Fault || Вина

Это не было похоже на ту свободу, которая представлялась Туббо. Он отнюдь не был в безопасности. Его окружали останки людей и вязкие внутренности, размазанные по стенам, а в воздухе витал запах крови, страха и пепла. Бойня была необходима для выживания, но это все равно была бойня. Крах, полное падение. Присутствие свиного монстра давило не хуже, словно массивная гора, что заслоняла собой весь горизонт, пропуская лишь редкие полоски света, проскальзывающие через окно. Сокрушительная уверенность в том, что в любой момент он проснется и... Туббо не знал, какой мыслью следовало бы закончить фразу, но чувствовал себя очень, очень маленьким. В самом центре осады Фонда. Туббо мог видеть каждого солдата. Их должно было быть сотни, тогда как весь остальной район был очищен и безмолвен. Затаив дыхание, он наблюдал. Туббо мог пересчитать всех и каждого, проследить за ними, узнать их планы, приказы и тактику. Они собирались напасть ночью, и теперь эта мысль тоже тяготила - томительное ожидание, когда каждый стук секундной стрелки вгрызался в кожу, словно угли. И ничего нельзя было сделать, чтобы предотвратить это. Дом окружали со всех сторон, и попытка бежать привела бы лишь к немедленному захвату. Загнанный в угол, он чувствовал, как все это давило и терзало его, и он бы рухнул под тяжестью, если бы уже не валялся разбитый. Испытание - вот что это было. Осада - это просто испытание временем, когда ломятся и бьются в стены до тех пор, пока они не падут. Уилбур, похоже, был уверен, что заключенная им сделка обеспечит их защиту, но при этом его взгляд все время был расфокусирован и изредка бросался на тени в углу комнаты. Усталость, в десятки раз больше прежней, томила его, и Туббо не мог представить, как парень простоит еще минуту, но Уилбур все же держался. Минуту, две, и дальше. Он старался продержаться. Но до чего? Ничего не изменится. Ресурсы Фонда были безграничны, а их - явно нет. Единственное преимущество, которое Туббо мог разглядеть в данной ситуации - это наличие Клинка, что само по себе было кошмаром. В полном окружении, без выхода и времени, когда часы торопились вперед к неизбежной катастрофе. Нет, для Туббо это вовсе не было свободой. Но для Томми это было так. Разница заключалась во времени. Для Туббо свобода была недавней роскошью, во рту все еще ощущался ее вкус, достаточно яркий, чтобы понять, что это горькое эхо - не та сладость, которую он искал. Томми же голодал слишком долго, чтобы в полной мере это осознать. Даже самая мелкая крошка считалась настоящим пиршеством, и даже роскошным. Глаза подростка метались по цветам и оттенкам, словно сомневаясь, что они реальны, он дергался от шума соседского двора, от жужжания холодильника или машинных гудков, каждый раз поворачиваясь к источнику, словно желая проверить. Простая еда приносила вкусовую перегрузку из-за того, насколько пресными были серые и бурые батончики. Мальчик привык к беспощадному безделью, и потому даже этот жалкий клочок свободы считался щедрым награждением. По крайней мере, Томми не собирался останавливаться на достигнутом. Это успокаивало: он почти понимал, что их положение было ненормальным, и желал большего. Год взаперти, если не уничтожил его волю, то стер ее привычность, но тоска по потерянному сохранялась, пусть и туманная. Чего нельзя было сказать о Уилбуре… он потерял покой гораздо раньше их двоих. Если вообще когда-либо его имел. Парню хотелось свободы, бежать и не оглядываться, но он не понимал, что значила эта свобода, приравнивая ее к простому выживанию. С болью в сердце Туббо осознавал, как сильно заключение изменило и его самого, на удивление незаметно и быстро. Он обещал Томми свободу, и мальчик верил, что получил ее. Он был доволен даже этому кошмару просто потому, что теперь обстановка была чуть получше. Хотеть "на свободу" и желать "свободу от" - были разными понятиями. Но Туббо полагал, что это не имело значения. В данный момент у них не было ни того, ни другого, хотя этот неудобный факт казался просто оправданием. Что касалось оправдания - прощение за содеянное тоже требовало времени. Сидеть в клетке, а потом в засаде, пока не пройдет достаточно времени, чтобы можно было зажить смело, не заботясь ни о чем. Пережить травму, а потом преодолеть ее. Терзаться чувством вины за убийства, совершенные ради выживания, и за убийства, которые еще предстояло совершить. Какое бы оправдание он ни найдет для себя, оно придет гораздо позже. Туббо не думал, что побег станет такой трудной и большой задачей, и был весьма разочарован, когда обнаружил себя по локоть в грязи и крови. Они совершили прогресс, и немалый, но считать работу законченной - значило оставить ее на полпути. Туббо не собирался этого делать, но только сейчас он начал осознавать масштабы стоящей перед ним проблемы. Он не знал, с чего начать. Он даже не думал, что мог бы приступить к решению, пока сам не мог сдвинуться с места, оставаясь в томительном и тяжелом ожидании.

***

Неудивительно, что его рука выглядела как пестрый бледноватый беспорядок, каждый раз неприятно стягивая против движения. Однако Грег с удовольствием обхватил ее целиком, предвкушая грядущий пир. Вся комната застыла в ожидании, страстно желая скорее покончить с этим. Тянуть за швы было неразумно, но Уилбур всегда любил считаться загадкой для всего сущего. Данный момент не был исключением, и он обуздал тягу к членовредительству, как и все другие разрушительные импульсы. Самым надежным средством было отвлечение. Когда ночь становилась длиннее и грозила сном, он обнаружил, что мысли о грядущей опасности легче всего было отгонять разговорами с Туббо. Конечно, они старались быть тише, дабы не разбудить Томми, но поскольку Туббо всегда находился в какой-то степени сознания, инсектоид не прочь был поболтать. Не то чтобы Уилбура волновало обсуждение прошлого, которое он не мог или не хотел вспоминать, или настоящего, которое, по правде говоря, казалось очень даже неплохим, но беседа мирно шла, пока Туббо тихонько вспоминал свою семью. Это было мило. Уилбуру действительно начинал нравиться этот паренек.

***

Неприятно было ложиться спать, зная, что в середине ночи их поджидало насилие. Почти как в канун Рождества, насколько он мог помнить. Только вместо подарков обещалась угроза быть затащенным с пинками и криками обратно в Фонд, так что, возможно, это не совсем походило на предвкушение праздника. Как бы то ни было, попытка заснуть была отвратительной. Уилбур настаивал на отдыхе, чтобы набраться сил перед заварушкой, даже если до нее оставалось еще несколько часов, поэтому Томми только пожал плечами и стал готовиться ко сну, кое-как почистив зубы. Ему не хватало зубной пасты. Честно говоря, ему следовало ожидать от Туббо каких-нибудь замечаний касательно всей этой "свиной" ситуации, но Томми решил, что элементарная человеческая порядочность взяла верх над страхом, пока инсектоид следил за тем, чтобы Уилбур не умер от потери крови. Если что-то пойдет не так, потребуется быстрая реакция, а возможности Томми в большинстве случаев были сильно ограничены. А ввиду отсутствия у Туббо способностей к быстрому перемещению, нахождение в непосредственной близости казалось единственным решением. Но с этим можно было справиться, хотя бы потому, что Клинок был без сознания. И все же, когда Томми подложил подушку к ребрам кабана, антенна пчелиного мальчика слегка дрогнула. Томми решил, что ему, как хорошему другу, вероятно стоило что-то сделать с боязнью его товарища. «Ладно, смотри внимательно, ибо это будет уморительно». Туббо не выглядел убежденным. И не смотрел. Или, по крайней мере, не глазами инсектоида, но Томми не сомневался в наличии зрителей. Пчелы загудели над его головой, словно создавая защитный купол. Томми осторожно достал горячий пакет с разогретым попкорном. Одно из преимуществ Красного: жидкость давала небольшую защиту от ожогов. Он закинул одно воздушное зернышко себе в рот, почти не удивившись ужасно соленому вкусу, а затем протянул упаковку над огромной головой Клинка, слегка размахивая ею. Почти в тот же миг румяная морда кабана начала принюхиваться. Томми держал пакет на расстоянии вытянутой руки, поднимая все выше по мере того, как спящая свинья тянулась за его движением. Медленно, конечно, но верно. Он сделал несколько восьмерок в воздухе, и Клинок сонно двигался вслед за ним, описывая схожие фигуры с приоткрытой пастью вокруг Томми. Похоже, это только больше обеспокоило Туббо, и подросток увернулся от кабана, заманивая его как можно дальше, прежде чем бросить кусочек попкорна на высунутый уголок розового языка. Клинок лениво жевал, работая челюстями, а потом сладко фыркнул. Томми схватил горсть зерен и начал бросать их одно за другим. «Я набью столько зерен ему в зубы, а он даже не поймет, откуда. Он будет так раздражен, что будет смешно. Мы сможем разыграть его до чертиков, заплетем ему гриву и разрисуем клыки маркерами». «Я видел блестки в одном из ящиков в спальне», - предложил Уилбур. Томми засиял, злобно хохоча. Он тут же бросился в комнату, достав оттуда пачку наклеек, а затем принялся творить. Он не ожидал, что Туббо присоединится к нему, но это было не страшно. Суть заключалась в том, чтобы смягчить образ Клинка, используя юмор, чтобы развеять страх. Если он будет выглядеть смешно, то не сможет пугать, верно? Со всеми этими мультяшными цветочками на клыках из слоновой кости и брызгами блесток на вздыбленном мехе. Некоторые из пустотников присоединились к заплетанию кос, создавая сложные узоры, от которых у Томми слегка болела голова, но несмотря на это, они выглядели красиво. Честно говоря, было не так уж сложно придать свинье-переростку дурашливый вид, учитывая, что Клинок был таким от природы. «Его уши так забавно дергаются, когда он неудачно шутит. Они как бы хлопают». Томми изобразил дергающий жест указательными пальцами по бокам головы. А затем, чуть подумав, взял свисающие уши кабана, начав размахивать ими вверх-вниз для пущей демонстрации. Одно осталось вывернутым, когда мальчик отпустил их, чтобы обвести кружочки по глазам борова. «А еще у него были самые дурацкие очки, какие только можно представить. Он все жаловался, когда их отобрали, но в них он выглядел как настоящий ботаник. Кем он и является. А когда он засыпает, то обычно кружит вокруг себя три раза, прямо как мои собаки. И разбудить его потом невозможно». Томми знал это как непреложный факт. Сколько бы он ни кричал, Клинок никогда не просыпался. Подросток повернулся к Уилбуру, побуждая того подхватить рассказ, но в ответ получил лишь уклончивую ухмылку. «Ну, Клинок еще много чего умеет...» «Мы не простим его, Томми», - категорично заявил инсектоид. Выражение на лице мальчика поникло, и он сделал паузу, прежде чем резко кивнуть. «Хорошо. Ты и не должен. То, что он с тобой сделал - ужасно». «И со всеми остальными тоже». «Да, и это тоже. Он не очень хороший. Но он милый. И сейчас мне бы больше хотелось иметь друга, чем еще одного врага». Может, его привязанность и была недостатком, как показал случай с Майло, но Томми всегда предпочитал утешительную ложь одинокой правде. Он считал, что его сердце достаточно огрубело, но присущая ему надежда никогда не умирала, возможно, существующая лишь за счет его эмоциональной зависимости. «Да какой из него друг?» Недоверие сквозило в каждом слове. «Он - моя безопасность». Досада съедала Томми. Почему Туббо никак не мог этого понять? Такая черта была очень ценной. «Красный не влияет на него, и он всегда спасает меня». Безопасность во всех смыслах: физическая, ментальная, эмоциональная. «Убивая людей?» Его нутро слегка съежилось. «Да. Но не только этим. После каждого раза он сидел со мной и помогал успокоиться. Рассказывал анекдоты и другие истории. Медпомощь с его копытами не всегда удавалась, но он все равно старался. В этом вся его особенность, Туббо, он всегда старается. Может, у него не все получалось, может, он иногда делал только хуже, но он всегда пытался мне помочь, несмотря ни на что. Когда Клинок ранил тебя, он тут же попытался сделать все возможное, чтобы исправить ситуацию: наложил повязки, вытащил нас. Это не искупает его вины, но он пытался, а это ведь должно что-то значить. По крайней мере, для меня. Медленный путь к искуплению. Но это только мое мнение. Ты волен думать, что хочешь, Туббо. Ты не обязан его прощать сейчас, как и я. Ты вообще не обязан его прощать, правда». «Мы не простим». «И это нормально. Но тебе нужно перестать бояться его». «Нет, не нужно. Страх вполне логичен. Даже полезен». «Не тогда, когда он вредит». Страх перед Филзой был таким удушающим, что едва не сломил его - не было нужды так бояться. Он едва не погубил себя из-за нелепого кошмара, и он не хотел, чтобы то же самое случилось с его другом. «Ты не можешь лгать нам в лицо и говорить, что он не опасен. Ты обещал, что не будешь врать, помнишь?» Он поморщился от резкого упрека. «И я сказал правду. Ты передергиваешь мои слова, я не говорил, что он не опасен, я говорил, что он не представляет угрозы. Посмотри на него сейчас. Он ничего не сделает, да и не сможет. Он спит». «Пока что». И в этом заключалась вся проблема. Он ждал. Конфликт назревал, и все, что Томми мог сделать, это попытаться использовать оставшееся время, чтобы ослабить страх, пусть самую малость. Однако безуспешно. «Просто... нечестно, что тебе приходится бояться в собственном доме», - мягко предложил он. «Да», - согласился инсектоид, тихо прошептав и шелестнув крыльями. «Нечестно».

