свою способность и доставил военным много проблем, из-за чего процесс сбился. Куросава говорил, что слышал львиное рычание. У Дазая непроизвольно сбилось дыхание. Стало очень больно. Он прикрыл глаза, сжал ногу и досчитал до десяти, чтобы вернуть улетевшее в миг сознание. Уточнять, что рычание было тигриным, он не стал. — Фукучи вообще как будто хотел поскорее все закончить. Он много времени провел в камере Фукудзавы и итак был на взводе, а потом во время казни один из его свиты вдруг потерял сознание, началась неразбериха, так что когда все закончилось, Фукучи приказал быстро сжечь тела. Проверить труп Фукудзавы Куросава просто не успел, а проследить за процессом кремации никто не посчитал нужным. В крематории количество тел тоже не считали, поскольку никакой документации не было. Вполне могло оказаться, что Фукудзава выжил, а пришел в себя уже на каталке для трупов. Я выяснил, крематорий находится не на территории тюрьмы, а в отдалении, и вообще не охраняется. С навыками твоего директора сбежать оттуда даже в полуобморочном состоянии было бы вполне реально. — Все-таки «удача» в его имени не просто иероглиф, не так ли? — больше сам у себя спросил Дазай. Ирония произошедшего, по его мнению, была просто на высоте. — Он знал, кто был виноват. Он подозревал, что в правительстве что-то назревает. Он копал под них — я нашел документы, но здесь не много. Фукучи разболтал ему остальное, будучи уверенным, что ему ничего не аукнется, а спустя два года получил стрелу в глаз. Очаровательно. Теперь и Куросава получит похожий подарок от Мори за то, что не захотел распластаться об асфальт вместе с его секретом. — Не получит, — уверенно заявил Чуя, затягивая сигарету, кажется, до фильтра. — Вряд ли Босс узнает. Даже если и узнает, сейчас ему будет не до этого, а когда все закончится, он будет обязан нам жизнью. — И как же ты собрался все закончить? — Поубавь скептицизм в голосе. Для этого у меня есть ты. — Ты хочешь, чтобы я вышел с тобой в поле? — Да, — на выдохе твердо ответил Чуя, будто решался с ответом невероятно долго. — Может быть, в последний раз. Для Йокогамы, Дазай. В его голосе прорезались какие-то непривычные ноты. Чуя … просил? Это было неправильно. Должно быть, он действительно был в отчаянии, раз был готов на все, даже на работу с Дазаем, чтобы устранить угрозу для мафии. — Значит «двойной черный» снова в деле? — Дазай усмехнулся. — А что я получу с этого? Чуя меня поцелует после? Накахара натурально зарычал. Дазай поспешил перебить поднимающийся в нем гнев. — Ладно-ладно. Не думал, что доживу до этого момента. Что ж, тогда забирай меня. Там же, где высадил. В трубке послышалось короткое «угу» и гудки. Дазай спрятал телефон в карман плаща и взглянул на фотографию на полках напротив, которую все это время избегал. На ней, на десять лет моложе, чем Дазай привык наблюдать, был запечатлен Рампо в своем не меняющемся панчо и Йосано с вечной заколкой-бабочкой. Оба держали в руках по яблоку в карамели. У Рампо оно уже было надкушено — щелчка камеры он дождаться не смог — но лицо его сияло в предвкушении угощения, Акико тоже улыбалась в камеру, и на фоне этих лучезарных улыбок даже обычно строгое лицо Фукудзавы, стоящего за детьми, казалось намного мягче, чем обычно. Дазай отвернулся. По его опыту счастливые на фотографиях люди в жизни часто трагично заканчивали. Объяснить с точки зрения логики эти странные совпадения Дазай не мог, и все же поклялся себе, что никогда не подарит Чуе фотоаппарат.