***

Скребя когтями, он вырвался из хватки кошмара в ночную темноту. Смятение затянулось еще на минуту, пока он пытался распознать реальность среди остатков ужаса. По багровой стене тянулись когтистые тени, и это не могло быть правдой, потому что они никогда не оставляли ему света, каким бы слабым он ни был. Масса зашипела на него, и это не могло быть речью, потому что они, вероятно, снова пустили ему в камеру газ. Тепло укрывало его спину, твердое и внушительное, и оно не могло быть настоящим, потому что никто никогда не смел касаться его, все это было неправдой, неправдой... Лунный свет проникал сквозь проем стеклянной двери, пронизывая полумертвые деревья, пока просачивался в мятно-зеленый дом. Туббо мерно отсчитывал дыхание, успокаивающе шурша пчелами по его челюсти, крохотными точками даря мягкое прикосновение. Клинок прижимался сзади, и Томми сбросил напряжение, погрузившись в мех своего защитника. Это было даже к лучшему, что Туббо прятался в дальнем углу гостиной, почти уходя в коридор, в любой момент готовый к бегству. Иначе Томми мог бы... ну. Хорошо, что он был далеко. Как и раньше, пчелы отсчитывали его дыхание. Это было странно. Они ведь не дышали. Или точнее Туббо не дышал. Он тут же понял, почему они вдруг озаботились этим, и его охватило горестное чувство. Это было бессмысленно. Туббо не был виноват, не совсем, и они уже решили этот вопрос. Вроде как. Отчасти. Но ему было не по себе. «Это... это нормально? Тосковать по Розалинде?» Утешительное жужжание пчел тут же стихло. Томми поежился. «Ведь она не умерла, и я не могу ее оплакивать. И мне кажется, что это… неуважительно? Наверно? Но я не успел толком разобраться. Все так быстро завертелось, и вроде как потом появилась минутка на передышку, но в голове… до сих пор такой бардак. Не знаю, получится ли его разгрести». Туббо хмыкнул. «Мы тоже не знаем. И мы имеем в виду всех нас; она тоже не уверена, что думать. Трауром это не назвать, ведь не все так плохо, но... даже не знаем. Маловато как-то было времени на передышку». «Ты вообще не дышишь». Как и не пользовался подобными фразами. Формально, Туббо являлся единым целым с поглощенными душами, но все же различия проявлялись во множестве деталей. «В том-то и проблема», - тихо ответил инсектоид. Его грудь приподнялась, будто делая судорожный вдох, но получился лишь свист, имитирующий попытку вдохнуть воздуха. «Больше не дышу. Я скучаю по этому. Ты не задумываешься об этом, Томми, пока не теряешь. Желания, потребности - все это исчезло. Осталось в воспоминаниях. Однако при этом ты внезапно узнаешь, как выглядит ультрафиолет. На смену старому приходят новые образы, возможности. Но прошлые погибли. Безвозвратно, навсегда. Будущее всегда было таким - как обрезка старых ветвей, но хотя бы оставался шанс перепрыгнуть через них. Может быть, ты промахнешься и упадешь, и придется начинать не с той ветки, с которой ожидалось, но меня… меня вырвали с корнем. Как и Туббо, не одну меня это коснулось. Лишить выбора, сократив до одного пути. Родс сказал это однажды нам. Я сказал это однажды им. Проблема в объединении. Все еще пытаюсь понять, как увязать разные точки зрения. Я не знаю, смогу ли я его простить. Мы не знаем, сможем ли простить себя». Игра с местоимениями выдавала правду: Туббо не был уверен, кем он являлся. «Может, у тебя получится. Может, и нет. Может, это вовсе не имеет значения». «Должно быть искупление, разве нет? Хотя бы попытка. Мы пытаемся, все мы. Но ты прав. Эмоции, тоска - необязательно должны иметь смысл. Скорбь кажется нелогичной, но не похоже, что в этом есть какая-то логика». «Как, например, когда я оплакивал Клементину». Пчелиный мальчик неожиданно рассмеялся. Смех был быстро подавлен, но отголоски еще слышались в воздухе, яркие и счастливые. «О Боже, это было так смешно», - вздохнул он. В темноте Томми скорчил гримасу. «Да, да, смейся надо мной сколько угодно. Я пытался быть искренним и сочувственным; откуда мне было знать, что я оплакиваю жука, стоя прямо перед ним? Я отказываюсь от всех добрых слов, и вообще я бы не сказал их, если бы знал, что речь идет о тебе». «Это потому, что у тебя проблемы с привязанностью, Томми. Ты прячешься за оскорблениями, чтобы избежать признания в том, что любишь кого-то и полагаешься на него, поскольку опасаешься предполагаемой вероятности того, что он тебя бросит». Томми вздрогнул и зашипел: «ЧТО?!» «А? Что?» Томми почти видел, как инсектоид моргает, наклоняя голову вбок в идеальной имитации невинной простоты. Да, как будто он только что не провел м̵̩͖͉̅а̴̖̖͖͗͑̾̈́ф̶̛̬̙̂̊̿ф̴̢̛̹͍̖̀͝ѝ̸̧͍͕̓̑̃н̸̭̪̱̾ы̵̜͑̏̀й̷̺̥̦̎͂ психоанализ или что-то в этом роде. Боже, поздние ночные разговоры с Туббо были сущим кошмаром. А ему их и так хватало. В это время суток инсектоид становился излишне откровенным, о чем мог бы потом пожалеть. К слову, Томми тоже этим грешил, просто еще не осознавал, насколько ужасна была его защита в данный момент. Хотя оставалось недолго. «Я забуду о том, что ты только что сказал. И ты тоже, если заботишься о своем здоровье». «Хорошо», - просто согласился инсектоид, не возражая сменить тему. «А почему ты вдруг заговорил о Рози? Что-то увидел во сне?» «На самом деле я не помню большинство своих кошмаров». Не в деталях, но в любом случае, оставались размытые воспоминания, сшитые вместе. «А мы помним. Это вроде как неизбежно для нас». «Ты можешь спать? Я думал, ты отрубаешься только под газом». Туббо всегда был рядом, готовый утешить в ночи, и это было вполне оправданным предположением. Разрозненный смех разлетелся по комнате. Разумеется, приглушенный. Клинок чуть поворочался. «Да. Только не все одновременно. Сны как бы перетекают от одного к другому, смешиваясь с реальностью. Это немного путает. Хотя довольно легко понять, что реально, а что нет. Легче отвлечься, когда ты не ограничен миром сна». «А сейчас ты видишь какой-нибудь сон? Не расскажешь?» Было бы справедливо, если бы ему дали провести психоанализ в ответ. Толкование снов ведь тоже входило в это? «Я могу разгадать весь этот символизм и прочую м̶̗̾̾͒̾а̷̰͔̂̓͘ͅф̸̭͉͔̪̑̈́̽ф̸̨̲̪͙̹͂͛͝и̵͕̞͈́͗̀н̴̜͌͒͗͗. Например, если ты сидишь голым в классе, это значит, что ты боишься насмешек окружающих. И это правильно. Ты настоящая находка для насмешек, Туббо. Или, что там еще было - ты боишься медведей, да? Это, скорее всего, означает, что… ты боишься сильной мужской фигуры рядом с собой, потому что никогда не знал своего отца. Готов поспорить, что теперь, когда в твоей жизни появился я, у тебя целая куча кошмаров. Должно быть, я тебя пугаю, Туббо». «О да, ты постоянно снишься нам в кошмарах». Туббо сказал это так легко, но Красный все равно вспыхнул на руках подростка. Томми отпрянул назад, прижимаясь к Клинку, мех защекотал его кожу. Ладно, успокойся, идиот. «Да?» Он старался говорить достаточно легко, проглатывая чувство вины. «А что я... что я делаю там с тобой?» «Это неправильный вопрос, Томми», - мягко поправил его инсектоид. «Мы боимся за тебя, а не самого тебя. Никогда больше не говори такой ерунды». «Оу». Облегчение, которого он не ожидал. Это все, что подросток мог сказать - короткое "оу". «Да, нам снятся кошмары. Или версии одного и того же кошмара. Когда они пытались призвать Клинка. И они просто... не отпускают тебя. Но во сне мы этого не понимаем. Не знаем, почему ты больше не двигаешься. Типа. Мы знаем, что они пытались сделать, мы это видели, но в то же время, пока мы во сне, мы просто этого не понимаем. И мы продолжаем трясти тебя, но ты не встаешь. Мы часами трясем твой труп, думая, что это заставит тебя проснуться. Но ты так и не просыпаешься. Сколько бы мы тебя ни звали, это не изменит того факта, что ты... ну, ты понял». «У меня тоже иногда такое бывает. Когда они не отпускают». И на этом предложение должно было закончиться. Смысл этой фразы заключался в том, чтобы показать, что он понимал Туббо, сопереживал своему другу. Но его глупый язык не остановился на этом, потому что Томми просто обязан был сделать так, чтобы все снова крутилось вокруг него, не так ли? «...даже не знаю, кошмар это или нет». В комнате резко воцарилась тишина. Он тут же проклял себя за желание привлечь внимание, за то, что сместил акцент с Туббо, чьи переживания были важны и составляли суть разговора. Предполагалось, что речь пойдет о проблемах Туббо, но нет, конечно же, он должен был проявить эгоизм и выставить себя жертвой. В самом деле он раздувал из мухи слона. Туббо было сложнее уйти от кошмаров, тогда как Томми достаточно было проснуться от страха. Или... или не от страха. Сон просто плохо давался ему. Стоп, нет, это прозвучало как... нет. Определенно нет. Он мысленно обругал свой мозг за то, что тот пытался разыгрывать драму. Он был в полном порядке, точнее мог быть, если бы перестал нести чушь в попытке привлечь к себе внимание. Не поймите его неправильно, Томми любил внимание, но такое, как это, просто... просто не соответствовало его бренду, понимаете? В этом не было необходимости. «Оу». Ужас, которого он не ожидал. Это все, что инсектоид мог сказать - осторожное "оу". Некоторое время удушающая тишина так и стояла, никем не потревоженная. Словно оба мальчика согласились с тем, что разговор умер, не состоявшись. Но Туббо стремился к пониманию, тянулся к нему, не оставляя надежды. Мягко, осторожно, так осторожно, как Томми только ненавидел. И все же он принял неуверенные слова инсектоида, призванные возобновить разговор под видом легкой беседы. Томми знал, что это уловка, он слишком хорошо знал Туббо. «Мы... когда мы не спали. Там, в Фонде. Иногда мы... это не было сном, мы просто думали о чем-то другом, чтобы отвлечься. Просто фантазии, мы полагаем. Желание, чтобы реальность стала такой же. Их было целая куча: о том, как нас никогда не поймали; что мы каким-то образом сбежали. Но были и более простые, например, как мы едим картошку или наша рука снова с нами. Мы постоянно грезили ими. Они заполняли почти каждую минутку, когда тебя не было рядом. Это было практически единственное, что мы могли себе позволить. Фантазии витали в наших головах, прибереженные на случай, если нам понадобится снова уйти от реальности». «Да?» «...похоже ли это... на то, когда они тебя не отпускают? Что ты хочешь уйти?» «Нет. Нет... нет. Я хочу быть живым». Он почувствовал, как рука опустилась на его горло, сдавливая его. Он почти мог различить точное давление отдельных пальцев. Но он хотел говорить искренне, хотя бы с Туббо. «Правда... когда-то не хотел. Во время Серого периода. Может, я и не фантазировал о таком, но... думал, что это будет облегчением, наверное». «И поэтому ты не сопротивлялся?» Слова были негромкими. Он точно представил себе выражение друга: широкие темные глаза, антенна стояла торчком, тело застыло в полной неподвижности. Он ненавидел это. Томми снова все испортил. Это был не тот разговор, который он хотел вести сейчас или когда-либо. В этом не было проблемы, а значит и обсуждать было нечего. Однако ответ давался сложно. Невозможность дать отпор не была сознательным выбором Томми, больше нет. Это была привычка, что укоренилась в нем заслугами Фонда. Борьба усугубляла ситуацию. Сопротивление всегда наказывалось. Он не мог понять, смирился ли он со своей участью или с тем, что должен был сделать, чтобы выжить. Томми не знал, как это объяснить, да и не хотел. Он и так достаточно беспокоил Туббо. «Может быть. Не знаю. Я тогда не очень хорошо соображал. Очевидно. Не то чтобы я мог бороться, ведь они постоянно перекрывали доступ к воздуху, ломая котелок». Он попытался рассмеяться. «Я имею в виду, типа, через пять-шесть минут начинается повреждение мозга, знаешь? Боже, неудивительно, что у меня теперь такой бардак в голове». В его словах звучал пустой юмор. Или скорее он пытался притвориться, что юмор там был. Ему нужно было смеяться, иначе он ударится в истерику. Или, что еще хуже, в слезы. Правда ему было не до смеху, ему больше хотелось спать, надежно укрывшись от очередного кошмара, не имеющего ни смысла, ни последствий. «Тебе все еще снится такое?» Он перекатился на бок, спиной к пчелиному рою. Это было бессмысленно, пару жучков уже занимали место на его узкой челюсти, а другие путались в волосах, но тем не менее намек был понятен. Разговор был окончен. «Ну. Это просто сны. Они ничего не значат».

***

Чаша весов задрожала, гиря тяжелых дум раскачивалась, борясь за высоту. Или, нет, она уже давно перекосилась, но Уилбур упрямо склонял ее в сторону, мысленно давя на бронзовое блюдце и твердо настаивая на правдивости своих убеждений. Было гораздо проще думать, что Томми оставался таким же ребенком, что и раньше. Но факт был неоспорим, а исчезающие синяки на шее подростка не давали покоя. Уилбур, к сожалению, был достаточно умен, чтобы собрать воедино кусочки пазла. Он хотел притвориться, что разгадка крылась в другом ответе, но так и не смог придумать его. Он не знал, что сказать. Уилбур случайно стал свидетелем разговора, незаметно его подслушав в тихий момент уязвимости - только потому, что был трусом, не способным противостоять своим собственным ужасам. Он не должен был узнать, да и не хотел. Он ничего не сказал, и этим поступком или его отсутствием Уилбур приговорил себя к ничтожной участи. И эта ничтожность, если ей позволить, будет только расти, пока пустота не поглотит все в нерушимой тишине. Отрицание и так завело его достаточно далеко, и теперь он заблудился. Он не смел взглянуть правде в глаза и принять тот факт, что Томми изменился, что все изменилось, потому что это неизбежно привело бы к горькому чувству вины. Томми был нормальным. Фонду не было нужды уродовать нормальность. Мучения, которым подвергли его, не должны были коснуться ребенка. Никогда. Признать ужасы Томми означало признать свои собственные, а Уилбур не хотел вспоминать о них ни секунды. Так что он этого не сделал. Память о разговоре уже размывалась, а вместе с ней и ее тяжесть. Слова превратились в отголоски, а затем в слабый шепот, чтобы замолчать насовсем. Они не то чтобы исчезли, просто к ним больше не возвращались. Забытые в пыли, навсегда потухшие в оседающем мраке забвения. Кроме того, существовали и более серьезные проблемы. Адреналин и страх смягчили острые углы воспоминаний, когда обыденный ужас вытеснил прочие мысли, заставляя задуматься о будущих часах, днях, месяцах и годах жизни, которые предстояло провести в бегах. Шаг за шагом он отходил, пока не оказался далеко от края, сумев отвлечься от возникшей дилеммы. Оставалось только продолжить бег, и все разрешится само собой. Бытовые заботы о выживании поглотили его целиком, вытеснив тревожные мысли. Бежать было легко. Просто не обращай внимания, и это никогда не сможет причинить тебе вреда. Уилбур, конечно, ошибался. В один прекрасный день воспоминания обрушатся на него с такой силой, что выбьют воздух из легких. Если бы он хоть на секунду притормозил, сказал бы хоть слово, сделал бы что-нибудь, удар не был бы таким резким. Ах. Сожаления о будущем. Так редко они появлялись и еще реже могли что-то изменить. Уилбур знал, что им двигала трусость и стыд, но в тот момент он не жалел об этом и не собирался жалеть еще долгое время. Нет, его взор застилала громадная пелена из чувства вины, нависшей над ним, и он бежал от нее. Бежал. Это все, на что он был способен.

***

Таким образом, нападение стало его утешением. Стояла более важная задача. Нужно было что-то делать. В темноте ночи он укрыл ребят, спрятав от Фонда. Если враги ожидали застать его спящим, то сильно ошибались. К тому же в глубине гостиной, в лунном свете, пляшущем на стенах, не хватало яркости, чтобы различить, какие тени были реальны, какие - из пустоты, а какие - творение его бреда. Он покачивался, еле стоя на ногах и томно моргая. Темные фигуры подкрадывались к проему, теснясь у разбитого порога, и было совсем неважно, кто из них был способен истекать кровью. Он убивал всех одинаково или, по крайней мере, приказывал казнить. Смерть плясала вокруг него, нож слегка болтался в руке, грозя выскользнуть. Сражение происходило рывками, чередуя секунды, когда его разум забредал в область спутанного сознания. Именно в такие паузы и колебания битва превращалась в бойню. Конечно, все это должно было сопровождаться шумом и гвалтом, когда в крошечный дом вливалась целая армия, когда разлетались брызги кровавой расправы, но Уилбур ничего не слышал. Картина плыла в облаках, клубящихся вокруг, далеких и иллюзорных. Одинокий луч света застревал в сгустках тумана. Одинокая тень пробивала чью-то кость. Он протянул хмурую ноту. Было бы забавно, если бы это была какая-нибудь глупая детская песенка, медленная и в минорной тональности - тогда жуткая атмосфера была бы обеспечена. Но нет, Уилбур напевал полузабытую попсовую мелодию. Из тех, что встречаются в недельном топ-10, а потом тут же забываются по причине заурядности текста. Собственно, в тексте и состояла проблема, поскольку он был настолько безвкусным, что слова вспоминались с трудом. В очередной раз запнувшись, Уил слегка нахмурился, когда одна строчка в припеве просто не попала в него. Он не особо следил за происходящим. Да и не нужно было, если бы что-то пошло не так, Туббо сообщил бы. Возможно. Прагматик внутри него раздражался от этой мысли, желая, чтобы он не отвлекался от задачи. Но Уилбур не мог. Сосредоточенность вызывала такую жуткую боль в голове. Да и вообще, какой был толк от него и его ножа? Руки все еще были холодными и онемевшими. Ожидать большего в таком состоянии было просто невозможно. Зевота постоянно прерывала его песню. Что раздражало. Люди бросались на него, немедленно расчленяясь и разлетаясь на куски. Что отвлекало. Казалось, весь мир был против него, понимаете? Это можно легко исправить, - раздался шепот из Бездны. Избавься от мира, и сможешь петь себе всласть. Ага. Ну, возможно. Но тогда не стало бы людей, которые могли бы творить музыку. Конечно, Уилбур мог бы и сам это делать, его музыка была в сто крат лучше, чем у всех этих глупых людишек, но на это требовалось много работы. И не будет воздуха! Он даже дышать не сможет. Так что нет, спасибо. Предложение заманчиво, но пока обойдемся без всеобщего уничтожения. Пустота заскулила, как нашкодивший щенок, издав ноющий скрежет, который доводил до безумия практически каждого солдата в помещении. Или, довел бы, если бы все это происходило на самом деле. Пустота не обладала голосом, скорее это сонный Уилбур фантазировал, связывая намерения и желания, воплощая их в вымышленном диалоге. Это были всего лишь бредни. В буквальном смысле. В общем, Уилбур в этот момент был просто верхом здравомыслия. Это очень мешало солдатам, пытавшимся напичкать его электричеством. Он был как маленький выключатель: просто щелкните ВКЛ/ВЫКЛ для управления эльдрической энтропией, пульсирующей в пустотном существе, угрожая поглотить всех и вся. А точнее - как маленький рубильник, дабы сделать метафору более точной, с учетом происходящего рубилова. Да, Уилбур любил быть таким остроумным. Остроумный. Это тоже казалось отличным словом. Звучало... так умно, но в то же время как-то остро, что очень подходило ему. На языке оно ощущалось легко. Что-то сверкнуло. Свет взорвался в комнате, напряжение вспыхнуло вокруг него. В тот же миг открылся ужас всей картины: ошметки резни и нечестивые твари, раскиданные по полу - нереальность и безумие, смешанные вместе. Удары молний ослепляли, поражали, но не причиняли боли. Треск электричества замирал в воздухе, а потом пропадал в слое темноты. Форма Грега росла, точно повторяя путь энергии, преобразуя ее в материю. Раздавались неистовые щелчки, а с ними перекрикивания и донесения, которые никогда не достигнут адресата. Простите, ребята, так просто не получится. Уже нет. Волны света обрушивались на него, разбиваясь вдребезги. В коротких вспышках было видно, как Грег продолжал расти: конечности опутывали всю комнату, а корни пробивались сквозь доски пола. Тварь втягивала в себя энергию, обрастая силой. Что бы сейчас ни царапал на стенах этот паразит, утром все нужно будет удалить; уже сейчас в дрожащем шуме, пронизывающим его насквозь, чувствовался голод. Призыв к поглощению жизни, к пожиранию мира. Достаточно ощутимый, чтобы высасывать электричество из реальности без угрызений совести. Долго так продолжаться не будет, но, пока не наступило утро, и солнце не осветило все мерзости и гниль, наследивших в доме, ему было все равно. Свет не горел, и уже давно, хотя не осталось никого, кроме него, кто мог бы увидеть, когда мир прояснится. В любом случае он уже представлял все эти безумные образы. Выглядело скучно.

***

На этот раз было темнее. Неудивительно. Он лежал, зарывшись в клубок, и мир давил на него, сжимая легкие. Вероятно, ковер уже пропитался багрянцем, от того как долго он лежал тут. Он точно знал, что рукава его куртки насквозь пропитались Красным от ежедневных посягательств, полностью покрывшись кровавым цветом. Темнота не улучшала ситуацию, а странные фигуры в темноте - и подавно. Руки Томми судорожно сжимали плечи, пока он настойчиво напоминал себе, что ладони были свободны. Он мог чувствовать. Следовательно, он был настоящим. Его скрутило так туго, что, казалось, мог треснуть, в животе неприятно ныло от напряжения на случайные вздрагивания и толчки. А пустота все росла. Росла. И росла. Туббо был рядом. Его присутствие немного помогало, сдерживая ужас. Томми был не один. Небольшой рой скучковался над головой, пробираясь между ребрами кроватного каркаса и коробками под ним. Пчелы мерно жужжали ему, шепча слова безопасности и заверений снова и снова. «Темно», - прошептал он. Рой чуть затих, размышляя. Томми не мог быть один, потому что гул пчел никуда не пропал, пока они мягко подлетали к нему. И Томми не мог быть один, когда кучка насекомых пригнулась под кроватью, неуклюже уронив какой-то предмет ему в руки. Он прижал фонарик к полу головой вниз, позволяя лишь слабому лучику вырваться наружу, когда свет пронзил тьму. Тысячи пчел вокруг него загудели, рассыпая тени в бесчисленных направлениях, словно вокруг него висели звезды. Дышать стало немного легче. Он не часто позволял себе проблески света, только когда это было необходимо, и всегда осторожно. Кольца теплого красного цвета, прижатого к ковру, было достаточно. За пределами комнаты все еще бушевала битва, его все еще окружали тесные стены, темнота и Фонд, но это было терпимо. С ним был его друг. И Томми не мог быть один, когда в спальне разбилось стекло. Бубнеж и шарканье, скрытное и медленное. Томми выключил фонарик и затаил дыхание, притихнув. Приглушенные шаги пробирались, в осторожном поиске. К ним присоединилась вторая пара сапог, тоже прокравшись через окно. Шкаф распахнули настежь, принявшись копаться в одежде, как будто в ней застряла какая-то аномалия. Одеяла сорвали со своих покрытий. Красный резко вспыхнул, когда кто-то опустился на колени у кровати и начал растаскивать коробки. Багрянец подскочил выше, когда что-то прорвалось через стену, ворвавшись внутрь с яростным рычанием. Не успели они вскрикнуть, как один, то что у кровати, был зарублен, а его напарник вскоре последовал за ним. И Томми не мог быть один, когда стали раздаваться звуки обжорства: плоть разрывалась на куски, кости громко трещали в немыслимых челюстях. Сложно было представить, что за монстр находился с ним рядом. Похоже, кто-то крупный, и, вероятно, со множеством конечностей, которые почти наверняка обладали когтями, судя по щелчкам и скрежету. С чем-то вроде пасти и обилием клыков. Несомненно, порождение тени, если учесть, что послал их Уилбур. Остальное дополнялось воображением. Одно Томми знал достоверно: тени очень медленно ели.