***

Он успел провести в камере несколько часов прежде, чем холод начал его брать. Надо сказать, сперва его усадили за железный стол. Фукучи пришло в голову поставить его на колени только после часа перебрасывания обманчиво-дружескими репликами и предпринятой попытки разрубить цепь чужим мечом. Теперь холод бетона, впивающегося в колени, карабкался вверх по затекшим ногам, и по ощущениям все походило на то, что в его окоченевшие мышцы втыкали иголки, а несколько позвонков в районе шеи и плеч готовы были лезть наружу прямо через мышечный корсет. В попытке разогнать кровь он повел сначала головой, потом плечами, но смог это сделать не сразу. Мышцы деревенели от холода. Пальцы уже давно не слушались. Периодически он пытался шевелить скованными за спиной кистями, но только резал запястья об острые края наручников. Вся эта боль не шла ни в какое сравнение с тем, как мучительно звучали слова вернувшегося спустя время Фукучи. — Мы используем газ. Нестандартный. Все твои дети просто уснут и будут видеть сны. Неплохо, правда? Фукудзава ему не отвечал. С тех пор, как Фукучи снял маску, он не произнес ни слова. Он цеплялся за тягучую, наваливающуюся камнем боль, как за якорь и думал. Как выбраться? Сколько их? Где слабое место? — … потом мы зачистим агентство. Убедимся, что и в дальнейшем все пройдет гладко… Он не знал, в какой он части тюрьмы. Не знал даже, в какой он конкретно тюрьме. Накатывала усталость. Фукудзава продолжал крутить руками в наручниках. — Это для Йокогамы, Юкичи. Нам всем нужен качественный скачок… Фукучи продолжал говорить. Изо рта у него вырывался пар. Почему здесь так холодно? Почему..? Мысль уходила. Фукудзава крутил кистями. Металл наручников отдавал холодом. Черт. Мысль. О чем он только что думал? Он заметил, что Фукучи уже закончил нести свой революционный бред. Как давно он вышел? И почему пар из его рта все еще стоит в камере? В голове начинало потихоньку плыть. Мозг не мог сосредоточиться на поиске решения проблемы. В сознании крупными очагами остались только несколько мыслей: предательство, смерть, выбирайся. Выбирайся. Детективы. Черт. Он собрал всех этих детей не для того, чтобы они стали мучениками. Выбирайся, черт возьми. Он яростно, изо всех сил потянул наручники. Металл впился в запястья, но повредить связывающую их с кольцом в полу цепь не было никаких шансов. Даже если он сломает себе большие пальцы, его крупные ладони не пролезут в узкое кольцо наручников. Да и что он сделает против цельнометаллической двери камеры? Пар сгущался, и стало ясно, что это был совсем не пар — они пустили газ. Как только Фукудзава осознал это, его грудь обожгло изнутри. Это произошло так внезапно, что он рефлекторно попытался дотронуться до нее, но не смог. Резкая боль пронзила его, и он свернулся, опускаясь до пола настолько, насколько позволяла короткая цепь. От бетона в лицо ударило холодом, и на контрасте температур он почувствовал, что его лицо горит. Все его тело пылало. Это явно не было побочным эффектом газа, от которого Фукудзава в момент смерти должен был видеть свои лучшие сны. Это одна за одной разрывались связи его способности с его подчиненными. Они умирали. Это ощущалось так, будто кто-то залез пальцами ему в грудь. Это ощущалось так, будто кто-то по порядку отрывал от его сердца вены и аорты. Это было нестерпимо. Это было неправильно, неестественно, анормально, и если бы Фукудзава знал, что ему когда-то придется испытать такое из-за собственной способности, он бы никогда, никогда в жизни не взял бы никого под свое руководство. Оставаться вечно одиноким Волком было куда менее больно. Он давно повалился на пол, не выдерживая опаляющей боли в груди. Ему критически не хватало воздуха. В глазах потемнело. Это был конец. Он наступал неотвратимо, как время. Признаться, Фукудзава много думал о смерти, но и представить не мог, что она придет вот так. В один момент он просто не смог сделать вдох. За несколько мгновений до поглотивший его черноты он еще успел услышать щелчок открывающейся двери.