***

Что-то потрескивало в оставленных пустотой разломах. Разрывы в бытие, рожденные из зловещих начертаний, едва доступных для понимания. Кроме того, основание дома наверняка трещало по швам, и были опасения о загубленном водопроводе и электричестве. После прошлой атаки свет перестал работать. Не было и воды, правда Уилбуру хватило дальновидности озаботиться этим вопросом хотя бы на какое-то время. Трещины проходили через весь дом, разрастаясь по отделке, словно лианы. Все помещения в той или иной степени были потревожены. Это вызывало беспокойство. Уилбур прошелся по нечестивым письменам, лишив их нескольких важных фрагментов, ломая ногой слабые и треснутые половицы, дабы нарушить слишком идеальные узоры - пришлось попортить достаточно, чтобы вес их заклинаний исчез. Чтобы стало безопасно, или почти безопасно. Безопасно. До поры до времени. Что бы там ни делала пустота, это работало. Теперь у Фонда оставалось мало преимуществ. Ноги Уилбура почти не держали, казалось, что парень вот-вот отключится от мира, все еще дрожа от фантомных ударов, но они были в безопасности. Или хотя бы живы. Враг отступил, растерянный и смущенный. Замешательство Фонда было приятным утешением для Туббо. Оба элемента их внезапной атаки провалились: она не была неожиданной, равно как и эффективной. Они явно паниковали, хотя бы в том смысле, в каком паника была возможна для организации: шквал сверхсрочных отчетов, перебор старых докладов в попытке найти ответ на неожиданное явление. Фонд был искренне напуган тем, что электричество не смогло поставить Уилбура на колени. Там, где раньше самодовольно полагались на отработанные техники, теперь терялись в догадках и стратегиях. Что они могли упустить? Сажа был хорошо задокументированной аномалией. Прежде подобные меры никогда не подводили, и он был слишком потрепан, чтобы симулировать слабость. Ведь так? Верно? Монстр не мог быть настолько умным, и его крики не вызывали сомнений. Нет, электрошокеры, электродубинки и прочее «электро» должны были работать, иначе все они, как выразился красноречиво Рогейн, лидер оперативной группы, были "в полной Ж". Сие утверждение было завуалировано в ряде предложений, написанных крайне тяжелым почерком и с весьма сдержанным комментарием. В кабинете стратегов царило настоящее пекло. Среди безугомонных криков о нехватке данных в конце концов им удалось что-то найти. Это что-то, а точнее кого-то звали Лоуренс Лета. Где-то в вентиляционных шахтах вздохнул Туббо. Ну конечно. Фонду оставалось только молиться, что их неудача была следствием недостатка информации, и потому они постарались восполнить это, сместив фокус на другую аномалию. Вот почему теперь Туббо наблюдал за допросом, в ходе которого они отчаянно пытались выяснить, кто такая Розалинда, и какой она была, раз уж теперь это имело значение. Рыжеголовый сотрудник отвечал на все, как только мог. Нет, она не планировала ничего тайного, насколько мог судить Лоуренс. Нет, она не была послана никакой организацией, что за "Длань Змея", о чем вы говорите?? И нет, она не упоминала ни о каких волшебных способах защититься от электрического тока. Справедливости ради стоит отметить, что все эти странные уточнения умело скрывались за чередой обыденных, призванных побольше узнать о личности, вопросов. Им нужно было понять, что ожидать от противника, и Лоуренс предоставил все, что знал. Ну или точнее почти все. Дождавшись окончания рабочей смены, Туббо осторожно проследил за Лоуренсом, незаметно устроившись в его машине. Затем рой насекомых последовал за ним в маленькую квартиру, к столу, накрытому на двоих, но лишь с одним стулом. Пока Туббо проверял помещения на отсутствие каких-либо жучков (не считая его самого), Лоуренс отдыхал от трудового дня, занимаясь домашними хлопотами. Наконец мужчина плюхнулся на двуспальную кровать и уставился в потолок, выпустив легкий вздох, когда кошка трехцветного окраса решила запрыгнуть ему на живот. Лениво проведя рукой по выгнутой спине, он слегка поморщился, когда котейка начала разминаться. «Привет, Чоу. Прости, меня задержали на работе». «Ага, именно об этом нам нужно поговорить», - объявил Туббо, пчелиным роем влетая в комнату. Тут же вскочив на ноги, Лоуренс ошалело замотал головой, а его кошка отскочила в сторону, спрятавшись под комод. Туббо с усмешкой наблюдал, как человек судорожно оглядывался по сторонам, схватив настольную лампу, и размахивая ею как оружием. Видя, как парень еле сдерживался от сердечного приступа, инсектоид сжалился и собрал небольшой рой в более заметную фигуру, застыв перед мужчиной. «Это Туббо, э-э, аномалия, частью которой стала Розалинда. Мы проследили за тобой до дома». Шокированным менее он не стал, но первичный испуг поутих: поставив лампу обратно на столик, Лоуренс глубоко вздохнул и снова опустился на кровать. «Что... что ты здесь делаешь?» «Не похоже, что мы могли поговорить в Фонде». «И поэтому...» - он потер рукой лицо. «Ты решил прокрасться в чужой дом». «Обвинение не может быть предъявлено, поскольку имуществу не был причинен ущерб. Проникновение на частную собственность обычно является преступлением, однако многое зависит от того, сможете ли вы это доказать». Туббо остановился, когда понял, что Лоуренс явно не был готов слушать его юридический треп. «Но... вообще. Мы здесь не поэтому: ты солгал Фонду». От смущения лицо Лоуренса покрылось пятнами. «Что?» «Ты сказал им, что это благодаря Розалинде мы выбрались из заключения, умолчав про то, как ты освободил нас». «А. Это. Конечно я умолчал, мне же нужно было спасать свою шкуру. Они задавали так много вопросов о "предателе", что привлекать к себе лишнее внимание как-то не хотелось». «Ага, они пытались определить модель поведения или что-то в этом роде». И вероятно, сгорали от любопытства, желая узнать, как менялось это поведение после пополнения Улья. Туббо мог только представить какие еще эксперименты они бы придумали, не сбеги он с остальными. Лоуренс нахмурился. «Это объясняет их странную постановку вопросов. Я знал, что дело было вовсе не в сожалении, как они заверяли. Они даже не спрашивали о других погибших. Им... им нет особого дела до нас, ведь так?» Гнев прошелся рябью по рою. «Да. Они пытались принести меня в жертву, чтобы посмотреть, как Туббо будет кого-то убивать. Оценка угрозы, так сказать». «Оу». Лоуренс тяжело сглотнул. «О боже. Это ужасно». Он ведь так верил, что Фонд служил во благо человечеству. «Да», - просто согласился инсектоид. «Это было ужасно. И остается. И вот в чем вопрос. Розалинда не смогла вовремя понять их истинную сущность, но тебе повезло больше. Так почему же ты все еще здесь?» «Не думаю, что мне позволят так просто уйти», - тихо сказал Лоуренс. «Боюсь, на этой работе отработка длится до самой смерти». И судя по выражению его лица, он давно смирился с этим фактом. Он уставился на свои колени, крутя обручальное кольцо. «Я никогда не был храбрецом, мной двигала лишь месть. Теперь и в ней нет смысла. Лучшее, что я могу сделать - это сидеть тихо, чтобы не наломать еще больше дров». «Нет. Это самое меньшее, что ты можешь сделать». Он поднял голову с пустым выражением лица. «Что? Мне что, повернуть время вспять, чтобы спасти ее? В любом случае вы теперь свободны». «Хм. Не совсем так, но сейчас вряд ли что-то можно с этим поделать. Но вот что ты можешь сделать - так это помочь другим. А потом другим после этого. Тайно, если придется, ты будешь там, чтобы сделать все, что от тебя зависит». Если все хорошие люди уйдут, что, по-твоему, произойдет? Может, Туббо и не мог уйти сам, не по своей воле, но что-то нужно было сделать. И пусть он не был настолько великодушным, чтобы считать Лоуренса хорошим человеком - для добрых дел это было не так уж и важно. «И так я смогу искупить вину?» Голос мужчины звучал потерянно. Боже, неужели Туббо действительно должен был решать судьбу этого человека? Почему именно ему дали право судить? Успокаивать чью-то совесть? Если бы Туббо знал, как можно было искупить вину, он бы давно разобрался со своей собственной. «Это можно было бы назвать искуплением». Возможно, в какой-то степени. Значило ли это, что существовала некая мера, позволяющая расплатиться за содеянное? Сколько жизней нужно было спасти, чтобы компенсировать те, что были отняты? «Но нет. Это всего лишь элементарная человеческая порядочность». «Звучит слишком сложно для элементарного, как по мне. И довольно рискованно». Инсектоид хмыкнул. «Так и есть. Но вспомни, какие риски были у тех, кого не считали за человека. У тебя есть возможности, используй их». «Но эти существа - они опасны». Под нарастающий гул насекомых Лоуренс быстро продолжил. «Я знаю! Я понимаю, что они тоже живые создания, но не все из них желают нам сплошное добро. Если они такие же, как мы, то нужно признать, что они такие же сложные, и могут быть плохие аномалии». Представить это было не так уж и сложно. Сожженные тела в коридоре, руины после разрушительного побега или буйства кабана. Туббо прекрасно понимал это. «Тогда найди кого-нибудь, кто не опасен. Кто не причиняет вреда. Помоги ему. А потом помоги следующему. И так мало-помалу. Чтобы сделать мир лучше, достаточно начать с небольшого шага».

***

И в то же время небольшого шага было достаточно, чтобы разрушить целые жизни. Каждая жизнь представляла собой ветвистую дорогу возможностей с переплетенными тропинками, ведущими к смутным очертаниям будущего. Бесконечный путь, конец которого наступал в момент остановки сердца. Каждая капля добра, которую могли бы предложить, исчезала с каждой новой смертью. В равной степени исчезало и то зло, которое могло быть совершено. Именно этим Туббо старался себя утешить. Покончи с ними, прежде чем они покончили с тобой. Это был вопрос выживания. Мертвые не смогут угрожать их свободе. Но даже так, это едва походило на достойное оправдание. Особенно, если посмотреть на Уилбура. Он расхаживал почти в полусонном бреду, нагружая свое тело сверх всякой меры. Глаз, налитый кровью, едва фокусировал взгляд, а внимание угасало рывками. Он бросался на вещи, которых не существовало, и огрызался на грубости, которых не произносили. Он был слишком вспыльчив, пусть и старался извиниться в моменты прояснения. Он отказывался от любого отдыха, не желая терять бдительность. И, возможно, он был прав, учитывая бесконечные наступления. Враг никогда не имел успеха, но с каждым разом Уилбур становился все более изможденным. На короткие мгновения он просто отключался, пустота вытекала из него наружу, пока он снова не приходил в себя, возобновляя патруль. На четвертый день Уилбур выглядел еще более разбитым из-за регулярных атак. Смотреть на это было ужасно, хотя то же самое можно было сказать и о том, что он вытворял с солдатами. Вернее, о том, что он позволял вытворять пустоте. Едва ли это можно было назвать выживанием, когда цена за него была так высока. Особенно, если посмотреть на Томми. Мальчик дрожал в темноте, наблюдая за творящимся вокруг насилием. В страхе и молчании он вместе с Туббо ждал момента, когда их обнаружат. Такое уже случалось и не раз, но после того, как Уилбур справлялся с угрозой, им приходилось искать другое место, чтобы спрятаться. Иногда этого места не хватало - Фонд давил со всех сторон. Тогда они оставались сидеть рядом с Уилбуром, держась за руки или прикрывая уши, отчаянно пытаясь не сойти с ума - как от присутствия пустоты, так и от ее деятельности. Опуская голову, Томми всегда молча смотрел на останки. «Пора бы уже привыкнуть к этому», - пробормотал он однажды. При свете дня мальчик поневоле смеялся и был весел. Но в ночной темноте он еле дышал или сдерживал крик - зависело от того, был ли он в сознании или нет. Уилбур не доверял их окружению настолько, чтобы они могли беззаботно смотреть на звезды, поэтому Томми просто садился за спиной Клинка, уставившись в разбитый проем задней двери, и пытался уловить редкие просветы между забором, деревьями и домами. Теми немногими объектами, что оставались на виду под рыскающими лучами прожекторов вертолетов. Он не думал, что мог жаловаться. Особенно, если посмотреть на Туббо. Инсектоид никогда до конца не понимал, о чем говорил Томми, рассказывая об отсутствии реальности, и как ужасно он чувствовал себя в перчатках. Но начинал догадываться, на что это похоже. Холод онемения разъедал его. Он не мог прикоснуться, как и что-то ощутить, утратив способность из-за действия анальгетика. Ни порывы ветра в небе, ни расстеленных под ним одеял, ни шуршания пчелиных лапок внутри тела. Это затрудняло движение, и пчелы постоянно натыкались друг на друга. Он все еще мог улавливать вибрации и определять температуру, но без тактильных ощущений все воспринималось слишком по-другому. Мир не казался реальным. Было трудно относиться к чему-либо серьезно, когда Туббо не был до конца уверен в самой реальности. Казалось, оно того не стоило. Он не чувствовал ни трещин на коже, ни границы, где ноги заканчивались пустотой. Он не чувствовал ни единой крупинки в своем теле. Он понимал, что потеря ощущений была его спасением - горькое напоминание приходило в те моменты, когда действие таблеток заканчивалось, и боль захлестывала до потери рассудка. Моменты были редкими, за что он должен был быть благодарным. Но Туббо не хотел быть благодарным. Он хотел быть целым и невредимым. Однако он все еще был жив. И цена все еще была высока, скрытая в утратах - ног, крови, сна и покоя, и жизней. Вынужденная плата, с которой все они смирились или должны были смириться. Они с трудом выживали. Но выживали.

***

«Забавно встретить в шахте друга! Рад снова тебя видеть, Т-р-уббо». Как будто они не виделись буквально несколько дней подряд. Пчелы выстроились в линию, торопливо указывая направление, чтобы Чарли следовал за ними. Фонд выпускал дым в том крыле, и нужно было поскорее убираться оттуда. С потолка вентиляционной шахты стек комок слизи, преобразившись в улыбку: «Спасибо, что предупредил». Чарли не удалось выбраться из стен Фонда. Расстояние от границы здания до лесной полосы было слишком велико. Его бы легко заметила бдительная охрана, чье внимание и без того было напряженно. Периодически встречая следы слизи, Фонд прекрасно понимал, что разыскивал еще одну аномалию. Конечно, операцию по поиску сильно затрудняло то, что Туббо заранее узнавал об их планах. А вот сбежать было уже гораздо сложнее - дым до сих пор часто заставал их врасплох. Чарли был достаточно любезен, чтобы подбирать и прятать сморенных пчел, но любая разведка увеличивала риск быть обнаруженным. Все чаще дело кончалось большим герметичным контейнером, набитым медоносными пчелами. Время от времени кто-нибудь из сотрудников пытался угрожать рою: обещали послабления пленным пчелам за раскрытие местонахождения остальных, или грозились начать применять пестициды. На самом деле все это выглядело довольно комично. Пчелы в Фонде проживут от силы месяц, это был простой биологический факт. И время было единственным, что имело значение. Оба существа пробрались через вражескую территорию, причем Туббо не просто уводил подальше от западни, но и вел к конкретной цели. Формально у Чарли не было полной свободы перемещений, поскольку его тело было привязано к трем бьющимся сердцам. Однако эта связь могла быть достаточно гибкой, что позволяло ему растягиваться почти до бесконечности. Пока сердца оставались в безопасности, за их владельца можно было не переживать. Конечно, были и другие ограничения: Туббо не мог передвигаться бесшумно. Хоть стайка немногочисленных пчел и не могла производить громкие речи, она все еще производила достаточно шума, который разлетался по извилистым джунглям вентиляционных шахт в случайных направлениях. Однако препятствие, возникшее сейчас перед ними, озадачивало не меньше. «Вот черт, как ни крути, но дальше мне не пройти». Пчелы издали неуверенный гул. «Гляди-ка». Чарли протянул усик, маленький и осторожный, словно проверяя, где проходила граница. Внезапно ниточка слизи оборвалась. Туббо нерешительно пролетел вперед, но не обнаружил ничего странного. «Что за чудеса - незримая стена! Внимательней смотри, попытка номер три». Было ясно видно, как по мере приближения к загадочному барьеру на поверхности слизи проступали булькающие пузырьки от какого-то воздействия. Через миг субстанция растворилась, оставив лишь пару зеленых капель, успевших упасть на пол вентшахты. «Я просто исчезаю, когда тут проползаю. Здесь что-то вроде… поля, где проход мне не дозволен. Тупик однако, правда?» Рой ответил жужжащим "да". Туббо смутно представлял, что за аномалия могла вызывать подобное явление. Это определенно осложняло задачу. Потребовалось какое-то время для пересмотра маршрута, но вскоре поход возобновился. В Архив Образцов можно было попасть разными путями, поскольку он занимал немалую часть Фонда, размещаясь в удобной близости к Административной Зоне на верхних этажах. Ряды шкафов строились вдоль высоких стен, растягиваясь по коридору вместе с передвижными лестницами, облегчающими доступ. Добравшись до места, аномалии поспешили выбраться из вентшахты - тонкий зеленый сгусток проскользнул через решетку на крышу одного из шкафов, а Туббо вихрем вылетел в свободное пространство под потолком. Пульсирующая слизь продолжала стекать на шкаф, пока не набрала достаточно массы, чтобы сформировать пальцы и открыть ящик. Внутри находилась большая канистра, в которой содержались все пчелы, пойманные за последние дни. Чарли помог открутить крышку, и освобожденные насекомые присоединились к остальному рою. В целом, все прошло гораздо проще, чем в предыдущий раз. Однако спасение пчел было не единственной целью. «Спасибо. А теперь посмотрим… Образец О-3. Часть нашей кисти. Остальное наверно тоже сюда запихнули, верно?» «Не помню, не знаю, лишь полагаю. Но подскажи, тебя называют О-3? Как формула озона?» «Как сокращение от "Опылитель". Весьма скучное прозвище на наш взгляд». «Меня они прозвали Жижей. В честь той самой жижи в Double Dare, что сливали на потеху всем. Собственно, так меня и нашли. Я проник на телешоу, благо стать хотел звездою. Я тогда сказал: "Смотри! Мам, я в телевизоре!" А Фонд такой: "Смотри! Чарли, ты в тюрьме!" По крайней мере, они были достаточно любезны, чтобы использовать мой сценический псевдоним». Туббо хмыкнул. «Правда?» «Увы и ах, лишь в моих мечтах». «Погоди, а ты реально участвовал в том детском шоу?» «Слизь не может в уши лить, как и что-то подтвердить. О, а это что такое?» «Образец О-7. Наш левый мизинец. А это образец О-8, остаток нашей руки». Где-то за мили отсюда невольно дрогнула половинка ладони - единственное свободное движение исходило от корешка большого пальца, который начал отрастать первым. «Это был тест на регенерацию. Но вот последний, О-9... видишь ту большую канистру внизу?» Чарли скользнул в темноту ящика. Шкаф был довольно просторным, скорее вместительным: стеклянные цилиндры, ранее хранившие куски Туббо, уступили место огромному прозрачному боксу. Двум, если точнее, по одному на каждую ногу. Бледные конечности покрывали глубокие трещины, проходившие по всей длине. «Ого, Туббо, кто-то явно падок до твоих лапок. Лучше береги свой экзоскелет, иначе они соберут весь комплект». «Фонд тут ни при чем. Это все мистер Кабанья Башка, Фонд только собрал остатки. Они иногда проверяют их, тычут иголками, отламывают новые куски. Было бы больно, если бы мы могли что-то почувствовать, но таблетки все притупляют. Хотя вряд ли они об этом догадываются». Может быть, ученые правда не знали, что конечности все еще имели связь с Ульем. А может, они знали и проводили каждый эксперимент со злорадным пониманием, какую боль причиняли владельцу. Или может, им было вообще все равно, и чувства Туббо не имели значения, когда каждое действие исходило из простого стремления к знаниям. «После этих поделок мало что остается, может, медовые соты или флаконы с медом, банки с пчелами». Ну или точнее пустые банки. «Хех. Банки-Туббанки. Прям какой-то пчелино-разборочный цех. Надеюсь, среди ученых нет фамилий Франкенштейн, иначе жди беды от их затей».

***

Уж лучше бы они просто оторвали ему крылья. Хотя, сказать по правде, они и так были сильно потрепаны, почти бесполезные. Фонд старательно делал вид, что занимался дисциплиной. Большинство истязаний проходили под этим предлогом. И пусть это причиняло боль, он почти ничего не терял. Поэтому Хало сидел смирно, пока из него методично вырывали каждое перышко. Процесс шел неторопливо. По одному стержню за раз. Вокруг него медленно росла кровавая кучка темных оборванных перьев, на каждом из которых он вздрагивал, не в силах сдержаться. Хало думал, что, будучи прикованными так долго, крылья потеряли всякую чувствительность, но он ошибся. К концу нескольких часов работы его почти полностью лишили оперения, оставив лишь пару болезненных кривых фаланг. Темная кожа выглядела бугристой и воспаленной, а из ран сочилась кровь. Конечно побег был ошибкой. Но плачевный вид его друга поверг его в такой шок, что он не успел подумать о последствиях. Его цепи заменили на новые. Этого стоило ожидать. Оковы были тяжелее и крепче, чем когда-либо, формально - на замену старых и сломанных, хотя Хало и пытался возразить, что это было глупо. Какой смысл был в них, если он все равно не мог летать? Но Фонду не требовалась логика, чтобы иметь оправдание для своих деяний. Железо впилось в нежные раны, вгрызаясь в кожу и не давая боли утихнуть. На истертые запястья, давно лишенные перистого покрова, были накинуты дополнительные ограничители. Ни капли свободного движения. Его уши дернулись от слабого жужжания, и Хало замолчал. Стараясь не выдавать направления своего взгляда, он скосил глаза в сторону: яркие белые зрачки вперились в вентиляционный люк. Пара пчелок осторожно вылетела в камеру, устремившись прямо к демону. Хало сделал еще пару шагов, а потом опустился на пол, будто бесцельное хождение вконец надоело ему. Обсидиановый коготь рассеянно скользнул по мягкому полу, поверхность которого была усеяна порезами, частыми и глубокими, почти до самого бетона. То не было порывом гнева или уныния, Хало был не из таких. Напротив, порезы служили расчетливой уловкой, и демон незаметно вынул маленький напильник из обивки. Туббо слегка завис рядом с ним, словно вопрошая, но Хало только покачал головой. Напильник не смог оставить ни малейшей царапины на звеньях, о чем он и так подозревал, даже когда пускал в ход собственные когти. Пчелы унесли инструмент обратно в вентиляцию. Не стоило долго хранить у себя контрабанду, если она не приносила пользы. Напильник мог быть полезным, по крайней мере он так думал. Но ничего не вышло. Хало повернулся к Туббо с сожалеющей улыбкой, и тот ответил энергичным гулом, несмотря на щемящее чувство тоски. Все было в порядке, правда. Очевидно, его заключение будет длиться десятки лет, и он давно смирился с этим. Достаточно знать, что Скеппи все еще был жив. Но демон не стал делиться своими мыслями с Туббо - как из-за наличия камеры, наверняка нацеленной на него, так и из-за того, что не хотел разочаровывать. Возможно, когда-то, целую жизнь назад, он и был оптимистом. Но было трудно сохранять надежду, будучи таким беспомощным, как сейчас. Однако Туббо еще не закончил: перед уходом он уронил что-то на пол. Визиты старались делать как можно короче, в надежде избежать обнаружения. Спустя несколько часов Хало возобновил свое шастанье, неспешным шагом подойдя к стене под вентиляционным люком. Прислоняться голой кожей было больно, но, пересилив себя, он опустился спиной к стене, чтобы осторожно пошарить у ее основания. В конце концов его пальцы наткнулись на небольшой камушек. Когти обхватили предмет, и он положил руку на колени, аккуратно взглянув на ладонь, чтобы проверить находку. Крошечный осколок алмаза, острый и такой красивый, сверкнул из приоткрытой ладони, как маленькое напоминание о друге. Больших усилий стоило сдержать внезапную улыбку, столь лучезарную и счастливую, что грозила охватить его целиком и навлечь на него подозрения. Но Хало не поддался искушению, вместо этого позволил возникшему теплу расплыться по широкой груди, пусть и скрученной цепями.

***

На четвертый день Уилбур все-таки задремал. Туббо и Томми посмотрели друга на друга и с молчаливом кивком дружно решили заглушить свою болтовню. Согнувшись в три погибели, Уилбур разлегся на небольшой кушетке, но даже в таком положении для ног не хватало места. Туббо предлагал разместиться на другом кресле, пусть и с изодранной спинкой. Остальная мебель уцелела еще меньше, хотя Томми это не смущало, когда он расселся на полу, прислонившись к Клинку. Грег устроился на вершине ложа Уилбура, аки на царском троне. Пустотник заметно вырос за время стычек: его рога закручивались к потолку, а скелетные черты давно вышли за рамки человеческих пропорций. Его нутро наполняли мерцающие кусочки материи, вырванной из мира - искры электричества или останки съеденных людей. Теперь порождение пустоты не выглядело тонкой тенью, оно казалось чуть более осязаемым, чем того хотелось. Не реальным существом, нет, ни в коем случае, но ближе к этому, чем раньше. Грег долго буравил ребят голодным взглядом, а когда титан наконец решил заговорить, то вместо голоса послышался хриплый гул на искаженном подобии человеческого языка, своим громыханием походя на жужжание Туббо. «А что насчет ваших сокровенных желаний? Разумеется, я и для вас щедр на выгодные сделки». «Пшел м̷͔̜͕̭̖̏̌̈а̸̨̰̬͐͒̏̓͜ͅф̷͖̓̇̉̽̌ф̶̮͎͖̭̮̈́̏̾̄͠и̴̢̰̬͉̫̃н̸̲̟̗̈, Грег», - сказал Томми, отмахнувшись от его слов. «Нам ничего не нужно». Грег слегка отпрянул, а затем нахмурился, передернув плечами. «Острый язык, ты лжешь мне. Все чего-то желают. Все чего-то жаждут. Желание сокрыто в самом твоем существе, отпрыск, только мертвые не мечтают». «Ладно, возможно, но ты ничего не можешь мне предложить. Или у тебя есть телефон моей мамы?» Существо нахмурилось. «У меня нет контактов твоей матери». Грег снова поежился, немного задумавшись, но обнаружил, что список его предложений правда был невелик, тогда как запросы были весьма высоки. Отпрыск жаждал того, что находилось далеко за пределами его возможностей, но время и общение откроют больше вариантов. Кроме того, имелась и другая мишень. «О, расколотое создание, Братское Улье, что я могу предложить тебе? Мои легионы к твоим услугам». «Ну, если эти легионы смогут восполнить двести тысяч четыреста шестьдесят девять пчел...» - учитывая всех погибших и тех, кто застрял в ловушке Фонда, Туббо потерял около половины своего тела. Он прекрасно понимал, насколько тяжела была оболочка, из-за чего перемещение было сильно ограничено, да и способность всеведения тоже страдала. Как и большинство других проблем, со временем эти неудобства разрешатся. В основном за счет интенсивного роста пчелиной кладки. Из чрева пустотника вылетело густое облако черных жучков, от каждого тянулась ниточка темной связи. «Разумеется...» «Это комары», - возразил Туббо. Господи, да кому вообще нравились комары? Кроме, быть может, лягушек или других комаров. В любом случае они не могли стать частью Туббо, да и Грегу он не доверял, чтобы позволить им присоединиться к Улью. «Проницательно», - хмыкнул Грег. «Но как быть с другими потерями? Я могу выступить в роли связного, выторговать для тебя подходящую замену. Возможно, новую руку или сумрачных подручных тебе в услужение». Туббо взглянул на свою ладонь, подергивая фрагментами растущих пальцев. «Эмм, с этим мы справимся». Для него оставалось еще несколько непосильных задач, но он уже вполне привык. Конечно, в Фонде ресурсы быстро истощались, и приспособиться становилось сложнее, однако инсектоид был находчив. «А что насчет остальных частей? Тех, что пониже». Увидев, что Грег потребовал от Уилбура за одну услугу, Туббо даже не думал рассматривать предложение. Он, конечно, верил, что Грег мог бы помочь, учитывая, что ему удалось предоставить эффективную защиту от электричества для Уилбура. Но инсектоид подозревал, что эта сделка еще раскроет свой подвох, не говоря уже о величине озвученной стоимости. Поэтому Туббо просто пожал плечами. «У тебя самого не то чтобы есть ноги». «Лишь на данный момент. Если мои рабские оковы когда-нибудь падут, и я стану полноценным существом, у меня не будет недостатка в этом». «Забавно, что ты волнуешься о наших частях, когда тебе самому не хватает парочки. Как Томми уже сказал: пошел м̷͔̜͕̭̖̏̌̈а̸̨̰̬͐͒̏̓͜ͅф̷͖̓̇̉̽̌ф̶̮͎͖̭̮̈́̏̾̄͠и̴̢̰̬͉̫̃н̸̲̟̗̈. Уилбур ведь запретил тебе с нами торговаться». «Хранитель Пустоты только известил, что не будет колебаться. Это не приказ, а лишь угроза. И я предлагаю большие услуги его союзникам. В ответ на мою щедрость не придется мстить». Туббо хмыкнул. «Нет уж. Обойдемся. Отстань, пожалуйста». Грега снова передернуло. «Ты пренебрегаешь моей добротой. Умоляю тебя передумать. В следующий раз я не стану проявлять такой милости». «О, вы только посмотрите, кажется, пора спеть еще один куплет Песни Конца Времен. Некто...» Грег встрепенулся, и москиты живо метнулись обратно в нутро ходячего трупа. «Одумайся, Братское Улье, в моих речах не было злого умысла, я простой слуга Вашего Превосходительства! Пощади меня, ни к чему сие разорение!» «-повеееедал мне, мииииир наш угаснет...» Грег сжался, закрывая уши, которые у него, по-видимому, все-таки были. Дрожа от страха, он немедленно попятился назад, обратно в голову храпящего Уилбура, да так быстро, что исчез буквально в мгновение ока. Конечно для Туббо это было не так, учитывая, сколько у инсектоида было наблюдающих глаз, но для кого-то вроде Томми такое определение было вполне справедливым. Туббо только фыркнул, прогоняя из памяти мутные фрагменты песни, грозившей испепелить рассудок; образы извилистой массы теней, что копошатся в неудержимом ликовании, наблюдая, как на землю падает солнце, объятое божественным пламенем, погружая мир в темную и дивную ночь... Ах. Но это же будут спойлеры, не так ли? Поскольку Грег больше не пытался досаждать своими сделками года, а новых разговоров не заводили, чтобы обеспечить Уилбуру необходимый отдых, игнорировать кабана стало сложнее. Было удобно, что вся группа располагалась близко друг к другу, так как Уилбур мог быстрее их перемещать. Еще одна вынужденная жертва во имя выживания. Кабан особо не шевелился, но страх уже несколько дней не давал покоя, даже не думая уходить, когда вечная угроза витала в воздухе. В гостиной шептал легкий ветер, проникая через сломанный дверной проем. В настоящий момент Фонд собирал новые силы после последнего неудачного нападения. Насколько можно было судить, следующая атака обещала быть крупной. Даже если с Филом удалось на время разобраться, Фонду нужно было поймать беглецов до того, как проснется Клинок. И судя по их оценкам, это произойдет совсем скоро. Мысль угнетала. Смена обстоятельств не заставит себя долго ждать, так или иначе. Томми откинул голову, задрав ее к разбитому потолку. Его одолевали мысли, с которыми он не совсем был согласен. Туббо перевел свое внимание на Фонд, продолжая рыскать по лабиринтам вентиляции. Тем временем пустотные тени потихоньку просачивались наружу, все больше затемняя комнату. Они шныряли вокруг, злобно хихикая, но Грег больше не появлялся. Прошло не более часа, прежде чем Уилбур проснулся, подняв всех на уши. «Почему меня не разбудили?» - потребовал он, голос был низким, хриплым от сна. Единственный глаз как всегда красный от недосыпа. Туббо и Томми переглянулись, и парень нахмурился. «Похоже, тебе это было нужно, Уил», - пожал плечами Томми. «Мне не...» - резко начал он, но тут же осадил себя. «Нет, это последнее, что мне сейчас нужно. Что, если бы что-то случилось? Они могли внезапно атаковать, пока я был в отключке и не мог вас защитить». «Мы бы предупредили тебя, если бы что-то такое планировалось, или если бы заметили подозрительное движение. Даже внезапные атаки обсуждаются предварительно», - хмуро заметил Туббо. «Вы не были в безопасности», - прорычал Уилбур. «Вы не будете в безопасности, если я буду спать». Они отлично противостояли нападкам Грега. Да, то, что пустотник вообще осмелился на какие-либо попытки, было не очень хорошо, но Туббо и Томми стойко выдержали оборону. Ни тот, ни другой не горел желанием заключать сделку, особенно после того, как увидели, что потребовали от Уилбура за такую простую услугу. «Тебе нужно отдохнуть, Уил», - сказал Томми. «Прошло уже несколько дней...» «Недостаточно много». «Это неразумно», - попытался возразить Туббо. Уилбур казался практичным человеком, но этот иррациональный протест явно противоречил ему. «Это негативно влияет на тебя. Это не может быть безопасно, верно? И независимо от этого, мы разбудим тебя, когда станет опасно». «Ладно! Здесь всегда опасно! Вот и будите меня постоянно. Я должен быть уверен, что вы это сделаете. Ребята, я прошу вас только об одном». «Тогда попроси нас о чем-нибудь более разумном». «Я и прошу. Вы не в безопасности, пока я сплю», - повторил он. Дальнейшие уговоры лишь приводили к той же фразе. Это было лучше, чем прежние споры, но даже час сна мог многое дать. И все же Уилбур настаивал на своем.

***

Момент пробуждения Клинка не сопровождался каким-то грандиозным событием, просто изменился ритм дыхания. Он потянулся, разминая ноющие мышцы и приводя себя рабочее состояние после долгого сна. «Где...» - грохочущее бурчание прервал протяжный зевок, к сожалению, заразный для Уилбура, и кабан прочистил горло в надежде на более ясный голос. «Где мы...?» «А ты как думаешь, Спящая красавица?» - сказал Томми. «Замок, окруженный терновником. Ну или дом Туббо, окруженный силовиками». Он оглядел полуразрушенную и опустошенную комнату. Бросив взгляд на Туббо, тут же окаменевшего, кабан заметил: «Интересный…выбор интерьера? Мне нравятся следы когтей на стенах, хорошо дополняют обстановку. Может, мне пойти разобраться с головорезами?» Вопрос прозвучал достаточно мягко, несмотря на всю жестокость, которую он подразумевал. «Не стоит», - нахмурился Уилбур, испытывая облегчение от упоминания насущной проблемы. Грег слегка поежился, сидя у него на плече, уцепившись тонкими пальцами за воротник хозяина. «Они просто пришлют больше солдат». «Справедливо. Что мне еще нужно знать о текущей ситуации?» «Уже четвертый день осады. Они пытаются предпринять что-то примерно каждые пять часов. Если нужны подробности, вроде численности или техники, Туббо вылетает на разведку. Внезапность атак полностью исключена». «Выходит, даже ночью им темнить не удастся. Мило». Кабан чуть приподнялся, сменив сидячее положение на четвероногое, попутно разминая спину. Очевидно, высоты потолков для его роста не хватало, но Клинок был вполне привычен к ходьбе на четырех ногах. «Хорошо. У нас есть еда? Я ужасно голоден». «Да. Правда, воды маловато, но на неделю хватит». Списки ревизии в очередной раз пронеслись в голове Уилбура. Он прищурился на ведущую в коридор арку, заваленную набок. «...На нее ведь не опирается все здание, верно?» «Ага. Но я не думаю, что дом выдержит еще один такой натиск». Маленький дом и без того уже принял на себя гораздо больше, чем следовало. Уилбур был назначен дежурным по обеду, учитывая очевидные слабости в умениях кабана, будь то неудобное положение, потрепанный вид или грязные копыта. К сожалению, его воспоминания о метаболизме Клинка оказались довольно точными. После такой громадной траты энергии на побег и восстановление ему определенно требовался настоящий пир. Уилбур надеялся, что в нормальных условиях потребность в калориях снизится. Старые тревоги и привычки, похоже, никогда не покинут его. «Ну хоть полегче стало», - пробурчал Клинок, ковыряясь в зубах. «В желудке было какое-то неприятное ощущение, и я все никак не мог понять, отчего же. Кости и те так не ныли», - бормотал он. Хотя Уилбуру спокойно удавалось сохранять каменное лицо, Томми все же не удержался от смешка. Клинок приподнял бровь. «О? Тебе есть что сказать по этому поводу?» «Вообще-то я с тобой не разговариваю», - хмыкнул Томми. «Если хочешь что-то сказать, тебе придется общаться через Уилбура». «Хээ?? Если не обращать внимания, что твое заявление было явно адресовано мне, ты буквально сидишь у меня на коленях, Томми». «Не понимаю, какое это имеет отношение к делу. И вообще, я тебя не слышу». Клинок лишь вздохнул и повернулся к Уилу, который как раз пришел в себя, стряхнув из головы очередную дрему. «Уилбур, ты можешь спросить Томми, почему он ведет себя так нелепо?» Комната зависла в ожидании реакции Томми, но каково же было удивление, когда подросток сохранил молчание. Уилбур пожал плечами. «Могу попытаться. Эй, Томми, что за дела?» «Я закинул его в игнор, потому что лишить кого-то моей блестящей компании - худшее наказание, которое я могу придумать. И, раз уж вы здесь, мистер Почтальон, не могли бы вы передать ему это от меня?» Последующий средний палец был размыт аномальной цензурой. Приняв роль посыльного, Уилбур послушно передал сообщение и зевнул. «Ладно, допустим. Но почему?» Томми презрительно рассмеялся. «Почему? Да потому что он, м̷̢̭̻̺͐͜͠а̷̖̱̒͋̉̌ф̴̡̫̪̩̃̋ф̵̨͕̼̹̂͜и̶̧̯̭̋͜н̵̳̉ раздавил Туббо, вот почему». «Ты еще дуешься из-за этого? Я же извинился». Даже Уилбур поморщился от такой прямоты. Он хотел было что-то сказать, но гораздо интереснее было наблюдать за неловкой картиной, чем принимать участие. «Нет, не извинился». «Оу». Густые брови нахмурились, как будто он действительно задумался об этом. «Что ж. Извиняюсь». «Этого недостаточно», - нахмурился Томми. «Вообще-то мне кажется, что решать должен Туббо». Казалось, собеседники только сейчас осознали, что инсектоид все это время сидел, вжатый в себя, пчелы разлетелись по углам, молча наблюдая за комнатой темными глазками, пока основное тело прикидывалось неподвижной статуей. Он ни разу ничего не сказал. «Туббо? Каков твой вердикт?» - попытался Клинок. Не получив ответа, он, не привыкший сдаваться, конечно же, перешел к решительным действиям. Кабан уверенно направился к инсектоиду, чей вид с каждой секундой становился все более тревожным, антенна распрямилась до предела, а гул насекомый притих до гробовой тишины. Уилбур расценил это сигналом для вмешательства. «Может, не стоит нависать так над ним?» - непринужденно заметил он. Не то чтобы он был противником драмы, но когда дело касалось реальных проблем, Уилбур не мог сидеть сложа руки. Возможно, ему следовало сказать что-то раньше, учитывая, как был напуган Туббо, но он решил, что странная нападка Томми служила безопасным отвлечением. Очевидно, нет. Он приподнялся, встав блокадой перед кабаном, по пути чуть не оступившись, когда в глазу поплыли мутные точки. Бросив растерянный взгляд, Клинок ответил: «Ему не... он не обязан сидеть тут со мной в одной комнате, если ему от этого так тяжко». «Вроде как обязан», - выдохнул Уилбур. Он бы не стал размещать всех таким образом, если бы в том не было необходимости. «Мне нужно, чтобы все были рядом, чтобы я мог защитить». «Нас теперь двое. Можем и разделиться. Хотя, наверно, лучше попозже. Если честно, ты выглядишь как дерьмо». Клинок вернулся в свой угол, и напряжение в комнате понемногу улеглось. «Ну спасибо», - кисло ответил Уил. «Я уже несколько суток отбиваюсь от постоянных атак. Несколько раз был близок к провалу, когда тебя чуть не захватили. Уже молчу про попытки Бездны полакомиться тобой». Ему не хотелось признавать свою неудачу, но он решил, что перевести тему будет сейчас лучшим решением. Даже если признание заставит почувствовать его слабым. «Спасибо за стойкую оборону. Но теперь ты можешь пойти прилечь. Следующая смена - за мной». «Не, я в порядке», - отрывисто ответил Уилбур. «Да, и именно поэтому...» Клинок прервал себя наигранным зевком, скосив глаза. Уилбур повторил за ним заразительный жест, но тут же поспешил прикрыть рот, бросив сердитый взгляд на кабана, чья морда довольно ухмылялась. «Именно поэтому ты весь как на иголках, еле стоишь на ногах и под глазами мешки до подбородка. Томми, когда он в последний раз спал?» «Он немного вздремнул, но, насколько помню, последние несколько ночей он не ложился». «Томми!» - возмущенно зашипел Уилбур. Свое негодование он подкрепил испепеляющим взглядом в сторону паршивца, и багрянец на руках того слегка подскочил. Затем он как ни в чем не бывало повернулся к Клинку. «С этим можно работать». «От тебя не будет никакого проку, если ты свалишься с глюками». Прозвучало жестче, чем следовало. Уилбур нахмурился. От него был прок и еще какой! Пустота заклубилась, кружась вихрем вокруг него, готовая нанести удар. Стискивать зубы стало труднее, когда клыки резко удлинились. Тело слегка покачивало, а холод в груди не унимался. Это раздражало. «Глюки - наименьшая из бед». Уилбур неплохо научился справляться с этим недугом. К тому же, он и в обычное время, бывало, замечал миражные тени, и это не казалось ему чем-то странным. Не будь этого дурацкого цикла дня и ночи, ему бы не было так плохо. Обычно он справлялся гораздо лучше, пусть и терять было нечего. Но Клинок лишь хмуро покачал головой. «Мне удалось сохранить нам жизнь, и все без твоей помощи», - проворчал Уилбур. «У нас нет времени отдыхать. Фонд знает, где мы, и нам нужно двигаться». «Уверен, мы это сделаем, как только ты снова будешь в отличной форме». Парень оскалился: из пустоты поползла нечисть. Тень, в чьих руках доверили нести нож, зависла неподалеку, приготовившись в любой момент передать оружие хозяину для дальнейшей разборки, которая однако не входила в его планы. «Я в отличной форме, спасибо». «И поэтому ты огрызаешься на каждое слово?» «Это просто стресс. Ну, знаешь, от того, что мы до сих пор чудом живы? И я стараюсь продлить это чудо, так что перестань отвлекать меня по пустякам. Сон - для слабаков». «Грубишь однако. Учитывая, что я только что вышел из сонной комы. Думаешь, я не смогу защитить Томми, парнишку-жука и тебя, полноценно и заслуженно отдыхающего? Что я не смогу остановить кучку солдат?» Если бы он не был так измучен, Уилбур уловил бы осторожную формулировку и понял, к чему его подталкивают. Но гордость его была ущемлена, а разум помутнен от непрерывного внимания. «Ну, с учетом того, что по другим комнатам ты не можешь быстро перемещаться, не говоря уже о том, что Туббо боится тебя до м̸̹͊͛̔ͅа̴̭̮̟́̕ф̸͓̂̈͘ф̴̥̬̲́̽̎͛и̵͉̑̆н̵͎̂̑̎̎̔а̸̜̐͝, нет, я не думаю, что у тебя получится», - прошипел он. Он думал, что, возможно, горькая правда заставит Клинка отступить, если только чувство вины сможет пробить его толстую шкуру. Или скорее спровоцировать его, учитывая излюбленную манеру отрицать свои слабости. Но чего он никак не ожидал, так это мгновенной вспышки триумфа в темных глазах-бусинках и широкой довольной ухмылке на всю морду. «Знаешь, на что это похоже..?» - прохрипел боров, когда Уилбур наконец осознал свою ошибку, широко раскрыв глаз. «Вызов принят». «Нет. Нет! Это измена. Ты хуже всех!» - зарычал Уилбур на Бога Крови. Парень забыл, насколько коварной могла быть эта свинья, и это погубило его. Он слишком устал, чтобы разглядеть уловку или избежать оплошности. «Тебе это не сойдет с рук. Я, м̶̢̳̣͙͕̓̔а̷̤̺͎͖̯̚ф̵͔̺͉̣̱̀̈̾ф̴̮͛͜и̶̡̞̞̱̐̈̋̌н̷͇̌̈, разорву тебя на такие мелкие кусочки, что и понять не смогут, какую форму они составляли. Я учиню такую быструю и жестокую расправу, что о своей смертности ты узнаешь лишь за момент до того, как гибель настигнет тебя». На мгновение в кабаньих глазах мелькнула угроза, и из горла вырвалась усмешка. «Ты, конечно, можешь попытаться…» Но затем Клинок смахнул с лица злобный оскал. «Эй, Томми, ударь себя по лицу». «Нет». Томми, конечно, не стал бы действовать себе во вред, и Уилбур улыбнулся ему. По крайней мере, хоть кто-то был на его стороне. «Сделай это ради Уилбура. Это ведь не слишком трудно». Подросток вздохнул и стукнул красными костяшками себя по щеке. Будучи преданным, Уилбур ощетинился, окинув Томми суровым взглядом, и мальчишке хватило ума хотя бы побледнеть, когда комнату на миг окутала тьма. Но удар случился, вред был причинен. Клыкастый титан театрально хлопнул тыльной стороной ладони по мохнатом лбу и с драматичным видом воззвал к Богу Крови. М̴̯̣͈́͗͑̕а̷̛͎͈̇ф̷̧̲̼͙̖̂͑̊ф̶̡͙̽и̵̨͕̬̤͊̑͘н, быть драматичным придурком было привилегией Уилбура. Наглый подражатель. «О нет! На одного из моих собратьев, которых, как мне сказали, я не смогу защитить, напали! Я должен остановить это! Какое счастье, что я сказал "остановить", а не "победить" или "убить" перед лицом такого самовредительства!» «Ты, патлатый мошенник, с самого начала все спланировал», - прорычал Уилбур. «Поздравляю, ты доказал свое коварство, а теперь приди в себя. Ты же не станешь в самом деле сдаваться голосам ради этого?» Удар ниже пояса, но это единственное, что у него осталось. Думать становилось все труднее, в висках раскалялись угли, а туман перед глазом все дальше расплывался. На него давила тяжесть, ребячество угасало под гнетущим взглядом. Внезапно Уилбур ощутил себя зажатым в угол, но не позволил своему оскалу уступить клыкастой ухмылке Бога Крови. «Не льсти себе, Хранитель Пустоты», - вдруг прорычал титан. «Если ты хоть на миг подумал, что я обернусь тем хаосом разрушения, коим по праву должен быть, и не стану служить орудием в железной хватке Клинка, то ты ошибаешься. Пока что я скован, Хранитель Пустоты, как и твои подданные, но лишь пока». Уилбур вдруг отчетливо осознал, что немалая часть пустоты оказалась снаружи без его ведома, а одно из существ яростно сжимало сверкающее лезвие. Он недоверчиво взглянул на облако теней. Паранойя помутила его рассудок, но она мучила его уже несколько дней. «Не стой на пути к моей победе, ибо я докажу, что ты не прав». Приговор прозвучал грузно и мрачно, соперничество Бога Крови всегда было тяжело выносить, но затем голос свиньи стал легче, когда Клинок крепко сжал свой кулак, пробуждая и осторожно набирая силу. «А поскольку без Уилбура мне явно не справиться, ведь сон - для слабаков, значит Бога Крови ожидает неминуемый провал...» «Я, м̷̋͌ͅа̷̱̩͙̋͜͠ф̸̩̜̤̤̟͋̾͒͗͘ф̸̨̼̖̬͍̊̔͒и̸̩̬̰͌͊н̷̨̞̫̩̉, ненавижу тебя. Прекрати это. Я в порядке, хватит. Ну же. Пожалуйста, не надо». Он начал умолять, опасно покачиваясь. «Я серьезно, все нормально. Я привык к этому, правда. Не поступай так со мной». Учитывая, как мало у него оставалось сил, он не смог сдержать страха, проскочившего в его речи. Контроль и так был ослаблен, а теперь и вовсе потерян. «Наверное, Уилбур прав... Я не могу защитить ни одного из своих товарищей, когда он не спит, не говоря уже о том, когда он отдыхает в БЕЗОПАСНОМ и УКРОМНОМ месте. Я просто слишком беспомощен, чтобы осилить такую задачу... Мне кажется, что-то должно произойти, чтобы доказать, как он ошибается...» Уилбур в последний раз покачнулся, в глазу поплыло. Он обнаружил, что голова его поникла, и он слегка встряхнул ее, в попытке разогнать внезапно возникшую дымку, помутившую его разум. Его протесты перешли в бормотание. Зрение окутала тьма, когда веки сомкнулись, став слишком тяжелыми, чтобы их снова открыть. Он чуть подался вперед и наконец рухнул. Смутно он почувствовал, как его тело подхватили крепкие руки, а копыта надавили на спину. «Да чтоб тебя, м̸͍̖̲́̐а̸̨̠̭̘̋̀͐͊ф̷͔̕ф̴̱͓̬̪̈͋̒͒̉͜и̸̭̗͊̓̎̅н̵̣̹̳͙̄̆», - пробурчал он, когда мир в его глазу померк, а сон, словно терпеливый охотник, наконец настиг его.

***

Клинок опустил Уилбура на кушетку, ранее облюбованную им, а затем мельком осмотрел комнату, остановив свое внимание на кресло с одеялом. Пара коротких шагов, и одеяло оказалось на спящем Уилбуре. Туббо не совсем понимал, как удалось вырубить парня, он не знал, что зверь мог по желанию наводить дрему или типа того. Но что он точно знал так это, что теперь он остался без защиты. Туббо не нравилось сидеть и молчать. Ему хотелось вопить, пылать и злиться, но утешительный гнев не наступал, и лишь холодный страх сжимался в его груди. Раньше в нем теплилось немного бравады, но с застрявшим телом в одной комнате с извергом ситуация сильно менялась. Когда-то тревожные мысли ограничивались риском потерять пару сотню пчел, но, будучи хорошо осведомленным с концептом цикличной смерти, Туббо не особо этого страшился. Его больше волновал возможный урон, наносимый телу, поскольку инсектоид начал думать, что разрушение оболочки не убьет его, а просто заставит терпеть все больше и больше боли. Пока будет оставаться хотя бы одна пчела, он будет вынужден переживать весь вред, причиняемый Улью. Туббо был слаб. Он давно это знал: слишком легкое тело, слишком склонный к побегу разум. Клинок служил постоянным напоминанием об этом. И Туббо застрял с ним, неспособный убежать, сражаться, спастись. Просто ждал, пока нагрянет боль. Беззащитный. А что, если зверь снова нападет? Итог был известен. Его просто разобьют на куски и вновь заставят терпеть. Однако пребывать в вечном ужасе было нелегко. К этому можно было привыкнуть, особенно без проявлений очевидного злодейства со стороны недруга. Конечно, он не убаюкивал себя ложным чувством безопасности, он не был глуп. Он все еще помнил тот краткий миг, когда Бог Крови пробил его насквозь, и отчетливо понимал, что расслабляться до такой степени будет страшной ошибкой. Настроение зверя, казалось, переключалось по щелчку или скорее по желанию, которое воплощалось в запугивании и грозной ауре, что растекалась темным облаком в воздухе. Все остальное было лишь маской, прикрывающей жажду садиста. Туббо так просто не обманешь. Клинок с подозрением посмотрел на свои фаланги и повернулся к Томми. «Ты мне копыта разрисовал??» Вообще-то они были окрашены в потрясающий фиолетовый цвет, хотя Томми был не слишком аккуратен, и часть меха испачкалась краской. «Я все еще с тобой не разговариваю», - пролепетал подросток, прижимаясь к кабану, как только тот снова опустился на пол. «Ладно, но если серьезно, почему ты тогда сидишь на мне?» «Ты пушистый. И теплый». Очевидно тактильный голод. Тяжелый случай. «А, значит ты любишь меня только за мое тело». «Именно так». И спустя всего одну шутку Томми не заметил, как забыл о своем упрямстве. Коварный зверь. «Это ранит мои чувства. И еще, это что, блестки у меня в гриве? Томми, за что? Они же навечно там застряли!» «У тебя нет доказательств. Я искренне возмущен, что ты так просто обвиняешь меня». «Я на 60% уверен, что на левом клыке написано "Здесь был Томми". Уже немного размыто, но несомненно написано». Томми выглядел подавленным. «Черт, я был уверен, что она была в твоей слепой зоне». «Нет. Кроме того, ты только что признался, что это был ты. Отличная работа, Томми. Ты такой умный». «Спасибо!» - весело ответил Томми, упорно не обращая внимания на явный сарказм. И разговор продолжился, легкий и праздный, несмотря на то, что обстановка совсем не соответствовала ему. В самом деле, разве можно было ожидать от Томми что-то, кроме сиюминутного дружелюбия? Любой намек на доброту - и мальчик тут же отступит. Он слишком изголодался по ласке, чтобы долго держать обиду. Максимум он был способен на символический протест. Туббо опустился в кресле, попытавшись оказаться мыслями где-нибудь еще. Отвлечься на окружение не получалось - прибыл конвой с подкреплением, и люди стали рассредотачиваться вокруг. В Фонде тоже было небезопасно: в данный момент они проводили тест на конечностях Туббо, разрезая плоть, словно нарезали ломти хлеба, чтобы использовать для других экспериментов. Дом был его последним пристанищем, и теперь он был захвачен изнутри. Все, что ему оставалось - это смотреть в потолок и размышлять. Подобное состояние делало его уязвимым, но Туббо это не волновало. Мысли закручивались в причудливые формы, уподобляясь пустоте, что мерно вытекала из головы Уилбура. Время тянулось, и в комнате становилось все темнее. Туббо вздрогнул, почувствовав, как съели одну из пчел. Обычно Уилбур сдерживал пустотников, но, видимо, пока он спал, ограничения спадали. Туббо лишь печально вздохнул, наблюдая за тем, как его дом вновь затрещал, сгнивая под напором нежити. Эльдрические твари потоком сочились из бездны, разбредаясь по всему дому. Как ни странно, их вид скорее утешил Туббо. Даже будучи в отключке, Уилбур старался обеспечить защиту. Пустота становилась все сильнее и активнее. Однако Клинок не был так этому рад. «Хм, это не кажется нормальным». Сквозь тьму донесся призрачный смех, своим звоном проникая под кожу. Атмосфера стала какой-то напряженной, когда Уилбур вдруг начал ворочаться во сне, суетливо бормоча. Беспокойство нарастало вместе с клокочущей бездной, и в чернильной мгле начали проступать цветные пятна. «Вот уж не думал, что это произойдет. Кажется, я совершил ошибку. Предлагаю немедленно выметаться отсюда». Томми хмуро глянул на пустоту, и осторожно попятился в сторону от Клинка, с каждым шагом становясь все краснее. А потом его глаза уставились на дверной проем в другом конце комнаты. «М̶̡̰̹̠̝̋̈́͗̽͌а̴̡̫̺͓̮̉ф̸̰̭̈́̿̂̒ф̴̧̡̻͈̄̈́͊̈̚и̶͚̫̮͚̘̅̃͠͝н̷̟̓̿», - прошипел он. «Туббо?» Инсектоид не мог ничего ответить, ледяной ужас сковывал его тело. Вокруг его лежбища свернулось аномальное сборище: адская гончая, источающая темные шлейфы, ворсистая многоножка, сумрачное нечто. Но даже когда по его рукам начали виться чернильные путы, инсектоид не сводил глаз с кабана, чье присутствие занимало все внимание Туббо, даже когда по коже бежали мурашки. Момент колебания - и Томми устремился вперед, на выручку другу. В тот же миг пустота замерла, сместив фокус на другую цель, прежде чем сделать выпад. Цепкие лианы отстранились от Туббо и бросились к бегущему мальчику, шипя от жадного голода. Томми резво уклонялся от призрачных теней, пробираясь сквозь мглу, пока одна из них не схватила за ногу, а другая не полоснула по груди Томми. Его кровь блеснула в воздухе, и началось безумие.

***

Он был так прожорлив, что выскребал все до последнего куска. Слюна струилась из игольчатой пасти, которая уже не помещалась на его лице, пока он жадно пожирал плоть, мех и чешую. Вязкая кровь стекала с подбородка, смешиваясь с тенями и бездной. Он пожирал своих друзей, не успокоившись даже, когда последние косточки захрустели на его зубах. Его не беспокоило, что он останется один, главное, чтоб не голодным. Все началось с пустоты, но таковой она недолго оставалась. Ему не доставляло удовольствия видеть, как Филзу раздирали на части, срывая чешую и распутывая внутренности - этим наслаждалась Бездна, когда полчища теней обрушивались на божественное пламя, стараясь погасить. Уилбур лишь безучастно наблюдал за гибелью звезды. И пусть его желудок горел огнем и шипел кислотой, голод сжигал сильнее. Вкус трапезы быстро утихал, не оставляя следов, и хотя нечестивые твари яростно ликовали, когда им удалось разорвать свет на фотоны, в животе по-прежнему ощущалась пустота. Он не поднял руки, чтобы остановить их, и не пытался спасти Филзу от легионов. Дракон ведь ни разу не пытался уберечь кого-либо из них от Фонда. Это и называлось справедливостью, ведь так? Расплата. Уилбур вынес приговор, разделив его вместе с Филзой. В том не было злорадства. И не было победы. Лишь гибель того, кто вырастил его, научил любви и доверию. Слез тоже не было. Ему просто было все равно. Следующим появился Томми, и это не имело смысла. Мальчик своими глазами видел, как Филзу растерзали, на лице отражалась боль от предательства, но ребенок все же стоял перед ним в лучах багрового света. Мерзкие создания вырывали осколки света, упиваясь вкусом стекла и клубники. Или по крайней мере ему так описали этот вкус. Уилбуру доставались лишь отголоски, но ему хотелось большего. Он толкнул Томми вниз, придавив ребенка к холодному бетонному полу коридора Фонда. Пустой взгляд уставился в заплаканные глаза. Он не мог разглядеть их цвета или даже вспомнить: у Томми почему-то не было лица, но каким-то образом мальчик умудрялся плакать. Он извивался под Уилбуром, умоляя, но тот даже не помнил, как звучал его голос. Уилбур держал его мертвой хваткой, пока пустота осторожно поднимала руку, покрытую багрянцем, сотни теней обхватывали дрожащую тонкую конечность. А затем они медленно вырвали ее из гнезда. Мышцы рвались, кости трещали, а пустота любезно предлагала ему отведать кусочек. Плоть Томми была подобна манне небесной, мясо легко поддавалось зубам. Но он успел откусить лишь немного, прежде чем конечность затянуло в бездну. Она сопротивлялась по пути внутрь, пальцы зацепились за край его челюсти. Однако она была слишком слаба, и, когда ее все-таки затащили, пять багровых полос растянулись до самого горизонта событий. С полным ртом мяса его голод только усилился, острый и пронзающий нутро. Он принялся копаться в останках, пытаясь раздобыть хотя бы клочок, но пустота продолжала вырывать пищу из рук, забирая все кости, кожу и плоть, которые он честно находил. Это было ужасно несправедливо: ведь это он вытащил мякоть, отделив ее от волокнистой ткани, разве не ему она должна была достаться? Уилбур зарычал, когда кусок за куском Томми растаскали у него под носом. Подросток перед ним исчез, оставив только мелкие ошметки и багровую лужу. Из пасти Уилбура свисали рваные лоскуты ткани. Этого было недостаточно. Послевкусие Томми только усилило жажду. И тогда он вспомнил об известном трюке, проводя пальцами по краске. Опустившись на колени, он скрупулезно начал выводить линии круга призыва остатками багрянца. Каждый взмах безупречно ложился на поверхность, постепенно закручивая убийственное писание в спираль. Слова не имели особого значения, но для гарантии он переписал в руны последние слова Томми. Неистовые крики, что отдавались у него в ушах, вскоре расплылись по бетону. Уилбур, конечно, понимал, что означали эти слова, как на человеческом, так и на мертвом языке. Но эмоции и боль, что скрывались за фразами, которые он теперь размазывал по полу, ему были неведомы. Требования объясниться за расправу над Филзой, переходящие в смертельный ужас, а потом в мольбы и крики, и наконец в вечное молчание. Слова растекались алыми красками, пока не осталось ничего, что можно было изложить. В конце своего творения он вывел истинное имя Бога Крови, и в воздухе закружился поток кровавого триумфа. Круг призыва был завершен, и предсмертные слова Томми засияли рубиновым светом: ангел мести прибыл на зов. На этот раз он сделал все сам, не дав пустоте ни шанса на первый укус, кинувшись на друга, дабы разорвать голыми руками. Это было так просто. Уилбур не понимал, как Клинок мог считаться неуязвимым. Его плоть раскалывалась так же, как и у любого другого создания. Мышцы рвались легко, с чистым и приятным звуком. Впившись когтями в грудную клетку, Уилбур наконец-то ощутил подобие насыщения, когда жадно потрошил громадное тело, запихивая ошметки в свою пасть. Вкус крови, острой и медной, наполнил его рот густым и горячим потоком. Конечно, это было всего лишь начало, но ему по-прежнему было недостаточно. Уилбур сжал в руках толстые ребра, и они разлетелись в щепки под его клыками. Бездна отняла у него большую часть еды, но Уилбуру хватило и этого, чтобы понять, как сильно он голодал. Он был практически пустым. Когти выскребали внутренности, рассекая кишки на ленточки. Он пожирал Бога Крови, но так и остался неудовлетворенным, и пустотникам приходилось сражаться с ним за труп, перебирая объедки. Вскоре вместо груды останков перед ним лежала лишь половинка черепа. Уилбур сжал его в руках, внезапно почувствовав, как в руках спало напряжение. Бивни были потерты и обкусаны, в слоновой кости засели глубокие царапины. Половина лба была пробита. Вместо глаз на него глядели бездонные ямы. Немного меха оставалось на макушке, уступая место стесанной коже, а затем - чистой кости. Уилбур рассеянно провел рукой по твердому нёбу, пальцы потерлись о гребни верхушки рта. Нижняя челюсть отсутствовала, а большинство зубов были выбиты. В каком-то смысле это выглядело даже красиво, и он пристально смотрел в тусклые темные глазницы убитого им товарища, зная, что его собственный глаз глядел так же пусто и мертво. Он стоял там со своей добычей и трофеями, полученными от друзей. Капая остатками багрянца, он удерживал в руках голову бога. Какая растрата. Что он вообще мог с ними сделать? От них не было никакого толку. Он добился бессмысленной победы. Голод так сильно терзал его, но даже после всего, что он сделал, ему все еще было недостаточно. Никогда не будет. Он попытался придумать, что могло бы насытить его, но так и остался стоять ни с чем. До боли знакомая головоломка. Не первый раз он боролся с ней, и решение было известно. Уилбур шел по проложенной тропе, но на миг решил остановиться, дабы мысленно оглянуться. Одна его часть с ужасом представляла, как жуткий конец наступал в самых страшных его кошмарах и догадках. Но другая сама приходила к единственному выводу. Он должен был поглотить весь мир. Это был очевидный ответ. Естественное решение. Превратить все вокруг в такую же долину пустоты, как и ту, что заперта в его черепе. Медленно, методично Уилбур так и поступил. Поглотив своих друзей, он уже уничтожил весь мир. В сущности, идея пожрать всю вселенную до самых последних звезд не стала чем-то особенным. Уилбур остался единственным выжившим, но даже тогда голод мучил его: обрывков ткани и крови было недостаточно. И никогда не будет.

***

Тем не менее вкус ткани и крови не покинул его, когда Уилбур очнулся.